Разговор вышел коротким и неладным. Вроде бы этим тифлингом всё было нормально — тифлинг как тифлинг, мало ли их таких, охочих до золотишка, бродит между людскими деревнями, — но что-то глубоко в душе Кары свербело эдаким нудным маленьким сверчком. И это были даже не айресовы кишки и не глаза провидца, это было что-то, сотканное из опыта воина и шпиона. Интуиция вовсю сигнализировала, что брать с собой магических тварей всё же не стоит. Пусть даже их кровь для кровососущей твари была вкуснее и предпочтительнее, но кто знает, в каком состоянии сейчас тот вампир. Подвергать его риску было нежелательно: кураторы явно дали понять, что этот должен быть жив. А значит, хотя бы немного магических тварей стоит избегать.
Она отделалась и от тифлинга, и от его хозяина и с четвёркой отправилась дальше на север: они должны были встретиться с Габриэль у замка Хербштайн и решить, что делать дальше. Пока же она продолжит собирать человеческих наёмников, разве что личину стоит поменять, а воспоминания уже набранных людей подправить. На всякий случай.
***
Целая зима и почти целая весна ушли на сбор достаточного количества людей. Это оказалось нелёгким делом, но всё-таки звонкая монета, имя какой-то умеренно известной в этих местах искательницы приключений да капелька магии помогли ей набрать целых тридцать крепких человеческих мужиков и не менее крепких женщин. Этого было много, но достаточно ли, чтобы накормить древнего вампира? Как минимум, достаточно, чтобы его разбудить, а дальше... А дальше Габриэль что-нибудь придумает. Она же тоже вампир, наверняка смекает в обуздании чертовски голодных собратьев.
Когда она прибыла в Шварцекатцен, деревню под Хербштайном, настроение у неё было дурным донельзя. Ещё и через эти дурацкие охранно-призрачные столбы пришлось проходить, а некромагическое дерьмо ещё никому настроения не добавляло. Мир ещё не видывал весёлых некромантов. Благо, Габриэль провела какие-то манипуляции, используя свой всё ещё действующий статус прокуратора, и её, наполовину светлую, пропустили на территорию Империи.
Но Кара шкурой чувствовала: за ней следят. Как только она хотя бы попытается выкинуть какой-то трюк, её выследят, выпотрошат и возродят — в лучшем случае. О худшем она и думать не хотела.
К тридцати наёмникам добавились некоторые обитатели Хербштайна. Вообще, после всех имперских заварушек "Красный коготь" переживал не лучшие дни. Их предводительница, красная драконица, бесследно пропала, в руководстве империи творился хаос, и наёмники "когтя" были совсем не при делах, забытые всем миром. Новый вампирский владыка, Астартэс, не преминул наложить руку на наёмников и забрать их поближе к себе, в столицу; в цитадели остались лишь непригодные для императора-солдафона безумцы, надеющиеся на возвращение предыдущей атаманши, возглавляющий их огненных генази Синдер да трибунатский посол Семиург, просиживающий здесь свою задницу, очевидно, исключительно ради Синдера и его пышнейшей огненной гривы. Кара надеялась, что в Хербштайне обитает побольше людей, чтобы накормить это ненасытное чудовище, но Габриэль попыталась развеять её опасения, убедив, что тридцати человек хватит для кормёжки самого древнейшего из вампиров.
Почему-то её слова и бодрый тон совершенно не уверили Кару. Она всё трогала глухой ворот из кожаных пластин, пытаясь убедить себя, что вампирским клыкам такое не прокусить, и старалась не думать, что всё её естество составляют лишь хрупкие вены и литры светлой крови. И да, она боялась, хоть и пыталась самоё себя уверить в излишней предосторожности. Она чертовски боялась.
Но тянуть дальше некуда. Вампира пора будить, пока небо не начало застилать летнее солнце. Да и до орочьего праздника, после которого они, скорее всего, начнут свою маленькую победоносную войну, оставалось совсем немного.
— Но подожди. Ты уже нашла его?
Габриэль тонко улыбнулась, выпростала из-под чёрной рубашки кулон в виде шестиглазой волчьей головы и покачала им. Его окрашенные алым глаза смотрели будто бы в душу Кары.
— Магия крови. В каждом из глаз — капля крови каждого прокуратора, капля крови самого начальника и капля крови нашего смертельного врага. Так мы можем отследить друг друга, не прибегая к магии крови самостоятельно. Удобно, правда?
Нельзя не отметить, этот вампир был до ужасного предусмотрителен. Даже кровь их злейшего врага подмешал. Кто мог быть злейшим врагом шайки довольно могущественных служителей нежити, Кара не знала и не хотела знать.
— Конечно, это в какой-то момент не сработало, — продолжала Габриэль, не замечая замешательства эльфийки. — Он пропал вместе с врагом, два глаза вообще стали прозрачными, как водица. В кровомагии мыслит только мистер Вайт, но и он не смог понять, что то значит, а Конклав был слишком занят своими делами, чтобы помочь. Мы просто продолжали делать свою работу, разве что Мать Топоров разослала своих топорят на поиски, но однажды он снова заработал.
— Дай угадаю...
Вампирша кивнула и спрятала кулон.
— Да. Прямо перед тем, как мы с тобой встретились, кулон снова окрасился красным. Поэтому я не послала тебя куда подальше с твоими затеями и твоими... Ну, этими, — она быстро заткнулась, глядя, как страшно Кара пучит глаза. Не хватало ещё на весь Хербштайн объявить, что с ними шастает сероэльфийская шпионка.
— И где он? Сколько дней пути до его логова?
Габриэль просияла и топнула ногой.
— Он прямо здесь, Кара. Он всё это время был прямо под нашими ногами.
***
Хербштайн был древней крепостью, но пещеры под ним — ещё древнее. Имперские историки смогли выяснить, что племя примитивных фалков, осквернённых Рилдиром снежных эльфов, жили здесь едва ли не с третьего тысячелетия. Один из наземных аватаров Рилдира, фалк Имуриэль, подарил фалкам дар магии. Даже несмотря на крайний примитивизм — эти протоэльфы даже не пользовались железом, используя лишь камень да кость, — фалки смогли обуздать времена года, поймав осень в маленькую деревянную сферу и задержав её навеки. Но фалки, к сожалению, не были дальновидны, и вечная осень убила естественный ход жизни в этих землях, и фалки банально вымерли из-за недостатка кормовой базы. Но фалки вымерли, а осенний артефакт и пещеры, в которых они жили, остались; много позже, где-то в шестом тысячелетии, небольшой вампирский клан нашёл это место и облюбовал для своей человеческой фермы. Но и этот клан не преуспел и затерялся в страницах времени, а цитадель осталась. Так она и стояла пустая, пока её не облюбовал "Красный коготь"... и, судя по всему, скоро цитадель снова останется во власти исключительно паукошек.
Историческая справка от вампира-прокуратора Вайта была, конечно, интересной, но Кара не понимала, зачем она ей. Мало ли в Тёмных землях таких заброшенных крепостей? Только потом она поняла: вампир тоже боялся. Этот благообразный дед, в чьём умудрённом сединами облике совершенно не читалась вампирская жажда крови, тоже до чёртиков боялся своего начальника, хоть и старался не подавать виду. Вообще атмосфера среди нелюдей была густо наполнена если не страхом, то опасениями. Хотя, может быть, они просто привыкли работать самостоятельно. У Кары тоже чесалась бы кожа изнутри, если б после всех этих лет полевых работ ей пришлось бы усесться в Арген Динеле адъютантом какого-нибудь офицера. Но нельзя просто стоять и трястись. Пробуждение вампира должно совершиться сегодня и сейчас, пока на небе было подходящее расположение небесных светил.
С пробуждением лорда-судьи тоже всё было не так просто, и для этого было необходимо провести ритуал кровомагии. К счастью, Вайт смог бы с ним справиться.
— Разве недостаточно просто напоить его кровью? — поинтересовалась Кара, спускаясь в тёмные пещеры под Хербштайном.
Возглавлявшая процессию Габриэль только покачала головой.
— Не в этом случае. Мы точно не уверены, что произошло, но это точно не обычная вампирская летаргия. Вайт говорит, что то ли его душа, то ли отпечаток его души отправилась куда-то... Мы даже предположить не можем, куда. Поэтому нам нужно очень тонкое сочетание энергии жизни и смерти, чтобы возродить его. Нам нужно вслепую найти его душу и привязать обратно к его телу, иначе...
Она вздохнула так тяжело, что Кара сразу поняла: напряжённая атмосфера появилась не просто так.
— Да помогут нам боги.
***
Ритуал по сути своей был настолько мерзок, что светлая часть Кары истёрла это из памяти. Было много крови, столько, что стены и пол пещеры окрасились красным; дыра, которой стало тело древнего вампира, высасывало энергию так яростно, что Вайт едва-едва сдерживал щит. Каре было чертовски дурно; в желудке более ничего не осталось, и органы пытались исторгнуть сами себя. Вампиры оказались крепче, но и им было несладко. Кажется.
В душе серой эльфийки только крепло и без того крепкое омерзение к тёмным искусствам. Те мужчины и женщины, которых она привела на заклание, превратились в горстки бесцветного мяса. Вся кровь, каждая частичка жизни были высосаны ненасытной дырой, которую зачем-то всё ещё именовали человеческим именем.
Ведь человеческого имени он явно не заслуживал.
И тридцати человеческих жертв было недостаточно. Зверь пожирал жизнь и никак не мог нажраться.
Кажется, ритуал не удался. Они проиграли, и их жалкие жизни пойдут на корм прожорливому чудовищу, а после их переварит сама земля и выплюнет искалеченные души обратно в колесо перерождения. Только вот Кару этот оборот событий не устраивал совершенно, и просто так сдаваться она не собиралась. Чёрт возьми, она пережила пленение у дроу, пытки во имя паучьей дряни, перестройку своего тела — но не переживёт какую-то чёртову дыру в пространстве? Да не бывать такому. Не для такого жалкого конца её создавала жизнь.
В конце концов, она псионик, а псионика просто так какая-то там дырка не убьёт.
Она пригляделась к дыре в пространстве. Дыра парила над небольшим озерцом, но рядом с ней парило что-то ещё. Что-то круглое и с древними завитками рун... Осенняя сфера! Очень древняя и очень магическая. Раз в ней было достаточно энергии, чтобы сдерживать смену времён год на протяжении тысячелетий, то и эту бездонную дыру накормить энергии хватит. Разве что она ничерта не смыслила в древних артефактах, и уж тем более, как извлечь из них энергию...
Зато она была сильна, упряма и до невозможности псионична.
Она рванулась из-под щита, несмотря на отчаянный крик Габриэль. Мощнейший пси-шторм стёр её одежду и волосы, словно их и не было; разум наполнили вопли тысячи тысяч душ, беснующихся в дыре. Её согнуло, и кишки пронзило болью; Кара завопила, чувствуя, как с криком истираются её лёгкие. Ничего. Надо потерпеть, совсем немного потерпеть. Доползти чуть ближе, чтобы захватить сферу телекинезом.
И она поползла. Каждая частичка её тела ныла и вопила, и она истиралась жадным Зверем. Сначала была пожрана кожа, истираясь слой за слоем; затем пси-шторм начал иссекать мясо. Пытка, продлившаяся для наёмников секунды, растягивалась для Кары на долгие, чертовски долгие минуты; и это сводило с ума. К счастью, её воля была сильна, и она, уже без рук, ног и части внутренностей, подползла достаточно близко к сфере.
Последние силы она сконцентрировала на том, чтобы метнуть сферу прямиком в центр всепожирающей дыры — и разум исчез.
Наступила благословенная тьма.
***
Холод тысячи веков охватил сначала пальцы ног, затем торс, а затем и самоё сердце; тьма тысячи веков плескалась под веками; соль и железо забивали трепещущие ноздри.
Стефан испытывал такой холод, какой не испытывал уже... сколько?
Чёрт возьми, сколько вообще времени прошло? Память о недавнем путалась, ломаясь об память о давно прошедшем.
— Какой... какой сейчас год? — он и сам удивился, как слабо и сипло звучал его голос, как скрипели голосовые связки.
— Шестьсот седьмой, мессир, десятого тысячелетия.
Хоть глаза ничего не видели, но память услужливо подкинула картинку лица. Это был голос Джонатана Вайта, проку... Прокуратора-судьи? Слова были такими тяжёлыми и такими незнакомыми, такими...
Такими, каких не было тогда. Те, кого он видел в своём бесконечном сне, таких слов не знали... Но знали другие слова, и эти слова истёрлись из памяти сразу же, как только он открыл глаза.
Стефан возлежал в какой-то незнакомой ему пещере, покрытый кровью — чужой кровью разных мужчин и женщин, — и пеплом. Он кое-как сел, с трудом сгибая занемевшие конечности, и совершенно не мог понять, что здесь произошло и где он. Здесь была какая-то битва? Почему столько крови и пустых кусков плоти? Джонатан, кряхтя, залез в кровавый пруд, nxj,s помочь начальнику подняться. Получилось с трудом.
— Пан Вайт? Что здесь, чёрт возьми...
В глотку будто кость забили, и Стефан закашлялся. Как же ему хотелось промочить горло хоть чем-нибудь... Зверь в брюхе заворочался от воспоминаний о тёплой, солёной крови.
И от этих воспоминаний его прошибло, словно током. Это был он. Это он всё натворил. Память сама себя организовала, и сны больше не смешивались с реальностью. Но реальность была ужасна, и он не хотел это принимать.
Он сам, своими руками, полностью осознавая происходящее, выпил несчастных тридцать людей, одурманеных магией. Но они хотя бы не мучались. Но вот эта девочка... Та серая эльфийка, сияющая ненавистным светом и ещё более ненавистной тьмой, такая же дыра в пространстве и времени, как и он сам...
Как мог, он проковылял к ещё одной девушке. Как же её? Точно, Габриэль. Его верная Габриэль, серая по сути своей, баюкала на руках незнакомую эльфийку — точнее, её останки. От неё осталась всего-то лысая и безносая голова, шея, да кусочек груди; намётанным взглядом вампир заметил, что этот обрубок очень медленно, но всё-таки восстанавливается.  Псионик. Она точно была псиоником. Вот почему она казалась дырой, когда он смотрел на неё из-за завесы времён.
Он рухнул на колени, и прежде чем вампирша что-то успела сказать, обхватил лысую светлую голову руками. Псионик всегда может помочь другому псионику, верно? Это было не псионическое слияние — на такое сейчас у Стефана не хватило бы сил, — но он смог немного объединиться с ней, чтобы хотя бы починить её разум... и заглянуть в него. Краешком сознания заглянуть — но увидеть всё. 
И убедиться, что всё, что он видел в своём сне, было истиной. Он был прав в своих намерениях. Чертовски прав.
— Габриэль? Собери всех наверху. Я... Я должен кое-что рассказать вам всем.
Она было возразила, но его взгляд льдисто-голубых глаз не принимал никаких возражений. Ей пришлось молча удалиться.
Решение пришло к нему за секунды. То, что он видел во снах, что, что он натворил сейчас... Никаких сомнений тут быть не может.
Порождения порока должны перестать существовать, и он, Стефан, приложит к этому все усилия.
А после и сам взойдёт на костёр.
***
Сбор был объявлен в холле Хербштайна, не отапливавшемся годами. Из-за уничтожения осенней сферы в цитадели началась зима, и резко похолодало; живые отчётливо мёрзли, неживые ёжились то ли из солидарности, то ли из опасений. Шутка ли, их вампирский начальник не просто вернулся, но и едва не поубивал всех в Хербштайне. Некоторых мысль о прошедшей мимо смерти будоражила до дрожи в пятках. И всем, конечно же, хотелось услышать, что же было со Стефаном и куда он пропадал.
А рассказать было что. Он рассказал что-то невероятное, во что сложно было поверить, но в их жизни и не такое может быть. Он не мог точно рассказать, что с ним случилось в Конклаве — на этом его воспоминания заканчивались аккурат на момент входа, — но он хорошо помнил, как оказался в неведомых землях и неведомых местах. Рассказ был долгий и путанный, но выходило так, что он своими глазами увидел историю едва ли не с самого начала. У бедного историка Джонатана глаза на лоб полезли, когда он услышал подробности, о которых не писали в книгах. Но как это было возможно, если тело Стефана всё это время оставалось здесь, в этом времени, как его дух за несколько месяцев пронаблюдал за десятитысячелетней историей, как, в конце концов, он смог заговорить со Спящим — на эти вопросы Стефан не мог дать ответа. Может быть, это была лишь агония умирающего разума. Может быть, это были шутки неведомых богов. Может быть, магические флуктуации повредили его сознание — он не знал и не мог знать.
Но одно было ему точно известно. Аиша тоже была в этом невыносимо долгом десятитысячелетнем сне. Она была там, осязаемая только для него, живая... Мерзкая.
И ещё более могущественная, чем раньше. Он не знал, что именно она сотворила, но она была опасна. И она собиралась сотворить то, от чего мир мог перестать быть таким, какой он есть — если, конечно, не сотворить кое-что ужасное, что поменяет ход истории.
Например, уничтожить Тёмную Империю.
Когда он высказал это предложение, в Хербштайне воцарилась мёртвая тишина. Чтобы Аарановски мог предложить такое? Конечно, ему не нравилась власть ни Аркона, ни Астартэса, но даже он не мог не признать, что с ними вампирам стало жить хотя бы немножечко лучше и упорядоченнее. Что же такое он видел, что,будучи глубоко законным, предлагал устроить хаос?
Этот момент Аарановски наотрез отказывался пояснять, а его подчинённые... Его подчинённые просто побоялись спрашивать. Они уже не понимали, что от него ждать. Как знать, как сильно повредился его разум за время спячки? А если отказать сейчас — то избавиться от него будет невозможно, хотя он и предложил несогласным просто уйти.
Пойти маленькой победоносной войной на Империю согласились все: и сами прокураторы, и Синдер, и даже его кучка бандитов. Правда, последним просто хотелось размять кости, ещё и об тех, кто не принял их служение, но и этого хватало, чтобы их глаза горели. К тому же, из сознания Кары Стефан вычитал, что тем же самым собираются заняться и орки — очень удобный повод увеличить свою силу для этого дела.
А там и смерть не за горами. Наконец-то. Эти тысячелетия, пусть и воображаемые (на что Стефан очень надеялся), были слишком долгими для одного сознания. Он слишком устал и уже хотел просто спокойно умереть.
Мёртвые драконьи крылья были возвестником его желания, и желание то зловещим саваном устилало путь новоявленных вампироборцев.