Сложно было не становиться злой и циничной, как тогда, когда-то, давно, в прошлой уже жизни.
Сложность компенсировала та адова бездна контрактов, которыми Ночь разжилась. Специально. Занять себя казалось необходимым.
И все равно находилось время. Ночи, вечера, утра, полдни, пустые привалы. Прорва времени, чтобы думать. О том, кто солгал.

О Ночи мало говорили, точнее не говорили вообще.
Никто ничего не знал.
Эрарду повезло.
И запах. Запах привел его.
Зато оборотень узнал о Шамшире, ее муже. Тайну его ухода в горы на севере не открыл никто, но говорили только хорошее. К мертвым ревнуют?

А к живым?
Ирен Герра не ходила по кабакам с самой Ланьи. Уже год. Нет проку в ядовитой хмельной воде! Сюда ее привела работа.
Комната, в которую скребся оборотень была пуста, хоть Эрарду сложно было видеть это за плотными шторами — только узкая полоска двери открывала неширокий обзор. Можно было подумать, что где-нибудь в комнате все-таки кто-то действительно есть.
Впрочем, в комнате появились двое спустя минуту. Обольстительно улыбаясь, Ирен зашла внутрь вслед за мужчиной. Высокий, темноволосый и кудрявый, он галантно подал даме руку в изысканной белой перчатке. Ночь тоже была в перчатках, в красных шелковых перчатках до локтя. Пышное белое платье. Серьги в ушах. Ничто не выдавало в ней грубую наемницу. Ничто не выдавало в ней ту девочку, что умела шастать по лесу и торопливо, не манерно ела. Эта была женщиной. И женщина была не одна. Ирен щебетала со своим кавалером, который наполнял бокалы вином. Сложно было сомневаться в том, для чего эта встреча и в каком месте этой комнаты произойдет ее кульминация.
Феноменально развитое шестое чувство подсказало Ирен, что за ней наблюдает пара глаз. Ночь вгляделась в балконный проем, отступив шаг в сторону, прикрывая спиной своего спутника от тех, кто мог смотреть. В этот момент в светской даме можно было обнаружить опытную наемницу.
Она ошиблась.
Она ошиблась, посмотрев ровно, туда, откуда мог бы наблюдать человек — глаза наблюдателя находились на порядок ниже.
Там, снаружи, стоял и смотрел волк. И пусть все волки для людей на одно лицо, этого Ирен узнала бы из тысячи.
Глаза Ночи стали круглыми как два блюдца. Удивление. Страх. Злость. Вожделение. В широко распахнутых глазах Ен стало можно прочитать всего.
На мгновение.
Уже в следующее Ирен резко обернулась, улыбаясь своему спутнику, принимая из его рук бокал вина. Принимая поцелуй в шею. Ласково, но верно подталкивая мужчину к кровати.
Даже не задернула штор. Будто специально. Будто хотела, чтобы Эрард видел?

Происходящее переменилось в одно мгновение: наемница выпустила свой бокал из рук и за ту секунду, пока хрусталь достигал пола, чтобы разбиться тысячей мелких осколков, заломала мужчине руки за спиной и верным тычком в шею оборвала его сознание. Не жизнь — Ирен Герра всего лишь пережала человеку сонную артерию, без магии погружая человека в глубокий сон.
Бросив обмякшее тело на кровать, лицом вниз, Ире с резким звуком вытянула из-за пояса платья кусок веревки и скрутила спутнику руки выше локтя. Перевернула мужчину на спину, стянула с правой руки перчатку, заталкивая ту мужчине в рот — кляп.

А потом она прошла к балконной двери и открыла, не глядя, резким рывком.

Тысячу раз Ирен Герра хотелось представить эту встречу. И тысячу раз наемница запрещала самой себе представлять, вспоминая женщину с большим животом, сидящую у камина, красивую женщину. Тогда Ен поджимала губы и мысленно желала счастья всем близким и далеким. Желала и семье Эрарда.
Ребенок — достаточное оправдание всему.
Хоть, может, и не оправдание предшествующей лжи.
И все-таки Ире не обозлилась.

И вот — кто мог бы только подумать, что именно здесь, вот так, в этой комнате, с этим третьим лишним на кровати, с маленьким волчонком у ног — Эрард стоит рядом. Такие знакомые черты.
Такой чужой человек. Оборотень.

Ирен опустила голову, всмотрелась в глаза щенка, вьющегося у ног, и...
Она всматривалась не одна: щенок тоже всматривался.
И возникло странное чувство, будто оба были тем, что нужно сейчас другому.
Ирен вспыхнула и отошла назад, мысленно прося прощения у маленького. И у себя, наверное.
Нельзя. Близость невозможна.

А потом Эрард заговорил о Шамшире и стало совсем сложно. Душно. Вязко.
Оборотень вернулся отдать долг? Вернуть информацией?

— Мой муж умер четыре года назад. Я уже не уверена в том, что действительно хочу знать, ради чего.
Ирен сказала правду. Ночь не знала, нужно ли ей то, что узнал Эрард. Узнал Эрард? Он узнавал ради нее?

И мысленно благословляя то, что у Ирен Герра все еще есть невыполненный контракт, Ночь вернулась к мужчине лежащему на кровати:
— Прости, Эрард, мне дорого достался этот соловей, и я хотела бы услышать его песню прямо сейчас. После мы могли бы прогуляться, и ты расскажешь то, что посчитаешь нужным. Или не расскажешь...
Ирен быстро прошла к постели, вытащила из-под кровати веревки и связала мужчине ноги. Потом наемница достала из лифа платья крохотный бархатный мешочек, из которого на ладонь женщины упала игла. Ире сбрызнула иглу духами и вогнала острый кончик в плечо связанного.
Спустя несколько секунд, мужчина застонал.
— Тише, тише, маленький.
Ирен забралась на кровать и похлопала пленника по щекам. Вполне ласково.
— Как тебя зовут?
— Эластар Виг.
— Кому ты служишь, Эластар?
— Йогану Лившецу.
— Где его можно найти?
— У старой башни за Гресом каждый последний день месяца.
Легкие вопросы. Легкие ответы. Ирен улыбнулась и вытащила из плеча несчастного иглу.
— Подумать только! И ради этого мне пришлось неделю танцевать с тобой! Неужели нельзя быть менее разборчивым в проститутках, а Эластар?
Мужчина теперь молчал.

Ирен прошла к камину, в который бросила иглу, следом — стянутую со второй руки перчатку, а после и платье. Комнату зполнил удушливый запах горящей ткани.
Перевязь с мечом и сменный наряд, походный и более привычный, Ире достала из-под кровати. Оделась.
— Уходим.
Они все вместе ушли через балкон, который оставили открытым, чтобы связанный человек на кровати не задохнулся.
И только будучи в двух кварталах от постоялого двора, Ирен остановилась, обернулась и наконец спросила:
— Зачем ты пришел, Эрард? Зачем ты пришел на самом деле? Что тебе нужно от меня?

Отредактировано Ночь (26-12-2016 19:39:14)

Ирен смотрела внимательно, смело, цепко, погружаясь взглядом в другого, выворачивая наружу нутро, доставая самое тайное, скрытое, темное.
Невыносимая женщина!
Рука сама-собой потянулась к свертку и коснулась тыльной стороны ладони Эрарда.
Прикосновение обожгло. Тело помнило лучше Ирен, помнило то, о чем Герра запрещала себе вспоминать. Руки помнили близость.
Ен отстранилась, робко и вместе с тем торопливо, как-то отчаянно. Медленно развернула сверток.
С трепетом и ужасом.
С радостью и печалью.

Цветы.
Ирен не знала, что сказать, и нужно ли что-нибудь говорить. Стоило расспросить, но вопросы застряли в горле горьким комочком и не выкатывались наружу.
Слишком сложно. Пронзает. Догадка, которая вопрос. Догадка, которая вина. То, что она думала — отпустила, возвращалось цветами, песней, печалью и чувством вины. Пойти в горы за цветами для женщины — это было очень в духе Шамшира, неутомимого, чокнутого наемника. Эдельвейсы. Он рассчитывал вернуться.
— Зачем?
Один вопрос.
— Зачем ты...?
Зачем он пришел? Зачем он узнавал? Зачем он принес ей цветы? Зачем это все, ее и больше ничье, только ее, зачем то что ее ему?
Ночь пошатнулась, боясь что не устоит на ногах.

Устояла.
С трудом.
Закрыла глаза.
Слова навалились стеной, завесой. Слова несли тепло и... Обиду? Ирен не совсем была согласна с этими словами, поэтому не спешила отвечать.
Заставила себя открыть глаза, улыбаясь маленькому. Ребенок говорил не так, как говорят годовалые человеческие дети. Человеческие дети агукают и учатся ходить в год. Год?
Впрочем, что знала Ирен о человеческих детях? Ночи вдруг подумалось, что она давным-давно не бывала в доме, где есть дети. Захотелось в гости, срочно, сейчас, тетешкаться, возиться с годовасиками. Или со старшими, такими, как тот что сидел на руках у Эрарда и говорил...
Ен смотрела ошарашенно и странно.
Герра не любила выяснять отношения, но Герра любила ясность и жертвовала покоем ради нее.
— Я ушла, оставив тебя и твою женщину, оставив тебя твоей семье. Я ушла, зная, что ты всегда сможешь найти меня, если захочешь.
Ире сказала и поняла, что он нашел. Сегодня. Сейчас. Вот здесь.
Удивительно, но Ен не чувствовала ни обиды, ни злости. Горечи не было, только тепло, почти физическое.
— Как ты, Эрард? — спросила, удерживая около. Ночь еще не совсем отпустила это свое прошлое, точнее не отпустила совсем. Элейя. Связь. Все-все помнится также ясно сейчас, как тогда. И все-таки Ирен не видела препятствий быть оборотню благодарной, принимать его дружбу, быть другом самой. И она хотела бы знать, что он счастлив. Для Ирен не имело значения, с Ксаной Эрард или со стаей, имело значение только, счастлив ли он.

Лицо Ирен стало холодным. Так всегда бывало с ней, когда говорили о смерти.
Холод.
Лед.
Ирен только подумалось, что тогда Эрард появился в Ланье вовремя.
А в остальном Ен могла бы выяснять ситуацию до бесконечности, но не стала. Это не было ключевым.
Да и как объяснить ему, что не может женщина бежать за мужчиной? Ирен Герра не такая женщина, кто станет.
Он знал, что она любила, что ему нужно было знать еще? Впрочем, мужчину, ставшего отцом, сложно было в чем-то винить. У каждого свое время. Иногда время не совпадает: опомнится один, а другого уже след простыл.
И еще Ирен не могла объяснить Эрарду то свое чувство. Тогда. В Ланье. Она должна была уйти.
Эрард и Ксана могли бы попробовать быть вместе, узнать друг друга заново, без цепей и ошейников, с сыном. Возможно, Эрард бы простил. Возможно, Ксана смогла бы любить по-настоящему. Ирен Герра не имела права отбирать у них обоих возможности.
— Спасибо, — Ире тронула Эрарда за локоть, — Пройдемся еще?
Ночь прошла дворами в городской сквер, где на скамейке под тенистыми кронами вязов им было бы удобнее говорить.
О чем?
— Я благодарна тебе за цветы, хоть это мне скорее больно, чем радостно. Теперь выходит, что Шамшир умер из-за меня. Пусть косвенно, но все же...
Ире заплакала. Герра не могла сдержаться. Слишком болезненное прошлое. Прошлое, которое не вырвать и не выбросить, не все разом и не по кускам, никак. Прошлое, которое только принять и смириться, полюбить.
— Работаю. Я много и опасно работаю.
Ирен вытащила из кармана платок и промокнула слезы. Позже, она расплачется позже. она расплачется лихо и горько в одиночестве комнаты. Сейчас рядом был Эрард и Ирен хотела запомнить это, запомнить мгновение, ощущение, запомнить его рядом.

— Глупость?
Ирен передернуло. Слова Эрарда о Шамшире резали почище ножа.
— Ты действительно считаешь, что он глуп? Он не был глуп, Эрард, он умел верить. Ему не повезло быть оборотнем, сильным, могучим, физически превосходным! — от крика Ирен удержал только маленький ребенок рядом. Впрочем, быть может, стоило вообще удержаться от таких слов при маленьком, но Ирен не могла. В словах Эрарда сквозило превосходство, а разве имеет он право сравнивать? Разве можно вообще сравнить между собой двух, оборотня и человека? — Он был всего лишь человеком, но он верил и был способен на подвиг... Из-за меня, ради меня, потому что любил меня.
Вот что делало ее виноватой. Она не была, но чувствовала так. И здесь не помогут слова. Здесь только принять, смириться и отпустить, по-настоящему, совсем. Когда-нибудь. Быть может, когда-нибудь она сумеет.
Ирен замолчала, другой тронул слишком болезненно. Когда же она повзрослеет?
Больно. Горячо и холодно разом.
А потом Эрард обнял, и Ире позволила. Через жар. Через холод. Через сложно. Через "я не хочу, не могу, нет, только не снова, только ни эта пытка мимолетным счастьем". Ен перешагнула через все, отвечая объятьям, и стала снова самой слабой на всей земле. С Эрардом рядом было тепло и ласково, нежно и сладко, с ним было сегодня так же, как год назад: спокойно, а она — девочка, маленькая, совсем-совсем маленькая.
Но они оба были уже другими, не теми, что год назад.
И в одну реку дважды не входят, говорят.
Она когда-то ушла.
Он не счел нужным найти ее тогда, но пришел сейчас.
Герра выслушала остальное молча.
— Что ты делаешь, Эрард? Зачем? По-твоему, я за двадцать девять лет не научилась работать одна? Я слабая? Чего ты хочешь на самом деле? Что именно тебе нужно? Не мои контракты нужны тебе, но я. Так скажи, для чего? Ради чего?
Это был болезненный год забывания. Память тела о ласке, что шрамы и ожоги: нарывают, вспухают, лопаются. И вот через год тот же самый порез на ровно том же месте. Ирен Герра приказала себе не думать, простить, отпустить, не держать, мысленно желать счастья и отправлять любовь воздушными поцелуями через моря, океаны, горы и леса.
Вот только она помнит. Помнит каждое слово. Помнит: "девочка, я обещаю быть с тобой". И все это в памяти болит и воет тысячей голосов, на все лады.
Примешивается вина.
Проступает ярость. Она бессильная, эта ярость, это эмоция не счастливого человека, но сдерживать ее притворным спокойствием Ирен не в силах.
Она не спокойна, она бушует, клокочет как самое бурное море, как цунами, погребая под собой города, отрывая крылья бабочек, разрушая мосты.
Память боли.
Жесткая, яркая, мощная, того и гляди погребет под собой, как оползень или лавина.

Отредактировано Ночь (04-01-2017 17:03:01)

Мысль опасна.
Не всякая, не всегда, не сама по себе, но порой мысли нужно уметь откинуть прочь. Выбросить. Отключить голову. Имеет значение не то, что знаешь, а то, чего не знаешь. То, чего не дано знать — происходящее, у которого не всегда есть объяснения и логические основания. Логика зачастую лишь попытка выстроить закономерность из неопределенности, из ничего.
Так было сейчас в месте пересечения прошлого и будущего Ирен Герра, на перепутье.

Стоило Ире задуматься, что это был за год, сколько боли принесла Ланья и пустота внутри, задуматься об Эрарде или же о Ричарде, задуматься даже о вот этом моменте и о словах, которым, быть может не стоит верить, стоило ей только задуматься, открыться сомнениям, и...
Может, она все-таки позволила себе это, потому что вначале Ен только тихо сказала:
— Я еду в Грес, если нам по пути, я буду рада...
Тихо-тихо сказала.
Потом еще немного:
— Я не знаю, получится ли у нас снова. Я боюсь. И я всего лишь человек.
Три многоточия, три запятые, три грани острой и корявой правды. Ирен Герра не волчица, не оборотница и вряд ли станет ею когда-нибудь. Кроме стоящего рядом мужчины, у Ирен не было ни единого повода или смысла менять собственную природу. Даже долголетие не представлялось для Ночи чем-то заманчивым. В этот год Ирен часто запрещала себе вспоминать об Эрарде, а воспоминания приходили, без спросу, почти насильно. И все-таки ни в один миг она не задумалась стать иной, пойти против воли Неба, сотворившего ее такой.

Меж тем, всяческие слова теряли смысл. Ночь чувствовала тепло. Это тепло другого рядом. Тепло накрывало, окутывало плечи, голову, руки, ноги, спину и уволакивало прочь к безмыслию. К несуществованию. К растворению в сущем, где нет я, где я — это то, что вокруг, я связано со всем и я отдельно, зависимо-независимое. Я — стержень книг и мыслей, я — печаль и радость, я — все и ничто.
Она всего лишь любила. Его. Тогда. Сегодня. Сейчас.
И любви не нужны сомнения и объяснения, в любви смыслы: дарить, хотеть касаться, в любви только чувства: тепло, огромное, могучее, неизбывное тепло. Это вечность. Это бесконечность. Здесь. Настоящая. Истинная. Способность к долголетию не имеет к этому никакого отношения.
Слова потеряли смысл. Ирен ткнулась оборотню к шею. Носом. Губами. Закрыла глаза.
И пожалуй, это объятие стоило целого года.
Это не было "да". И "нет" не было. Ирен не знала, что станет дальше, будет ли ей снова так же легко с ним рядом, как год назад. Да и пойдут ли они вместе? У него сын. У нее контракт.
Ен было плевать, пойдут ли. Завтра не существует, есть только сейчас, и в "сейчас" Ирен Герра была очень счастлива.
Небо гладило по макушке, вновь ласкало своей огромной бело-голубой лапой.

Ен кивнула. Конечно, они могут попробовать. И они уже пробуют. Прямо сейчас. В это мгновение Ирен была согласна с Эрардом совсем полностью, она думала то же, в унисон.
— Быть может, менять природу не столь обязательно?
Ночь улыбнулась, потому что этот вопрос не был вопросом. Ирен Герра больше не станет загадывать, не станет предрекать, перестанет ожидать и надеяться. Она будет с ним свободна. В сегодня, в сейчас, всегда. И тогда каждый вдох — дар, каждое утро — благословение небес, каждое прикосновение — удивительное чудо жизни. Так живут маленькие дети, без размышлений, без оглядки, жадно, лихо, абсолютно растворяясь в моменте.
Эрард. Оборотень ничуть не изменился за год. Такой же деятельностный, чуть порывистый, нападающий тотально, отменяющий самим собой все-все. Ирен засмеялась:
— Конечно, но завтра! Я не готова отправиться прямо сейчас. И разве Ричарду не нужно спать по ночам? Мои вещи в постоялом дворе за городом, ночь близко, мы могли бы остановиться там, верно?
Ирен Герра больше не спешила в Грес. До последнего дня месяца еще предостаточно времени. И... Ирен Герра больше совсем не спешила. Ночь умела отделять зерна от плевел, важное от второстепенного и пустячного — важными были Эрард и Ричард рядом, все остальное перестало существовать. Ирен может позволить себе отпустить остальное, хотя бы на время. Преследования Ен не опасалась. Эластар, конечно, запомнил ее — несостоявшуюся шлюху Офелию, он, конечно, удивится, обнаружив себя в одиночестве и связанным, но он никогда не вспомнит то, что и кому рассказал под действием сыворотки правды.
Ире коснулась рук Эрарда. Долго трогала запястья. Так важно было касаться рук, переплести свои пальцы с его, завязаться тугим узлом.
— Как мог ты не прийти раньше? Как ты посмел, Эрард, отложить эту встречу на целый год? Ты должен был отыскать меня еще там, в Ланье! — Ен улыбалась, она не упрекала, нет, это не были слова-упреки, Ирен Герра всего лишь смеялась над глупостью их обоих, — Я хочу, чтобы ты был счастлив, оборотень. Всегда хотела. Со мной или без меня. Если бы Шамшир был жив, разве не ушел бы ты? Разве не уступил бы меня ему, ради моего счастья? Я всего лишь сделала именно это. Как все-таки хорошо, что ты пришел!
Ен всмотрелась Эрарду в лицо. Скулы, нос, глаза, губы... Ирен Герра хотела бы поцеловать оборотня в губы. И она побоялась. Струхнула. Ен робела, как маленькая. Боялась вновь ощутить Эрарда вот так, близко-близко, вкусно-вкусно.
И не поцеловала.
Он необязательно должен принадлежать ей, он должен быть, должен быть счастлив.
— Пойдем? — Ирен Герра спросила не Эрарда, она спросила Ричарда, — Меня зовут Ирен.
Мальчику-волченку было опасно находиться в городе: если оборотня заметят, его не захотят гладить по шерстке, его захотят убить.

Ирен положила ладонь на губы Эрарда.
Момент слишком хорош, чтобы отягощать его тем, что, может быть, случится завтра. В сейчас завтра не существует. Слишком сложный вопрос, чтобы задумываться над ним сию минуту — обращение. Ирен боится обращаться, боится не суметь сдержать новообретенную волчью природу и нанести неоправданный вред кому-нибудь. Впрочем, Ен улыбалась этим словам, потому что такими оборотень, кажется, звал ее замуж. По-волчьи, по-мужски.
Ирен Герра еще не была готова согласиться. Робела. Это не тот страх, который заставляет закипать кровь в бою, не тот, который сковывает, лишая всяческой возможности двигаться — это чуткость, это робость, это невысказанный вопрос "зачем я тебе? что я могу дать тебе? делаю ли я тебя счастливым?".
— Затаился и подождал? Ахаха, да ты невероятно хитрый волк! — Ирен не сдержала смех, все-таки наемница не слишком хорошо успела узнать оборотня год назад, Эрард отчего-то представлялся Ирен раньше слишком прямолинейным для подобных интриг. Впрочем, Герра была не прочь порассуждать об интригах, но становиться их действующим лицом Ен не желала. Хвала Небесам, вокруг этой женщины не крутятся любовные треугольники и не вспыхивают смерчи страсти. Это неистинное. Это смерть.
Отчасти из-за робости, отчасти потому, что Ен хотела познакомиться со своим новым попутчиком — маленьким Ричардом, Ночь оставила Эрарда, прервала объятия и слова.
Ире шла к постоялому двору, любуясь волчонком. И сколько пронзительного, волнующего счастья было в этих мгновениях.
Ирен Герра завидовала всем беременным, роженицам и матерям. У наемницы не было детей. У нее даже дома не было. И в общем, Ен уже перестала считать материнство собственным предназначением, смирилась, все глубже и глубже погружаясь в контракты и военное дело.
Ричард был любопытен, несносен и неутомим. Он еще не разучился любить беззаветно и распахиваться душой первому встречному. И рядом с маленьким Ночь тоже робела. Ен боялась привыкнуть к сыну Эрарда, боялась приучать маленького к себе. Боялась возможной будущей боли, которую таит в себе всякое расставание.
Хозяйка постоялого двора отвела посетителям три смежные комнаты — две спальные и крохотная купальня. Внутри оказалось достаточно чисто и уютно. Вкусный ужин, бочка с горячей водой и тепло очага сморили ребенка без сил меньше чем за треть стражи.
Эрард перетащил мальчишку на кровать, Ен укрыла Ричарда одеялом — в этот момент двое очень напоминали счастливую человеческую чету.
А моментом позже повисла напряженная тишина. Не звенящая холодом, а теплая, но все-таки немного неуютная.
— Доброй Ночи, Ричард, — проговорила Ире, глядя на спящего ребенка, — Доброй ночи, Эрард.
И тихо выскользнула из комнаты, скрываясь в соседней.
У них казалось бы только сейчас обнаружилось время быть вдвоем, говорить друг с другом взахлеб и не таясь, а Ен постыдно сбежала.
Она так скучала о его губам и рукам и вот, когда Эрард так близко, она ускользает, скрывается за дверью, прячется.
Как маленькая!
Ен всего лишь отчего-то знала, что все еще случится, не сегодня, так завтра, не завтра, значит в другой день. И она не спешила, предвкушая и неизменно робея. Она такая какая есть, не покорная, не удобная, готовая меняться в чем-то и неизменная в другом, она всего лишь все еще задавалась вопросом "сделаю ли я его счастливым?". Год назад этот вопрос появился в Ланье, и теперь он так и блуждал на границе сознания, невысказанный, незаданный, пожалуй, даже глупый.

Ире налила в таз горячей воды, разделась до нижнего платья и опустила ноги в воду.
Она сидела на кровати, закрыв глаза.
Она хотела бы не думать ни о чем.
И не успела.
Ночь открыла глаза.
Могут ли они побыть вместе?
— Конечно.
Ирен Герр была готова к какому-нибудь серьезному разговору, ведь именно такие начинаются словами "может, посидим вместе", верно?
Ен не стеснялась и не пряталась, указала рукой на кровать рядом с собой — больше в этой комнате мебели не было.
Она решила начать первой.
— Я отвыкла от тебя Эрард, я забыла, я...
Ирен запнулась. Она хотела сказать все так, как есть на самом деле, сказать о том, что чувствует, но вдруг оказалось сложно. Не сложно сказать — Ирен не таилась. Сложно подыскать верные слова, отражающие чувства.
Слова, казалось, все портили, искажали истинный смысл. Слова словно мешали.
Ире вздохнула и взяла Эрарда за руку.
— У тебя замечательный сын, Эрард.
Классный. Ирен знала это точно. Не лучше и не хуже других детей и особенный, как всякий ребенок.
— А я боюсь сближаться.
Герра нашла. Вдруг. Неожиданно. Случайно нашла те самые слова. Других не было, других не могло быть.
Она хотела целовать оборотня и не целовала.
Она хотела, жаждала дрожать под ним, под его пальцами, растворяться на донышке его глаз... Хотела и убежала.
Ирен Герра хотела бы обнимать Ричарда, крепко-крепко, ласково гладить по спинке и перебирать в руках нежные вихрастые волосики. Хотела и вместо того, чтобы уступить своему желанию, сторонилась ребенка.
Будто наблюдала за самой-собой со стороны, будто была не совсем живая.
И даже так, удивительно, но даже так сегодня Ирен Герра чувствовала себя очень счастливой. Видеть оборотня вновь — уже одно это приносило в жизнь радость, много радости.
Ей стоило бы обнять его крепко-крепко прямо сейчас, впиться в губы и не отпустить никогда, а она боялась. Трусливая Ирен Герра, кто бы только видел!
И Ирен сделала то же, что делала уже много раз "до" — заговорила о контракте и о деле.
— Йоган Лившец, тот человек, которого я сейчас ищу, Виг сказал, где встречается с ним... Это не просто контракт, Эрард. Йоган Лившец — основатель секты. Его нельзя просто убить — это не освободит его последователей. Их сознание уже изменено, понимаешь? Освободить их можно только изменяя их сознание вновь, в обратную сторону, вспять. Мне придется вступить в секту где-то около Греса. Я не хочу, чтобы вы с Ричардом делали то же. Я не хочу и не могу позволить себе подвергать вас опасности. Мы путешествуем вместе только до Греса, а потом, потом придется расстаться. Ненадолго. На время. Возможно, мне потребуется ни один месяц, ведь я не ментальный маг, Эрард.

— Ричард еще маленький! — сказала Ирен тоном, не терпящим возражений.
Волчонок действительно был слишком мал для того, чем занималась Герра. Слишком опасно. Ирен не имеет права.
— Ричард слишком мал. Он ни в коем случае не должен попасть в эту организацию. Речи не может быть и о том, чтобы он караулил в лесу. Что тебе дороже? Твой сын или мифическая опасность для меня? Тебе должен быть дороже твой сын. Возражения по этому вопросу не принимаются, Эрард, более того, я не прощу тебя в таком случае никогда. Мальчишку-оборотня и без того нужно прятать от людей, большинство боятся оборотней, боятся потому что не знают. А неведомое людям обычно хочется убить, разве ты сам не сталкивался с этим в свое время?
Ирен Герра ни за что не возьмет с собой Ричарда.
— В остальном, у меня нет ответов на твои вопросы. Я знаю только, что там пропадают люди, уходят и не возвращаются. Я слышала также о нескольких ритуальных массовых самоубийствах, есть основания связывать их с организацией "Сион". Так они называются. Меня защитит от ментальной магии кольцо, а от человеческих хитростей —  ведь возможно они действуют и вовсе без магии, просто профессионально выправляют головы не в ту сторону — от человеческих манипуляций меня защитит здравый смысл. Что защитит тебя? Ты можешь оставить Ричарда в стае на время? Тогда ты можешь пойти со мной. Их лидера в любом случае нужно будет опрокинуть, но сначала нужно выяснить, какое воздействие было оказано на людей. Придется пожить там и притвориться сектантами.
Ирен Герра даже понятия не имела, где живет стая Эрарда, могут ли они позволить себе крен в путешествии, есть ли у них для этого время. И Ирен никогда не работала вместе с Эрардом. Она доверяет, но, Небо!, она сейчас боится даже целовать его!
— Моя задача вывести людей максимально бережно. Мне заплатят, если я верну домой двух сестер, но даже если мне не заплатят, Эрард, я должна. Так жить меня учил отец, по чести, по совести, понимаешь?
И так было очень удобно жить этот год ,когда больше не для чего, не для кого, когда хрустальный сосуд души норовит разбиться тысячей осколков.
— Услышь меня, Эрард. Это слишком опасно для Ричарда. Исход нельзя предположить заранее, мне толком ничего не известно и не будет известно до тех пор, пока я не попаду внутрь этой организации. Мне придется играть сектантку, мне придется быть сектанткой какое-то время. Это не быстро. Недостаточно переманить последователей или убить пастыря Лившица, нужно выяснить, какое воздействие было оказано на людей и вывести их из-под этого воздействия.

Ирен, конечно, догадалась, что камешек на цепочке непростой.
— Что это за артефакт?
Ен больше ничего не спросила, подарок растрогал Герра, достал до сердца, как и взгляд сидящего рядом мужчины. Неожиданно, очень тепло и ласково. Так волны гладят в знойный день ноги. Блаженно.
— Спасибо!
Слова благодарности нашлись после. Благодарность за подарок. Благодарность за принятие. Эрард уважал выбор Ирен, ее фанатичное следование пути, тотальную верность делу, в котором не было места ни любви, ни ласке.
Ирен баюкала камешек на цепочке в ладонях, а потом бережно положила на стол рядом с мечом и ножом. Конечно, она станет носить камень, даже если Эрард не расскажет о его свойствах, Ен будет носить это украшение с гордостью, ведь это Его подарок. Она не надела его сейчас только потому что...
Потому что она совсем не хочет одежды на себе при нем. Не хочет украшений, которые могут мешать. И слов Ен больше не хочет.
Ен прошла к столу и задула свечу.
Комната погрузилась во мрак. Темная ночь за окном проникала в комнату только тьмой, сгущая тени еще сильнее.
Оборотни видят ночью, как и днем. Вот и славно.
Ирен Герра не видела Эрарда. Она нашла его по звуку дыхания.
Робость? Да, была. И истаивала словно воск горящей свечи, словно масло на ноже. Вместе с близостью вернулась смелость.
Прикасаться, дышать в унисон, быть рядом, быть собой истинной, такой, которая глубоко скрыта, которая нежна, ласкова, трепетна — счастье настигло ее здесь. Снова.

Отредактировано Ночь (17-01-2017 15:28:50)