Ен молчала. Ен боялась говорить и спугнуть то важное, что вновь поселилось между. Тело говорило за женщину, тело говорило без жестов (ни поцелуя больше, ни прикосновения), тело дрожало, трепетало, грело. Слишком живое, чтобы смочь заставить его молчать, тело пело, вибрировало в такт душе.
Герра сегодня услышала то, что боялась услышать, и что слышать хотела. Да, хотела. Она, готовая идти за другим, отказывалась верить, что этому другому действительно нужно, чтобы она шла, что дело не только в долге и клятве.
Умру за тебя.
Боюсь потерять.
И я.
И я.
Ты будешь рядом из чувства долга? Потому что я спасла тебя? Потому что связал себя со мной клятвой? Или...
Ирен Герра не стала спрашивать вслух. Какая к чертям разница?! Неважно, не сегодня, не сейчас, сейчас Ире было очень хорошо просто быть рядом, невероятно хорошо, так хорошо, как не было уже давно. А может, никогда.
Ирен лизнула другого по коже за ушком. Вот и весь ответ, другого у нее для него нет с прошлой ночи, и инцидент в купальне не в счет, хоть теперь Ирен Герра вряд ли забудет, что раны Эрарда еще болят.

Ен прогулялась на ручках до стола в комнате, схватила тарелку, вместе они вернулись на балкон. Ирен уместила  широкое блюдо с печеным картофелем и гуляшом на своих коленях и...
Удивилась. Брови поползли вверх. Покормишь? Ире улыбнулась. Эрард хотел ласки, а Ире так хотелось ласкать!
Наемница кивнула, взяла в руки кусочек мяса поаппетитней и сунула в рот оборотню. Торопливо, не слишком эротично, так, как и себе: Ирен Герра не умела манерно есть.
— Та женщина — избалованная дворянская дочка, Эрард. Отец не знает себя от горя, а она, по всей видимости, сбежала сама. Ей, конечно, помогли, но ей помогли ее же друзья. Теперь, если мои догадки верны, мне нужно переплыть море, найти фазенду неких Ламюэлей и убедиться, что пропажа жива и благополучно расхаживает там по саду. После будет достаточно раскрыть отцу письмом место нахождения дочери. Звучит легко, да? Чем обернется на деле, не знаю. К тому же, теперь на меня саму охотятся действительно могущественные люди.
Ирен вновь подцепила с тарелки мясо и угостила Эрарда.
— Если прибавим ходу, будем в порту дня через три, морем придется плыть всего лишь сутки, так что путь не так уж и далек. По пути попробую разыскать мага или артефакщика побогаче. Слу... А оборотни едят картофель?
Ирен протянула волку печеный овощ, готовая в любой момент сменить траекторию движения руки и отправить овощ в свой рот. Волки едят мясо. Причем желательно сырое. Разве нет? Хоть накануне, кажется, зверь ел яблоки. О Небо, Ирен Герра не знала о жизни оборотней ничего.
— Расскажи о том, как живут волки, Эрард? Сегодня утром, в лесу, ты сказал, что рядом территория лунных. Я подумала, что они должно быть твои братья, а значит разгуливать внутри их угодий для тебя более чем безопасно. И все-таки ты вернулся с раной. Почему? Ведь звери не нападают друг на друга у водопоя, верно?

Пока оборотень рассказывал, Ире быстро уплетала мясо и картофель, время от времени выдавая только многозначительное мычание, в котором можно было прочитать удивление (очень глубокое удивление).
— А женщина в стае может быть альфой?
Ирен Герра не нужна была власть, но среди людей иногда получалось так, что именно вот эта хрупкая женщина, становилась в голове отряда. Ире никогда не добивалась такого специально, просто Ире поступала правильно, держала слово, и те, с кем Ен ходила в связке, уважали ее. Герра не считала себя особенной, превосходной, лучшей, ни капельки, норов Герры направлялся на преодоление препятствий, а не на выяснение отношений внутри группы, возможно в этом и крылся ответ, почему именно Герра: Ен не упивалась властью, не гнула, Ен училась взаимодействовать, уважала, требовала, иногда жестко, но никогда не больше того, на что боец способен. Не будучи в голове, Герра никогда не была и в хвосте, хоть, конечно, человеческие отношения внутри наемничьего или боевого отряда вряд ли сопоставимы с иерархией внутри стаи оборотней.
— Волчица может быть равной вожаку?
Отвечай Ире на этот вопрос себе сама, она бы сказала "нет". Даже в человеческих отношениях женщина уступает мужчине, в силе, в принятии решений, Ен знала в самой себе эту уступку, нечто, открывающееся само-собой, нечто, заложенное внутри женщины Небом и предназначением. Хоть во все времена были женщины, оспаривающие такое положение вещей, Ирен Герра не относилась к подобным, хоть никогда Ире не уступала силе, Ен не смогла бы в неволе, Ирен Герра приманивалась лаской, хитростью, выдумкой, мужеством и добротой, но силой — никогда.
Отчего то Ирен Герра точно знала, что не прискучит волку завтра.
А потом с мясом и картофелем было покончено, и Ире позвала Эрарда в комнату.
На этот вечер у Ирен осталось одно важное дело. После того, что случилось в купальне... Ирен не хотела бояться.
Ирен забралась на постель и села, подобрав ноги под себя, все еще завернутая в одеяло.
— Сядь со мной, Эрард. Я хочу... Ты позволишь мне теперь тронуть твои запястья? Я хочу, чтобы твои руки всегда узнавали мои прикосновения. Ты позволишь мне попробовать? Если... Если тебе станет неприятно, мы сразу же прекратим, хорошо?
Ирен хотела, чтобы ее прикосновения больше не несли боли другому. Но как нужно расцеловать запястья, чтобы те забыли рубцы?
И еще. Герра знала, что другой может отреагировать на прикосновения жестко. Герра не собиралась вызывать бунт Эрарда нарочно, но... Ирен хотела научить саму себя не бежать. Если он снова схватит ее... Ире хотела бы попробовать стерпеть.
Кто-то из двух должен научиться.

Кто-то из двух должен научиться.
Ирен Герра должна довериться.
Она никогда больше не испытает с этим мужчиной ни одного оргазма, если не будет доверять. Всецело. Полностью. Слепо. Как самой себе.
Если Ен не восстановит доверие, если станет оглядываться на другого, будет вместо того, чтобы впитывать собой ласки, ожидать бунта и боли... Она больше никогда не сможет любить его.
Вот только доверие — штука не из простых. Потерять — легко, обрести — сложно.
Ирен тронула запястья Эрарда. Сначала легко, мягко, нежно, после — с нажимом, грубо.
Эрард как будто не заметил. Он молчал.
Ирен отпустила руки оборотня и заговорила:
— Как можешь ты быть виноват в том, что помнят твое тело и душа? Когда погибают в бою мои друзья, я плачу и хочу умереть, прошу у Неба смерти. Разве я виновата? Разве я виновата в том, что мне больно? Как могу я запретить самой себе чувствовать боль? Никто не может. Можно спрятать боль, но страдание все равно выступит наружу, проявится. Рана болит до тех пор, пока не зарубцуется. Нужно время.
Ире придвинулась ближе, повернулась бочком, потом спиной, вжалась в другого. В движениях не было соблазна, только нежность. Ирен просто села ближе. Хотелось держать другого за руку. Хотелось уснуть в пижамках. Хотелось дать другому время стать самим собой, вернуться к себе.
— Мне кажется, что тебе нужно время. Время, чтобы пережить, время, чтобы вновь носить свое имя с гордостью. После смерти мужа я отреклась от фамилии и меча. Забыв то, чему учил меня отец, позволив себе быть пошлой, развязной, ужасной. И... Почти став убийцей... Я хотела умереть и понимала, что не имею права быть Герра и держать меч Герра в своих руках. Я отправила меч брату. Чтобы восстановиться и вернуться к самой себе, мне понадобился год, Эрард. Одному Небу ведомо, сколько времени потребуется тебе, но ты сможешь, я знаю, ты сильный. Я вижу силу в тебе. И... Безучастный мужчина! Эрард, я люблю тебя живым, а не кукольным. Если ты вправду хочешь попробовать...
Ирен взяла лежащую рядом сменную ночную рубаху, надкусила зубами у шва и оторвала от подола две полосы ткани.
Одну полосу Ен протянула оборотню со словами:
— Завяжи мне глаза. Я сделаю тоже. У слепца нет выхода — либо он научается жить, доверяя, на ощупь, следуя за инстинктом, либо он остается внутри своей темноты.
Когда-то Ирен Герра тренировалась с мечом с завязанными глазами, Ирен Герра тренировалась чувствовать, знать больше того, что можно увидеть.

Отредактировано Ночь (17-12-2016 09:09:22)

...я вдруг понял, что могу приносить пользу и спасать от смерти даже в таком состоянии. И решил выжить, защитить тебя...
Как же счастлива была Ирен слышать такое! Не долг вел его, но выбор, его собственный выбор. Ире словно избавилась от камня, который носила с собой.
Не долг.
Выбор.
И как же важно было ей знать, что она — выбор, что путь с ней — выбор. Знать, что ночь с ней, поцелуи, каждое прикосновение и каждый взгляд — выбор.
Но десять лет! Десять лет рабства? За десять лет любой человек сживается с той маской, в которой был вынужден жить. Да черт возьми, человек такое просто не выдержит.
Уже выстоять, суметь, стерпеть и после найти в себе сил спасти человеческую женщину — Ире восхищалась. О, как она восхищалась Эрардом, Ирен ликовала.
И улыбалась, слушая.
А когда Эрард спросил о муже, Ирен обернулась.
Посмотрела в глаза.
— Неужели тебе действительно важно? Это мое прошлое, часть меня, я буду помнить этого человека, я любила его, я благодарна ему за все, что выпало нам, но... С тобой я не помню. С тобой есть только ты. И я, живая я, новая я, другая, я сегодня. Если тебе действительно важно, я расскажу, ничего не стану скрывать, только важно ли это?
— Я найду тебя по запаху так же легко, как увижу... Даже магия подскажет мне...
Ирен стукнула себя по лбу и рассмеялась, весело, азартно, рассмеялась над самой собой.
Конечно!
Он ведь не человек, он — зверь.
— А магией пользоваться нельзя! — сквозь смех ответила Ирен. Герра, конечно, помогла завязать оборотню глаза, но... Толку не было. Оборотень с закрытыми глазами видел как днем!
Ирен не видела.
— Ты боишься?
— Нет.
Взамен ушедшему зрению явилось чувствование. Каждое мгновение будто растягивалось, даже слова стали объемными и цветными. Нет, Ирен Герра не видела, Ирен осязала, ощущала, интуитивно знала... Нечто подобное можно испытать в бою. Нечто сродни экстазу.
Ире доверяла. Ен доверяла в первую очередь самой себе и своему телу. И Ен доверяла другому.
Нравилось ли ей?
— Очень, только...
Только ей хотелось прикасаться к нему тоже. Целовать хотелось до одури, до сумасшествия. Дико хотелось отвечать ласкам.
Ирен прикусила губу и попыталась поймать Эрарда рукой, чтобы чувствовать его еще хотя бы пальцами.

Эрард избегал прикосновений.
Стоило взбунтоваться. Кто из них двоих учится доверию?
Конечно, оба.
И, конечно, Ирен не смогла бунтовать, Герра уступила. Прикосновениям, игре. Она согласна следовать, а не вести. Сейчас. Сегодня. Всегда.
Ире сцепила ручки замочком у себя за спиной и сильнее прикусила губу, изнывая.
Не сдержала стон.
И еще один, сладкий, тонкий, но и дикий: оканчивающийся рыком, раскатистым и хриплым "арххх".
Пусть Ирен Герра не была жрицей огня, Ирен Герра была кровавой ведьмой, а не огненной, но Ирен Герра воспламенялась от прикосновений. Она горела и плавилась под руками мужчины.
— В одно утро он ушел в горы и замерз насмерть у одной вершины. Я никогда не узнаю, что он искал и почему пошел туда. Эта тайна... Смерть мужа и эта его тайна когда-то сделали мою жизнь невыносимой. И все-таки... Разве можно назвать ошибкой то, что человек умер? Даже если представим, что он сам выбрал смерть, но мог ее избежать. И... Разве он не имел права на тайны? Право на самого себя есть у каждого. Ты доволен? Надеюсь, что да, потому что я больше никогда не хочу говорить о моем муже с тобой, Эрард, потому что с тобой я не помню. Потому что с тобой — это с тобой, и незачем тащить сюда оттуда, тащить в настоящее мое прошлое. И еще... Другой рядом — это всегда боль, всегда трудно, всегда неидеально. Я согласна на боль. Есть ради чего.
Теперь есть.
Герра замолчала, слова немного остудили горячую голову.
Совсем немного.
Ирен выскользнула из рук, резко села в купель, задержала дыхание, нырнула и перекатилась под водой на спину. Герра нырнула, чтобы смыть мыло с тела. Повязка намокла, Ирен слабо волновал сейчас этот факт.
Чего она хочет? Как может он еще спрашивать.
Ирен вынырнула, отплевываясь от воды.
— Любить тебя. — короткое на выдохе.
На самом деле ответ означал: сейчас, сегодня, всегда и полностью.
И раз он мог видеть с завязанными глазами...
Ирен сдернула повязку с головы.
— Снимай повязку и смотри в оба, потому что теперь... — Ире хитро прищурилась, — Теперь я перестану говорить. Слушай руки, слушай мое тело, слушай глаза.
Ирен поднялась, разбрызгивая повсюду вокруг тысячу капель, легонько стукнула ладонью по бочине оборотня и склонила голову, глазами указывая на воду. Ирен приглашала другого в воду.
А потом Ире легонько надавила ладонями на плечи Эрарда.
Она согласна следовать, но, если он не против и спрашивает сам, она сумеет и повести.

На самом деле Ирен уже знала, что Эрард умеет слышать ее. Знала по их первой ночи.
И...
Она таяла под взглядом. Взгляд хитрил и любовался. Ирен нравился этот взгляд.
Эрард легко понял жест и сел. Герра сначала долго смотрела, сидя напротив, не делая ничего, касаясь другого только ногами. Просто смотрела. Всего лишь дышала. Спокойно. Глядя глаза в глаза.
У Ночи не было плана или каких-то особенных задумок, нет, она всего лишь намеревалась молчать.
И еще она желала этого мужчину. Очень.
И все-таки какое-то время Ирен только смотрела. Герра прекрасно понимала, что, тронув, не сможет балансировать на грани томления. Нет. Сейчас Ирен Герра вряд ли сможет держать другого за руки и истязать ласками, манить и обещать, нет, не сможет. Она сама хочет ближе. Совсем близко.
Ирен смотрела в глаза, прикусив губу. И стоило только на миг не удержать взгляд, дать волю боковому зрению, охватить целиком тело мужчины перед собой, и Ире не вытерпела, прильнула, нападая сверху, поднимая нападением столп брызг, резкая и порывистая, словно северный ветер, такая же пронзающая и свежая, но не холодная — жаркая. Ирен впилась поцелуем в шею, прокралась по подбородку к губам. Затихла, оборачиваясь нежностью, прикасаясь мягко, едва-едва.
Обвила бедрами бедра другого, не оставляя выбора ни себе, ни ему.
Эрард тоже желал, реакции тела выдавали его.
На этот раз Ночь не сдерживала его рук. Ночь хотела, чтобы руки трогали. Жадно, требовательно сжимали словно тиски или ласково гладили талию, грудь, спину. Герра хотела, чтобы руки другого вели ее.
Ирен чуть отстранилась, снова всматриваясь в глаза, но отстранилась лишь грудью и губами, бедра поддала вперед, ближе, находя собой другого.
Толчок.
Момент, который по важности может соперничать даже с кульминацией. Слишком важный момент. Момент, когда один обнаруживает другого всем собой.
Ирен оперлась руками о грудь мужчины и задвигалась. Резво. Вольно.
Смотрела в глаза до тех пор, пока могла смотреть. Потом стало слишком вкусно. Только жар в паху и солнечном сплетении. Глаза закатились. Она снова ничего не видела, только чувствовала.
...Будто двое не были в комнате, не были нигде на земле, будто Ирен обернулась дождем, стала ливнем, грозою и жгучим солнцем. Будто шла к дому...
Что-то отвлекало ее. Что-то все-таки было в происходящем, что-то, что мешало абсолютно раствориться в моменте. Ловко сидел на закорках не страх, но самоконтроль. Собранность наемницы, ожидающей удара — вот что.
Так не должно быть и так не будет.
Кто-то должен научиться.
Ире открыла глаза и сделала то, чего не хотела. Или хотела? Ире перестала быть нежной. Руки больше не дарили, руки требовали. Требовали бедра, дико, порывисто, неистово.
А потом пальцы женщины с силой сжали запястья мужчины, давлея.
Она не сделает мужчину безвольным.
Ей не нужны ошейники.
И она не хочет власти.
Она хочет любить его.
Она может любить его по-разному, потому что она не статичный элемент, она — мир, в котором вдоволь всего, понамешано всякой краски, и белой, и черной, и красной, и разноцветья!
Эрард мог прервать Ен в любой момент.
А чтобы оборотень навсегда запомнил этот, Ире стала выплетать бедрами полуокружности, ритмичные, тугие и хлесткие.
Ирен Герра хотела, чтобы происходящее стало похоже на насилие.
И все-таки разница была: Ирен Герра любила этого мужчину и сейчас играла роль, не совсем свою.
Чужеродность роли она буквально почувствовала, когда движения стали слишком жесткими.
Нет, это не по Ире. Ен не хотела так, Ен хотела дарить.
Ночь остановилась. Замерла. Резко. Совсем. Застыла.
Тело ощутимо дрожало. Ире балансировала на грани, на тонкой-тонкой грани перед блаженством.
— Чего ты хочешь сейчас, Эрард?
Не на ушко, но в глаза.

Ирен Герра очень хотела подарить Эрарду и то и другое.
Свободу обязательно, свободу перманентно, свободу даже от самой себя — она согласна, если он будет счастлив.
И себя, подарить себя — это делало счастливой ее.

На стене... На стене двое боролись. Крепко спаянные в какой-то жесткой сцепке, двое танцевали. И любили. Все вместе и не разделимо на части.
Ирен Герра ни добрая, ни злая, ни плохая, ни хорошая, Ирен разная. И Эрард мог быть любым. И был. Он задавал ритм, а она отвечала. Толчки мужчины были значительнее, весомее, сильней. Хлесткие как пощечина, пробирающие до самого нутра, властные, но и мягкие, нежные. Он не обидит — она знала. Ире могла не оглядываться и быть с другим любой, могла вести, если бы хотела, но покориться стало естественным. Ире вжалась губами в губы, а руками в спину, и затряслась. Чувствуешь теперь?..

Ночь выскользнула из кровати под утро.
И знала, что другой тоже теперь не спит. Он — зверь, он чуял остро и тонко.
— Я вернусь быстро...
Шепнула Ире и надела платье. Ен спешила, Ен избегала прикосновений, поцелуев и ласк. Ирен знала, что может  пропасть в них совсем. А нельзя. Чуть покопавшись в сумке, Ирен вытащила оттуда тряпицу и вышла из комнаты.
Эрард знал, что унесла Ирен. Пусть бы серебро и не пахнет, но это... Это серебро жглось.

Герра действительно вернулась быстро.
— Я продала ошейник хозяйке этого дома, — Ирен заговорила с порога, прошла вглубь комнаты, остановилась у кровати, раскладывая у изголовья чистую одежду оборотня, — Лесна ничего не смыслит в магии, для нее это серебро — всего лишь серебро.
Герра села. Спокойный до того голос стал мягче, ласковее.
— Я помню, что ты хотел продать ошейник магам. Ты хотел выручить для нас больше, так ведь, Эрард? И я знаю, что мы вдвоем не остановим насилие и рабство, но...
Ирен посмотрела пронзительнее. Нет, она не боялась гнева Эрарда, она знала, что поступила верно, правильно, так, как нужно. Она всего лишь не знала, как объяснить свой поступок другому так, чтобы он понял совсем-совсем.
— Именно тот ошейник больше никого не будет держать. Прости, Эрард. Тот хомут, что я сняла с тебя, его магии теперь не существует. Я выручила немного, но немало и достаточно.
Ирен Герра понимала выгоду продать ошейник более разборчивому покупателю, чем Лесна. Больше золота.
Но.
Ирен Герра не хотела больше того, что нужно. И Ирен Герра поставила сегодня точку. Нет ошейника — нет рабства.