Бесконечно острый слух вивенди всегда был одновременно его даром и проклятием. По воле случая и вопреки желаниям владельца он мог приносить ему как величайшее благо, так и острейшую боль. Но сейчас Вей был благодарен ему за ненароком услышанный разговор. Как бы больно и тяжело ему не было - видеть Лилу такой, заблудшей и отстранённой, слышать её слова, сколь бы глубоко это ни ранило его чувства, он мог лучше чувствовать и понимать её. Он знал, что если она и дальше станет отдаляться, то может исчезнуть совсем. Пропасть в бездне безразличия, из которой не будет возврата. И Вей не имел права отстраняться, отчаиваться, замыкаться в себе - ради неё, ради них обоих. Ведь Лила была для него всем, его жизнью и счастьем.
Когда Амарилла тихо поднялась наверх, обратно в их комнатку, вивенди мягко взял её за новообретённую руку и сел рядом, на покрытую овчиной постель. Всё его существо пылало и трепетало от переполнявших его эмоций, чаяний и надежд, стремлений и страстей - всего того, что составляло самую его суть, основу, делало его тем, кем он был. Но превыше всего, затмевая все остальные эмоции, страхи и мечты, его переполняла любовь к его женщине, удивительной рыжекудрой вампирессе, прямо сейчас утопающей в пучине разрушительных внутренних противоречий. И он собирался сделать всё, чтобы пробиться к ней, настоящей, достучаться до неё сквозь страхи и отчуждение, страдание и боль, вопреки любой магии и воле гнусных богов, пытавшихся отдалить их друг от друга. Ведь не было для него на свете ничего дороже этой женщины, ставшей его любовью и его судьбой.
- Ты самое прекрасное и удивительное, что случалось в моей жизни. Без тебя она была бы пустой и серой. И я бы не переставал славить любого из братьев-богов за такой бесценный дар провидения, подарившего мне встречу с тобой, если бы не презирал их так, за их шуточки... Я ни за что и никогда не стал бы ограничивать тебя, твою волю - ни словом, ни мыслью. И я не могу представить, чтобы могло быть как-то иначе. Твои желания и мечты - они только твои, целиком и полностью. А если у богов на этот счёт собственное мнение - пусть катятся в бездну, мне до них дела нет. И любые из наших развлечений и удовольствий могут быть только взаимными, по другому и быть не может. И если они не доставляют радости нам обоим, значит, просто нужно найти другие, более отрадные. Я полюбил тебя такую, какая ты есть, вместе с твоей тьмой, жаждой, желаниями и страстями. Саму твою суть, во всей её многогранной притягательности - именно это принято считать душой. Нет лучшего подарка судьбы, чем разделить жизнь с тобой и встретить любые преграды - вместе. Больше всего на свете и во тьме я хочу быть с тобой, тобой - настоящей, во всей своей полноте и многообразии. Милая моя, прошу, не исчезай, вернись ко мне.
Слова срывались и падали, подобно горячим каплям. Глядя в бесконечно родные, серые глаза, Вей ласково обнял ладонями прелестное лицо вампирессы, удерживая его, словно драгоценную чашу.
- Ты всегда так говорил, Веюшка. А я тебе всегда верила. И сейчас верю. Но на самом деле у нас не очень-то получается воплощать это в жизнь. И в этот раз тоже не получится. Потому что я хотела бы вернуться в Лайнидор. Одна. Снова стать такой, какой была бы, если бы никогда тебя не встретила, и потом, может быть, опять тебя встретить. Но это невозможно.
Она высвободилась из его ладоней, отодвинулась в дальний угол постели и зябко обняла колени.
- Прошу тебя, давай обойдёмся без воодушевляющих бесед. От них становится только тяжелее. Лучше скажи мне, что ты сделал, чтобы у меня вновь ни с того ни с сего появилась рука? И давай подумаем, как нам быть дальше. Не сидеть же в башне у Хельгия до скончания времён.
Вивенди всё смотрел, смотрел на свою любимую, и мир в его глазах рассыпался и рушился, разлетаясь тысячами сверкающих осколков. Он больше не пытался коснуться её, ведь Лила не хотела и этого, как и ничего из того, что он так искренне и безоглядно, всей своей душой и всем сердцем жаждал ей предложить. Вею казалось, что чем больше он отступал назад, стремясь сделать так, как хочет его милая, он всякий раз получал ещё более бурное, резкое сопротивление, всё более тяжёлый и острый ответный удар. Воистину, Рилдир приберёг для него изощрённую пытку...
Опустив взгляд, вивенди тихо рассказал Лиле всё, что случилось после их кроткой разлуки. О своём пламенном накале страстей и стремлении поскорее воссоединиться с нею. Поведал о случайной встрече с маг'ди по имени Фэй, которая предупредила его о пагубном влиянии проклятого стихийного камня. Влиянии, которое Вей так и не смог превозмочь. Он начал действовать безоглядно, сгоряча, импульсивно, повинуюсь порыву своих желаний, в результате чего погибло несколько невинных человек в гареме Али, сам он был тяжело ранен, как и Вей, а стихийный камень огня оказался потерян в ходе неудавшейся попытки похищения. Глядя на свои руки, Эст рассказал о том, что он узнал о природе Рилдирового проклятия. Что воля богов, запечатлённая в древних рунах, действительно способна создавать джиннов, добрых духов, обречённых исполнять желания своих хозяев и приносить им удачу своими руками. И именно это случилось с ними на алтаре Чёрного храма. Как оказалось, в ходе ритуала кровавой печати Спящий не только создал связующие узы, позволявшие им глубоко чувствовать и сплетать воедино чувства и эмоции друг друга, а также дал им особую защиту, оберегавшую их от случайного воздействия их же магии друг на друга, вроде молний вивенди. Но помимо этого Рилдир вложил в оковы Амариллы стремление исполнять желания Вея, по сути, сделав её настоящим джинном. Притом сила этой магии была столь велика, что даже не смотря на глубочайшее слияние эмоций и желаний в моменты восторженного единения, Эсту так и не удалось ощутить, что на самом деле они были Лиле поперёк горла - до того момента, как она избавилась от браслетов и чары кровавой печати ослабли, лишившись четырёх из пяти элементов магической пентаграммы. Вей до последнего не желал верить в историю Фэй, в джиннов и ифритов - духов мщения, но визит в Пещеру желаний окончательно убедил его в горькой правде, ведь именно ифриты вернули Лиле её потерянную руку. Из чего получалось, что всё это время любимая оставалась с ним благодаря божественной воле. Делала его счастливым вопреки себе. А её реакция на его горячую мольбу только подтверждала то, что говорила Фэй - что отныне Лила и сама превратилась в ифрита, стремящегося к возмездию. А всему виной был он сам, с самого начала не распознав давления на свободную волю своей любимой. Как и в том, что привёл её на аукцион, где общественное признание обретения "нового хозяина" исказило магию кровавой печати.
Слова Амариллы о стремлении уйти жгли его калёным железом, заставляя сердце обливаться кровью. Но это было ЕЁ желание. Настоящее, не связанное узами божественного союза. А он оставался верен своим словам и своим обещаниям.
- Если таково твоё желание, - с трудом проговорил Вей, - Тебе действительно лучше отправиться в Лайнидор. Ты говоришь, что хочешь этого, и это единственное, что имеет значение. Для меня. И это самое важное. Если ты вернёшься - я буду ждать тебя. Столько, сколько потребуется. Если же нет... Прошу, перед тем, как уйдёшь - выпей меня, полностью. Так хотя бы частица меня, моя жизненная сила и любовь, останется с тобой.
Не поднимая головы, вивенди молча стянул с запястья ремешок костяного оберега от кровопотери, подаренного ему Амариллой в башне мира Изнанки, где они были так счастливы.
Вампиресса слушала и ей казалось, что Вей говорит не своими словами и думает не свои мысли. "Делай, как хочешь, дорогая. Но сначала сделай, пожалуйста, то, что ты делать совершенно не хочешь. И вот это ещё. И вон то." И не важно, что с таким количеством условий самое восхитительное желание встанет поперёк горла. "Я готов на всё, чтобы ты была счастлива! На моих условиях. А если у тебя вдруг это не получится, то я лучше сдохну, чем увижу, как ты станешь счастливой по-настоящему."
Это был не Вей, а визирь Али или братец Сиф собственной персоной. Как-то этот стихийный камень всё-таки на них повлиял. Или может быть дело было не в камнях? Сиф так себя вёл задолго до того, как столкнулся с этим артефактом. Но Вей-то нет.
- Вот видишь, это то, о чём я говорила, - наконец изрекла Амарилла, до того только наблюдавшая за ним с нехорошим прищуром. - Разве мог тот вивенди, с которым я познакомилась на перевале в Скалистых горах, с которым лазала по древним руинам и катакомбам, выгоняла разбойников из их собственного логова и ночевала в гнезде дроука, тот самый, который практически вернул меня из небытия после встречи с охотниками, разве он мог бы сказать такое? Да ему никогда бы в голову не пришло! Мы изменились, Веюшка. Изменились оба. И не в лучшую сторону. А ведь возникающие между мужчиной и женщиной чувства вроде бы должны делать их лучше. Так должно быть, но сейчас, видя всё это, меня переполняют какая-то тупая, безадресная злость и растерянность. И мне, пожалуй, не слишком хочется разбираться в причинах этого явления. Хочется просто от него избавиться. – Она забрала из безвольно повисшей руки парня браслет и снова надела ему на запястье. – Я не стану тебя убивать. И даже есть не стану, нравится тебе это или нет. Ты и так ослаб, только кровопотери тебе сейчас и не хватает. Сегодня вечером я улечу на охоту. Потом вернусь и расскажу тебе свежие новости из Лайнидора. После наших выходок город наверняка гудит, как осиный рой в лесном пожаре. А пока иди сюда, я сделаю тебе массаж. И ни о чём не думай, а то так скоро станешь похож на горелый сухарик.
Вей ничего не ответил, просто потому что совершенно перестал что-либо понимать. Любой здравый смысл слов, тревог и переживаний, охвативших их обоих, в последнее время просто ускользал от него, словно вместе с искажением проклятия Рилдира в дело вступила ещё какая-то неведомая ментальная магия, воздействующая на ясность сознания, как злосчастный стихийный камень. В любом случае, теперь он бы этого не смог определить при всём желании. Но прикосновения ладоней Амариллы к воспалённым узлам его ноющих мышц, пусть и лишённые даже намёка на ласку или страсть, приносили Вею неожиданное, но столь желанное успокоение и невыразимую лёгкость. Словно луч света среди облачной пелены. Тишина после безжалостной бури. Просто маленький жест, проявление заботы, показывающий, что даже божественные козни, перипетии судьбы, можно превозмочь.
Эст был очень рад, что Лила, наконец, пришла в себя достаточно, чтобы ясно выразить собственные стремления и планы. И если он смог поспособствовать этому, достучаться до её, оно стоило любых последствий. А её обещание вернуться согревало его сердце, как трепетный, живительный огонёк в ладонях замерзающего от лютой стужи. Без неё он стал бы просто ветром, лишённым души. Та, что по воле рока сама была лишена её давным-давно, стала воплощением его души, тем пламенем, что воспылало в его груди, с самого первого момента их встречи в пещере на горном заснеженном перевале.
Вей не видел, как Лила ушла, провалившись в тяжёлое забытьё. Изнурённое тело и моральное истощение, до сих пор держащиеся на волевом усилии, всё-таки взяли своё, подстерегли его в момент забвения, и проснулся вивенди совершенно разбитым. Бездумно глядя на вышитые белые оборки занавесок он даже не взялся бы гадать, сколько времени он проспал. Его знобило и трясло, но Эст всё никак не мог согреться под слоем влажных одеял, несмотря на охвативший его сильный жар. Такого с ним не случалось с самого погружения в пещерное озеро под Рилдировым храмом - как он тогда понадеялся, в первый и последний раз.
Хозяин башни - друид по имени Хельгий, принёс ему обжигающе горячий пряный суп, что подарило некоторое облегчение. Затем вновь накатила тьма. В один из последующих кратких периодов бодрствования Вей смутно отметил, что Хельгий сидит подле его постели с большим свитком на коленях и читает ему вслух. До сих пор друид был для Эста чем-то вроде размытого пятна - так мало внимания поначалу Вей уделил рачительному хозяину, под чьей крышей он нашёл себе приют, и сейчас вивенди испытывал угрызения совести за такое проявление заботы с его стороны.
Амарилла трижды летала в город и трижды возвращалась обратно, но так ни разу и не потревожила тяжёлый сон Вея по возвращении. На её взгляд его болезнь была естественным итогом слишком долгого общения с вампиром и требовала времени на исцеление и восстановление. Само собой, Лила старалась поменьше к нему подходить, чтобы не усугублять ещё больше. А в причинах своего неуравновешенного состояния вампиресса так и не разобралась. Очевидно, повинно было тоже чрезмерное воздействие, но вот чего именно, так и осталось для неё загадкой.
В историю про джинов и ифритов Амарилла не поверила. Она вообще не привыкла перекладывать ответственность за то, что с нею происходит, на кого-то другого. Не делала она этого и сейчас, хотя всё ещё не могла разобраться в своих чувствах.
С одной стороны, Лила сочувствовала Вею и хотела, чтобы он скорее выздоровел, но с другой, без него ей было легче и спокойнее. Оказывается, за два года, проведённые с ним она совершенно разучилась думать. Даже собственные решения давались ей с огромным трудом, не говоря уж о том, чтобы принимать их за двоих.
Думать было тяжело и неприятно, потому потянулись бездумные и бестолковые дни и ночи, когда она только ела, заглядывала к друиду, чтобы узнать как Вей, и бесцельно шаталась по городу и окрестностям, подслушивая досужие разговоры и подсматривая за людьми.
Надежды на то, что голод вернёт ей вкус к жизни не оправдались. Как не помогали и периодически возникающие мелкие трудности. Амарилла так долго стремилась в Лайнидор, так надеялась, что здесь ей помогут избавиться от кандалов и так была разочарована тем, какой приём ей оказали, что совершенно лишилась какой-либо цели.
Она не хотела здесь оставаться, потому что не видела в этом месте ничего хорошего. Не хотела уезжать, потому что не верила, что где-то может быть лучше. Не хотела ничего. Люди сделались безликими, существование пресным и единственным занятием, которое приносило ей хоть какое-то облегчение, стало неподвижное сидение в подвале друидовой башни и наблюдение за пылинками, танцующими в луче света. Даже утоление Жажды, неизбежно вносящее разнообразие в вампирьи будни, не радовало больше, а лишь утомляло и раздражало.
Утрата иллюзий дорого обошлась вампирессе, изменив её до неузнаваемости. Видимо, и ей тоже нужно было время. Но постепенно метущийся дух Амариллы успокоился, казавшийся бесконечным внутренний спор с самой собой прекратился и наступила тишина. Та самая, которую она искала, сидя в подвале. Но уже не внешняя, а внутренняя.
А потом природа нежити постепенно начала брать своё. Всегда ненавидевшая дневное забвение вампиресса начала ложиться с восходом и открывать глаза на закате, охотиться не более необходимого и даже проявлять интерес к тому, что её окружает, ведь без этого хищнику существовать невозможно.
Эмоциональное похмелье закончилось. И Лила, наконец, смогла со всех сторон обдумать вопрос их с Веем совместного проживания. И пришла к вполне очевидному выводу. Жить вместе им было крайне нежелательно. Но, раз уж они всё-таки собиралась это сделать, то нужно быть очень осторожными. Гораздо осторожнее, чем были до этого.
Тем утром она принесла Вею похлёбку из копчёной куропатки и какой-то крупы, которую щедро сыпанул в котёл Хельгий, оставила миску у кровати, а сама забралась под одеяло, улёгшись на ещё тёплую от дыхания вивенди подушку.
- А ты знал, что в Лайнидоре есть маяк? Оказывается есть. Старая-престарая громадина на краю пустыни. Когда-то он, наверное был просто невероятно огромным. Потом верхушка обломилась, но эта штука до сих пор выглядит внушительно. Им давно никто не пользуется, но говорят, что раньше там была машина по предсказанию погоды. Давай, когда ты поправишься, слетаем и посмотрим, может быть она до сих пор там?
- Маяк?... Подумать только. Неужели Лайнидор когда-то был на берегу океана? А говорили, его вынесло из песков на плечах какого-то великана Фаллоса, - чуть нахмурившись, задумчиво произнёс Вей, повернув к ней голову и оказавшись почти нос к носу. Казалось, даже такое простое движение стоило ему заметных усилий. - Хотя, после того как я увидел, что весь наш мир по краям скругляется, я больше ничему не удивляюсь... Но - машина предсказаний! Надо же... Конечно, непременно отправимся и посмотрим! Только сперва мне нужно немного прийти в себя... В таком состоянии я буду тебя только задерживать.
- Ну, это похоже на маяк. Я видела такой далеко на Востоке. Но там, действительно, был океан, а здесь только торчащие из песка скалы и дюны. Но тем любопытнее, правда?
Выбившийся непослушный рыжий локон защекотал его по щеке, и Эст невольно улыбнулся. Он так истосковался по Лиле, но не стал трогать её, лишь легонько перебирал пальцами её прекрасные огненные кудри, касаясь их с величайшей осторожностью, словно те были хрустальными, готовыми рассыпаться от любого резкого движения. Его белая кисть с длинными чуткими пальцами в тусклом утреннем свете казалась почти прозрачной. А возможно, таковой и была.
- Спасибо за суп. Хельгий постоянно потчует меня горячими похлёбками. А ещё историями о древней войне в тёмных землях, о великой магии, подземных городах и скрытых драконьих убежищах в горах. Просто голова кругом. Но почти ничего не говорит о себе и о своей башне. Хотя мне кажется, ему есть, что поведать.
- Это всё Хельгий. Хотя он утверждает, что и меня можно научить готовить вполне сносно. По запаху. Главное - с солью угадать. Такой вот затейник. Но мне тоже известно о нём не слишком много. Да и знакомы мы не очень давно. Он переписывался с Лидием, колдуном из Тёмных земель. Тот нас и познакомил… – Амарилла хотела сказать, что Лилий уже давно не присылал вестей и, вероятно, мёртв, но потом решила не тревожить и без того беспокойного вивенди новостями из реального мира. - Я знаю только, что у Хельгия когда-то была семья и он тяжело захворал, пытаясь избавиться от своего чародейского дара, чтобы её сохранить. Но ничего не вышло. Не думай об этом. То дела давно минувших дней, а нам бы с настоящим сейчас разобраться. Как бы то ни было, заботиться о больных он умеет.
Первые, робкие солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь кружевные занавески, рисовали на потолке прихотливый витой узор. В их косом росчерке поблескивали крошечные пылинки, застыв в неподвижном воздухе, наполненном предвкушением нового дня. Глаза вивенди, до краёв наполненные глубокой, яркой синевой, лихорадочно блестели.
- Раз уж нам скоро предстоит большое путешествие, ты не знаешь, что сталось с нашим волшебным ковром? Его совсем не видно и не слышно. И я совершенно потерял счёт времени. Просыпаюсь и гадаю, ещё сегодня или оно уже превратилось во вчера? Странное ощущение. Я... я так рад, что ты пришла.
- Я тоже рада, что к тебе уже можно приходить. Тепрь я буду делать это почаще, - рыжая подобралась поближе, прячась за своего мужчину от подступающих солнечных зайчиков. - А коврик цел. И сундуки. Правда, Хельгий по ним обо всём догадался и отчитал меня, как маленькую, но насчёт добра из сокровищницы визиря ничего не сказал. Я взяла несколько монет, чтобы купить нам с тобой новую одежду, еду и кое-какие снадобья, а потом добавила туда втрое больше из раздобытого по случаю кошеля. Но всё остальное на месте.
Вскоре Вей опять заснул и уже во сне неосознанно обнял Амариллу, совсем как раньше привлекая её к себе. Его пылающее жаром тело нашло благодатный приют в прикосновении к прохладному атласу её кожи.
Дни шли за днями, тянулись длинной чередой, и лихорадка, снедающая вивенди, постепенно начала спадать. Но сам он заметно ослабел и в итоге действительно сделался почти прозрачным, как стеклянный сосуд с истончившимися стенками. В конце концов друид распахнул все ставни в башне и почти заставил Вея оставить своё ложе, настойчиво побуждая его сливаться с ветром, сперва на самые короткие мгновения - ведь стоило потоку существенно отнести его в сторону, Эст просто не смог бы вернуться назад самостоятельно. Но естественное искушение задержаться в воздушном облике было столь велико, что несколько раз хозяину башни всё-таки пришлось, качая головой, отправляться на его поиски.
Но всё же такая смена облика очень помогла. Со временем кожа вивенди вновь стала непроницаемой для света, сделавшись почти такой же, как раньше. И Вей уже мог самостоятельно покидать башню и совершать небольшие пешие прогулки по тенистой рощице, заполнившей глубокую лощину, зажатую между скал неподалёку от жилища друида-отшельника.
Амарилле тоже стало значительно лучше, хотя внешне она так и не вернулась к прежнему своему состоянию, а напротив очень сильно изменилась, обзавелась закрытой, строгой одеждой и начала заплетать волосы в высокую причёску. За время болезни Вея она успела многое попередумать и поперекрутить в голове не по одному разу, постоянно делая новые выводы и выстраивая всё более и более витиеватые связи между событиями, чувствами и словами. А когда всё уже было попередумано и поперекручено, ей это надоело.
Разбираться в прошлом можно бесконечно, но какой в этом прок для настоящего? Никакого. Более того, пока копаешься в том, что уже минуло, время безвозвратно уходит, то самое драгоценное время, из которого и состоит настоящее. Так что в определённый момент Амарилла это поняла и сосредоточилась не на причинах, а на последствиях, то есть на том, чего она хотела в данный момент.
Самым главным её желанием было, конечно, чтобы Вей скорее выздоравливал. Но на это Лила повлиять могла мало, разве что проводить с ним побольше времени. От вивенди приятно пахло грозой. Хотя, казалось бы, с этим явлением природы его нынче ничего не связывало. Ну, и так вампиресса могла надеяться, что меньше удивит его своими переменами.
Как уже упоминалось выше, она стала заплетать волосы и носить закрытую одежду. Но чем целомудреннее становилось её уличное платье, тем фривольнее были домашние наряды. По дому Хельгия ещё никогда не расхаживала такая роскошная женщина. Хотя сам друид поначалу ворчал, что с такой одеждой и обувью помощница по дому из Амариллы не выйдет, но вслед то и дело оглядывался.
Несмотря на свои двойственные впечатления от близкого знакомства с югом, Лила легко переняла здешнюю моду. Тонкие, вышитые туники и шаровары, прикрытые плотной и тёмной верхней одеждой. Только вместо лайнидорской остроносой обуви она предпочла обувь амазонок. Может, для кого-то их тонкие высокие каблучки и выглядели пыточным приспособлением, но она увидела в них прекрасное оружие. Ведь нельзя же без конца полагаться на клыки и когти.
Вей тоже без сожаления расстался с прежним дорожным одеянием, осточертевшим ему ещё накануне ужасных событий в Лайндоре. Да Хельгий и не стал его спрашивать, просто избавившись от закорузлых просолённых тряпок, потерявших всякий вид и в конце концов ставших похожими на засохшую скорлупу панциря гигантского жука. Вместо этого друид выдал ему лёгкую и добротную тунику с капюшоном, пару перчаток и сапог, широкий тканевый пояс и штаны - всё в оливково-ореховых оттенках леса и камней. Одежда была удобной и ноской, и в зной, и в холод, но Эст в ней выглядел престранно, походя не то на заезжего купца, не то на послушника волхва, ученика чародея, коим он, увы, нынче никак не мог являться. Зато такое облачение оказалось очень удобным в охоте, и вивенди, едва ощутив уверенность в ногах, стал совершать всё более длительные прогулки по лощине, стремясь поскорее вернуть былые навыки бесшумного охотника, выслеживая птиц и подбираясь к лесному зверью, обильно населявшему тенистую низину, что стала для них настоящим прибежищем, оазисом посреди скал. Вивенди вновь остался без лука и теперь старательно выискивал подходящее дерево, надеясь вырезать себе новый - из вяза, дуба или орешника, но пока безрезультатно.
Вместе с постепенным физическим восстановлением все мысли Эста были о его ненаглядной вампирессе. Новая Лила изумляла его экспериментами в одежде и облике, прельщая и обескураживая удивительными сочетаниями строгости и соблазна, закрытости и вызова, появляясь перед Веем в противоречивых и контрастных образах, отчего то верхнюю, то нижнюю его половину попеременно бросало в жар. А уж когда они оставались в башне и верхние плотные слои защитных одежд спадали с её прелестных округлых плеч, как сухие лепестки, скрывающие цветущий бутон, вампиресса представала во всём великолепии изумительных накидок и одеяний - тонких и лёгких, как паутинка. Мерцающих, переливающихся, струящихся, как вода, по восхитительным изгибам и выпуклостям её выдающейся фигуры. И в довершение ко всему - потрясающе полупрозрачных. А уж её ножки в объятиях кожаных ремешков, на этих невероятных каблучках!.. Вивенди до сих пор сдерживал себя, избегая лишний раз прикоснуться к ней, но в такие моменты это становилось настоящим испытанием. В отличие от откровенного, распаляющего и неистового обольщения обнажённого нежно-упругого восторга в контрастной крепости звенящих кандалов, буквально взывающего к немедленному броску в тёмный омут ненасытных, беспрерывных наслаждений, её нынешний вид будоражил его и манил, распаляя и дурманя, расчётливо дразня и подтачивая осторожной умеренностью, словно замерев в полушаге между страстью и сдержанностью. От этого тело вивенди наливалось тягучим напряжением, а сны его становились беспокойными, наполненными вихрем ярких образов и необузданных желаний.
Наслаждаясь необычными нарядами и всё более частым присутствием Амариллы в своей жизни, Вей был счастлив видеть, что ей становится лучше с каждым днём, и сердце его трепетало от радости и удовольствия. Вивенди страшился даже собственных мыслей о том, что сталось или могло статься с её отношением и чувствами к нему, теперь, когда связующая их магия так ослабла, а его собственная и вовсе пропала без следа, и как это отразится на её желаниях и страстях, но дал себе зарок не переживать понапрасну, а просто положился на провидение. По ночам, пробуждённый очередной порцией незваных и бурных фантазий, вивенди нередко выбирался сквозь слуховое окошко на крышу башни и созерцал мириады серебристых мерцающих искорок, усыпавших хрустальное небо, то припоминая причудливые названия древних созвездий, то выискивая среди них Йонтари, свою счастливую звезду.
- Со мной всё хорошо, - она улыбнулась, показав кончики клыков, и погладила его по щеке. – А их ещё не меньше полусотни… Но когда мы только приближались к крепости я никого не видела. Ни одного тёплого силуэта. – Амарилла не понимала, как это возможно, но осознание причины не заставило себя долго ждать. – Вот я бестолковая! Здесь ведь и так жарко.
Шрифт:
#main-reply, .punbb .post-content { font-size: ${value}px; }