~ Альмарен ~

Объявление

Активисты месяца

Активисты месяца

Лучшие игры месяца

Лучшие игровые ходы

АКЦИИ

Наши ТОПы

Рейтинг Ролевых Ресурсов - RPG TOP Рейтинг форумов Forum-top.ru Демиург LYL photoshop: Renaissance

Наши ТОПы

Новости форума

12.12.2023 Обновлены правила форума.
02.12.2023 Анкеты неактивных игроков снесены в группу Спящие. Для изменения статуса персонажа писать в Гостевую или Вопросы к Администрации.

Форум находится в стадии переделки ЛОРа! По всем вопросам можно обратиться в Гостевую

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » ~ Альмарен ~ » Старые рукописи » Каждый шаг через больно


Каждый шаг через больно

Сообщений 1 страница 50 из 67

1

https://i.s-pic.ru/5840052c4d350.jpeg

Ольга Арефьева и "Ковчег" — Каждый шаг через больно

Привожу только текст, но рекомендую к прослушиванию

Каждый шаг - через больно,
Каждый жест - через больно,
Движение вверх - иное,
Чем путь вниз под уклон.
Кто знает, что это такое -
Путь под углом,
Тому суждено породниться с болью,
Тот долю свою найдет во всем.

Друг - боль,
Враг - страх,
Любовь, как коктейль из полета и боли.
Поболей-трава,
Через больно - на волю,
Кто там будет жив, не погибнув едва.

Шаг е-два - е-четыре
По клеткам для птиц и рептилий,
Черно-белым клеткам для пойманных вольных,
Где выход через замок.
Кто-то не мог перейти через поле,
Кто-то взлетел, ослепнув от пыли,
Не было силы, не было тока,
Не было крыльев по самые локти.

Друг - боль,
Враг - страх,
Любовь, как коктейль из полета и боли.
Поболей-трава,
Через больно - на волю,
Кто там будет жив, не погибнув едва.

Белые голуби бились о стены,
Не было ног до самых коленей,
Было страшно идти по скользким ступеням
Там, где не властна любовь.
Не было смелости выйти из тела,
Не было слабости сдаться на милость,
Но время пришло - и небо взлетело -
Силу дала боль.

Друг - боль,
Враг - страх,
Любовь, как коктейль из полета и боли.
Поболей-трава,
Через больно - на волю,
Кто там будет жив, не погибнув едва.

Суть: путь
Участники: Ночь, Эрард

Она бежала.
Собранно — в отточенном годами и тренировками ритме.
И безумно — оглядываясь, выискивая в толпе похожих прохожих, чтобы затеряться в море других.

Таких, как она, больше нет.
Выдать себя за другую не получится.
Даже если померкнет солнце и воцарится тьма, и выйдет обмануть чье-то зрение.
Даже если походное платье променять на платье пышнее или штаны, а грудь и уши увешать бриллиантами.
Даже если представить, что становишься иной, врасти в новый образ, срастись с ним, стать им, ею...
Улыбка выдаст тебя.
Смех выдаст тебя.
Щелчок пальцев выдаст тебя.
У твоего Я есть тысячи вещиц и мелочей, которые выдадут тебя.


А эти повсюду. Просочились в стражу городов, втерлись в доверие старостам, скупили сотню наемничьих контрактов и столько же кораблей и конюшен.
Они искали восемь лет.
Ты не сделала им ничего такого, за что Небу стоило бы на тебя гневаться, но
ты
забрала
их
гордость!
Ты сравняла с землей их величие.
Его отрубленные (тобой) пальцы, его фантомная боль в несуществующих фалангах, его никчемная теперь культя всегда будут напоминать ему о том, что
тебя
нужно
убить.
Он не угомонится до тех пор, пока мир не окраситься красной кровью раздавленной Ирен Герра.
Стоишь ли ты того, чтобы за тобой бегать, Ен?

Они в страже, они повсюду в городе, среди всех сословий у них есть уши, уши все слышат, уши шепчут глазам, глаза приводят руки.
Пятнадцать конных гнали по улицам Греса одну женщину.

Ире выскочила в подворотню, чудом не сшибла с ног двух мужчин, свернула на узкую боковую улицу.
Сердце в груди отбивало дробь.
Их стук копыт слышен.
Слишком близко.
Не успеет.
Должна успеть.

Ночь свернула во двор. Чей или ничей. Пан или пропал.
В последний момент задрала юбку, заскакивая на крыльцо.
И все равно споткнулась. Не ударилась только потому, что успела выставить перед собой руки. На мгновение застыла в планке, рывком и толчком подобрала ноги под себя, прилипла спиной к стене, жадно и рвано дыша.
Слух, настроенный сейчас только на одну волну, выискивал среди гомона снаружи стук копыт.

Тихо.

Только сиплое, надрывное дыхание другого рядом.
Инстинктивно положила руку на рукоять ножа, всматриваясь в пустоту, вслушиваясь в дыхание.
Только когда глаза привыкли, только когда темнота прозрела, Ире увидела волка.
Огромный, он лежал там, где она споткнулась.
Истерзанный. Подранок. Недобиток. Больной зверь — опасный враг человеку. Она бы хотела уколоть его ножом под сердце, чтобы унять его страдания, чтобы отпустить на ту сторону, освободить от боли, убить, Ирен Герра делала так сотни раз, высвобождая зверье из своих же силков. Короткий и сильный тычек под грудь острым лезвием.
В силки Ирен Герра никогда не попадал волк. Этот волк не был в силках.
Ире высвободила клинок из ножен. Шаг ближе, словно падение в пропасть. Убегая от одного, она нашла другое. И эта опасность сейчас была шибче — осязаемая опасность хрипела на расстоянии вытянутой руки.
Нельзя обернуться спиной. Нельзя бежать. Нельзя совершать резких движений.
Уходя от своих преследователей, Ирен Герра оказалась в западне.

А снаружи — топот.
И этот звук для нее сейчас как набат.

Отредактировано Ночь (01-12-2016 14:10:50)

+2

2

https://pp.vk.me/c638920/v638920528/e6a1/3Hp4CBEllyU.jpg
Я лежал на пороге одного из заброшенных домов. Сейчас было только два варианта, только две возможности - либо пан, либо пропал. Либо жизнь, либо смерть. Я склонялся к последнему. Я молил луну и великого волка даровать мне спасение. Даровать мне смерть. Отпустить. Я прожил и повидал достаточно, пришел мой срок. Мечта умереть в бою, стать легендой, давно канула в небытие. Моё имя давно стерто из памяти и больше не прозвучит. Сейчас смерти ищет дворовая шавка, а не альфа оборотней. Альфа погиб в бою. Бою с людьми, бою за стаю.
Казалось, луна ответила на мольбу. Прямо к нему неслась женщина. Тихо, словно кошка, она бежала по мощеной дороге от кого-то или чего-то ужасного. Это ужасное тоже не заставило себя ждать. Топот копыт. Этот звук я узнаю из тысячи, из десятка тысяч других звуков. Неслись, будто стадо мастодонтов. Вестники скорой смерти. Лошади, груженые седоками. Как раз то, чего так неудержимо хотелось. Жаль только, что умру как трус. При жизни был героем, неужели сдохну как бродячая шавка? Нет. Я найду силы встать. Я найду способ оскалить зубы. Хватить кусок плоти. Почувствовать вкус крови. Красной, как сама жизнь.
Приступ боли ответил за меня. Оскалиться будет достаточно. Я пытался. Сопротивлялся. Перед лицом смерти нужно встать. Только бы получилось.
Я пошевелил лапой, другой. Должны выдержать пару минут. Они никогда меня не подводили. Не упаду носом перед сапогом. Буду до конца смотреть в глаза. До последнего вздоха, до последней капли крови.
Скорее. Силы вместе с красными каплями и струйками покидали моё тело. Быстрее. Иначе не смогу встать и встретить сталь достойно.
Девушка, что бежала первой, пробежала в дом. Она задела шкуру и та начала невыносимо болеть. Она задела рану. На мне сейчас проще задеть рану, чем не задеть. Кровь и мясо повсюду, шерсть уже не та. Но было то, что огорчало меня куда больше - я чувствовал страх этого слабого существа. И не только страх погони - страх меня. Глупая. Бей. Сердце, мозг, шея. Ничего сложного.
Молодец, подходишь ближе. Так, шаг, ещё один. Давай, решайся. Мне больно стоять.
Я поднял голову. Поймал её взгляд. Страх и жалость, ужасное сочетание. Где решимость, сталь? У тебя в руках нож. Жаль, не серебряный, но и такого хватит. Только, пожалуйста, попади. Не заставляй меня умирать медленно. Я и так достаточно пострадал.
Правая лапа. Поставить. Надавить. Больно.
Левая лапа. Поставить. Надавить. Больно.
Ещё немного. Больно. Плевать. Скоро это закончится. Скоро.
Правая лапа выпрямилась, за ней и левая. Лапы трясло, они не хотели долго держать моё тело. Потерпите, лапы. Недолго осталось.
Я сел. Больно. Сделал короткий шаг. Ещё больней. Шаг подтянул задние лапы вперед.
Одна, вторая. Я стою. Стою на четырех ногах. Как щенок, который только-только родился. Нет. Как недобиток, что ещё пытается сопротивляться.
Шаг, ещё один. Дверь закрылась за моей спиной. Тихо. Будто её хорошенько смазали маслом. Как ни странно, шагов больше не было. Проскакали мимо. Но это вряд ли имеет ко мне дело. Моё дело - смерть. Найти её и встретить достойно.
Ещё шаг навстречу.
Удалось оскалить зубы. Изобразить какое-то подобие рыка. Жалкое подобие.
Держаться на ногах. Только держаться. Не падать.
Я совсем близко. Девушка медлит. Боится. Липкое чувство страха не спутать ни с чем. Страх это смерть. Но сейчас всё наоборот: умру я. А то, что сейчас боится и дрожит, сделает из меня коврик или плащ. Лоскутный, разумеется.
Я подхожу справа. Подхожу. Скорее подползаю на трясущихся лапах. Сталь. Сталь холодит грудь. Сердце начинает колотиться быстрее. Знает, что придёт его последний удар. Скоро. Сейчас.
Я делаю ещё шаг. Острие упирается мне в шкуру. Странно, как там вообще сохранилась шкура.
Не пробью. Не хватит сил. Одним ударом не достану до сердца.
Снова поднял глаза на девушку.
Бей. Читалось достаточно ясно. Просить помощи у женщины - что может быть хуже? Но какая теперь то разница? Что хуже, боль или позор?
Какая разница?
Я закрыл глаза. Решайся, девочка. Я не издам ни звука, конные не вернутся. Это безопасно. Избавься от страха. Бей.
Жить в страхе это не жить. Жить в слабости это не жить.

+1

3

Ирен не дрожала, Ирен умела сдерживать свой страх.
Герра боялась до смерти, но рука наемницы уверенно держала нож. Эта рука уже убивала. Это рука умела отвоевать свою жизнь.

Наемница ждала рывка, рыка и броска лютого зверя, корчащегося в предсмертной агонии.
Ночь ждала последнего волчьего шага, попытки спастись, шага, совершая который, зверь мог ошибиться. И она поймала бы эту ошибку, сделала бы ту своим преимуществом. Прыгни он сверху, Ире утекла бы под него и вспорола брюхо. Кинься прямо — Ире ломала бы одной рукой пасть, а второй, той, которая  держала нож, искала бы сердце. Вероятно, он все равно искалечит ее, но Ирен хотя бы попробует продать свою жизнь подороже. Ирен Герра научена так.

Вышло совсем иначе.
Рука Ире дрогнула, когда наемница почувствовала взгляд зверя. Пронзительный, глубокий, ясный, совсем-совсем очеловеченный, взгляд существа, которое понимает.
И просит.
И молит.
О чем?
Следом — не попытка отвоевать угасающую жизнь, но тяжелые шаги, каждый — через боль. Зверь мог быть опасен, зверь был опасен, но черт возьми! Догадка поразила: зверь не хотел быть опасен, зверь не нападал. Тогда зачем полз ближе?
Стало ясно, когда лезвие клинка утонуло в шерсти. Он просил смерти, просил освободить его от боли, муки, от страданий.

Рука дрогнула снова.
Так дрожит рука, когда должен убить подростка, потому что тот тебя видел, но не должен был видеть.
Так дрожит рука, когда пленного, человека, с которым еще вчера делил хлеб, выставляют в качестве живого щита твои враги.

Топот копыт стих — всадники снаружи скакали дальше — но и остался — топотом только одной лошади. Кто-то догадался обыскать дворы.
Ире рывком потянула нож к себе, рывком спрятала оружие в ножны.
— Спрячь меня, — шепнула волку, абсолютно уверенная в это мгновение, что зверь понимает, — Укрой собой, пожалуйста.
И прижалась, всем телом вжалась в другого, поджимая ноги и соскальзывая на пол.
Кто обнаружит ее под черной шерстью? Кто обнаружит маленькую человеческую женщину, сложившуюся как цирковая акробатка на полу под огромной тушей, под шкурой?
Если бы кто-нибудь спросил Ирен в этот момент: "Почему? Как ты не испугалась?", Ирен не ответила бы, не ответила бы и позже. Храбрости и отваги не было в поступке Герры, а значит бравада была бы жалкой. Ирен Герра сделала так, потому что чувствовала, что только так правильно, потому что снаружи были те, кто действительно опасен, "мертвые", а здесь, рядом, перед наемницей стоял не тот зверь, который убийца, но тот, который, умирая, живой. Решение не головы, но сердца.

+1

4

Девочка боялась.  Тот липкий страх, что холоднее льда, уже сковал ей сердце. Рука дрогнула.
Я отчаялся. Сегодня явно не мой день. Не везло даже в смерти.
Стук копыт. Одна лошадь. Один всадник. Хлопнувшая дверь где-то неподалеку. Он явно обыскивал дома. Да девочка, ну и неприятности у тебя намечаются. Трупы людей и труп волка. А если после смерти моё тело станет человеческим, как иногда случалось, то я тебе совсем не завидую. Лютая погоня и холодеющее тело обнаженного мужчины. Значит, умирать пока нельзя. Но только пока. Хотя, какая мне разница? Какое дело мне до какой-то человеческой женщины, которая волей случая оказалась здесь.
Нож вернулся в ножны. Девочка сделала свой выбор. И, надо признать, правильный выбор. Пусть и неожиданный для меня, но очень разумный. Даже если меня истыкают ножом, проверяя, теплится ли в моём теле жизнь, она останется жива. Может, за это луна и великий волк примут меня к себе.
Девушка упала на пол и прижалась к моему животу. Такая маленькая. Такая холодная. Я не могут сопротивляться этому, не могу не защитить, если просят. Так просят. Смотря прямо в глаза и доверяя жизнь.
Я аккуратно опустил свое тело сверху. Лунные намного больше обычных зверей и это сейчас помогло. Её хрупкое тело утонуло в меху. Лишь бы нашла, чем дышать.
Я опустил голову на пол. Сделал вид, что моя душа уже далеко.
Плох тот охотник, что не может замереть и утихомирить бьющееся сердце, сделав его удары почти незаметными. Успокоить дыхание, не поднимая грудь на каждом вдохе.
Плохим охотником я не был никогда. И уже не стану.
Расслабился. Растянулся. Почти перестал дышать. Сердце совершало редкие слабые удары.
Вовремя. Не прошло и десяти ударов сердца, как дверь открылась.
- Тут одна мертвечина, разве не чуешь? Всё ею провоняло. - Он ткнул носком мне в бок. Больно. Но не смертельно. Видно, не хотели потревожить насекомых, что могли завестись в мертвом теле, пролежи оно чуть дольше положенного.
Я не шелохнулся. Не впервой терпеть боль, ничего нового. Ни один мускул не дрогнул. Даже не напрягся. Пинок ногой по сравнению с тем, что я испытал - всего лишь прикосновение. Я продолжал лежать закатив глаза и расслабив тело, надеясь и молясь, что произойдет чудо и вошедший не заметит девушку, что пряталась под окровавленным меховым мешком с костями.
Луна и Великий волк вообще странные создания. Некоторые наши просьбы они не слышат, будто их нет. Даже если просишь чего-то простого, такого обыденного и повседневного, как смерть.
Бывает наоборот. Ты просишь чего-то несбыточного, невозможного. А оно берет и сбывается. Что-то вроде спрятать человеческую женщину в пустом доме от дюжины существ, что ищут именно её. Спрятать посреди пола. Невозможно. Видно, она чем-то ценна луне.
Он обыскал дом, но не нашел ничего ценного. Перевернув глиняную вазу человек покинул дом. Послышались шаги, цокот копыт.
Интересно, будь я более здоровым, меня бы перевернули? Или смерть, что стоит у меня за плечом, впервые сослужила хоть кому-то хорошую службу?
Ответ пришел сам собой: будь я более здоровым, я бы сражался. И победил. В любом из образов. Магией или зубами, но выдернул бы победу. Не знаю зачем, но защитил бы создание, так просившее помощи. Её и себя. Отвоевал бы свободу. Но нет. Слишком слаб. Слишком мёртв.
Я нашел силы перекатиться на бок. Не на тот, на который пришелся удар. Нет, на другой.
Позволил сердцу стучать, а легким наполняться воздухом. Не скажу, что удары сердца и вздохи стали заметнее. Наверное, мне не нужен нож, чтобы сдохнуть. Ошейник сделает это сам.
Вечный сон. Каково это, интересно?
Я приподнял голову. Мне не нужен был свет, чтобы заметить, что теперь в моей крови не только я и пол. Вся одежда девушки покрылась красными подтеками.
А ведь когда-то в этой крови была сила. Много силы. Она лилась по мне, подгоняемая сильным сердцем. Не то, что сейчас. Сейчас она покидала меня, забирая остатки того, что можно было назвать силой. Жаль, что и девушке она не поможет. Теперь в песок и воду утечет красная жидкость, что дарила мне жизнь.
Интересно, по мне будут выть волки? Почувствует ли стая, что меня больше нет? Ответ пришел сам собой. Нет. Ты никому не нужен, недобитый пёс.
https://pp.vk.me/c638920/v638920528/e6a1/3Hp4CBEllyU.jpg

+1

5

Ире все-таки задрожала.
Так трепещет палый лист, которым играет ветер.

В момент решения страха не было, страх пришел, когда наемница доверилась. Даже не страх — момент трепета перед неизвестностью и неизбежностью.
Удары сердца, ее сердца, пронзительные и четкие, глухо раздавались в тишине вокруг.
Дорогого стоило поверить, что происходящее правда, поверить, что Ирен Герра все еще жива, дышит, а зверь прикрывает ее собой, дорогого стоило унять собственные кровь и сердце.
Все уже случилось.
Все уже произошло.
Что бы ни было, это уже свершилось, за миг до того, как стать физическим, реальным.

Даже если он сомкнет на ее тонкой шее клыки.
Даже если стражник за дверью пронзит обоих длинным копьем-щупом.
Уже случилось.

И Ире расслабилась, совсем-совсем принимая неизбежное. Вцепилась тонкими ручками в шерсть, ткнулась носом в шею, закрыла глаза, доверяясь
другому
миру
Небу.
Не моля ни о чем, ничего не страшась, ничего не ожидая, растворяясь в этом диком моменте
страшном моменте
жутком моменте
честном и прекрасном моменте.

Всадник пнул тушу зверя, широкими шагами прошел по комнате, коршуном пронесся по другой.
Гулко загудела обеспокоенная чужим прикосновением глиняная чаша.
Настойчивые и целеустремленные шаги выбили дробь мимо.
Скрипнула, а затем хлопнула дверь.
Всхрапнула лошадь.
Копыта застучали глухо — по земле — затем звонче — по мостовой.
Звуки стихли.

Волк перевернулся на бок.
Ире открыла глаза — слезы текли по щекам. Слезы освобождения и облегчения и слезы боли. Ирен Герра чувствовала собой другого и не хотела его смерти.
Тихо, ползком, на корточках, осторожно, чтобы не спугнуть и не испугать, наемница подобралась к волку.
Аккуратно, чтобы не затронуть ненароком раны, не принести боль, Ирен обвила морду зверя руками так ласково, как только могла.
И вместе с тем крепко.
Слов не было, только тишина, поглаживания, поцелуи. Ирен Герра целовала ресницы, усы, мокрую щеку.
Какие могли быть слова? Ни одно слово не вмещало в себе момент.

Мир, подсвеченный алой кровью, стал бесконечно прекрасен, светел и велик. Мир великолепен, когда в нем есть те, кто велик сам.
И лютый, невероятно сильный, даже будучи раненым, зверь перед Ирен Герра был очень велик. Ире уже знала его, она узнала его по поступку.

И запела.
Так, как когда-то пела ей мать.
И не так — Ире вкладывала в слова магию, растрачивая силы на волшбу легко и без оглядки, пусть бы только этому другому стало больно чуть меньше, пусть бы только не вытекала попусту его кровь, пусть бы только он пожил еще немного.
Хоть для нее он теперь не имел права умирать совсем — она, та, которая носила на себе шкуру бесстрашной и бывалой наемницы, но которая такая в самой себе еще маленькая, она поверила.
Веришь ли ты, другой? Выстоишь ли ты? Сможешь ли ты?

— Птицей белою
Да с красным пером,
Обернусь.
Стану смелою,
Сильною, с острым мечом
Вернусь.

К дому вернусь,
Вспомню себя,
Вспомню живой
Дикой травой,
Не побоюсь,
Я из огня,
Я — зверобой,
Горечь побед,
Отблески дня,
Что по судьбе,
То мое, для меня.

Я — стержень грозы,
Прибрежный песок,
Правда слезы,
Цветка лепесток,
Во всем и ни в чем,
Наискосок,
Я — бурный поток,
Конец и исток,
Мал и высок,
Что было — приму,
Что будет — пройду,
Что есть — обниму.

Отредактировано Ночь (01-12-2016 16:49:25)

+1

6

Девочка заплакала. Нет, не заревела как обиженное дитя. Скорее слёзы радости жизни пролились на её щеки. На мою шкуру.
Я много раз видел, как плачут люди. Но такой искренности и радости, казалось, никогда.
Плакал ли я хоть когда-то? Никто не узнает об этом. Но даже если и плакал, в чем никогда не признаюсь, таких эмоций, как эта девочка, не испытывал никогда. Может, потому, что меня не прикрывали своим телом от лица смерти? Прикрывали, хоть и не телом. Тогда тоже всё обошлось. Мы лишь поздравили друг друга. Никаких лишних слов.
Девочка, не поднимаясь с колен, обняла меня.
Волки не любят, когда что-то смыкается на их шее. Но я позволил. Хуже ошейника, что уже давно жжет мою шею, быть ничего не может.
Сначала мои чувства будто остановились, не понимая. Не понимая, что вообще происходит. Девочка держала меня за шею, но при этом не душила. Она прижималась ко мне, касалась губами носа и щек, даже глаз. Я чувствовал это и не понимал. Не понимал, что это значит.
Во мне возникло странное чувство. Желание утешить человеческую девушку. Желание увидеть её улыбку, а не слезы.
Я высунул язык и очень осторожно провел самым кончиком по её щеке, собирая соленые слезы. Даже не знаю, что заставило меня так сделать. Но это казалось таким правильным и нужным, что я не удержался.
Я облизал и вторую щеку. Ткнулся носом в шею. У нас не приняты такие жесты, но меня это не остановило.
Девочка вдруг запела. Тихо, будто с мольбой.
Я почувствовал силу. Девочка колдовала.
Но вот чем она колдовала меня действительно удивило.
Такая знакомая, такая родная.
Моя.
Магия крови.
Будь я в человеческом обличии и обладая даже половиной силы, сделал бы лучше. Но песня помогала. Боль начала медленно и нехотя отступать. Боль не привыкла отступать, она уже считала меня своим.
Казалось, даже смерть из-за плеча отошла на пару шагов.
Я завыл. Тихо, чтобы не спугнуть лекаря, поддержал её мелодию. Будто выдыхая чуть свободнее, чем было ещё несколько ударов сердца назад.
Теперь, если бы не было треклятого ошейника, я, наверное, смог бы продерждаться на этой стороне жизни ещё немного.  Но хотел ли?
Что-то подсказывало, что да, хотел.
Сейчас я понял, что не смогу просто уйти в иной мир. У меня в этом появилось одно незаконченное дело.
Я не хочу, чтобы эта девочка снова плакала. Не хочу.
Я хочу защитить её.
Опять же, какое мне дело до человека? Человек человеку волк, а волк человеку - тем более волк.
Мой путь окончен.
Нет, теперь ты просто обязан пройти ещё несколько шагов и пронести на своей спине эту девочку.
Почему? Кому обязан?
Себе.
Наши дальние потомки, псы, часто живут с людьми. Если мой путь оборотня и вожака окончен, я найду новый. Я смогу стать псом этой девочки, как и любой другой. Какая-никакая, но это жизнь.
Я не хотел себе признаваться, но уходить на ту сторону реки бытия пока не хотелось. Раны уже не так ныли, а нежные руки, обнимающие морду, успокаивали. Пусть красные капли всё ещё падали со шкуры, но это не страшно.
Я оборвал песню луне. Снова посмотрел в глаза девушки.
- Сними с меня ошейник. Я стану служить тебе столько, сколько посчитаю нужным в плату за жизнь. - Не знаю, насколько могут понимать такие мысли люди, но я надеялся. Надеялся, что она поймёт и избавит меня от серебра на шее. Сколько бы я его не царапал, понял одно - только тонкие человеческие пальцы могут открыть его. Я же попытками лишь причиняю себе боль.
Пусть сейчас моя жизнь действительно стоила мало, но от этого я не перестану ценить её меньше. Для меня жизнь это жизнь, кем бы ты ни был. Хоть великим волком, хоть дворовым щенком. Возможность сделать лишний вдох так завораживала, обещала рано или поздно снова оставить свои следы на свежем снегу. Жизнь шептала на ухо, что через месяц-другой вольной жизни я снова встану на лапы. Смогу бежать навстречу ветру и гнать дичь к стае. Как сладок и соблазнителен этот шепот.
И в это же время печален.
Стая. Я вряд ли смогу теперь так высоко подняться. Пусть и не омегой буду, но даже беты сейчас посмотрят сверху.
Собрать свою стаю? Вряд ли. Не смогу.
Стой. Ты выжить смоги, а потом уже о стае думай. Может, приглянется жизнь псом и я так и останусь верным слугой этой девочки. Верным и преданным клыкастым слугой.
Я могу быть незримой тенью на улицах в образе волка. Одним из тысячи псов, что бегают по городским улицам.
Я могу быть просто прохожим, который постоянно идет в ту же сторону. Одним из тысячи людей, что гоняют псов.
Если полностью залечу раны, смогу даже вести её на спине. Не как лошадь, но если эта девушка вытянется вдоль моей спины, я смогу унести её и в истинном обличии.
В человеческом и подавно. Не выглядит она особо тяжелой.
Стоп. Ещё недавно я думал только о смерти. Откуда такие странные и непривычные мысли?
https://pp.vk.me/c638920/v638920528/e6a1/3Hp4CBEllyU.jpg

+1

7

Красная-красная кровь.
Темная-темная боль.
Ирен чувствовала боль и кровь, чувствовала слабость другого, через руки, через песню, сквозь взгляд.
Волк лизал Ире щеки и...
Волк тоже пел.
Конечно, он выл, но Ире была уверена: зверь поет, чувствовала.
Так образуется связь.
Элейя...
Хватает самой малости, сущего пустяка — встречи, но... Встреча должна быть истинной, когда встречаются не тела — души, когда один отражается в другом и через другого, когда отражение многим больше тебя самого.
Ирен пела легко, но закончив, задышала тяжело и часто. Магия вымотала наемницу, волшба всегда давалась девушке сложно. За чужую боль Ирен заплатит своей, но позже, до ночи еще осталось немного времени.
Ире еще крепче прижалась, ощутив под пальцами ремень ошейника.
Как может дикий зверь носить ошейник? Ире негодовала, ошейник хотелось снять, ошейник напоминал Ире время ее рабства, в котором ей повезло оказаться красивой девственницей, но что было бы, окажись она старухой с лицом, изъеденным морщинами? Как обращались бы с такой рабыней? Что было бы, не попади она в гарем к халифу, окажись ее хозяин грубым и жестоким?
Ирен подавила возмущение. Быть может, этот волк привык к обручу вокруг шеи? И что если ошейник важен ему? Что если ремень что-то значит для зверя?
Зверь затих и посмотрел.
Снова взгляд пронзительный, глубокий, долгий. Взгляд, за которым чуткая Ирен могла прочитать чувства, но не слова.
— Меня зовут Ирен Герра, — наемница чуть отстранилась, самую малость, чтобы смотреть в глаза, но не оставить, не отпустить совсем, Ирен еще хотела гладить, ласкать и нежить, приносить облегчение, если не магически, то тем, что рядом, открыта и не опасна, тем, что другой ей очень нужен и важен. Обычно Ирен никогда не называла своего истинного имени тем, с кем сводила наемницу судьба, но сейчас рядом был не человек, волк, и Ире не стала выдумывать себе имен для волка — Я не знаю, кто ты, не знаю, кто сделал с тобой все это, за что... Я знаю, что те люди, которые гонятся за мной, сделают со мной то же, если поймают. Я когда-то отрубила пальцы их хозяину, потому что он продает людей в рабство, продал в рабство меня, присвоил себе мой меч... Нам нужно уйти отсюда, иначе они вернутся, за мной, а, может, за твоей шкурой. Ты сможешь идти? Недалеко есть безопасный, пустующий дом. Там мои вещи, там есть вода, они не станут искать нас там, и я смогу обработать твои раны.
Герра понятия не имела, как нужно говорить с волком.
Герра говорила с существом рядом так, как говорила бы с любым, кого уважала.
И, черт возьми, Ночь была готова поклясться, что зверь понимает каждое ее слово!
— Ты пойдешь со мной? — наемница спросила, подавшись чуть назад и размыкая объятья, давая другому место для него самого, место для шага, для проявления согласия или протеста. Идти с ней или нет — волк должен решить для себя сам, Ирен Герра не имеет права решать за другого — Если пойдешь, я хотела бы снять с тебя ошейник. Есть что-то противное в таком хомуте на шее дикого зверя, твой ошейник напоминает мне дни рабства. Я не настаиваю, может, эта вещица что-то для тебя значит, я не могу приказать тебе снять ее. Я всего лишь хотела бы...

+1

8

Ирррен. Кррасиво. Девочке очень идет это имя. Будто специально для неё. Острый кинжал, отразивший свет луны. Кинжал с красным лезвием. Окровавленным лезвием.
Я мог прорычать своё. Два рыка и выдох. Эррр и Арр. Но не стал. Сейчас я не заслуживаю имени. Пусть она решит, как меня называть, соглашусь на любое. Как там люди обычно называют собак? Вспомнил. Надеюсь, у неё больше ума.
Может быть, придёт время, и я снова стану Эрардом. Но не сейчас. Сейчас я пёс. Недобиток. Кровавый кусок мяса и шкуры.
Удивительно, но ворожба девушки помогла даже сильнее, чем я думал. Кровь больше не текла с моей шкуры, несколько ожогов стали меньше. Пройдет немало времени, прежде чем на их месте снова будет расти шерсть. Если выживу, разумеется.
Сейчас мне будто давали ещё один шанс. Будто охотники решили, что зверь уже подох и ушли, а зверь жив.
Чувство, что я кому-то нужен, что не одинок. Такое странное и такое приятное. Будто глоток воды после погони. Будто зверь после драки встал и завыл на луну. Как глоток эликсира жизни на пороге смерти. Хотя, если подумать, так оно и было. Чувство нужности, долг перед Ирен заставили меня отказаться переходить реку бытия. И, чувствую, теперь сложно будет снова приманить меня туда. Я решил жить. Выжить и выкарабкаться. Когтями и зубами, любой ценой.
Силы покидали девушку. Видно, магия тяжело ей давалось. Но не переживай. Я научу тебя. Помогу. Расскажу. Только не отвернись. Не оставь меня и не испугайся. Будь рядом. Прошу.
Она спросила, могу ли я идти. Ради тебя, девочка, пойду. Превозмогая боль. Мне не привыкать. Раз решил жить, значит будет так, как я решу и дальше.
Встал. Легче, чем с порога, но всё равно тяжело. Всё равно мне на боль. Справлюсь.
Я кивнул. Если ничего не путаю, именно этот жест означает у людей согласие.
Мысли роились в голове. Кто посмел обидеть тебя, девочка? Неужто у людей нет сердца. Посмотрел на себя. У людей нет сердца. Но есть у меня. Я в гневе. Гневе на тех людей, что сотворили подобное с тобой, такой нежной и ласковой. Такую как ты не тронул даже дикий зверь, что не знал тебя. Как могли люди сделать подобное?
Я зверь. Я умею терпеть. Но ты. Ты не должна была так страдать.
Я встану на ноги. Снова взвою на луну. И за моей спиной будут выть те, кто посмел обидеть тебя, Ирен. Выть и молить о пощаде.
Волки не знают жалости. Я отомщу. Отомщу за тебя. И это будет платой. Моей платой за жизнь. И за свободу.
Но что будет потом? Смогу ли я, отомстив, снова гордо носить своё имя?
Жизнь покажет.
Она отпустила руки. Я, было, потянулся следом, но увидев её глаза, отступил. Сомнение. Она колебалась. В поступке? В излишней откровенности? Не знаю.
— Ты пойдешь со мной? - Как просто. Она сомневалась в том, хочу ли я пойти со своей спасительницей, или хочу подыхать на полу заброшенного здания. Неужели это не очевидно?
Я снова поймал её взгляд. Столько эмоций в глазах. Кивнул. Глубоко и медленно, не веря, что она сомневается искренне. Хоть и видел по глазам, но всё равно не верил.
Неужто в уличных псах так мало ума, что они не пошли бы за тем, кто им помог? Неужели она считает волка глупее уличных псов?
Пойду. До края света дойти не смогу, но пока бьется сердце, пока передвигаются лапы, пойду. Я сделал шаг вперед, к ней. Положил голову на руки.
Я доверял. Знал, что не сможет убить, но подставлял шею не из-за этого. Я, Эрард Кровавая Луна, доверился человеческой женщине. Наверное, правильно будет сказать: я, наполовину мёртвый дворовый пёс, у которого когда-то что-то было, доверился Ирен, что спасла меня от смерти.
Девочка спросила пор ошейник. Я закивал так, будто от количества моих кивков зависело, снимут его или нет.
Уже давно, очень давно я мечтаю отделаться от этого человеческого орудия пыток. Раны на моей шее от серебра не успевали затянуться, как этот ошейник снова оказывался на своем месте. Когда я был в образе волка, за него крепилась посеребрённая цепь. И сколько не тяни, сколько не пытайся лапами сдвинуть с места эти кандалы, всё безуспешно.
В образе человека мои руки и ноги были растянуты в разные стороны, поэтому ошейник свободно болтался на шее. Снять его, естественно, не было возможности никакой. Даже Ксана никогда его не снимала. Она боялась моей магии. Боялась того, что я могу с ней сделать.
За свою жизнь - напрасно. Я не причинил бы ей вреда. Ведь сделка, хоть и заключенная без моего согласия, была честной. Без её помощи моё тело и разум не выдержали бы этого. Ошибка Ксаны была в том, что она недооценила меня, мою разумность. Считала зверем в теле человека. Пусть так оно и было, но лунные намного больше похожи на людей, чем она думала. Мы можем быть умными. И хитрыми. Держать слово только в пределах данного слова. Идти за чувствами.
Именно это я сейчас и собирался сделать.
Что-то смущало меня в плане просто пойти домой. Пока я не понимал, что.
Зверь. Если её преследует настоящий зверь, то он найдёт девушку по запаху. Даже мне не составляло труда это сделать.  Даже если сами преследователи не могут чувствовать запахи сами, то они найдут собак. Не будет запаха - пройдут по следам, что случайно остались в грязи или пыли. Сейчас ночь, мало кто ходит в это время по этому месту.
Так не годилось. Надо было что-то предпринять.
Я поднял голову и осмотрелся. Заброшенность - вот, что первое бросалось в глаза. Печь давно не топили, из лежака во все стороны торчала солома. На столе - слой пыли. Стоп. Лежак.
Я, пошатываясь, пошёл в сторону кровати. Осмотрел внимательно.
Есть. Длинное широкое полотно, что люди стелят поверх соломы. Потянул зубами. Должно выдержать.
Я стянул ткань с лежака. Развернул на полу.
Эх, была не была - несколько раз, превозмогая боль от прикосновений к шкуре, перекатился по этой ткани. Подошел к месту, где лежал. Обвалял ткань в крови. Кровь на пороге не была свежей, но впиталась тоже достаточно.
Я подошёл к Ирен. Да, она совсем не понимала моих действий. Но объяснить я не мог. Превратиться сил не хватит. Даже не знаю, хватит ли сил на то, что я задумал.
Должно хватить. Я справлюсь. Выдержу.
Расстелил ткань. Потянул её за руку в сторону ткани.
Вытащил зубами её кинжал. Бросил на ткань и протащил зубами ткань вместе с ножом по полу. Прошу, пойми меня, Ирен Герра.
https://pp.vk.me/c638920/v638920528/e6a1/3Hp4CBEllyU.jpg

+1

9

Волк кивал!
Сердце Ирен радостно запело: волк понимал ее, понимал по-человечески. Совсем-совсем! Каждое слово!
Наемница посмотрела с любопытством. Догадка мелькнула на краю сознания — зверь мог быть оборотнем, Ирен Герра никогда не видела таких, но отец много воевал и рассказывал разное, говорил так, будто сочиняет сказки, но, как оказалось, истории отца никогда не были небылицами.
Ирен отмахнулась от догадки: будь зверь перед ней оборотнем, он бы обернулся, он обернулся бы человеком, хотя бы для того, чтобы говорить с нею, просто потому что так удобнее, так проще. Разве нет?
Впрочем, Ночь не раздумывала над тем, кто перед ней, долго. Ен было все равно, важно было лишь то, что Ирен доверяла существу рядом с собой. Пусть этот волк — оборотень, пусть среди людей ходят страшные толки об оборотнях, пусть, этот волк спас Ире жизнь. Спас жизнь. Сущий пустяк и вместе с тем Великий Поступок.

Ире очень хотела, чтобы волк ушел с нею, и обрадовалась, когда волк согласился идти вместе.
Герра улыбнулась, подставив ладошки лодочкой под морду зверя, и легонько погладила усы большими пальцами.
Зверь?
Ире видела в существе лишь отчаяние, благородство и нежность. Он спас ей жизнь!
Хоть наемница не сомневалась, что волк может быть жесток, кровожаден и опасен. Он может быть истинным зверем, как зверем становилась Ирен Герра, когда убивала. Любое существо может стать опасным, нужны всего лишь веские обстоятельства.
И... Волк думал совсем по-человечески, черный делал что-то, чего Ирен не могла понять.
Сначала как будто затирал следы...
Нож.
Кроваво-красная ткань.
— Ты хочешь, чтобы я легла? Ты хочешь, чтобы здесь остались следы крови и волочения? Чтобы наемники, если вернутся, решили, что ты утащил меня?
Наемница Герра всегда заботилась о следах, но следы ее сапог и его лап сотрутся на улице, грязью луж, пылью дорог.
А здесь в доме — Герра еще не думала об этом. Волк подумал об этом.
Удивленная, пораженная до глубины души мудростью существа рядом, Ире на мгновение застыла в немом оцепенении, но довольно быстро нашлась и первым делом присела рядом с волком на корточки и сняла со зверя ошейник. Она могла забрать хомут с собой или бросить здесь — все равно, Ирен Герра не нужны ошейники. Доверившись единожды, Ире никогда не отступит от своего чувства. Ирен Герра была из породы псов — верной. И если зверь (или человек, такое ведь бывает) забудет искренность, забудет связь, элейю... Ирен Герра сумеет напомнить или погибнет от руки близкого существа, бесстрашно, но не отчаянно и не глупо. Отец всегда говорил, что самая большая ценность — те, кто рядом. Ради семьи отец оставил наемничье дело, жена, дочь и сын были ему важнее. Ире умела любить и доверять, ее научили этому родители и брат.

+1

10

Девочка поняла. И поняла неплохо. Я уже был рад, что доверился именно ей. Что меня спасла именно Ирен.
Её тонкие руки тянутся к моей шее. Потянуть? Придушить? Щелчок ошейника был мне ответом. Сейчас мне стыдно за свои мысли, но чувство свободы затмило остальные.
Я вздохнул полной грудью. Повернул шеей. Ещё несколько раз вздохнул глубоко и радостно. Сейчас я был готов прыгать по комнате и радоваться свободе, словно щенок мясной кости. Боль напомнила, где я и кто я.
Но боль начинала медленно проходить. Сила наполняла мою кровь. Пусть медленно, но ощутимо. Я снова чувствовал силу. Магию. Свободу.
Я взвыл. Радостно и громко. Даже дворовые псы притихли. Я не пёс! Я волк! Лунный! Оборотень.
Девочка легла и завернулась в потрепанную ткань. Умная девочка.
Аккуратно, чтобы острыми зубами не повредить нежную кожу и не прищемить длинные волосы, я взял зубами угол ткани. Встряхнулся. Ещё раз. Хорошо. Теперь в крови найдут чёрную шерсть. Красное и чёрное. Кажется, люди считают это красивым.
Попробовал потянуть. Тяжело, очень тяжело. Я едва переставлял лапы. Без ошейника я стал восстанавливаться быстрее, но слабость и голод никуда не делись. Когда я последний раз ел? Уже и не вспомню. Кажется, после первого побега что-то украл. Но этого было мало, ничтожно мало. Картошку? Голубя? Не помню.
Кровавый след потянулся от места от места, где, судя по следам, был бой. Я впечатал в большую лужицу когтистую лапу, чтобы у преследователей не осталось сомнений: зверь утащил окровавленное тело.
Шаг. Ещё шаг. Больно и тяжело, но как-то радостно. Будто устал, загоняя зверя. Каждый новый шаг давался труднее предыдущего, но я просто не мог отступить. Не мог упасть. Пусть очень медленно, но я переставлял лапы.
Девочка весила даже меньше меня в истинном обличии. Она что, совсем голодает? Если выберемся в лес, то я могу попробовать приманить зверя. Зайца, не больше. Но хоть какая-то еда.
Ещё один шаг. Кажется, где-то снова открылась рана, но это не страшно. Не смертельно. Я решил жить. И я буду жить. Как смогу, но буду.
Вот и порог. Я перетащил через него ткань и остановился на ступени. Обернулся. Позади всего десяток шагов, но какими же длинными они показались. Наверное, это самые длинные десять шагов в моей жизни. И будут ли длиннее? Что может быть тяжелее, чем уносить дорогое тебе существо от смерти, если она стоит и за твоим плечом? Если она только и ждет неверного шага, ошибки. Сегодня не твой день, смерть. Уходи. Пусть тебе и показали лунного и девочку с ним, но нет. Сегодня ты уйдешь ни с чем, мрачный жнец.
Отпустил ткань. Отошел на несколько шагов. Дал ей возможность вылезти. Теперь можно некоторое время не бояться погони.
Мы отправились по улицам. Ирен, знающая дорогу, и недобитый волк, тяжело ступающий следом.
Там, где мог остаться след, я отламывал ветвь от дерева и заметал его. Ступал своей лапой. Снова заметал и снова путал след.
Я несколько раз чувствовал свой след там, куда мы приходили. Но тем и отличаются волки от собак, что чувствуют больше. Псы уже потеряли бы нас. И потеряют, надеюсь. Мостовые плохо помнят запах. Город это не лес, где можно идти по следу. В городе сотни ног и лап наступят на твой отпечаток лапы. Перебьют запах.
Путать следы - правильное решение. Осторожности бывает мало, но редко она бывает излишней. Где бы ни была эта осторожность. Начиная от пищи, которой можно подавиться и заканчивая боем, в котором ты проиграешь. Ты не был осторожен и тебя нашли. Напали и убили. Не осторожен.
Несколько раз я останавливался и принюхивался. Запах пищи из домов и таверен сбивал с толку, ведь сейчас я искал не еду. Погоню. Лошадей или людей в латах. И не зря. Пусть и не те, кого боялась она, (мы. Теперь их боимся мы вместе. Но только до поры, до времени. Я встану на ноги. Они увидят оскал зверя. Время. Только дайте время.) но стража. Я вовремя оттащил девочку за плащ в сторону. Люди не могут слышать и чувствовать так же, как звери. Пусть я сейчас и не самый сильный зверь, заметил поздно, но быстрее, чем они нас. Шаги стихли. Караульные, они просто идут своей дорогой. Не попасться им на глаза достаточно. Просто ли это? Не знаю.  Мы сделали это. Они прошли мимо, гремя латами и оружием. Отдышавшись, продолжили путь.
Мы вышли к реке. Небольшой городской речушке, что ниже по течению смоет помои. Ненавижу людей за это. Они рубят лес, чтобы строить свои дома. Они портят реки, чтобы питаться и не вонять. Грязные, ужасные, неблагодарные создания. Если им это действительно нужно - пусть восстанавливают. Посадить леса. Очистить реки. Лунные используют для этого магию. В наших лесах нет мерзости людской.
Будь во мне хоть половина силы, я перенёс бы девочку на спине или на руках. Не хочу, чтобы ей было мокро и холодно. Человеческие тела такие хрупкие. Они даже могут заболеть. Чувство, не ведомое мне, но виденное несколько раз. Думаю, тяжело заживающую рану тоже можно назвать болезнью. Я не хочу, совсем не хочу, чтобы эта девочка чувствовала то же, что сейчас ощущаю я.
Я аккуратно попробовал воду языком. Не лесной ручей, но пить можно. Немного воды помогли не думать о еде какое-то время, да и жажда наконец-то унялась. Прохладная вода освежала, говорила, что раз могу есть - значит, буду жить. Вода есть надежда.
Я ступил в воду лапой. Достаточно холодно. Посмотрел на Ирен. На воду. Снова на девушку. Не будет ли вода слишком холодной для неё? Моя шкура спасёт от мороза, но тонкая человеческая кожа?
Я не мог ничего изменить, пришлось пройти вперед.
Река оказалась совсем не глубокой. Мне едва доставала до брюха. Холод воды снимал боль, принося облегчение. Я бы постоял в ней подольше, наслаждаясь, но испугался, что для девушки это может быть опасно. Да и дорога не ждала, нужно идти.
На другом берегу отошел чуть в сторону и отряхнулся. Так, чтобы град холодных капель не попал на девушку. В очередной раз понял, как мало шерсти на мне осталось. Огонь губителен для шерсти, а серебро для нас - что огонь. Что яд. Шея гола полностью там, где был ошейник. Большие пятна мяса на спине и боках. Интересно, чего на мне сейчас больше: шкуры или мяса? Наверное, всё же мяса. Шкура, там, где осталась, висела клочьями. А ведь когда-то лоснилась волосок к волоску. Эх, было же время.
https://pp.vk.me/c638920/v638920528/e6a1/3Hp4CBEllyU.jpg

+1

11

Думал сегодня: буду расстрелян,
А оказался согрет.
Город сжигал я, шагами мерил
Себе я отмерил бег.
Молил отпустить, а хотел прижаться,
Прижаться еще тесней,
Я разом хотел и уйти и остаться,
Обезболить и сделать больней.

Стал вечно взмылен, на изготовку —
Упал, отжался, бросок!
Прилаживал молча к крюку веревку,
Давил апельсиновый сок.
Я вспомнил тех, что лечили кровью,
И сам захотел лечить.
Но ты улыбнулась, согрев любовью...
Спасибо. Я буду жить.

Ире улыбалась.
Она радовалась вместе с другим, за себя, за него. Радость становится настолько полной и яркой только тогда, когда проживается совместно, когда ею можно делиться, когда можно отдать, только тогда возвращается сторицей.
И тот, второй, Ире чувствовала и видела, знала: он ликовал.
Он танцевал!
Ошейник не был дорог зверю. Зверь ненавидел ошейник. Кто? Кто мог требовать от зверя, чтобы тот носил хомут? Ценившая больше всего свободу, Герра хотела выкинуть вещицу здесь же, но предусмотрительно решила спрятать, чтобы не оставлять лишний след. От взгляда наемницы не укрылось и то, что ошейник был сделан из серебряных пластин. У серебра есть вполне достойная ценность в мире металлов среди людей. Чуть повертев широкий хомут в руках, Ире подцепила тот на пояс, чтобы не нести.
И легла, завернувшись в ткань. Испачкаться Герра не боялась, она уже была вся багряно-красная от волчьей крови.
Ире опасалась другого. Наемница опасалась, что старое и истлевшее полотно треснет и разойдется по шву. Ире опасалась, хватит ли волку сил для задуманного, но этого своего опасения Ирен не выдала, уважая в существе рядом силу. Ткань выдержала. Волк смог. Ирен ликовала зверю в унисон. Видеть еговолка живым, почти счастливым, свободным — Ирен Герра не могла желать существую, спасшему ее, иного.
По ступеням крыльца Герра скатилась сама и встала на ноги только уже будучи во дворе.
И кивнула волку. Кивок означал большой спектр фраз: "Я в порядке!", "Получилось!", "Идем!".
Только кивок, Ире не нужны были слова, ей казалось, что зверь абсолютно понимает ее. Элейя. Связь.

Двое шли узкими и широкими улицами, подворотнями и околотками, избегая постов стражи, избегая любых встреч. Почти крались.
У реки Ирен нисколько не раздумывала. Привычная к разному в пути, наемница подмигнула волку, сняла сапоги и портянки, заткнула юбку платья за пояс и вошла в воду, даже не поморщившись. Ирен Герра могла бы искупаться в такой или даже более прохладной воде.
Они изрядно походили вдоль течения, несколько раз волк выбирался на берег и сходил в воду вновь, оставляя возможным преследователям ложные маршруты.

Дом, о котором говорила Герра, стоял совсем рядом с речным берегом, двое выбрались на берег загодя и еще немного попетляли дворами.
Стоящий поодаль от других, небольшой, разделенный внутри на три комнаты и широкую веранду, заброшенный снаружи, дом встретил гостей скрипом половиц.
— Об этом доме мне рассказал в письме брат. Наемничье угодье для своих. Всегда останавливаюсь здесь.
Ире прошла веранду, открывая перед зверем двери во внутренние комнаты.
Когда они вошли, Герра сняла ошейник с пояса и положила на стол.
— Ты решишь сам, что с ним делать.
Походные сумки Ирен лежали здесь же, рядом, на лавках.
Ире раскрыла кульки, доставая снедь. За время погони Ире успела страшно проголодаться, и зверь должен был быть голоден. Как бы то ни было, у Ирен Герра была добрая привычка встречать желанных гостей хлебом-солью.
Ирен достала сало и вяленое мясо, хлеб, сушеные яблоки, яйца, понимая, что не все из этого ест зверь. И еще Ире на мгновение растерялась, она не могла выложить еду на столе, ведь звери не сидят на лавках, и Ирен казалось, что она оскорбит зверя, если положит еду перед ним на пол.
Герра сомневалась недолго. Сняв плащ и ополоснув руки под умывальником, Герра выложила мешочки и свертки на поднос и отнесла тот на широкую тахту в одной из комнат.
Закончив с приготовлениями, Ирен затопила печь, чтобы согреть поскорее теплой воды, и пригласила другого к "столу" коротким "Идем!", в очередной раз оглядывая раны и проплешины на волчьем теле. Она смотрела и в пути. Когда двое поужинают, Ире обязательно срежет клоки волос с запекшейся кровью и обработает мазями раны.
Раны тела заживут, рано или поздно тело забудет, дольше помнит душа, душа помнит всю жизнь, душа слишком хорошо запоминает этот пурпурный цветок войны — боль.

Отредактировано Ночь (01-12-2016 21:19:35)

0

12

Я не перестаю удивляться смелости этой человеческой женщины. Мало того, что отрезала пальцы обидчику, осталась в живых в погоне, освободила дикого зверя, так ещё и в воду вошла, подмигнув. Я надеюсь, что это смелость, а не глупость. Они очень часто ходят вместе и бывает трудно отличить одно от другого. А если бы зверем был не я? Если бы тот пёс убил это хрупкое создание? Хотя, будь это другой зверь, она не освободила бы его, верно? Или освободила?
До дома, как оказалось, оставалось совсем недалеко. Вдоль реки, поплутать немного по дворам, и вот он - тот самый дом. Я не мог ошибиться - здесь пахло Ирен. Пусть и не сильно, но спутать я не мог. И верно, девушка вошла в дверь заброшенного на первый взгляд жилища. Внутри пахло едой, этот запах я тоже ни с чем не перепутаю.
Три небольшие комнаты, веранда. Вполне обитаемо. Хотя, я посетил не так уж много домов. Может, на человеческий взгляд слишком холодно или пусто, но меня вполне устраивало.
Девочка положила ошейник на стол. Сказала мне самому решать, что с ним делать. Если бы я мог говорить в истинном обличии на человеческом, она услышала бы много очень нехороших слов по отношению к этому творению рук человеческих. Если он может пригодиться для Ирен - пусть возьмет. Я больше не хочу касаться своих оков. Я знаю, что его каждые несколько лун снова накачивали силой. Сейчас не та луна, значит, он может ещё долго держать свою новую жертву.
Что-то отвлекло меня от размышлений об ошейнике. Я посмотрел на девочку. Она доставала из походных мешков еду. Теперь понятно, что меня отвлекло. Запах. Мясо.
Пока девочка мыла руки, я чуть не изошел на слюну. Хотелось стащить со стола то, что лежит с краю, но кем я тогда буду? Только альфа решает, когда есть остальным. За неповиновение можно получить много новых ран. Сейчас альфа - эта девочка. А новых ран я не выдержу.
Ждал. Непривычно.Но не зря. Ирен поделилась со мной. Разрешила есть вместе с собой. Для меня это было удивительно и непривычно. Альфы никогда не едят с омегами, хозяева - с рабами. Это было не просто приглашение поесть. Это признание меня равным.
Я остановился, замер. Не знал, как поступить. Признать её равной? Достоин ли я сейчас этого?
Голод был сильнее разума.
Нерешительно подошел, взял с краю яйцо. Сжевал вместе со скорлупой. Их оставалось ещё несколько, но я не решился съесть всё и не оставить ничего человеку. Вареное, вкусно. Хотя подошло бы и сырое, в образе зверя я не особо разборчив в еде. Но вот сало мне пока нельзя. Слишком жирно и солено, а я не ел несколько дней. Вот вяленое мясо - другое дело. Оно было предусмотрительно мелко нарезано, так что нам не пришлось его делить. Я взял не много, зная, что девочка тоже голодна, а поймать дичь я смогу не скоро.
Взял несколько сушеных яблок. Вот, чего так не хватало моему человеческому обличию. В неволе меня кормили сырым и старым мясом, и то лишь бы не сдох. Они не знали, что даже в образе зверя мне нужно не только мясо. Глупые людишки. Трупный яд это не яблоки.
Разжевал. Вкусно. Посмотрев вопросительно на девушку, взял ещё немного мяса. Вроде старался есть медленно, но не выходило. Выходило быстро и с урчанием. Посмотрел на тахту с едой. Не знаю, сколько там едят люди, но вроде осталось достаточно. Пусть я и не наелся толком, но мне и нельзя, не ел несколько дней, да и запасов тут было явно на одного. Если не наелся - значит плохо охотился, вот закон стаи. А я сейчас действительно плохо охотился. Точнее - не охотился вообще. То, что мне позволили поесть - уже милость, как я могу думать о большем? Вот когда встану на лапы - тогда и посмотрим.
Когда с едой было покончено, настало время лечения. Пусть это было очень больно, но я сжал пасть и не скулил. Иногда дергался, но быстро возвращался на место. Знал, что для моего же блага. Боль, чистая боль затмевала моё сознание. Каждое прикосновение - что пытка, каждая ткань что иглы ежа. Нужно отвлечься. Хоть на миг. Мать Луна и Великий Волк, помогите мне и сейчас. Я терпел боль от пыток, не дайте сдохнуть при лечении.
Почувствовал среди её мазей знакомые запахи. Я знаю эти лечебные травы, в лесу мы часто растирали их и прикладывали к ранам. Потянулся к ним. Понял, что могу достать и понял, что это очень больно. Девочка отвлеклась и я смог. Дотянулся и взял в пасть. Конечно, волк, жующий лечебные травы - то ещё зрелище, но мне нужно было отвлечься от бесконечной боли, да и помочь девочке сейчас я был совсем не против.
Я наложил кашицу на одну из ран. Защипало. Хороший признак. Но снова боль.
Что-то можно было просто зализать, но ожоги от серебра явно требовали вмешательства. Они не заживали просто так. Понадобится не одна луна, чтобы я вновь стал таким же здоровым и сильным, как когда-то. Если выживу, конечно.
Я мог просто переждать немного, накопить сил и превратиться. Обычно небольшие раны мы лечили именно так. Но чем больше в твоей крови сил, тем лучше залечиваются раны. И сколько во мне сейчас сил? Даже самую простую царапину вряд ли залечу. На ногах стою, и то ладно.
Заглянул внутрь себя. Оказалось, прибедняюсь. Отфыркнул. Что это за зверь, что считает себя более слабым, чем он есть? Разозлился на себя, но боль заставила меня снова вспомнить о том, где я, кто я и что со мной делают.
Когда я стал напоминать белое чудовище, состоящие из бинтов и повязок, с лечением было закончено. Голова, лапы и хвост торчали из белого тела. Ещё немного ткани - и меня можно считать белым волком. Я был чёрным волком, был кроваво-красным, а теперь и белым. Интересно, стану когда-нибудь рыжим? Вот будет зрелище.
Хочу спать. Не могу больше стоять на лапах. Мне нужен отдых.
Подумав, я перетащил один из лежаков ближе к двери и свернулся на нём калачиком, прикрыв нос хвостом. Хороший сон сейчас - прекрасное лекарство. Думаю, одно из лучших. Надо восстановить силы и дать мазям и травам время, чтобы залечить раны.
Зверь спит чутко. Одно неверное движение, шевеление, шаг - и глаза снова открыты. Спать крепко нельзя. Спать крепко опасно. Сейчас я, даже проснувшись, мало что смогу сделать. Но что-то да смогу. Решу на месте.
Глаза закрылись. Я провалился в дремоту.
https://pp.vk.me/c638920/v638920528/e6a1/3Hp4CBEllyU.jpg

0

13

Человеческая женщина Ире ела жадно и быстро, как воин, как солдат, без особых манер, без чрезмерного наслаждения, ужин для Ирен Герра был только ужином, пища насыщала, но не превращалась в культ для наемницы, что вполне объяснялось условиями походного быта, к которому Герра привыкла. Ирен Герра была свободна от всяческих условностей, а сейчас к тому же была голодна и решительно настроена не свалиться без сил до тех пор, пока не обработает раны зверю, спасшему ее.
Над ранами действительно предстояло потрудиться.
Покончив с ужином, Ночь убрала остатки еды в кулечки, налила в таз теплой воды, подержала лезвие ножа в огне печи и заготовила баночки с мазями, гребень и тряпки.
— Будет больно. Терпи. — честно предупредила наемница другого и приступила к лечению.
Некоторые красные подтеки Ире прижгла ножом, запаивая таким образом кожу, все до единой раны наемница обработала мазью, неожиданно рассмеявшись "помощи" волка так весело и звонко, что слышать могли, пожалуй, даже в соседних домах. Ирен Герра посмеялась от души.
Спутавшуюся клоками шерсть Ире или срезала ножом или мочила согретой водой и аккуратно расчесывала своим гребнем. Нет, наемница не готовила волка к приему при дворе, но чистота тела теперь определяла успешность заживления ран.
Наложив повязки, Ирен вгляделась в глаза зверя, поцеловала мокрый нос и принялась стелить две кровати в дальней комнате, чувствуя свою усталость и понимая, что другой, должно быть, совсем без сил.
Зверь в это время свернулся у двери и заснул.
Ире села на постели и задумалась. Она воспринимала другого человеком. Человеком и никак иначе. После Поступка, Ире не могла видеть в звере ничего иного, кроме человечности. Почему так? Герра смотрела на измученное тело животного у двери, наблюдала за тем, как неспешно вздымается грудная клетка... Почему душой Ирен Герра видела в волке человека? Чувствовала человека! Ведь другой был диким и лютым. Другой — не щенок, что станет спать вместе с хозяином или на соседней койке. Да и Ирен не хотела быть хозяйкой даже волку, даже собаке. Ирен Герра желала другому только свободы, того же, чего она желала себе.
И место волку — в лесу, в стае таких, как он сам, а не рядом с человеческой женщиной.
И ведь Ен совсем-совсем не страшно спать в одном доме со зверем, даже в такую ночь, в ночь платы, когда до крайности измотанное тело и душа, волшебствовавшая днем, совсем-совсем беззащитны. Почему так? Какой будет эта ночь? Что принесет утро нового дня? Ирен только сейчас, только оставшись наедине с самой собой, заполучив передышку, осознала, по-настоящему глубоко и остро осознала, насколько удивительно и необычно происходящее.
И Ире отмахнулась от назойливых опасений, заставила себя. Параноидальные мысли пробирались под толстую шкуру мастодонта наемницы Ирен Герра, но не за пазуху девочке Ире, умеющие видеть душой — в этой, самой сильной сущности Ночи, сомнениям места не было, эта маленькая и беззащитная девочка всего лишь верила в волшебство и знала: как люди порой способны оказываться животными, быть животными, жить как животные, так волк сегодня явил свою истинную природу — природу Человека.

А девочка верит,
Что можно разламывать двери
Мыслью,
А девочка знает,
Что стен не бывает,
Если представить.
А девочка ищет,
В других отражение собственных
Смыслов.
А девочка может
Рождать чудеса осторожно
И не унывает.

Ирен тихо встала, бесшумно прокралась в другую комнату, где стояла теплая вода, вымыла ноги, вылила грязную воду прямиком за окно, чтобы не беспокоить зверя хождением мимо, разделась до нижнего платья и легла спать, ощущая первую волну платы — боли за волшбу. Такая боль не заставляла тело выгибаться в спастических судорогах, эта боль была другой, она прокрадывалась в сознание и изматывала. Холодный, липкий, с неприятными сновидениями — вот такой сон ждал Рен. А под утро, когда Ире выплатит Небу все, что посмела взять у него сегодня, она сможет спать. Раскинет ноги и руки в стороны, рассыпет по подушке мокрые от пота волосы и забудется мертвецки глубоким, но спокойным сном.

Отредактировано Ночь (02-12-2016 11:08:28)

+1

14

Проснулся. Не понял, что меня разбудило. Огляделся. Прислушался. Принюхался. Пусть в доме было темно и пахло травами и едой, но я различил и другой запах. Запах пота. Запах боли. Ирен металась на подушках и стонала.
Откат. Как же я про него забыл. Он терзал меня первые несколько лет обучения, да и потом приходил после того, как потрачу слишком много сил.
Я прислушался к себе. Сейчас мне как никогда нужны были силы. Много силы. И никакой откат не страшен. Я выдержу его, моё тело привыкло к боли. Девочка не должна страдать.
Я встал и выглянул в окно. Короткий сон помог мне и я почти не чувствовал боли. Почти. Она всё ещё жила. В каждом кусочке тела. В каждом уголке сознания. Боль. Шаг. Окно. Растущая луна. Мать вот-вот наберёт полные силы, на днях её власть коснётся лунных мягкой рукой. Не идеально, но мне хватит.
Не отрывая взгляда от окна, я начал своё превращение. Лапы вытягивались, превращаясь в руки и ноги. Позвоночник уменьшался и становился гладким.
Повязки и мази сослужили службу, валялись на полу одинокими лохмотьями.
Морда сплющивалась и нос втягивался, становясь человеческим.
Ещё несколько ударов сердца - и вот он я, человек. Больной и замученный, но живой. Спину крест накрест пересекал ожог. Запястья и лодыжки, как и шея, сожжены почти до мяса. Превращение подлечило их, но не вылечило окончательно.
Я встал и потянулся. Хотелось вскрикнуть от резкой боли. Шуметь нельзя. Я молчал. Позвонки хрустнули, расправляясь.
На всякий случай обмотал пояс плащом. Если девочка случайно проснётся, нельзя, совсем нельзя её пугать. Плащ девочки. Какое чудовище сделало плащ из шкуры мастодонта? Нет, это сделала не Ирен. Она не смогла бы. Дотронулся ещё раз. Медведь. Каким нужно быть охотником, чтобы перепутать шкуру мастодонта и медведя? Таким как я сейчас, видно.
Печь ещё не остыла. Я согрел воды. Окунул чистую ткань в теплую воду, выжал и положил на лоб Ирен. Её щеки горели. Что это значит? Почему они горят? Я плохо знаю людей, слишком плохо.
Ей всё ещё было больно. Сосредоточился. Начал готовить заклинание лечения. Самое простое, у меня хватит на это сил. Отвлекли. Не позволили. Шум и голоса снаружи. В образе человека я не слышу так четко, как в образе волка. Но не услышать это лязганье и ругань было просто невозможно.
Голоса. Стук.
Ирен спала. Я не мог потревожить её сон.
Они не должны разбудить девочку.
Я закрыл её уши руками, массируя пальцами виски и бормоча заклинание. Прости, Ирен, но это не заклинание лечения. Это то, за что меня когда-то прозвали Кровавой Грозой.
Сил оставалось не много, но я надеялся на то, что этого хватит.
Первые красные капли упали на стражников. Я слышал их удивленные голоса, слышал первые вскрики.
Дождь усиливался.
Я увидел мышь. Нет, крыса. Она ползла к салу, желая сегодня славно поужинать.
Плохая новость для крысы, но хорошая для меня. Я всё ещё быстро двигаюсь и точно бью. Я принёс пищащую тварь в жертву. Один рывок, один удар. Тихо. Тихо и пусто. Сил во мне больше нет, но это существо подарит мне свои.
Нет, мне не противно держать за хвост эту тварь. Не мерзко ударить её прямо в сердце, бормоча заклинание.
Пришлось взять нож Ирен, но я надеюсь, что она простит меня за это. Почувствовал силу. Не очень много, но хоть что-то. Проведи я сложны ритуал жертвоприношения, а не просто проговорив его слова, я получил бы больше, в разы больше. Нет времени. Времени и сил.
Я вспомнил, как мать превращалась в человека, чтобы утешить своего единственного щенка. Она гладила меня по голове и за ушами, успокаивала и делилась силами. В юношестве я часто страдал от того же, что сейчас испытывает девочка. Я колдовал не жалея сил, вкладывая всю свою магию. Только так она становилась сильнее. Через боль.
Девочка тоже станет сильнее. Из-за меня. И страдает она из-за меня. Да, знаю, кем можно обозвать то, чем я стал. Но что от этого изменится? Назовите хоть псом, только дайте мяса. Быть волком я от этого не перестану. Быть ... Эрардом? Или, всё же, пока я - не тот, кого так называли? Может ли альфа стаи, сильный воин и охотник, сидеть рядом с человеческой девушкой и гладить её волосы, что-то тихо говоря. Нет. Или, всё-таки может?
Уже и не помню, что именно я говорил. Ну, как говорил - больше это было похоже на тихое урчание и ворчание. Говорил что-то хорошее - это знаю точно. Надеюсь, она не боится.
Уже под утро я нашел достаточно сил, чтобы совершить ещё одно заклинание. На этот раз лесное. Друидское. Правильное. Я лечил. Снимал боль. Отгонял кошмары. Делился силой леса.
Девочка задышала спокойно и легко. Мои слова имели силу. Снова.
Заболела голова. Так, больше заныла для приличия. Я только обрадовался. Вот он, и мой откат. Я так долго этого ждал. Наверное, даже больше, чем превращения. Магии. Своих былых сил. Силы тела недостаточно, нужна сила духа. Сила магии. Пусть я и израсходовал за сегодня всё, что было, но через боль я стану сильнее. Выживу. Вырвусь.
Солнце грозило вот-вот встать и осветить землю. Нужно превращаться обратно.
Через несколько ударов сердца я положил длинный звериный нос на покрывало. На этом силы оставили меня. Я не знал, как смогу утром объяснить ткань на её лбу, все ещё теплую от моих рук. Мертвых стражников на пороге. Да даже бинты, что лежали сейчас на полу абсолютно все. Плащ поверх бинтов. Не смогу объяснить и заживление многих ран. Крысу на полу в крови. У меня просто не было сил всё это исправить, сейчас я даже свою голову не смогу оторвать от покрывала. Нашел носом её руку. Принюхался. Мне нравится этот запах, даже не знаю, почему. Уткнулся сухим носом в руку. Сейчас даже нет сил облизать нос.
Хотя, какой со зверя то спрос? Он ничего не может. Зверь не смог бы сделать всё это, верно? У меня почти не получалось колдовать в теле зверя, а вызвать красный дождь и в теле человека сложно. Я любил это заклинание, часто его использовал. Только поэтому у меня получилось сделать это сейчас.
С этими мыслями я вернулся к прерванному сну. Надеялся, что день принесет меньше боли, чем предыдущий. Превращение в человека и обратно тяжело мне далось, зато должно было подлечить оба тела. Говорят, что надежда умирает последней.
https://pp.vk.me/c638920/v638920528/e6a1/3Hp4CBEllyU.jpg

Отредактировано Эрард (02-12-2016 13:05:01)

+1

15

Наемница Ирен Герра умела просыпаться от взгляда, но не в ночи после волшбы, не в ночи платы.
Сон был тяжелым. Мертвецы приходили во сне. Год над пропастью вернулся во сне. Ирен Герра снова выламывалась от боли во сне.
Ад мог бы длиться вечно,
вечно,
вечно.
Черный, фиолетовый, темно-синий густой ад. Квинтэссенция несчастья.
Сердце крошилось бетонной крошкой. То, что сильная наемница Ирен Герра заставила себя превозмочь, то, что почти победила девочка, возвращалось в кошмарах и терзало, сводило свои сильные, могучие клешни на затылке Герра. Так вдребезги бьется посуда. Так вянут цветы. Так пропадает улыбка с лица. Так больно. А утром Ирен снова будет заставлять себя забыть. Вырезать воспоминания по частям, как куски истерзанной плоти, выламывать, нисколько не жалея растраченных на волшбу накануне сил, потому что в той трате крылся поступок, поступок сильного ради сильного другого...
Ад длился бы до утра, до спасительного солнца, но другой коснулся лица. И где-то внутри сна, где-то на границе между жизнью и пустотой маленькая девочка устояла, затихла, свернулась ласковым клубочком на мягкой, зеленой траве. Прикосновения несли благословение, заботу, спокойствие.
И ад замер, ад отступил, нехотя поджимая хвост, скалясь противно и едко, обещая вернуться, не прощаясь, но отступил.

Благодаря стараниям оборотня ад для Ирен Герра закончился чуть за полночь.
Под утро сновидения и вовсе стали ласковыми, приятными, в грезы пришли родители, мама пела за шитьем, отец улыбался в усы и бороду, наблюдая за тренировкой дочери. Рука Ире сжала простынь под собой, Герра хотела схватить сновидения-грезы, держать и не отпускать. Оставить себе навсегда кусочек простыни месте с теплом, лаской, любовью, вместе в уверенности в каждом дне, вместе с чувством абсолютно блаженного счастья быть и любить тех, кто рядом...

Герра резко села в кровати сразу же, как только открыла глаза, будто неживой подъем тела, какое-то автоматическое сгибание, в то время как сознанием Ен все еще блуждала где-то в теплых и мягких маминых волосах и отцовских, таких сильных и таких нежных, руках. Так непривычно после ночи платы проснуться живой, а не мертвой.
Повязка упала Ирен на колени. Женщина осмотрела тряпку, тихо скользнула ногами на пол.
Что-то происходило здесь ночью, и Ирен Герра не нужно было многое, чтобы это понять. Без достаточной внимательности Ирен Герра уже давно была бы мертва.
Убитая крыса, багряно-красные потеки крови на ноже, бинты, плащ...
Ире встала, прошла к столу, напилась воды из ковша и посмотрела на волка.
— Я думаю, что ты — оборотень. Я почти уверена, хоть никогда не видела таких. Отец когда-то рассказывал всякое. Можешь не признаваться, если это твоя тайна, я сохраню ее. Не стану следить и подглядывать, я слишком уважаю тебя для такого, зверь.
Зверь-человек.
Ирен Герра больше не сомневалась.
Но смутилась. Ходить в нижнем платье перед зверем — легко и возможно, но ходить в сорочке перед тем, кто мог оборачиваться человеком, перед мужчиной, казалось несдержанным и развязным.
Ире поспешила надеть верхнее платье, неловко путаясь в завязках из-за нахлынувшего волнения и — совсем чуть — девичьего стыда.
И еще Ен осознала, что раскрыла оборотню свое истинное имя, теперь волк мог с легкостью шулера колдовать на крови Ирен Герра, мог зачаровать девушку, мог... Оборотень, разумный и способный к магии в отличии от дикого волка, мог теперь сделать с Ирен Герра что угодно.
Падай, девочка, падай, ты не разобьешься, тебе всего лишь, может быть, будет чуть больно, но ты ведь всегда готова к боли, Ирен Герра, верно? Ты ведь уже ведала самую страшную боль потери, и боль от ран не будет для тебя в новинку, правда? Все уже случилось, Небо уже выписало узор для тебя, Ен.
В том, что волк скрывал свою сущность оборотня все-таки было нечто обидное, что-то оскорбительное чувствовала в подобном замалчивании Ирен Герра и надула губу, стоя к волку спиной. Другой волен быть любым, и не должен один обижаться на другого, обида бессмысленна, пуста, как мертва под мульчей земля, но нельзя приказать сердцу не чувствовать, и невозможно не чувствовать ложь, а умалчивание — одна из личин лжи.

+1

16

Девочка открыла глаза. Я проснулся, звери не имеют права на ошибку. Каким бы ни был мой сон, сознание прерывало его сразу, как что-то в обстановке менялось.
Девочка встала и напилась воды. Не стала лежать и вспоминать ужасы ночи, как сделали бы другие. Прости, девочка, прости, что так поздно пришел на помощь. Прости, что я так слаб, Ирен Герра. Я не шевелился. Продолжил лежать у её постели, но она знала, чувствовала, что я не сплю.
Ночь прошла для неё тяжело, это можно было заметить, даже не зная Ирен. Но я знал. Вчера она улыбалась. Подмигивала. Сегодня испугана. Она глотает воду слишком быстро. Смотрит на следы ночного разгула. Вчера я не смог убрать. Сил не хватило. За это сегодня нужно расплачиваться.
Собственно, я не делал большой тайны из своего происхождения. Из своего рода. Скажу больше, я горжусь тем, что я - лунный.
Вопрос был в том, смогу ли я третий раз за такое короткое время превратиться. Нет, я не хотел хвастаться или что-то доказывать. Но только в человеческом обличии я могу говорить. Смогу поклясться в верности и успокоить. Смогу унять обиду, что зарождалась. Правда, вчерашний опыт показал, что мой голос, даже из человеческого горла, хрипит и лает. Я давно не говорил в этом обличии, но думаю, скоро и он будет звучать как надо.
Девочка задала вопрос. Она догадалась. Чтож, я не разочарован. В уме и сообразительности ей нельзя отказать.
Ирен надела платье. Судорожно, быстро. Путаясь в подолах и завязках. Я не понимаю, чего она так стесняется. Да, нижнее чуть короче и больше облегает, ну и что? Каждый раз после превращения и в образе зверя я остаюсь абсолютно нагим. Если бы смущался этого - то за четыре столетия уже перестал бы. Но я и не смущался. Не понимаю, чего люди делают из этого такую сокровенную тайну. Насколько знаю, тела людей не так уж сильно отличаются друг от друга. Лица больше. Если так думать, то прятать нужно лица.
Я лежал, положив нос на её кровать. Думал, смогу ли. Принюхался. Мне нравился её запах. Прислушался к себе. Оказалось, что я проспал больше, чем думал. Красное зарево давно прогорело, солнце поднялось высоко. Я чувствовал себя даже лучше, чем ожидал - некоторые раны перестали мучить моё тело, сил прибавилось.
Ирен стояла ко мне спиной и не могла видеть. К лучшему. Я зубами натянул сверху на тело плащ, что так и лежал на полу, и начал своё превращение.
Пусть оно далось мне куда сложнее и проходило медленнее, чем ночью, но всё же получилось. Я родился в то время, когда сотни непуганых мастодонтов гуляли по миру. Прошло четыре столетия, даже не верится. Четыре столетия я лунный, четыре столетия превращаюсь. Даже сейчас, когда мне больно и сложно, превращение свершилось.
Лапы начали удлиняться, шерсть - светлеть и исчезать. Я знал, что некоторые собратья могут удерживаться в такой полуформе долго, но мне не нужно это. Я и зверь и человек. Не важно, каким будет тело. Мне хватало и двух обличий, не знаю, как остальным.
Длинные человеческие ноги вытянулись на полу, передние лапы тоже принимали вид рук. Голова. Я почувствовал, как чёрные волосы коснулись плеч. Осмотрел себя. Никаких частей волка не нашёл. Получилось. Прикрылся плащом, не хочу смущать девочку. Слышал, смотреть на нагих мужчин женщина может, только если их что-то связывает. И наоборот. У волков с этим проще.
- Да, я оборотень. - Хотел сказать спокойно, но прозвучало как-то грубо. Пролаял. Прорычал. Наверное, девочка испугалась. Надеюсь, она не прогонит меня. Пусть лучше изобьет, но оставит.
- Ты спасла мою жизнь, Ирен Герра. Я никогда этого не забуду. И отплачу. Прошу, позволь мне остаться с тобой до тех пор, пока долг не будет выплачен. И прошу - прости. За то, что не сказал сразу. - Я всё ещё сидел на полу. Сидел и ждал, пока она ответит. Ждал и боялся. Смотрел на спину девушки и надеялся.
Голос звучал достаточно сурово. Я хотел говорить ласково, но не смог. Ночью я шептал, поэтому не было слышно этого рычания. Но не сейчас. Прошу, Ирен, не гони зверя. Если хочешь - я стану волком и не буду больше показывать тебе это тело. Со временем ты забудешь. Привыкнешь к тени, что всегда с тобой.

+1

17


Ире не стеснялась своей наготы. В военных походах порой приходилось мыться песком на глазах у десятка взрослых мужчин, которые не отказывали себе в удовольствие рассмотреть в подробностях боевого товарища без юбки. Иногда Ире злило такое, и тогда наемница устраивала наглым наблюдателям взбучку, а порой просто хотелось очистить тело, снять с него напряжение дня или многих дней, и Ире нисколько не ярилась в ответ на скабрезные поджучивания, игнорируя выкрики, или из вредности выставляя свои округлости еще более привлекательно с помощью тех или иных позиций и прогибов. Тронуть Ирен Герра без ее на то согласия трудно. Впрочем, для того, чтобы трогать, хватало доступных и сговорчивых еще во времена мастодонтов.
К тому же Ире не была девочкой и когда-то была замужем, вряд ли она когда-нибудь обнаружит в своей наготе или наготе мужчины что-то принципиально новое.
Просто раздетый человек всегда беззащитен. Голый, что спящий, что нищий, голый слаб. Неприкрытая перед другим нагота — это всегда близость, близость особого рода, близость, при которой один открывает другому свою слабость, потому что доверяет. Ире всего лишь относилась к себе и оборотню с уважением, достаточным для того, чтобы оставаться сдержанной.

Ире завязывала пояс, когда позади захрустели кости. Там, за спиной наемницы, вершилась магия, которую почувствовал бы даже тот, кто совсем не способен к волшбе. Магии Ирен не боялась. И другого не боялась — она ведь не испугалась его в обличии волка, в обличии дикого зверя. Но Ире вздрогнула.
Это нужно было осознать.
Поверить.
Понять.
Принять.
Привыкнуть к такому.
Голос рявкнул:
— Да, я оборотень... — не говор, но лай, истошный, дикий, надломленный.
Ирен инстинктивно напряглась, рука потянулась к мечу, что лежал рядом.
Медленный разворот.
Клинок в ножнах, но оружие в руках.
Она всего лишь привыкла быть готовой защищать свою жизнь.
Человек-зверь залаял вновь. Ире молчала, внимательно вглядываясь в существо перед собой. Удивленная, заинтересованная.
Чуть напуганная. Самую малость.
Оборотень заговорил о долге. Он не первый, кто считает, что с Герра его связывает долг, и заявляет о своем намерении расплатиться.
Ире надела перевязь с мечом на спину.
— А ты спас мою, забыл? Мы — квиты, хоть кое-что мне сегодня все-таки понадобится: выйти из города. Те, кто преследуют меня, есть даже среди стражи, и они, точно знаю, не оставят в покое.

А потом Ирен подошла ближе, протянула руки, притронулась к щекам оборотня, осторожно, аккуратно, бережно, будто боялась разрушить и вместе с тем девушка трогала — проверяла, что человек рядом настоящий, и кожа его мягкая и теплая, обычная, человеческая, взаправду. Стояла рядом, привыкала к новому лицу, новому человеку, собирая в сознании единый образ существа. Волка. Человека. Оборотня.
Потом Ирен Герра отважилась приблизиться еще на шаг, потянулась на носочках и поцеловала человеческие нос и глаза. Накануне Ире благодарила волка, выразив благодарность именно так, сегодня — человека. Поцелуи, легкие, еле очевидные, означали, что Герра принимала этот облик зверя так же, как другой. Ирен принимала существо перед собой любым. Всяким. Разным. Целым.
Ирен должна была.
И она хотела.
Прикосновение не таило в себе соблазн, поцелуи не говорили о страсти или эротике, даже не намекали — только принятие, тихое, спокойное, гармоничное, как стоячая прозрачная вода в озере. Не красный цвет страсти, но белый — жизни.
— Ты мне ничего не должен. Ты волен быть любым. Если сделал — не проси прощения. Если собираешься сделать что-то, за что тебе потом, возможно, захочется извиняться, подумай заранее и, быть может, откажись от затеи.
Ире улыбнулась, и сразу же звонко рассмеялась, Ире смеялась над самой-собой:
— Взялась учить, как большая, да? Сказать по правде, я струхнула сегодня сильнее, чем вчера. Даже за меч схватилась, как видишь. Ты голоден?
Ирен еще не совсем привыкла, отчасти Ирен храбрилась, пытаясь вернуть миру привычное положение: утро — завтрак, обычно, почти буднично. Ирен Герра смотрит в глаза оборотню, зверю, из тех, о которых рассказывают страшные сказки на ночь — дико, невероятно, из ряда вон.

-)

Ай, повторюшка! Я безжалостно слямзила у тебя способ зашить мастодонтиков и тоже обратилась к древнем временам.

+1

18

Девочка достала меч. Я подставил горло. Вытянул шею и развел руки. Взялась бить - бей один раз и насмерть. Оборвать жизнь одним ударом легко. Если не сможешь даже ранить - не выставляй оружие. Тебе не дадут второго шанса подумать. Либо убьешь ты, либо убьют тебя. Третье. Третье вершилось сейчас, такое непонятное и странное.
Я готов принять смерть. Если решил, что жизнь моя в руках человеческой девочки - так и будет. Надоем - один взмах меча. Я не буду сопротивляться. Приму гордо. Как волк. Как зверь. Смотря в глаза до последнего удара сердца. Даже когда клинок станет красным.
Страх, паутиной сковывающий девушку, исчез, будто мастодонт снял его своим огромным хоботом. Сменился заинтересованностью. Что может интересовать в человеческом теле - ума не приложу. Но если интересно - пусть смотрит.
Девочка подумала, что то жалкое укрытие, что дала моя шкура, равна жизни. Наивная. Тогда я спасал и свою жизнь тоже. У меня другие понятия. И я буду придерживаться только их. Ибо я так решил.
- Нет, мы не квиты. Я сам решу, когда долг будет выплачен. До этого момента либо пойду туда же, куда и ты, либо убей. - Голос уже больше походил на человеческий. По крайней мере, стал тише и уверенней. Хотя на лай всё равно похоже. На лай и рычание.
Я смотрел прямо в глаза девочке. А она прикоснулась к моим щекам, поцеловала в нос и глаза. Едва прикасаясь, и в то же время так нежно. Я смотрел непонимающе. Что за ерунда происходит? Может, я всё же сдох и теперь вся эта ерунда мне снится?
Среди волков не принято касаться глаз и шеи. Но теперь не мне решать, что делать, а чего не делать. Если она захотела так поступить - значит так и должно быть. Даже не знаю, что бы это значило, но почему-то мне понравилось. У неё очень мягкая кожа, с моей не сравнится. Мне понравилось ощущать её руки на себе.
Она снова говорила о воле. Я выбрал новый путь и буду следовать ему. Неужели ты не сможешь смириться с этим? Мои решения никогда не оспаривали. Разве что когда-то давно, в те далекие времена, когда я был никем. Я уже забыл их.
Встал, обвязав плащ вокруг пояса. Посмотрел на девочку сверху. Она кажется такой маленькой, когда я смотрю с высоты человеческого роста. Такой беззащитной. Хочется спрятать её за спину и не выпускать оттуда. Я достаточно высок среди лунных, среди людей и вовсе смотрю на толпу сверху.
- То, что нормально для меня, не всегда нормально для людей. Мы другие. Мы лунные. - Сказал четко и уверенно, ставя точку в споре. Я решил идти с ней, решил отдать долг. Теперь либо отдам, либо умру.
Ирен призналась в трусости и слабости. Для меня - непозволительная роскошь, но этой девочке больше не надо бояться. Пока жив, защищу.
- Не бойся меня. Я не причиню тебе вред намерено. Клянусь на своей крови. - Я раскусил кожу на руке и вывел символ клятвы. Сказал заклинание кровавой клятвы. Чётко проговаривая каждое слово, не сомневаясь и не сбиваясь. Кровь вспыхнула красным всполохом, клятва была принята. Связь. То, что раньше было лишь чувством, теперь стало явью. Пусть этого и не требовали, но я должен был. Лучше умереть, чем навредить Ирен. Девушка вдруг предложила поесть.
- Нет, я поел в образе волка, вечером. Этого пока хватит, но когда выйдем из города - постараюсь поймать кого-нибудь. И да, я помогу тебе выйти из города. Вынести на руках пока не смогу, не хватит сил. Но проводить смогу. Лес - мой дом. там не потеряемся. Я пойду с тобой, куда бы ты не шла. Так будет, пока я не верну долг. Долг, который я чувствую за собой. Не нравится - убей. - Кажется, я напугал Ирен ещё больше. Равнодушием к смерти, принятием. Собой. Тем, что теперь она обречена терпеть меня. Голосом, что хрипел и лаял. Но не могу ничего сделать - зверь всегда останется зверем. Пусть и ручной для неё, но дикий для других. Пусть голос мой и звучит грубо, но я просто не могу говорить иначе.
- Знаю, я мало чем пока могу помочь. Но всё, что могу - скажи, сделаю. - Это моя клятва тебе. Не уйду, пока не верну долг. Я так решил. Так будет. Знаю. Теперь я не собираюсь переходить реку бытия.

+1

19

Ирен прекрасно понимала, что другой сильней. Мужчина априори сильнее женщины. Тело Герра, сколь бы ни было натренированным и поджарым, никогда не превзойдет мужское в физической силе. В скорости, ловкости — да, но не в силе. И все-таки мужчина рядом был сильным не поэтому, наемница чувствовала не физическую силу, другую — скрытую, непроявленную в полной мере, почти спящую — ту, что явила себя накануне: силу поступка, силу выбора, силу духа, которая определяет все: путь, выборы, решения.
Он защитил. Он спас жизнь. Незнакомую и человеческую, такую в сущности маленькую жизнь... И может даже — никчемную.

Волк говорил о долге. Говорил скорее по-волчьи, чем по-человечьи. "Я сам решу, когда будет довольно служить тебе" — вот что означали его слова на самом деле, Ирен Герра прекрасно умела читать между строк.
Ему нравиться служить? Если так, наемница Ирен Герра не нуждалась в слугах. Да и так не могло быть, существо с подобными представлениями о правильности не спасло бы другого, не способное ценить собственную жизнь, не способное уважать самого себя, любить самого себя, как может оно любить и защищать? Как может такое существо совершить Поступок? Не может.
Лунные оборотни. Другие. Другие в значении отличные от человека.
Другие не совсем. Ире знала, была уверена, что чувствовал зверь сейчас то же, что и человеческая женщина — элейю. Связь. Не приводит Небо одного к другому просто так. Не потому ли оборотень дал клятву? Поклялся бы он той, что залечила его раны, но, к примеру, посадила на цепь и хлестала кнутом, когда ей вздумается, от своей больной головы и фантазии, потому что ей так нравится, потому что она любит так? Почему-то Ирен была уверена, что нет. В существе рядом читалась сила духа, воля и тяга к свободе. Взять хотя бы его "я решу сам".
Всего лишь сейчас зверь был слаб, тело помнило раны и увечья, боль помнила душа. Зверь выдумывал сам себе обязательства, чтобы не сойти с ума. Зверь стоял у края пропасти и сил выбраться самому не достало. Нужен был кто-то другой, кто-то, рядом с которым придется быть нормальным, просто придется быть тогда, когда захочется умереть.
На самом деле зверь молил о спасении. Все это было мольбой. Он просил освободить его от жизни оружием или помочь обрести жизнь, осознать самого себя заново.

Ире молчала, она могла отказать.
Могла.
И не стала. Она ведь тоже попросила накануне о спасении.
И Ирен Герра когда-то была вот также сломана сама, пусть Ирен не знала, что именно произошло с оборотнем, но разве боль так уж разнится? Боль всегда одинакова. Война всегда одинаково уродлива и одинаково уродует всех.

Ире не ответила ничего, просто шагнула вперед и прижалась к другому собой. Нос уткнулся в шею.
Ен спряталась.
В этот миг опытная наемница Герра отступила, осталось лишь девочка — маленькая Иренка.
Девочка напоминала оборотню о том жутком, страшном и вместе с тем прекрасном моменте, когда она доверилась, и зверь откликнулся. Раненый, истерзанный, замученный — волк нашел в себе силы защитить.
Руки говорили многим больше слов: Ирен Герра не убьет этого оборотня. Ирен Герра тоже знает, что такое долг, и платит по счетам.
— Я — наемница, ищу пропавших людей, артефакты, сопровождаю повозки и караваны. Сейчас я работаю на человека, чья дочь исчезла. В этом городе ее нет, след тянется на восток, за море. Ты нормально переносишь корабельную качку? И... У тебя есть имя? Мне бы хотелось обращаться к тебе по имени.
Ире улыбнулась. Она попробует быть тем, кто поможет, кто вдохнет жизнь.
Хочет идти рядом — пусть идет, кто может запретить ему, что может помешать ему?
Ирен Герра не сомневалась, что рано или поздно волк захочет отвязаться от нее. Его место не рядом с человеческой женщиной, а в стае, среди других, таких же как он сам. Его способ жить — свобода и сила. Долг в конце-концов всегда можно выплатить монетами. Нет, это не истинная плата, не сердечная, не равнозначная, не плата души, но это способ развязать мешающие, сдерживающие, узы, способ размыкать хомуты и рубить хвосты. Если долг перед Ирен Герра станет для оборотня невыносим, вероятно, он сам спросит у Ирен цену, и Ире назначит, а может, даже предложит такой путь оплаты сама, если другой станет слишком тяжел и невыносим. Ирен хотела существу рядом жизни, но разве может та быть истинной вне свободы, вне следования своему истинному я?
Хоть сейчас Ирен Герра не хотела разрывать пусть даже и долговые обязательства. Ен очень хотела еще какое-то время побыть рядом, хоть немного, хоть чуть-чуть, утолить свои любопытство и интерес, просто потому что... Связь. К кому привело Небо? Кого подарило? Ирен Герра хотела наблюдать, принюхиваться, присматриваться, вместе охотиться на мелкую дичь, путать тропы, смеяться. Ен хотела узнать загадочного другого ближе. И увидеть его во всем великолепии истинной природы, не истерзанным, но свободным, могучим, как мастодонт.

Отстранившись, Ирен поправила перевязь с мечом и кивнула:
— Нужно собираться. Пора уходить.
Так прозвучало согласие на совместный путь.

Когда сумки были собраны, двое покинули дом, задержавшись на крыльце — Ирен Герра осматривала двор.
Не без удивления.
— Твоя работа, оборотень? — бросила наемница через плечо.
Ирен Герра приходилось видеть мертвых и раненых, Ночь осматривала убитых хладнокровно. И все-таки способ убийства оказался интересен и примечателен. Слишком знакомая магия — крови — магия самой Ирен. Смерть этих пятерых оплатила маленькая мышка, чей трупик Ирен обнаружила утром. Оборотень превосходил в магии Герру.
Наемница проверила карманы убитых, не найдя, впрочем, ничего интересного, кроме пары монет.
— Тебе нужна одежда? Им она теперь явно ни к чему. — задав очередной вопрос, Ирен вернулась на веранду, взяла банку краски и кисть, вновь вышла на улицу и забралась по лестнице на крышу. Красным Ирен разрисовала трубу дома — знак наемникам, которые захотят остановиться здесь, знак, что дом обнаружили, знак, что внутри может быть небезопасно, знак, увидев который, все кто знали об этом пустующем доме на окраине, пройдут мимо.
Двоим повезло, что участок был обнесен высоким, глухим забором, только поэтому здесь еще не собрались все жители окрестных улиц, только поэтому здесь еще не было десятников и старосты.

Отредактировано Ночь (02-12-2016 21:03:38)

+1

20

Девочка прижалась ко мне. Такая маленькая. Такая холодная. Зверь всегда горячее человека, но именно сейчас, впервые в жизни, мне захотелось поделиться теплом. Согреть. Спрятать.
Я не смел обнять девочку. Пока не смел. Лишь подался вперед, соприкасаясь ближе.
Не смог. Не выдержал. Мои руки будто сами легли на плечи Ирен, прижали к себе. Не хочу отпускать. Пусть этот выбор останется за девочкой, не могу просто оставить её у себя.
Ирен рассказала, кто она и чем занимается. Так не должно быть. Это я должен был рассказать всё, что знаю, а девочка могла не говорить ничего. Должно быть так. Иначе - не правильно. Но отвечал я только на то, что спрашивали.
- Я никогда не был на море, но лунные обычно ничем не болеют. На счет этого проблем быть не должно. Я могу попробовать поискать следы, если это было не очень давно и дождь не смыл запах. - Проговорил тихо и спокойно. Кажется, лаю чуть меньше.
Имя. Что же мне ответить? Надо сказать как есть.
- Имя. Сейчас я не заслуживаю носить своё имя. Можешь звать меня так, как пожелаешь. - Тихо и печально. Но правда такова. Тиха и печальна. Красна. Как шкура священного Мастодонта. - Если придет день, когда я смогу снова называться своим именем, то я скажу об этом. Ты узнаешь первой, Ирен Герра. - Я говорил тихо, почти на ухо и гладил девушку по волосам. Она улыбалась. Так хорошо мне уже давно не было. Даже не знаю, что в этом такого особого, но мне нравилось.
На выходе из дома я вспомнил ночное приключение. Оказалось, что их было пятеро, стражников. Это хорошо, вряд ли я справился бы, будь их больше. Даже с помощью крысы.
Девочка спросила, моя ли это работа. Будто ночью кто-то ещё мог прийти и перебить их так, чтобы я не проснулся. Глупая девочка, тогда ты не разговаривала бы со мной так легко. Ведь мы были бы мертвы.
- Да, это я убил их ночью. Я хорошо владею магией, и, если пожелаешь - научу. Научу колдовать так, чтобы не страдать ночами. Уверен, у тебя получится.
Я бегло оглядел убитых. Одежда это хорошо. Ткань не сохраняется при превращениях, так что она не будет лишней. Постоянно поддерживать плащ на поясе не так уж и удобно. А кого-то при этом обнимать - тем более. Хорошо, что я пока слишком слаб для реакций тела на такие объятия. Иначе было бы действительно нехорошо и неловко.
Пока я раздевал стража, больше остальных похожего на меня телосложением, Ирен зачем-то влезла на крышу. Я крикнул: - Осторожно! и Прошу. - Шепотом. Но мои слова не были нужны. Будто кошка, девочка сидела на крыше.
Я зашел в дом. Нашел остатки теплой воды, в которой ночью смачивал ткань. Угли в печи ещё тлели, печь оставалась теплой, поэтому вода не остыла. А если бы и остыла - мне не привыкать.
Первым делом отмыл лицо и руки, прополоскал волосы. Вода стала мутной, но осталась чище моего тела. Я смочил ткань и быстро обтерся водой. Ощущение грязи пропало, запекшаяся кровь стерлась. Пусть это было и больно, но необходимо. Как вытащить занозу из лапы. Вроде и больно, и знаешь, что так надо. Натянул запасные нижние штаны, что нашел в одной из сумок, верхние штаны, что оказались узковаты, но натянулись. Надел рубашку из некрашеной ткани. Обмотал портки вокруг ног и надел сапоги. После долгого заключения удобная одежда показалась мне невероятно колючей и острой, но я привыкну. Скоро привыкну, одежда это здорово. Самым большим подарком оказался непромокаемый плащ, который я так же надел на себя. Так же я закрепил на животе пояс и заткнул за него короткий кинжал. Кинжал везде пригодится, что рыбу потрошить, что врагов. Меч в ножнах так же занял своё место. Щит и колчан брать не стал - лук и стрелы я видел у девочки, а щит занимает слишком много места. Вышел из дома. Ирен уже спустилась и ждала снаружи. Жаль, что я плохо хожу по крышам, иначе предложил бы помощь. А из распластанного на земле куска мяса помощник никакой. Я подумал снять оттуда отважную покорительницу крыш, но заметно опоздал.
Мы вышли из дома. Я запомню это место. Место крова. Место, где накормили, напоили и залечили.
Плутали долго, но это было необходимо. Идти оказалось почти не больно, я без проблем поспевал за девочкой и даже обогнал бы её, знай я дорогу. Я совершенно не представлял, где очутился. Что это за страна, какой это город. Надо будет спросить у девочки. Позже. Город, естественно, тоже не знал. Был только один его огромный плюс - почти сразу за городом начинался лес.
Лес. Такой родной и такой незнакомый. Я прикоснулся к одной из веток и молча прислушивался, принюхивался. Будто это - мой новый дом. Птица, что пролетела в небе. Трава, что растет под ногами. Даже это дерево. Я будто снова оказался в прошлом. Будто снова всё, куда падал мой взор - моё. Будто по первому зову придёт стая. Будто даже тот дятел, что стучит по дереву, тоже мой. И женщина. Будто женщина, что шла рядом со мной - тоже моя. Моя волчица.
Лес - моя стихия. Моя жизнь, мой дом. Я спокойно шел вперед без видимой тропы, но даже самые раскидистые ветви деревьев и кустов не преграждали нам дорогу. Здесь была не тропа. Граница. Грань.
Знакомый запах заставил меня остановиться. Кровь. Кровь и шерсть. Оленуха. Окровавленная оленуха. Я бесшумно подошел к девочке и знаком показал молчать. Наклонился и проговорил на ухо, указывая руками направление:
- Сядь в тех кустах и натяни лук. С той стороны сейчас выйдет раненная оленья самка. Времени будет на один выстрел. - Я верил, что мне хватит сил. После ночи я только превратился, подманить оленя друидской магией не так уж и сложно.
Я спрятался так, чтобы мой запах не смущал цель. Присел. Сосредоточился. Воззвал к лесу, прося помощи. Позвал. Позвал ещё раз.
Уже подумал, что не удалось, проклинал себя за слабость, как с нужной стороны послышались шаги. Неуверенные, слабые. Едва-едва слышные. Олениха шагала так же, как я ещё день назад. Запах приближался. Нет, мне не было её жалко, подобные чувства к еде есть только у людей. Наивные. Если даже слабые звери будут оставлять потомство, род вымрет. Какими бы сильными не были его основатели. Несколько поколений - и от былой силы останется лишь слабость. Всегда должны быть хищники.
Прошу тебя, Ирен, не промахнись.

+1

21

Ирен Герра теперь боялась за другого, которому долг диктует быть около человеческой женщины, никчемного в сущности существа в сравнении с оборотнем, Ирен боялась за человека-зверя, не называющего своего имени, считающего себя недостойным имени.
Что ты сделал такого, за что теперь не уважаешь сам себя?
Так хотелось спросить, даже прокричать вопрос, но Ирен сдержалась. Ирен Герра боялась знать ответ. Боялась испугаться темной стороны оборотня, которая могла открыться.
И для начала им обоим стоило уйти от прямой опасности быть схваченными.

А ведь когда-то Ирен считала себя недостойной фамилии Герра и отцовского меча, и у наемницы на то были все основания: Ирен чуть не убила человека просто так. Если бы не умение заговаривать кровь, тот мужчина бы умер. Ен почти убила. Ен позволила себе вытащить оружие из ножен без достаточного основания — тот, другой, не угрожал жизни и здоровью наемницы. Просто Ирен Герра была пьяна в стельку. Просто Ирен Герра сходила с ума. У Ирен Герра всего лишь была дыра в сердце, которую ничем не получалось заткнуть, и Ирен Герра ненавидела всех и вся, а в первую очередь саму себя, мир вокруг и проклятущее, посмевшее отвернуться, Небо. Кроваво-красная рана, норовившая прервать жизнь, конечно, отрезвила Ирен, кровь удалось заговорить, и тот бедняга, должно быть, до сих пор жив. Но сколько же потребовалось трудных и долгих месяцев, чтобы полюбить себя и Небо заново, принять себя и все самое дурное в себе, принять то, что весь путь человека в сущности состоит из потерь, Ирен Герра пришлось прозреть сердцем, стать почти мастодонтом.

Волевым усилием Ен заставила молчать собственное любопытство, она не станет спрашивать оборотня о прошлом, она будет судить о зеркале по осколкам, точнее по тому, кто из них соберется.
Нужно время. Для всего необходимо время. Время быть.

— Женщина исчезла больше года назад, сомневаюсь, что где-то сохранился ее запах. Будем искать не по запаху, пойдем за тем, что говорят люди, и, если нам повезет, это окажутся не пустые толки.
Ире наслюнила палец и стерла с мочки уха оборотня грязное пятно.
— Отлично выглядишь! — улыбнулась наемница и легонько стукнула второго по плечу.
— Пора уходить.

И двое покинули дом и двор, а через треть стражи — город.

Они изрядно прошли лесом на восток, держась подальше от дороги и даже от тропы. Спутник Ирен заметно приободрился, еще бы, оборотень в лесу был в своих правах, он гулял по лесу, словно у себя дома. Ире это нравилось. Этот другой рядом нравился наемнице таким, сильным и свободным хозяином своей судьбы. Ирен не заводила разговоров, только любовалась исподтишка и шла следом.
Солнце выкатилось к полудню и стало опадать.
Голод еще не жегся, даже не сосал под ложечкой, но медленно и неумолимо наступал. Ирен думала расставить силки, но оборотень оказался быстрее.
По совету другого Ире спряталась в кустах.

Наемница сомневалась: зачем двоим такой большой зверь? Ире любила и уважала лес, отец учил не брать больше того, что можешь съесть или унести. Положив стрелу на полочку, Герра бесшумно натянула тетиву. Движения наемницы были уверенными, хоть сама Ирен уверенной отнюдь не была: если оленица легко ранена, Герре не стоит стрелять, двое смогут отыскать себе зверя поменьше
А потом, как и предсказывал оборотень, появилась благородная, и ранена та была тяжело: самка сочилась кровью и шагала слабо, чуть припадая на передние лапы. Такой недобиток в лесу — не жилец. Ире подтянула тетиву, оперенье стрелы коснулось щеки. Ире выстрелила, целясь в грудь зверя. Оленица повела ушами, прислушиваясь, в через мгновение ее копыта подогнулись — стрела достигла цели. Ире положила на землю лук, вытащила нож из ножен, подошла к лежащей оленихе и, обвив самку руками за шею, держа хищно и крепко, нанесла удар под грудь со спины. Сердце благородной остановилось.
Ире прошептала молитву Небу и стала осматривать раны на теле животного.
Если те, кто ранил оленицу недалеко и идут по кровавому следу, для Ире и оборотня встреча с охотниками (будь то звери или люди) может оказаться небезопасной.

+1

22

Девочка справилась. Молодец. Олениха не волк, после таких ран не оправится. Остановить одной стрелой, без сожалений всадить кинжал в сердце. Достойно.
Подошёл. Осмотрел раны. Если это охотники или хищники - они могли идти по кровавому следу. Люди не чтут территорий и владений, они убивают где захотят и как захотят. Но нет. Это были не люди.
Рваная рана. Я видел сотни, если не тысячи таких. А ранил так сам ещё чаще. Клыки. Укус и след когтей. Укусили за шею, но попали плохо. След когтей на ребрах. Слишком далеко для волка, слишком слабо для медведя. Лунные.
Молодая самка смогла убежать. Скорее всего, тренировался молодняк. Слишком уж нелепо. Ухвачено за шею, но шея не перекушена. Плохая работа. Я позволял себе такое только в самой ранней юности. Рана успела запечься, её упустили достаточно давно. Здесь граница владений, лунные не будут гнать до самых границ. Мы всегда гоним к лупанарию. Нашему священному месту, вокруг которого живёт стая. Не почувствовать и не добить зверя - позор даже для тех, кто не охотится. Каждая самка, даже с маленькими детенышами, каждый матерый самец должны это уметь. Иначе - смерть. Мы не держим больных и слабых в стае.
Девочка подошла и стала осматривать рану. Видно, никогда не видела ничего подобного. Любопытство во взгляде и страх в крови.
- Лунные. Волки - оборотни.  Они упустили дичь, мы  гоним их только к нашему поселению. Здесь - граница. К тому же, присмотрись - свежая кровь более ... - Я запнулся. Вкусная? Пахнет ярче? Живее и сильнее?  - красная.
Рисковать всё равно не стал - лучше не задерживаться здесь надолго.
- Ирен, пожалуйста, не смотри. - Я не стал проверять, отвернулась она или нет. Если интересно - пусть смотрит. Пусть узнает, что в человеческом обличии я не меньше зверь, чем покрытый шерстью.
Я коротким ударом перерезал шею. Ещё свежая, тёплая кровь хлынула из раны. Припал к ней и выпил крови. Она давала много сил, мне сейчас это было важно. Пил, пока она не остановилась. Жадно, с наслаждением. Вырезал сердце. Тоже съел сразу, пока ещё горячее. Одно из первых лакомств для зверя. Напрасно люди брезгуют, считают дикостью. Нет ничего лучше, чем напиться свежей крови после хорошей охоты. Обычно звери ещё и метят территорию, на которой поймали зверя, но сейчас этого делать явно не нужно. Я пока слишком слаб, чтобы считать хоть какую-то территорию своей. Шкуру бы сберечь.
Вытер кровь с лица тканью рукава.
- Можешь поворачиваться. - Я начал разделывать тушу. Несложно догадаться, чем я тут занимался. Свежая рана на шее и разрез на месте сердца. Вопрос в том, станет ли она истерично визжать, как Ксана, когда я впервые при ней съел сырое мясо. Что-то мне подсказывало, что не будет. Но кто знает, я тоже могу ошибаться. Пусть и расплачиваюсь за них жестоко и беспощадно. За каждый неверный шаг, за каждое лишнее слово. За доверие и недоверие.
Самое вкусное из внутренностей сложил в мешки, отрезал задние ноги, связал между собой и перекинул через плечо, готовясь нести.
- Здесь были лунные. Они нападут только если пересечь границу их владений. Мы идем по границе. Скоро должна быть полянка удобнее, там устроим привал и поедим. - Я выломал оленихе ребра. На них удобно готовить мясо. Пусть зверь не был слишком упитанным, но нам надолго хватит. Взвесил в руке. Подумал и протянул девочке.
- Здесь совсем недалеко. Если станет тяжело - отдай мне. - Я вряд ли смог бы далеко нести всю тушу, да и не нужна она нам. В лесу много хищников, ещё больше падальщиков. Охочие до мяса всегда найдутся.
После перекуса идти стало легче, но я уже жалел, что приманил такого большого зверя. Я привык охотиться стаей, там голодных было куда больше, чем двое, маленькой дичи не хватило бы. К тому же, голод снова напоминал о себе. Пусть он и не доходил до крайностей, но заметно покусывал за бока. Конечно, до состояния "съел бы целого мастодонта не прожевывая" я не дошёл, но одного кролика мне явно было бы за целый день мало. Кабанов я вблизи не чувствовал, а олениха подвернулась как раз вовремя и далась легко. По кролику не так легко попасть, кабана не так легко убить. Впереди должна быть поляна, я это знал. Просто чувствовал, хоть и не был здесь раньше ни разу. Может, потому, что я знаю любой лес, а может потому, что владею его магией. Я не сильно задумывался над этим. Просто шёл и просто знал, что впереди поляна.
Не прошёл и сотни шагов, как деревья расступились и впереди оказалась поляна. Я положил груз в центре и обошел деревья по кругу, принюхиваясь. Как и предполагал, спорная территория. Наверняка лунные уже не первую луну спорят за то, чья это поляна. А может, она им просто не нужна. Здесь было средоточие силы. Прекрасное место. Вырасти в центре дерево и роди оно нимфу - получился бы хороший лупанарий. А пока - просто прекрасное место, чтобы восстановить силы и отдохнуть.
Пока я не мог вести девочку по чужой территории, хотя когда-то мне было глубоко всё равно, чьи это владения. Пока не вредил им - боялись и не трогали. Конечно, лучше не охотиться на чужой территории, но пройти можно было спокойно. Лунные уважают силу. Так было и так будет. Сейчас же я шёл по границе чужих владений и боялся сделать шаг в сторону.
- Прошу тебя, не подходи к деревьям ближе, чем на шаг. Думаю, на сегодня мы остановимся здесь. Пусть солнце ещё не село, но завтрашний переход будет длинным. Нам обоим нужен отдых. - Не знаю, чувствует девочка силу этого места или нет, но я просто надеялся, что она послушает меня. Тот, кто вырос в лесу не может ошибаться, когда говорит, что остановиться надо здесь. Не дожидаясь ответа, я отправился собирать топливо для костра. Если найдут мои следы - скорее всего не нападут. Пропустят. Но если найдут следы девочки на своей территории - беды не оберешься. Здесь не любят людей, считают всех их охотниками. Пусть так и есть, но нам сейчас это не на руку. Конечно, следы сапог насторожат зверей, но запах зверя не скрыть от чуткого носа хищника.
Я принёс достаточно дров, чтобы хватило на остаток дня и ночь. В основном сухие ветки, они должны хорошо гореть. Приволок лапник, чтобы спать на нём. Жестко и неудобно, но теплее, чем на земле.

+1

23

Ирен дотошно осмотрела раны и, выслушав оборотня, удивилась, испугалась и следом успокоилась и кивнула. Ирен Герра верила зверю, который был хозяином в этом лесу, читал лес, словно раскрытую книгу. Зверь в тайге видел многим больше человека.
Следом наемница пожала плечами в недоумении и отвернулась.
Зачем он попросил ее об этом?
Ен слышала, как жадно пил другой рядом, слышала, как с хлюпом разрывались жилки мяса, как жевали челюсти.
Герра недоумевала: почему оборотень попросил отвернуться? Не хотел, чтобы смотрела? Не хотел, чтобы видела? Стеснение? Разве диким ведомо стеснение? Разве можно стесняться самого себя? А если нет, что тогда?
Забота об Ирен Герра. Понимание пришло не сразу. Герра не умела принимать заботу, Герра ершилась и противилась, Герра считала низким и недостойным показывать свою слабость другим, и сегодня Герра отмахивалась от очевидного: другой заботился. Утро было добрым именно потому, что руки другого ночью смочили пылающий лоб холодной водой, потому что дух Ирен Герра страдал не один, рядом был кто-то, и этот кто-то заботился. Ночи платы — ночи, когда Ирен совсем не принадлежит сама себе, когда она слаба и уязвима. Быть с нею в ночь платы, поддержать Ирен в такую ночь — все одно что прикрыть спину в бою. А теперь оборотень попросил женщину отвернуться, чтобы не смущать ту собственной дикостью.
Оборотень не знал, что Ирен Герра умела сама убить и освежевать зверя. Оборотень не знал, что Ирен Герра, привыкшая к кочевой жизни, могла обходиться без пищи до двух недель, знала как заточить нож, просушить сапоги солью, умела путать следы, расставлять силки и ловушки. Наемница Ирен Герра за свою жизнь выучилась многому, тысяче полезных мелочей. Оборотень не знал об Ирен Герра ничего. И он заботился о ней, как о маленькой.
А больше всего — до широко раскрытых от удивления глаз, до бледного лица — Герру потрясло то, что забота другого ей нравилась. Оборотень не выставлял заботу напоказ, они оба утром сделали вид, что ночью ничего, кроме убийства тех пятерых, не произошло. Ирен принимала такую неочевидную, необременяющую и от такого самую честную заботу легко. Легко было принять. Так естественно. Так просто! Как шаг, как взгляд, как пируэт в танце, как тень. Как когда-то с отцом, как когда-то с мужем, как всегда с братом.

Прозрение так похоже на предчувствие беды за миг до ее наступления.

Ирен Герра обернулась еще до того, как оборотень позволил. Глядя ровно и бесстрашно, без смущения и брезгливости, спокойно глядя на то, как другой ест сырое мясо, запивая кровью, Ирен Герра как бы без слов говорила "я вижу тебя, другой, и я принимаю тебя таким, какой ты есть".
— Меня не пугает твоя дикая природа, а замалчивание — плохой способ устанавливать дружеские отношения. — с этими словами Ирен выломала небольшое ребро, присолила сырое мясо (щепоть соли Ирен носила в кармане) и объела то с кости, время от времени улыбаясь оборотню смеющейся и задорной улыбкой.
Ирен Герра не ела разве что только человечину.
— Как видишь, я тоже иногда ем сырое мясо.
Так ли уж этот оборотень отличается от человека, если он умеет заботиться?

Потом Ирен закатала рукава и помогла свежевать оленицу, ловко орудуя ножом. Соскоблив и смыв красную кровь в рук, и обмотав мясо тряпицей, Ире убрала то в сумку. Об "отдашь мне" не могло быть и речи, выносливости наемнице хватило бы на двоих.
Жаль было оставлять тушу, но ничего не поделаешь: оленица — слишком большой зверь для двоих, впрочем, в лесу всегда найдутся охочие до мяса, даже если то пропадет.
Они прошли еще немного на восток. Несмотря на то, что пройти могли больше, Ирен легко согласилась на привал.
Когда оборотень вернулся с лапником, Ирен уже развела костер и готовила ужин.
— Тебе удобнее в теле человека? — спросила женщина.
Ирен подумалось, что раз они в лесу, волк мог бы стать волком, быть волком. А может истинная природа оборотня человеческая? Быть может, он всего лишь хочет свободно разговаривать со спутницей, и это заставляет его быть не совсем самим собой? Ирен хотелось знать об оборотне все, но девушка немного смущалась спросить. Оборотень пугал Ирен собой, он пугал ее так, как пугает любого неведомое. И ровно настолько же — завораживал. Даже в теле человека в чертах и походке оборотня читалось что-то звериное, нечто сильное, неведомое, недоступное обычному человеку для понимания. Ире подглядывала за другим то и дело, любовалась, всматривалась, прислушивалась и принюхивалась.
Неведомого другого так отчаянно хотелось узнать!
Хоть и вжиться в чужую шкуру с помощью слов не выйдет, понять истинно не получится никогда.
Еще один вопрос попросился на язык:
— А превращаться больно?
А следом второй:
— И тот ошейник, это не совсем простой ошейник, да?
И сразу третий:
— А вас много? Вас — оборотней, лунных?
Ирен много путешествовала, немалую часть дорог составляли лазанья по лесам, но с оборотнями наемница не встречалась никогда прежде. Для Ирен Герра оборотни были такими же мифическими существами, как мастодонты.
А тот, кто шел теперь рядом, был настоящим, живым: дышал, говорил, смотрел, молил о жизни, но сам вселял в наемницу жизнь: пробуждал любопытство, жажду, интерес.

Так сходятся руки.
Сначала одна боится другую, принюхивается, привыкает,
Внимательно всматривается, запоминает
И медленно тянется... Тронуть.

И когда настигает,
Отшатывается, потому что беда,
Потому что не было так никогда —
Прикосновенье пронзает,
Прикосновение бьет наотмашь,
Сразу под дых, точно и верно.
И рука в страхе прячется,
Страшась этого огромного,
Вдруг разбившегося синего неба.


И руки в разлуке. И руки стонут.
Руки выламываются, руки ищут.
А себя нет. Руки вздыхают.
Мир изменился, постарел на тысячу лет,
Солнце — вспять.
Только ветер свищет.
И не выходит летать.

И где-то внутри под пальцами образуется смелость,
Дикость, бесстрашие — идти напрямую,
И одна рука говорит тогда: " я разболелась"
А другая кричит: "я тоскую".

И вот тогда, когда пальцы все-таки переплетаются между собой,
Выдержав натиск тысячи волн, жар и лавину,
Когда увязнут руки друг в друге, сначала наполовину,
Потом по запястье, потом по локоть,
Потом до сердца...
Выходит согреться.

Отредактировано Ночь (03-12-2016 21:22:55)

+1

24

Девочка с каждым мигом нравилась мне всё больше. Что-то дикое, близкое мне, чувствовалось в лесу куда сильнее, чем в городе. Она не испугалась крови. Не испугалось, что я ем сырое мясо. Девочка подражала мне.
- Я слишком долго был зверем на привязи, которого нужно бояться и над которым можно насмехаться, чтобы сейчас не скрывать сущности. Подожди немного, и если останусь жив, ты сможешь смотреть на дикость сколько захочешь. - Я попытался улыбнуться, но скулы не особо слушались. Слишком долго они не принимали такое странное для волка положение.
Я не хотел обижать Ирен, не хотел пугать. Пока мне сложно понять, что пугает её, а что интересует.
А вот девочка улыбалась. Так искренне и мило. Улыбалась мне, дикому зверю, у которого кровь на губах не обсохла.
Когда я подходил с еловыми ветками, меня удивил запах. Запах жареного.
Подумав сначала про палёную кожу и про врагов, я ускорил шаг. Звуков врагов не было, да и чужого запаха тоже.
Глупая подозрительность. Девочка всего лишь жарила мясо. Я мысленно начал ругать себя за подозрительность, но осекся - подозрительность не бывает лишней.
- Тебе удобнее в теле человека? - Спросила девочка.
- Я не могу превращаться слишком часто. Но мне удобно в обоих обличиях, оба тела - мои, я хорошо приспособился к ним за то время, что жил свободно. Если не буду становиться человеком - одичаю. Не становиться зверем в полнолуние я не могу, так что скоро всё равно приму вторую форму. Но если тебе удобнее общаться с волком - скажи, с утра прошло достаточно времени. - Я уложил лапник вокруг костра, снова ненадолго ушел в лес. Вернулся с травами, которые улучшат вкус. Я знал их вид, да и определял по запаху. Пусть нос в человеческом обличии не так хорош, как в зверином, но лучше человеческого. Принёс и начал втирать в мясо.
- Если тебе что-то интересно, спрашивай. Звери не признают стеснения и смущения. Я расскажу всё, что тебе интересно. Лунные не любят ложь. - Я сказал это не потому, что хотел поговорить. Конечно, разговоры у костра с жареным мясом в руках - это прекрасно, но я не знал, что говорить. Ксана считала меня врагом, пусть и не показывала этого. Она без стеснений задавала любые, даже самые глупые вопросы. И я отвечал. Если ответ не устраивал хозяйку - меня ждало наказание. Сейчас же я сам хотел рассказать. Что угодно, ведь люди очень мало знают о лунных. Девочка явно владеет магией, но слишком слабой. Я могу рассказать и показать, как правильнее, как нужно. Пусть за вечер много знаний не передашь, но хоть что-то. Да и неизвестно, сколько таких вечеров нам предстоит провести.
Я подумал, к чему был вопрос о превращении. Озвучил предположение.
- Если ты боишься морозов ночью и хочешь, чтобы я в образе волка согрел тебя - скажи, мне не сложно. Хотя мы горячее людей в обоих обличиях. - Я сказал спокойно, будто такое соседство меня совсем не волновало. Да, мысль о том, чтобы лежать рядом в человеческих обличиях и греть девочку своим телом и показалась мне довольно волнующей, но я быстро загнал её в самый уголок сознания. Нет, этого не будет. Если она скажет, что хочет телесных отношений, я удивлюсь и всё обдумаю. Не раньше. Сейчас я предлагал только тепло своей шкуры и ничего больше.
- Пока я останусь человеком, но если потребуется - стану зверем. На первых порах превращаться больно, но я уже четыре столетия оборотень. За это время научился контролировать обе сущности так же хорошо, как люди одну. Это не столько больно, сколько тяжело контролировать на первых порах. Был человеком - стал зверем. И ничего не сделаешь, луна взошла. Зверь подвластен инстинктам, не разуму. Может случайно убить свою семью. Рожденные лунные учатся этому с детства, но если существо когда-то было человеком, а стало лунным, то ему нужен наставник. Лучше сильный лунный. Иначе быть беде.
Ошейник - действительно вещь не простая. Мало того, что он из серебра, которое жжет нашу кожу огнём, так ещё и в нём сила. Она причиняла невыносимую боль при использовании любой магии, даже самой слабой. Я больше не хочу ничего о нём слышать, но если эта вещь может принести тебе пользу - возьми и используй так, как посчитаешь нужным. Насколько я знаю, серебро ценится у людей.
- Я перевернул мясо на вертеле, глотая слюни. Ещё немного подождать и сочное мясо можно будет есть. Да, я могу есть и сырое мясо, но жареное всё равно вкуснее. Да и наелся я в плену сырого мяса.
- Не скажу, что очень много, но есть. Мы можем быть не только волками. Почти любой зверь, который больше собратьев, может хранить в себе другое тело. Есть лунные-барсы, медведи. Говорят, даже стадо оленей-перевертышей где-то в лунной пади обитает. У нас достаточно большие территории, поэтому кажется, что нас мало. Да и если человек уважает лес, мы не нападаем. Не покажемся. Тебя хоть раз преследовало чувство, что за тобой следят? Где-то в лесу, где негде спрятаться и никого не видно? Если да, то скорее всего тебя провожал оборотень вдоль своих владений. - Я замолчал. Через некоторое время снял мясо с огня. Разрезал ножом. Готово.
Отдал лучшую часть девочке. Заслужила. Впился зубами в свою половину, стараясь есть медленнее, по-человечески. Зверь бунтовал, он ещё не наелся. Сейчас мне нельзя много есть, я слишком долго голодал. Слышал, что от этого даже умирают.
Обглодал ребро. Жаль, человеческие зубы не разгрызают кость. Через день будет полнолуние, тогда и превращусь. Тогда и съем кость, которую сейчас убрал в заплечную сумку.
Снова вытер лицо уже окровавленной тканью рукава. На этот раз от жира, который остался на губах после мяса.
- Пока есть время, я могу чему-то научить тебя. Если пожелаешь, конечно. Я сейчас не могу многого, что умел раньше, но показать самые основы способен. Если очень хочешь - могу показать ритуал жертвоприношения. Самый простой. Тот, что использовал в доме на крысе. Я скажу тебе, что делать, и мы оба получим сколько-то магических сил на какое-то время. Откат после ритуалов небольшой, я возьму его на себя. Получив силы, мы сможем посмотреть на более сильные заклинания. - Пошевелил угли, подкинул дров. Костер должен гореть всю ночь, иначе под утро девочке будет холодно.

0

25

Ирен закусила губу, понимая, что сказала глупость. Все равно, что спросить у бабочки, нравилось ли той больше в теле гусеницы. Оба тела принадлежат оборотню. Конечно. Ире могла бы понять сама, если бы понимала хоть что-нибудь, но другой казался совсем неведомым.
— Мне удобно так, как удобно тебе самому.
Предложение согревать ночью Ен пропустила мимо ушей, Ире даже не прочитала в нем двусмысленности, не заметила, ведь та действительно, если и была, то разве что самую малость. Рен был слишком любопытен другой, Ен не видела ничего эдакого в том, чтобы спать в обнимку с существом, которое спасло жизнь, будь то человеческим мужчиной или волком, и Ен предпочитала решать вопросы по мере поступления, никогда не загадывая заранее: придет ночь — тогда и наступит время думать, как укладываться спать.
Ирен внимательно слушала оборотня и не перебивала, не водилось за Геррой такой привычки.
Хоть рот, конечно, сам собой распахивался от удивления. Сначала при упоминании о возрасте.
Вот почему Ире ощущает себя маленькой рядом — существо, прожившее четыре сотни лет, видевшее мир разным, знавшее многих существ. Каково ему, бессмертному? Ире не могла взять в толк, не могла мыслить такими категориями времени, как столетия, не умела даже представить.
Ирен была даже не удивлена — весть оказалась ошеломительной, буквально оглушающей.
После оборотень стал рассказывать об ошейнике (хомут теперь лежал в сумках Ирен, Герра забрала его с собой, не зная, как намерен с ним поступить оборотень), и Ире невольно сжала кулаки от злости. Ен чувствовала ту бездну боли, которая скрывается за скупыми словами о магической вещице.
Ирен ненавидела таких, как те, кто держал оборотня на поводке. Ирен не нужно было объяснять, зачем они поступили так, Ирен сталкивалась с такими сама. Их всех отличало одно — твари не умели любить, не умели уважать, не понимали, твари были больны. Отец говорил, что твари — сыны войны. Ирен была согласна в этом с отцом.
И все-таки Ирен была такой сама когда-то. Она отважилась жонглировать даже чужой жизнью, ради забавы, думая, что это поможет унять боль, законопатит дыру в раненом сердце. Не помогло. Тот год сейчас хотелось забыть, но правда в том, что это был ее год, год ее жизни, тварью была та Ирен Герра и частью себя тварью была эта Ирен.
Ире глубоко вдохнула, принимая собственное прошлое, свой путь и путь существа рядом.
Протянула руку, коснулась запястья, вложила ладонь другого в свою.
— Мне жаль, что тебе пришлось испытать это, но боль тоже многому учит. Ты умираешь от желания отомстить сейчас, да?
Месть не насыщает — это Ирен Герра знала точно, но даже согласись другой, Ире не стала бы уговаривать отказаться от затеи, Ирен не вправе влиять на чужие выборы.

Наемница отпустила руку другого, с благодарственным кивком приняла из рук оборотня мясо, залезла на ворох валежника, вытянув перед собой ноги и принялась за ужин. В отличие от спутника, Ирен вытирала рот тыльной стороной ладони, заботясь об аккуратности меньше, чем оборотень. Пожалуй, в этот момент она больше напоминала дикого зверя, чем волк-человек рядом. Дымное, пряное, восхитительно вкусное мясо — Ирен Герра, казалось, забыла о том, что она не одна.
— Знаешь, меня учил магии мой отец. Обычный человек, как и я сама. Он научил меня уважительно относиться к силе, не брать больше, чем нужно, не прибегать к магии тогда, когда не нуждаешься в ней. Поэтому не сегодня, оборотень. Сегодня восхитительный теплый ветер дует нам с гор, земля благословенно и смиренно дышит, а листва тихо напевает нам песню, сегодня Небо подарило нам вкусный ужин, сегодня мы все еще живы, хоть оба могли умереть вчера, давай просто побудем благодарными и счастливыми, побудем детьми, которым нет дел до того, чтобы учиться. Хочу ли я уметь колдовать лучше? Возможно. Хочу ли я больше сил? Могущество понравится любому, но не мне, я не хочу повелевать кем-то, не хочу повелевать миром, мне достаточно того, что у меня есть. Интересно ли мне то, что ты знаешь? Конечно, и не только магия. Ты необъятен для меня, велик и неясен, но сегодня, сегодня мы просто проживем этот вечер.
На самом деле Ирен Герра не хотела жертвы. Ночь была научена платить за колдовство своей кровью.  Плата за колдовство жертвой — такое казалось кощунством, как принести жертву священному красному мастодонту, кощунственно.

Плата не всегда абсолютно соразмерна волшбе. Иногда мироздание чуть ошибается. Иногда платить приходится не только кровью. А порой можно заплатить кровью, но не своей.
Ирен Герра не имела представлений о магии до десяти лет. В очередное, ничем не примечательное утро, вертлявую девчонку подозвал к себе отец. Герра никогда не забудет тот день и отца, который как будто враз разучился улыбаться.
Он рассказал о том, что сказки умеют оживать. Он рассказал и о том, какими разными бывают сказки. Отец говорил о чудесах и о чудовищах. Отец же рассказал маленькой Иренке о плате.
И показал.
— Можно я заплачу твоей кровью? Ты не будешь против?
— Нет.
Как она могла быть против? Как она могла отказать отцу хоть в чем-нибудь?
— Будет больно.
Ирен кивнула.
— Будет очень больно.
Ирен снова кивнула.
— Ты согласна заплатить?
— Да.
Обычно поощряющий в дочери упрямство, отец Ирен в тот раз даже не улыбнулся. Тотально серьезный отец.
И она заплатила кровью, заплатила отсрочено. Пол дня вне себя от радости Ирен бегала по двору с красным щенком, созданным из ее крови и согласным на все, ради хозяйки, а к вечеру горячечный бред свалил девочку на семь дней.
Было больно.
Плату Ирен запомнила навсегда.

Ире бросила кости в костер, вытерла руки о тряпку, а потом плеснула себе и другому на руки воды из бурдюка. Вымыв руки, Ирен напилась воды и легла на лапник на спину, вглядываясь в Небо. Наступал вечер.
— Отец рассказывал мне много сказок в детстве. Только когда я выросла, я поняла, что его истории никогда не были сказками. Из историй об оборотнях не больше всего запомнился рассказ о буром медведе, который вошел в село и рычал под окнами повитухи. Повитуха была мудрой и не испугалась, а вышла к медведю. У того оборотня рожала супруга-медведица, он просил о помощи, но не мог обернуться человеком, столько было в нем страха, отчаяния и волнения за свою семью. Повитуха, ушедшая в лес с медведем, вернулась через три дня сама, притащив с собой медвежонка — так медведь отблагодарил человеческую женщину, пришедшую к нему на помощь, подарив той одного из своих сыновей.
Ире перевернулась на бок, чтобы видеть оборотня.
— Что делает тебя счастливым, оборотень? — вдруг спросила Ирен.

Отредактировано Ночь (04-12-2016 07:48:00)

+1

26

Девочка опечалилась. Будто вспоминала сейчас что-то своё, печальное и грустное. Это злило её, но высказаться девочка не пожелала. Что же, пусть так и будет. Я не спрошу, пока не наступит время. Она спросила про месть. Я задумался, но лишь на миг.
- Нет, я не хочу мести. Человек уже получил своё - его чудесная и непорочная дочь носит под сердцем моего волчонка. Она сама выбрала этот путь, на то не было моей воли. Это наказание хуже смерти. Но есть другая месть, которую я свершу. Пока у меня недостаточно сил на это, но я не забуду. - Я поднял глаза на Ирен, поймал её взгляд. Сказал спокойно и уверено, ибо не сомневался. - Я отомщу за тебя, Ирен Герра. Ты больше не будешь бояться. - Я не понял и половины из её речи, что последовала следом. Как связан ветер и магия? Ветер это запах. Запах скрывающий или запах ведущий. Земля не дышит, а листья вовсе не поёт. Она скорее рассказывает историю. Если прислушаться внимательнее, я даже смогу понять, что именно говорили листья. Но зачем?
К тому же, если учиться только в бою - недолго и умереть. Сила внутри нас, и мы должны уметь ею пользоваться. Девочка не понимала меня так же, как не понимал её я.
- Кем был твой отец, Ирен? Мудрецом? Оракулом при священном красном мастодонте? Он говорил непонятные мне вещи. Если хочешь знать, о чем именно говорит листва, я могу рассказать. - Кажется, и с этим не угадал.
Вымыв руки и напившись воды, я улегся на лапник. Солнце начинало садиться, вечерело. Историю про оборотня-медведя я внимательно выслушал и проникся его чувствами. Косматому повезло, что нашлась действительно мудрая женщина. Часто лунных убивают просто из-за страха к нашему народу, не ведая, несём мы зло или радость.
- Люди - странный народ. Они рисуют то, чего не видели и поют то, чего не слышали. Слагают легенды о том, чего не знают. Есть даже обо мне легенда. Только я не знаю её, слышал только несколько раз. Было время, когда моя стая внушала ужас многим людям. Но в детстве мне рассказывали другие истории. Про охотников, что подстерегают тут и там, про драконов, что сидят над своим сокровищем. Но чаще рассказывали об охоте, охоте и ещё раз охоте. О битвах. Редко - о травах, что могут залечить раны.
-Девочка повернулась и посмотрела на меня. Спросила.
- Счастливым? Как это? - Я слышал это слово у людей, но значение так и не понял. Лунные чаще общаются мысленно в образе зверя, чем разговаривают на общем языке. Мне приходилось притворяться охотником и травить байки о своих заслугах, но там не упоминалось это слово. Оно было каким-то странным, необычным.
- Расскажи мне, что значит это слово? -  Я задумался о том, что это может значить. Счастье. Оно не похоже на остальные. И вроде многие люди о нём мечтают, ищут. И вроде даже для каждого оно своё. Не знаю. В нашем языке не было ничего подобного.

+1

27

— Мой отец был сыном и братом, отцом и мужем, воином и кузнецом, но всего вернее — человеком. Знаешь, каково быть человеком? Это значит укрыть девочку, которая просит помощи.
Ирен ответила гордо, Герра восхищалась своим отцом. А после слов Ирен улыбнулась, она ведь имела ввиду не только отца, но и оборотня рядом.
Зверь рычал и ярился, нет, не на Ирен Герра, зверь просыпался, показывал характер, открывал свою истинную природу, порывистую, лютую, стремительную. Щенок, которому накануне было достаточно коврика для ног у двери оборачивался тем, кто он есть на самом деле.
— Она умрет? Она не сможет выносить и родить дитя оборотня? Или ты думаешь, что твой сын убьет ее, не умея контролировать себя, да?
Ирен Герра тоже оборачивалась собой, не боясь больше задавать вопросы.
Ире вернулась к себе.
С сильным другим рядом очень легко быть сильной.
— С чего ты взял, что я боюсь? За мной охотятся, да, но я не боюсь этих охотников. Сначала я должна найти девушку, я дала слово, а после  — сделаю то, что не сделала восемь лет назад.
Ире села, скрестив ноги, чтобы было удобнее разговаривать, жестом приглашая другого сесть также напротив.
— Я была очень юна и глупа, выполнила свой первый контракт и очень громко хвасталась этим в таверне, выискивая новую работенку, погорячее и поинтереснее, — Ирен хохотнула, она смеялась над той собой, — Это сейчас люди сами находят наемницу Ночь, а тогда... Тогда все казались мне прекрасными, выросшая внутри доброты и любви своей семьи, я не видела темного в людях. Отец тысячу раз говорил о предусмотрительности, осторожности, мнительности... В тот вечер я позабыла обо всем, я казалась себе всемогущей! Меня опоили сонным зельем, а очнулась я, связанная и безоружная, в трюме корабля. И в первом же порту меня продали в рабство. Впрочем, хвала Небесам, мне повезло с хозяином, тот человек не принуждал меня ни к чему и очень скоро отпустил. Потом я разыскала своих похитителей, вернула себе родовой меч и отрубила пальцы тому, кто посмел присвоить меч Герра. Мне нужно было убить его, но я пощадила. Теперь он не успокоится до тех пор, пока не отомстит за унижение. Я растоптала его самолюбие. И мне не нужна помощь в том, чтобы исправлять свои прошлые ошибки, оборотень. Я и ошибкой-то это назвать не могу, высшая степень владения любым оружием — умение отказаться от оружия, высшая степень владения мечом — умение оставить меч. Между умением убивать и убийством большая разница, истинный воин — тот, кто эту разницу понимает.
А потом Ире смутилась и.
— Что значит? Ты не знаешь, что такое счастье? Разве ты никогда не чувствовал себя счастливым?
Ире нахмурилась и вместе с тем задумалась.
— Я думаю, что каждому свое, но могу рассказать, что делает счастливой меня.
Ире убрала ноги с лапника и сняла сапоги, встала босыми ногами на траву.
— Я люблю ходить босиком, люблю пачкаться, люблю трогать все подряд и даже иногда пробовать на зуб, — Ире засмеялась, — Люблю прыгать, — Ире скакнула на одной ножке, — Кружиться округ себя.
Кружиться Ире не стала, вместо этого наемница снова села.
— Я люблю смотреть на пламя, на красные раскаленные угли или на воду, видеть звездное небо, глубоко дышать, примерять шляпки и перчатки, люблю гремящие браслеты и горячие отвары, люблю грозу и дождь, радугу и солнце, люблю красивых людей, люблю видеть людей счастливыми, я люблю горячий чай, не спать по ночам, я люблю быстро бежать, люблю тренироваться с мечом, люблю сражения насмерть и побеждать, я люблю танцевать и люблю танцевать под дождем, люблю море и когда на море шторм... Я могу перечислять до бесконечности, очень многое делает меня счастливой. Меня делает счастливой мой брат, тем, что он есть и жив и каждым своим письмом, некоторые люди, которых я встречаю, выполненные контракты.
Ирен глубоко вдохнула и выдохнула. Жаркая речь просила себе паузы.
— Думаю, счастье означает удовольствие и радость, полное, высшее удовлетворение. Счастье — это вкусно.
Ирен склонила голову на бок и хитро прищурилась:
— Это поразительно бесстыдно за четыре сотни лет не узнать, что такое счастье! Это даже  вопиющий случай, я тебе скажу! — Герра засмеялась и вздернула указательный палец вверх, чтобы придать своим словам более театральный и комичный эффект, — Если не можешь рассказать о счастье, расскажи о том, что тебе нравится, что ты любишь, что приносит тебе удовлетворение и спокойствие?
Ирен было очень легко рядом с оборотнем. И говорить тоже было легко. Ирен Герра жалела только о том, что существо рядом с нею не называет своего имени. Безымянный — это всегда потерянный. Ен, конечно, не собиралась выпытывать, но обращаться по имени хотелось, очень.

Отредактировано Ночь (04-12-2016 19:50:55)

+1

28

Девочка восхищалась отцом. Оно и понятно, я тоже восхищался. Пока не победил его в бою. Пока не убил. В тот миг я стал самым сильным в стае и мне стало некем восхищаться. Но мой отец был другим. Хищником, волком. Жестоким и беспощадным, хоть и мудрым.
Ирен задала вопросы. Я рассмеялся. Глупая девочка. Неужели она это серьёзно? Правда? Решил ответить.
- Нет, если родильная горячка не убьет - то ничего плохого не случится. Думаю, её отец найдет хорошую повивальную бабку. Маленький щенок тоже не сможет убить эту женщину. Месть не в смерти. Честь её теперь поругана, мало кто возьмет замуж женщину с ребенком-оборотнем. Пусть я был далеко не первым мужчиной в её жизни, но многие считали её святой невинностью. В первую очередь - отец. Теперь он убедился, что напрасно считал свою дочь святой. Мне этого достаточно. - Я пожал плечами. Надеюсь, что когда снова стану собой, найду этого волчонка и воспитаю так, как посчитаю нужным. Без Ксаны.
Ирен храбрилась. Да, она не боялась именно этих людей, но девочка боялась смерти, что носили эти существа на остриях своих мечей. Она рассказала мне о своей юности. Хоть я и не понимал хвастовства, но знал, что людям оно свойственно. Это всё равно, что будучи омегой, кричать, что сильнее альфы. Знать своё место, но говорить о другом.
- Я не сказал, что убью их всех. Кандалами за рабство, преследованием за преследование. Не больше. И да, сначала мы найдем ту женщину. - Я не очень понимал её рассуждения об этом самом счастье. Но посмотрев в горящие глаза, понял.
Вкусное счастье. Интересно.
- Возвращаться к стае с победой. Бежать быстрее ветра. Выть на луну, когда она полная. Убивать дичь, которую давно гнали. - Обнимать тебя, и чувствовать, что ты прижимаешься ко мне. Конечно, я не сказал подобного в слух. Но в тот момент, когда девочка доверилась мне, я чувствовал то же самое. Счастье? Откуда мне знать. Сам не понимаю, почему, но мне это нравилось.
Я вдруг представил, как мы резвимся на поляне. Я  в теле волка и эта девочка. Я шутливо прикусываю её за руку и отскакиваю, она со смехом бежит следом. Ношусь кругами, не подходя ближе и не отходя далеко. Иногда позволяю дотронуться до шерсти, но слишком быстро, чтобы поймать.
Девочка сделала вид, что огорчилась. Я подошел и ткнулся мордой ей в руку. Она погладила меня и залезла на спину.
Мне совсем не тяжело, я бегу по лесу, едва ступая. Ветер подгоняет меня в спину, полная луна серебрит шкуру. Девочка кричит от восторга, да и я, кажется, очень доволен.
Что со мной? Что за дикие фантазии? Я что, маленький щенок, у которого ещё зубки не сменились? Это какое-то наваждение, бред. Я потряс головой, прогоняя крамольные мысли.
Кажется, когда-то видел, как псы так ведут себя с людьми. Приносят палки, что кинули люди. Я этого совершенно не понимаю, но если ей это понравится  - готов попробовать. Чувствую, если так пойдет и дальше, эта девочка сможет сесть на мою шею и не слезать. Плохо дело.
Взамен этих фантазий пришли другие. В них мы с девочкой валяемся в глубоком снегу. Она согревает снег тёплыми ладонями, комкает и кидает в меня. Я уворачиваюсь и пробегаю рядом, поднимая столп снежинок.
Из огня да в полымя! Священный мастодонт, что со мной? Старею? Рановато.
- У меня была не очень радостная жизнь. Надеюсь прожить следующие четыре столетия лучше. - Попытался отшутиться. Не получилось. Я представил Ирен лунной. Блестящая шерсть и глаза. Серая сталь, серая шкура. Красная кровь на губах. Чужая кровь. Тень. Ночь. Та же дикость, что иногда появлялась в её поведении, характере. Та дикость, что дико нравилась мне.
- Ты когда-нибудь думала о том, чтобы жить вечно, Ирен? - Спросил я. Что-то дернуло за язык, но мне был важен ответ. Если девочка захочет, я поделюсь своим даром с ней. Пусть только скажет об этом. Или не оставит другого выбора. Если будет выбор, либо отпустить девочку за реку бытия, либо поделиться даром, пусть даже против её воли - я не задумываясь поделюсь своей кровью. Своей силой. Даром.
Но будет ли для девочки это даром? Или обернётся проклятием, как для других людей? Если от этого будет зависеть жизнь, то мне всё равно.
Я буду рядом. Возьму ответственность. Научу. Ты справишься, Ирен Герра. Я верю в это.

+1

29

— Возвращаться к стае с победой. Бежать быстрее ветра. Выть на луну, когда она полная. Убивать дичь, которую давно гнали...
— В теле волка, — закончила Ирен за другого, — Все перечисленное нравится волку, а что любит человек?
Ирен знала, что если он не назовет ничего стоящего, она сейчас же заставит его обернуться. Выходит, волчье тело ближе ему, как будто роднее, раз он вспомнил лишь ощущения зверя. Хоть тут могло быть и другое, возможно человеческое тело истязали, и то забыло все, что любило... Могло быть и какое-нибудь третье, и пятое-десятое, могло быть что угодно, и Ирен не было резона гадать.
А потом Ире осеклась.
Жить вечно!
Она уже знала, о чем говорит оборотень, что имеет в виду на самом деле, хоть Ирен Герра не умела читать мысли, она умела интуитивно чувствовать, умела не смотреть, но видеть, анализировать, понимать, предвосхищать. Он предлагал обратить ее. Вот так просто протягивал на ладошке подарок: вечная жизнь. Ирен Герра разозлилась предложенному подарку. Неужели человек в чем-то недостойнее или хуже оборотня?
— Я знаю свое место, волк. Я — человек.
Как будто стена выросла между двумя, стена формировалась из слишком разной природы существ. Тот, другой, был сильнее, выносливее, опаснее, Ирен Герра уступала ему физически во всем. Слабая она. И этот другой указывал на слабость прямо.
— Небо вылепило меня такой, значит я нужна миру такая. Судьбу не обманешь. От Предназначения не уйдешь. Я научилась ценить то, что у меня есть, и совершать верные выборы.
Стена выросла.
И растаяла. Ире неумолимо влекло к другому, ей нравилось говорить с ним, соглашаться с ним и спорить с ним.
— Почему ты думаешь, что человеку недоступна вечность? Есть другая вечность, не связанная с категорией времени. Мы можем прикасаться к вечности и входить в вечность через любовь, истинную.
Ирен опустила голову.
Она бы могла показать, но кто она для него такая? Человеческая женщина, рядом с которой его заставляет быть долг? Она бы коснулась руки, закрыла глаза, обернулась бы зверем в человеческом теле, выпустила бы на свободу дух, ядро человека, то, что не посадишь на цепь, не замуруешь в стены, не обманешь зельями, сильный дух, дикий, стремительный...
Она бы хотела, но нельзя.
Красная краска залила лицо, Ирен бросило в жар. Ирен Герра подумала о спутнике рядом с собой слишком фривольно, слишком откровенно, слишком... Женщина подумала о мужчине.
— Расскажи подробнее, как работает ошейник, — Ирен попыталась схитрить и перевести разговор в иное, рабочее, русло, хоть голос наемницы чуть подрагивал и хрипел на виражах, — Хочу понять, что выгоднее: оставить себе или продать.

Отредактировано Ночь (04-12-2016 21:07:35)

0

30

- Человек и есть волк, Ирен Герра. - ответил я не задумываясь. Как можно отделить одно тело лунного от другого? Это всё равно, что считать демона демоном, только если у него есть рога и крылья. Что нравится мне в теле человека? Если ей действительно интересно, могу рассказать.
- Мне нравится колдовать. Чувствовать, как магия наполняет кровь. Не столько быть всесильным, но изменять суть. Восстанавливать и убивать одним словом это слишком просто, но мне нравится менять реальность.- Я подобрал с земли небольшой комок грязи, вылепил из него что-то отдаленно напоминающую птицу. Согрел её в ладонях, шепча заклинание и наполняя этот комок грязи своей кровью (пришлось ещё раз раскусить запястье, оно ещё не до конца затянулось после приношения клятвы) и какой-то странной жизнью. Подошел ближе к Ирен и присел на корточки, показал творение своих рук. Птичка кружила над моей рукой. Маленькая, но будто живая. Мне трудно долго держать подобные заклинания, поэтому, сделав с десяток кругов, она направилась к костру. Я не люблю оставлять свою кровь где бы то ни было, поэтому сжег маленького голема. Она вспыхнула огненной птицей в костре, будто сказочный феникс. Вспыхнула и опала, огонь вернул привычные очертания. Я зализал руку, как сделал бы волк. Лечить такие мелочи не считал нужным никогда, не считаю и сейчас. Пусть несколько красных капель и упали на землю, но та приняла их и впитала.
Девочка услышала мои слова про вечность, сказанные шепотом и только для неё. В миг будто ледяная стена встала между нами. Я перестал чувствовать девочку, её состояние.
Я испугался. Испугался, что связь, которая почему-то возникла между нами, оборвалась. Я смотрел ей в глаза и пытался отыскать подсказку, хоть намек. Как вернуть то, что возникло? Как исправить неверные слова? Что я сказал не верно? Разве предложение стать такой, как я, может обидеть? Неужто девочка считает таких как мы проклятыми, как и все люди? Не понимаю.
- Небо вылепило меня такой, значит я нужна миру такая. Судьбу не обманешь. От Предназначения не уйдешь. Я научилась ценить то, что у меня есть, и совершать верные выборы. - Девочка. Я верю в других богов. Небо - это лишь облака, что даруют дождь и синяя днём и тёмная ночью ткань. Оно не лепит никого. Ему вообще всё равно.
- Разве ты знаешь свою судьбу? Предназначение? Неужели люди могут видеть будущее? - Пусть это и прозвучало удивленно и непонимающе, но за словами я прятал страх. Страх потерять то, что только-только приобрёл. И это даже была не жизнь и путь. Это была девочка.
Мне показалось, что её взгляд смягчился. Я снова начал чувствовать её. Мне хотелось подхватить её на руки и крепко прижать к себе, радуясь возвращению и доказывая всем, даже себе, что Ирен моя. Да какая же она моя? Скорее я принадлежу ей. Но это не так важно. Я согласен. Девочка продолжила говорить, но уже спокойнее.
- И почему ты думаешь, что человеку недоступна вечность? Просто это другая вечность, не связанная с категорией времени. Мы можем прикасаться к вечности и входить в вечность через любовь, истинную.
- Любовь? Истинная любовь? Я слышал про это чувство и знаю, что от него какое-то шевеление в желудке и будто трясет, стоит только увидеть другого человека. Вроде так люди создают пары. Вы становитесь бессмертны рядом с человеком, рядом с которым вы чувствуете шевеление в желудке и тряску? - Это было ещё одной странностью людей. Я совершенно не понимал, как так можно. Если что-то шевелится в желудке, значит паразиты завелись, травить их надо. А если при этом ещё и трясет - значит вообще дело плохо. Но как это связано с любовью? Волки образовывали пары так, чтобы щенки получились сильными. Чаще всего альфа выбирал себе самую сильную самку в этом году, от неё рождались щенки. Если двое хотели стать постоянной парой, то они уходили из стаи. Я пренебрег этим обычаем, за что и поплатился. Я разрешил парам остаться в стае. Сам не выбрал никого. Глупец.
Щеки девочки стали красными. Я дотронулся рукой до её щеки, погладил. Такая мягкая. Вроде бы даже не горячая. Странно. Человеческие тела такие хрупкие, но почему сейчас? Разве я где-то навредил? Замерзла? Заболела?
- Ирен, ты в порядке? Я могу тебе помочь? - Я уже начал шептать заклинание лечения, как девочка меня перебила. Она спросила про ошейник, про этот ненавистный серебряный предмет. Мне показалось, что голос девочки дрожал, но пахла она не болью. Ирен пахла соблазном. Может, это всё же холод? Я взял её руки в свои. Вроде не холодные. Я мало знаю о человеческих женщинах, хоть и был знаком с некоторыми из них близко. А с некоторыми слишком близко. Мастодонт побери этих существ! Большинство из них слабые и изнеженные, не способные убить даже крысу. Визжащие при виде мышей. Я презираю таких. Мне казалось, Ирен Герра другая. Дикая. Похожая на нас. Способная убить врага, способная отомстить. Отрезать пальцы, вернуть фамильный меч. Пусть для меня меч - всего лишь острое оружие, люди очень ценят хорошие мечи, часто накладывают на них магию. Для меня лучшим оружием всегда будут клыки. Я зверь. Волк.
- Я не знаю точно всего, что происходило, но раз в пять лун его перезаряжали. Это было несколько дней назад, так что сейчас ошейник должен работать. Чем ближе подходил срок вливать в этот предмет силу, тем слабее он причинял боль. Серебро жжет лунных постоянно, ты видишь ожоги на моей шее, запястьях, лодыжках и спине. Это от серебра. Так же, как только в мою кровь возвращалась сила, ошейник забирал её и возвращал болью. Каждое полнолуние, когда не превращаться для нас смерти подобно, он не давал мне этого делать. Для превращений нужна сила, и не мало. Когда им нужно было заставить меня превратиться, ошейник снимали. Отсюда шрамы - люди не понимали, что мне нужно время и силы, чтобы сменить облик. Принимать облик волка легче, он считается истинным. Поэтому на волке больше ран. - Я говорил спокойно и равнодушно, хоть и ужасные вещи. Что было, то прошло. Я жив, а значит нужно двигаться дальше. Мои раны затянутся, месть свершится. Я перешагнул через ошейник, теперь нужно идти дальше.

+1

31

Ирен ахнула и залюбовалась птичкой-поделкой. Такие тонкие, почти прозрачные крылья, светятся на просвет! И трепещут. Ире смотрела завороженно и во все глаза, как ребенок, который любуется воздушным змеем или свистулькой на ярмарке — жадно, жарко, с желанием и трепетом.
— Так красиво...
Герра сказала тихо. Очень тихо, почти прошептала. Что-то было пронзительное в моменте, нечто секретное, тайное, что-то, что Ире боялась спугнуть. И вместе с тем не боялась: знала, чувствовала — момент не исчезнет, не сгинет, не пропадет, момент уже запечатлен-запечатан где-то глубоко-глубоко внутри ее самой. Важный момент. Верный. Веский.

Отец научил использовать магию крови только для защиты, в качестве последнего аргумента, когда ничего другого не остается, и, пожалуй, попробуй Ирен вылепить и оживить подобную птицу, наемницу ждала бы как минимум головная боль. И даже красота не стоила жертвы. Безопасность? Возможно, собственная жизнь стоила жертвы. Ирен не винила оборотня за совершенное ночью. Он защищал, он сражался, он был сильнее и победил. И все-таки в жертвовании другим существом было что-то нечеловеческое. Словно возомнить себя Богом и решить, кому жить, а кому умереть. Быть может, этой ночью не должна была погибнуть мышь, но должны были умереть Ирен и оборотень? Герра часто думала о подобном Провидении Неба, думала, когда умирали товарищи на поле боя, думала: почему не я? Почему не сегодня? А ответа нет. Небо в такие дни молчит.
— Я не знаю свою судьбу, но моя судьба знает меня. Мир ведет меня, а мне нравится идти. То, что ты предложил... Не подумай дурного, это интересно и притягательно, это столь заманчиво, что на такое очень легко согласиться, но... Кто буду я, оставившая то, что всегда было мне дорого? Кто буду эта новая я? Не потребует ли Небо платы за ту силу, которую я захотела и посчитала возможным присвоить себе? Небо, мироздание, бог — можно называть силу как угодно, но главное: сила есть в мире, забрав в одном, обязательно отдашь в другом. Я стану оборотнем, — Ире осеклась, слова прозвучали раскатом грома, прямые, честные, наотмашь, словно хлесткая пощечина, Ирен впервые сказала о таком вслух, — Я стану оборотнем, потому что таков мой каприз, мимолетное желание, неутоленный интерес..? Разве можно шутить с силой вот так? Захотеть и пошутить?
На самом деле Ирен, как всякое существо, боялась неизвестности. И Ирен Герра боялась одиночества, она не боялась быть не как все, не боялась уединения, но боялась одиночества: потерять человеческие связи, потерять брата, потерять немногих, но верных друзей.

Оборотень дотронулся щеки, погладил, Ире вздрогнула. Вышло ближе, чем могла ожидать: дотронувшись до щеки, оборотень достиг сердцевины, просочился взглядом и пальцами вглубь.
— Да, я да, не совсем, но да, не нужно помощи...
Ирен говорила теперь запутанно и сбивчиво и злилась на саму себя за такую бессвязную речь (да что с тобой такое, Ирен Герра, красный мастодонт тебя дери!), но ведь она не могла сказать прямо о том, что иногда, в моменты, когда этот другой, великовозрастный и сильный, перед ней бунтует, когда сквозь зубы человека просвечивают волчьи клыки, когда жесткая шкура сменяется мягким, ласковым подшерстком, когда проступает наружу истинный дух оборотня, многогранный, жестокий и нежный разом... Ире больше всего на свете хочет поцеловать его. Не как девочка, не как друг, но как женщина. Не из благодарности, не потому, что хочется делиться теплом, а для вкуса, чтобы попробовать другого совсем, чтобы ощутить другого всей собой, чтобы, встав на носочки, дотянуться до Неба. Стать собой глубинной. Обреченной на счастье. Жительницей Поднебесной на земле. Притяжение души оборачивается вполне очевидным притяжением тела.
И она бы поцеловала, осмелилась бы, она давно знает, что "завтра" не существует, а есть лишь "сейчас". Она поцеловала бы, не задумываясь, будь он свободен, но оборотня обременял долг по отношению к человеческой женщине. Пусть сама Ирен считала, что долга не существует, но он-то считал иначе!
Оборотень всего лишь позабыл, что значит быть свободным. И Ирен Герра не имеет никакого человеческого права пользоваться своей ролью спасительницы.
Потому что "за что-то" или "вопреки" испортит весь вкус.
Да и может ли быть интересна оборотню обыкновенная человеческая женщина? Сколько он изведал таких за четыре столетия? Его время — вечность, ее время — один день, хуже — момент, у человека Ирен Герра есть только здесь и сейчас.
И на последний вопрос сильная Герра внутри себя ответ знала: нисколько, не знал ни одной, ни одной не достиг, если никогда не прикасался руками к сердцу, если не обнаружил счастье.
— Быть может, будь я волком, тебе было бы со мной легче и приятнее? Быть может, ты хочешь почувствовать себя творцом и вылепить из меня свое подобие? Останется ли подобие мною?
Ире заговорила довольно жестко, но жесткими были только слова, Ирен не считала так, Ирен всего лишь разглядывала всю картину целиком, присматриваясь к очевидному предложению со всех сторон. Лицо наемницы улыбалось, а рука все-таки осмелилась найти себе руку другого и держать.
Над представлениями оборотня о любви можно было бы посмеяться, но Ирен лишь грустно улыбнулась. Девушка не ответила и была рада оставить этот слишком сложный разговор. То, о чем не расскажешь, то, что нельзя показать, то, чему нельзя научить. Когда-нибудь он будет безбожно счастлив и пьян в любви, Ирен Герра всегда верила в лучшее, по крайней мере Ночь желала оборотню этого.
Даже если потом случится быть великой боли, как произошло с самой Ирен. Даже если ему тысячу раз захочется после умереть, пусть Небо благословит его хотя бы на миг жизни, настоящей, полной, глубокой и многогранной жизни внутри вечности, когда не существует ни пространства ни времени, ни тела ни души, внутри абсолютного, высшего счастья.
— Значит, я продам хомут, не хочу вытворять подобное ни с кем. И, кажется, знаю человека, которому понравится эта вещица.
Ен хотела избавиться теперь от того, что когда-то приносило боль другому. Да и если Ирен вдруг понадобиться кого-нибудь сдерживать, Ен вполне сможет связать. Она делала так уже много раз.
— Насколько ты вынослив, оборотень? Боятся ли тебя-человека лошади? Думаю, нам не помешало бы обзавестись скакуном или парой скакунов.

&

+1

32

Я снова не понимал вопросов девочки. Она казалась мне то слишком умной, то излишне глупой. Я не видел грани, не знал правды. Но мне нравилось. Нравилась. Она. Это нисколько не удивило меня, я принял как факт. Конечно, со мной редко случалось подобное, но когда существо нравится больше или меньше другого - нормально. Конечно, одна лань вряд ли может нравиться больше другой, но один волк больше другого может.
- Ты можешь стать лунной не из-за каприза или желания. Это всё равно, что научиться владеть мечом, когда появилась такая возможность. Я обучу тебя и покажу всё, что знаю о двух телах и превращениях. - Я посмотрел прямо в глаза Ирен. Сказал тихо, зная, что услышит. -Ты сможешь не страдать, используя силу. Она будет жить в тебе. - Избавить от боли. Уйти от страданий. Вот, чего я желал для Ирен. Продолжил уверенно:
- И нет, ты не изменишься сильно, Ирен Герра. Для человека вообще ничего не изменится. Зверь же. Просто представь дикую себя, которая делает то, что считает нужной. Сначала будет трудно контролировать волка, но за пару месяцев ты научишься подчинять его себе полностью. Пусть сложные знания останутся недоступными в этом облике, но самых простых тебе будет хватать. А если нет - можно превратиться. Я могу позволить себе делать с силой всё, что посчитаю нужным или интересным. Откаты не мучают зверя сильно. Или я уже привык к боли, не знаю. Если твоё Небо потребует платы - я отдам её сполна, вместо тебя. В образе зверя мы можем понимать деревья и других животных без слов, общаться мыслями. А если тебе не понравится - я найду мага, который сможет снять с тебя действие моей крови. Это тоже возможно, хоть и сложно. Я не тороплю с выбором, лишь говорю, что если ты сделаешь такой выбор - я помогу тебе. Если же нет - всё равно помогу.
Я чувствовал, что что-то не так, девочка не спокойна. Её что-то тревожит. Могу ли я помочь? Попробую
- Да, я да, не совсем, но да, не нужно помощи... - Мне казалось, я схожу с ума. Запах девочки завораживал меня, казался таким знакомым и в то же время непонятным. Интересным и интригующим. Её глаза и щеки горели, пусть я и не видел этого в темноте, но чувствовал. Моё тело стало реагировать на этот запах. Воспоминания не сразу обрели слова, но я понял. И смутился. Сделал несколько глубоких вдохов, успокаивая тело. Нет. Мне показалось. Так не должно быть. Так не будет.
- Что-то беспокоит тебя, я вижу это. Я могу помочь тебе? - Выдохнул я почти ласково. Мне так хотелось, чтобы подозрения оказались правдой и так не хотелось этого. Я не знал, что делать, что предпринять. Хотелось вдыхать этот запах, попробовать нежную кожу на вкус. Провести языком по шее. В образе волка девочка показалась мне такой вкусной. Нет, я не хотел съесть её. Мои мысли снова приняли неверное направление.
Будь девочка волчицей, а я - снова собой, предложил бы место рядом. На вечность или до смерти. Но девочка - человек, и менять этого не хочет. Если я и смогу снова стать собой, Эрардом, то это не изменит отношения Ирен к лунным. Ко мне.
Тему менять не хотелось, но было просто необходимо. Голос не слушался, но не лаял, как утром, а тихо похрипывал. Я от себя такого ещё не слышал. Великий Мастодонт, что случилось со мной? Девочка сказала, что не смогла бы держать кого-то в ошейнике. Я знал это, но всё равно улыбнулся. Такая маленькая. Такая хрупкая. Нежная. Ей не нужен поводок, кто угодно пойдет за ней сам. Даже я. Просто позови, помани. Скажи, что нужен. Я пойду. Побегу.
На вопрос о выносливости я ответил не сразу. Мне понадобилось время, чтобы понять, что она говорила не о том, о чём я думал. Девочка всего лишь спросила, не задержу ли я путешествия, а я уже нарисовал смущающие картины в голове. Более чем смущающие. Яркие. Красные. Пылающие картины. Пришлось снова ровно дышать некоторое время.
- Сейчас не знаю, но когда-то в образе волка я мог сутки гнать жертву. Бежать за ней со всех лап и ждать, когда она упадет без сил. Человеческое тело слабее, но не сильно. Лошади меня боятся, но если покупать скакунов у охотников - те приучают своих животных к подобным запахам и уже через некоторое время животные перестают храпеть и шарахаться от одного моего вида. Если всё же это будет проблемой - я могу бежать в теле волка даже быстрее скакуна.
И ещё одно. Думаю, нам не обязательно покупать лошадь насовсем, можно взять на время. Я слышал, от города до города так можно. Вряд ли мы повезем коня за море. А если не будет города - я сам могу быть тебе лошадью. Кости лунных даже в зверином облике тверже обычных зверей, так что в теле волка я вполне могу нести тебя на спине достаточно долго. Будет немного неудобно первое время, но, думаю, мы привыкнем.
- Я встал и подбросил поленьев в догорающий костер. Он нам ещё нужен. Мысленно возблагодарил темноту, что она скрыла моё состояние, которое уже не мог скрыть я. Голова моя не знала покоя, представив девочку на себе я подумал совсем о другом. О дикой скачке, да. Встал и отошел больше для того, чтобы не смущать Ирен. Волки не смущаются своего состояния. Мы вообще ничего не смущаемся. Для нас есть правила лунных, которые нельзя нарушать. Есть правила человеческие, которые мы даже не знаем.
Пусть я не зашёл бы в лупантарий нагим в человеческом обличии без крайней необходимости, но это правило - лишь уважение к дереву, что растет в центре. К поселению и старым матерым волкам, к волчатам. Мы обычно не скрываем реакции тела, волчицы принимают это как знак того, что они хороши. У людей всё сложно, всё не так. За свою жизнь мне частенько приходилось сталкиваться с этими двуногими, но всех их порядков и принципов я так и не понял. Да и не стремился понять. Это нельзя, то нельзя, а почему - неприлично. Неприлично трогать волчицу Альфы, за это можно лишиться жизни или лапы, если повезет. В человеческом мире на тебя будут шикать и косо смотреть за слишком многое. Если ты выделяешься из всех - значит, ты плох. И никаких исключений.
Я сделаю всё, чтобы в дальнейшем путешествии это нам не мешало, я не должен создавать проблем. Только не прогони сейчас за глупые мысли, прошу. Я загоню их в самый дальний угол сознания и сам не вспомню, где оставил ключ.

+1

33

Мне бы устать,
Запутаться,
Стать одинокой
Износиться;
Мерить комнату кругами,
Без сил садиться,
Чтобы мысли вязли как мед,
А в следующую минуту
Прозревали,
И четкие уже, ясные,
Складывались как оригами;
Одеть длинное платье,
Кимоно или монашеское одеянье,
Черной вуалью закрыть лицо,
Навсегда, чтобы больше не узнавали;
Не знать о дне и времени года,
Целоваться совсем слегка...
Или даже не целоваться вовсе —
Только в руке рука;
Храня живых у себя за пазухой,
От чужих слов, от чужих лиц,
Пойти на плаху за какие-нибудь стандартные прегрешения
С такой отчаянной легкостью,
Словно всего лишь каприз.
Помолиться, ощущая песок коленями
И повсюду воду и свет.
Хочется, а вокруг маются
Тысячи лунных богов.
Они плачут.
Они умирают,
Они требуют каяться
И говорят: "Нет!".

Ирен теперь четко осознала, сколько лет существу перед ней. Он мыслил иными категориями. Он был хозяином этого мира, в то время как Ирен была всего лишь гостьей, бабочкой, что танцует сегодня, но завтра неизбежно погаснет.
Ире слушала и молчала, не в силах отвечать, впитывая каждое слово другого всем телом, всей собой.
Женщина не кивнула, но она уже знала, что согласна на все, на любой укус, любое превращение — так явно и четко осознавала Ирен сейчас свою слабость перед другим, не слабость физическую, не слабость возраста, не слабость духа — влечение.
За своим состоянием, ощущением какого-то волшебного транса, Ирен не сразу смогла обнаружить чувства другого, хоть ей никогда не требовалось много времени, чтобы понять, вызывает ли она желание в мужчине (это обычно так очевидно!). Здесь же Ирен потерялась в самой себе, коснулась самого дна, пустоты, мифического подпространства, где мрак переплетается со светом.
И вспыхнула, когда другой отошел, дав ей передышку, ставшую ее мгновением озарения и прозрения.
Он испытывает ту же жажду! А ведь Ирен давно не семнадцать.
Женщина думала о мужчине. Мужчина думал о женщине.
Ночь закрыла глаза.
Заболела? Да, она заболела. Она укушена, отравлена, мертва и жива одновременно. Она рвется наружу самой себя, рвется выпустить на свободу свои солнце и сумрак. Мир сузился до крохотной точки, в которой только я — плоть, кровь, душа и дух, плоть умоляла, кровь говорила, душа шептала, а дух рвал силки разума.
Нельзя, нельзя, нельзя! Нельзя даже прикасаться. И не оттого ли так дико желанно прикоснуться, поцеловать, ласкать?

— Просто представь дикую себя...

Стоило разойтись. Лес велик, двоим в тайге всегда найдется место разойтись. Стоило прогуляться в одиночестве, дышать, много и жадно дышать, дышать до тех пор, пока не получится выдохнуть, успокоить голову, угомонить слишком жаркое, слишком отзывчивое тело. Стоило резануть кинжалом по запястью, глубоко-глубоко, пролить на землю вдоволь красной крови, волшебством оживляя и оборачивая ту стаей птиц, чтобы упасть без сил, пусть бы настигла черная плата, пусть бы кошмары мучили всю ночь, только бы не чувствовать это дикое, неуемное, жгучее желание.
Стоило.
Пожалуй, стоило.
Ирен Герра не смогла.
И не захотела.
Вдох.
Выдох.
Выход.
Ен встала и шагнула к оборотню, стоящему у костра спиной к ней.
Женщина подошла близко, соприкасаясь телом, впиваясь горячим дыханием в затылок и шею. Тихая, бессловесная, эфемерная. Не плоть, но и плоть — жаркая, отзывчивая, говорящая.
Ире боялась просить его обернуться, боялась, что обернется сразу же, боялась, что не обернется совсем. Дышала, пряча руки у себя за спиной, складывая те замочком, чтобы они, бестолковые и непослушные, не смели заговорить, не смели трогать без разрешения хозяйки (они так отчаянно просились!). Робость. А потом Ен прикусила мочку уха другого, лизнула кончиком языка, забирая прикосновение сразу же, также легко, как за миг до того подарила. Смелость.
— Я не хочу выдумывать тебе имен. Я хочу знать твое имя. Я хочу знать истинное имя того, кому принадлежу.
Сейчас.
Ирен Герра не раздумывала о вечности, ей нет дел до "долго и счастливо", есть другое важное дело — жить.
Момент сродни смерти. Все равно что обнаружиться — раскрыться, стать узнанной, довериться. Смерть я. Такая страшная. Такая желанная.
Легче сунуться в пасть к мастодонту или просить милостыню в подворотне, или даже умереть в бою проще, чем раскрыться вот так, всею собой.

+1

34

Я положил ещё дров в костер и уже думал, как вернуться к девочке и скрыть свои мысли, свои желания. Такие простые и такие сложные. Я слишком зверь для такого нежного и маленького существа, как Ирен. Ей нужно что-то ласковое и домашнее, такое человеческое. Моя дикость и несдержанность вряд ли придётся ей по нраву. Я не могу её обидеть, не могу навредить. Не ...
Мои мысли прервали шаги. Тихие и незаметные, но я услышал. Почувствовал кожей.

Здесь описание прелюдии к сексу, если вы считаете, что это вас травмирует - не читайте.

Запах опьянял. Манил и обещал чуда.
Девочка прижалась к моей спине.
По телу пробежала дрожь. Нет, не от прикосновения к ожогам. Совсем нет. Я не чувствовал боли. Лишь желание. Дикое и простое, старинное как мир. Мог ли я сдержаться? Мог. И держался.
Девочка не прикасалась руками, хотя и могла. Боялась? Возможно.
Ирен прикоснулась своими зубками к моему уху. Лизнула.
Мог ли я сдержаться? Мог. Но не хотел.
- Я не хочу выдумывать тебе имен. Я хочу знать твое имя. Я хочу знать истинное имя того, кому принадлежу. - Слова, сказанные на ухо. Мог ли я сдержаться? Нет.
- Принадлежишь? Нет. Пока нет. Но это поправимо. - Выдохнул я, резко оборачиваясь и впиваясь в приоткрытые губы.
Руки не могли висеть без дела и нашли место сначала на плечах, удерживая девочку от падения.
На спине, вжимая её хрупкое тело в моё, сильное.
На талии, приподнимая и заставляя зацепиться за плечи и держаться крепко. Такая лёгкая, хоть мои руки и отвыкли от тяжестей во время заточения, но веса я не почувствовал. Лишь желание. Дикое и яркое, будто вспышка молнии. Не знал, что способен на такое. Не знал, что вообще это такое.
Всего несколько шагов, и тело девочки спиной касается лапника. Я хочу стать с ней одним целым, снова и снова вбиваясь в её тело. Но прежде - трогать и ласкать всё, что достану. Руки держат меня над ней, не позволяя прикоснуться. Не давая нам обоим времени одуматься, я касаюсь губами её шеи. Невообразимых усилий стоило мне хоть чуть-чуть отдалить тот миг, тот сладостный миг, который соединит тела связанных душ.
Несколько тяжелых вдохов и выдохов прямо в шею. Лизнул там же, прошептал на ухо:
- Что ты делаешь со мной, Ирен Герра? -  Рвано, бессмысленно. Я хотел рвать на ней одежду и наслаждаться телом уже сейчас, но держался. Лишь целовал. Всё, до чего мог добраться. Такая вкусная, дурманящая запахом кожа.
Не выдержал. Взяв её всё так же за талию, прижал к себе. Привстал вместе с ней. Перевернулся. Сел. Ирен оказалась на моих коленях, но руки мои теперь были свободны. Свободны и вольны делать всё, что им захочется. Гладить по спине, прижимая всё ближе к себе. Трогать ребра и спускаться на бедра. Прижимать её мягкую грудь к своей, твёрдой.
Я целовал плечи и ключицы, оставляя небольшие красные следы.
О луна, что со мной? Я схожу с ума?

Отредактировано Эрард (07-12-2016 18:51:54)

+2

35

трек

Хотелось кричать: "Обернись же!", и хотелось умолять не оборачиваться. Пусть бы он не ответил прикосновению. Ирен Герра — не так сильна, Ирен Герра — обычная человеческая женщина, абсолютно слабая сейчас и уязвимая перед оборотнем-мужчиной!
И все-таки.
Ирен Герра знала, что если оборотень не обернется, она умрет. Не стыд убьет ее, но неутоленные голод и жажда. Тело хотело любить.
И пусть сочтет ее развязной!
Глупой!
Любой!
Кто угодно мог счесть ее какой угодно, Ире плевать. К черту условности, рассудок, запреты, к черту все, что мешает быть и быть счастливой.
Она бы умерла, если бы он не обернулся, она бы яростно топала ногами или бежала без оглядки, пока не сверзилась бы в темноте с какого-нибудь утеса.
И ей казалось, что как только оборотень обернется, она умрет все равно. Не выдержать. Не суметь, не смочь, слишком огромное Небо над головой вдруг разбилось на мириады осколков, лопнуло тетивой, зазвенело, зашлось криком. Многие бы не поверили, что Ирен Герра не достало выдержки, но многие не знали и никогда не узнают. Слышал один только лес. Видело лишь Небо.

Она бы умерла, если бы он не...
Обернулся, подхватил поцелуем, руками, обрушился сверху ласками. Ен закрыла глаза, забываясь, пропадая в прикосновении губ, и в следующем, утопая в руках. Уступая не силе, но сильному другому, сочась нежностью и похотью разом.
Не принадлежишь, но станешь, — он так решил. Уже принадлежала, мыслями, желаниями, даже мечтами принадлежала сейчас не самой себе — сама знала.
Знала по тому, насколько остро хотелось дарить, благословлять и проклинать ласками, отдаться, принадлежать, склонить голову, жизнь и тело, в эти минуты она была его и для него вся.
Ире легко отпустила руки блуждать и блудить, исследовать и нежить человека-зверя, требовательно обвивать торс, прижимать другого к себе, не отпускать, ухватиться за плечи, словно укрываясь другим, не удержаться и скользнуть к бедру, чуть ниже живота, принося одним прикосновением рай блаженства и ад жгучего неутоленного вожделения.
— Имя! — шепот на выдохе. Ирен еще оставалась настойчива, она еще была способна помнить, просить, требовать, желать чего-то, кроме близости.
Хоть уже и нет. Ее вряд ли остановит его молчание, даже если обидит, не остановит, она укусит его, но заполучит себе, в себя. Уже получила.
Ире сжала ладонями грудь оборотня, злясь на ткань под пальцами, что мешала ощутить кожу. Ловкая, отзывчивая прикосновениям мужчины — стонущая под поцелуями, вздрагивающая от дыхания, рычащая от рывков — Ире обвила другого ногами, уступая саму себя совсем и окончательно.
— Что ты делаешь со мной, Ирен Герра?
— То же, что ты со мной, — на выдохе, между поцелуями, наспех, — Безымянный? — не обращение, а вопрос. Вопрос с издевкой, с укором. Эта девочка упряма, как тысяча чертей. Она невыносима, но невыносима во всем, даже в том, как тянет сейчас тело другого на себя, будто из сотни волчиц она одна имеет на него право, пусть бы она всего лишь человек.
Не всего лишь — внутри Ирен Герра давно зверь. Зверь всматривается в глаза, пропадая и растворяясь в отражении, а в следующую минуту закрывает веки и трогательно ищет на ощупь, словно слепой новорожденный котенок.
Ирен Герра дрожала, трепетала под пальцами, желала и боялась, боялась будто в первый раз. Огромное Небо на мириады осколков!
Можно было бы вспомнить про несуществующий долг, виниться в том, что заставила другого, но Ирен не заставляла. Нельзя заставить целовать и касаться вот так.
Ире ловко уместилась на коленях оборотня, путаясь в завязках собственного платья. Жар внизу живота и в солнечном сплетении набирал силу, смерчем расходясь в теле, заставляя пылать щеки, сбивая и без того частое и неровное дыхание.
Он еще не был в ней физически, и это казалось неправильным, вызывающе и вопиюще неуместным, словно нарывающая заноза — слишком больно, чтобы стерпеть. Ирен Герра задыхалась.
Она покрыла поцелуями глаза и губы оборотня, мягко отстранилась, вставая на ноги, распахивая наконец верхнее платье и следом нижнее, открываясь вся, блаженная и узкая.
Ирен Герра больше не думала о том, чтобы убегать. Ен не хотела бежать. Совсем-совсем.
Платье с тихим шорохом упало под ноги, Ирен шагнула вперед, всматриваясь в глаза оборотня, и коснулась живота мужчины, требуя встать, чтобы скорее избавить его от одежд, чтобы танцевать на нем и под ним. Чтобы любить. Это очень просто. И это очень много.
Только так может она познать себя, только так может освободить все самое сокровенное в себе. И только так Ирен Герра могла познать другого. Самый истинный из мужчин — тот который любит. Момент, когда двое — именно те, кто они есть на самом деле. Момент, в котором мужчина читаем вдоль и поперек. Какой он? Каков его нрав? Ласков ли он? Умеет ли он быть нежен? Слышит ли он тело женщины? Хочет ли слышать? Как он звучит на самом деле? Как он звучит, умирая от желания, неистово желая? И всего интереснее, как он зазвучит, заполучив?

Отредактировано Ночь (07-12-2016 08:18:12)

+2

36

Припев под настроение

https://music.yandex.ru/album/61487/track/575068

Имя. Девочка то требовала, то просила. Потом. Сейчас я слишком занят, чтобы отвечать.

Здесь описание секса, если вы думаете, что это вас травмирует - не читайте

Занят её кожей, её губами. Девочка великолепна, сладка и неуемна, будто тысяча волчиц. И так же дика. Я зарычал, отвечая на ласки, которые всё больше накаляли моё терпение, которое сдерживало меня от того, чтобы не наброситься на неё. Наброситься зверем, не слушая ни мольбы, ни стоны.
Пока я держался.
- Утром. Утром ты узнаешь. Имя. - Коротко, обрывисто прорычал я.
Девочка встала. Тысячи почему и как так возмутились во мне, но лишь на мгновение. Завязки поддались умелым рукам и тяжелая ткань верхнего платья упала к ногам. Я уже видел её в нижнем платье, но сейчас смотрел, будто завороженный. Такое маленькое. Такое прекрасное. Мои глаза открылись шире, желая рассмотреть и запомнить каждый кусочек, каждый уголок её прекрасного тела.
Ирен подошла ближе, так, чтобы прикоснуться ко мне. Не нужно слов, чтобы понять её. Девочка хотела видеть.
Я встал и стянул рубаху через голову, не тратя время на застежки. Резко, быстро. Штаны последовали за ней. Остались только нижние штаны. Не заметить моего состояния сейчас мог только тот, кто не смотрел вообще. Я приподнял левую часть губ в кривой улыбке. Дразнящей и обещающей большего. Пусть лунные ничем и не отличаются от людей внешне, но девочка смотрела так, будто впервые в жизни видит мужчину. Мне это нравилось, хоть я и знал, что это не так. Догадывался. Но так даже лучше, ведь мне будет очень сложно сдержаться.
Промедление смерти подобно. Рывками снял остатки ткани.
Вот он я, дикий и первозданный. Зверь. Урчание, похожее на рык.
Мгновение - и вот он я, разворачивающий лицом к себе и снова приподнимающий над землей. Теперь позволил своим рукам взяться поудобнее, под ягодицы. Прижимаю к себе. Пока не позволяю телам соединиться, хотя очень этого хочу. Больше, чем хочу. - Аррр.
Посмотрел девочке в глаза. Сомнения и страха не было. Только дикость. Дикость и желание. Впился губами. Лаская и забирая, нежностью и дикостью вместе.
Я прижал её ближе, прикоснулся плотью к плоти.
Не могу больше сдерживаться. Я опустил Ирен чуть ниже, но осторожно и нежно, не зная, будет ли ей больно. Решайся, Ирен. Выбор за тобой. Сейчас или никогда?
Конечно, я не оставил девочке выбора. Продержал так чуть больше нескольких мгновений. Опустил её тело на своё до конца, до предела.
Кровь будто дошла до точки кипения и взорвалась. Зверь вырвался наружу.
Зверь властвовал. Наслаждался. Быстро, дико. То роняя девочку на настил из лапника, то снова поднимая на себя. Сажал, поднимал, укладывал. Я отдал ей себя. Полностью.
Прошло не так уж много времени, но я разорвал связь. Резко. С криком.
Меня начало трясти. Мир взрывался, торжествовал и рассыпался.
Единственное, чего я не смог дать сейчас - свободы. Зверь торжествовал. До утра осталось много времени, мы сможем исправить это.
- Э. Моё имя начинается на э. - Ответил я, обнимая девочку и шепча заклинание лечения. Для Ирен. Я был далеко не осторожен и совсем не нежен (разве что иногда), на её прекрасном теле могли остаться следы, царапины.
Стоило извиниться, но я не чувствовал вины. Мне было хорошо. Так хорошо, как никогда раньше.

Отредактировано Эрард (07-12-2016 19:07:25)

+2

37

Пикник — Скользить по земле (Жень-шень)

Тело другого было больным, измученным и прекрасным даже в своей болезненности. Ире видела мощный торс оборотня утром, ни широкая грудь, ни сильные руки, ни шрамы мужчины не стали для Ирен сюрпризом. Хоть и сейчас женщина смотрела иначе, не как утром, сейчас Ире любовалась и восхищалась, Ен хотела видеть это тело, целовать, осязать пальцами и собой — она смотрела с вожделением. Она желала.
Испытав блаженство от рывка, которым оборотень поднял Ире вверх и привлек к себе, Ен обвила мужчину руками и ногами, всматриваясь в его глаза так пронзительно и остро, будто решила остаться там навеки, поселиться в отражении, просочиться, запасть, залечь на самое донышко.
Желая мужчину столь сильно, как казалось невозможно желать, Ирен смотрела и сдерживалась. Терпела? Нет, наслаждалась! Каждым мгновением близости, каждым ощущением, каждым оттенком неуемного чувства.
— Люби меня... — шепотом. Просьба и разрешение, мольба и приказ — все вместе и неразделимо на части.
И зверь любил ее маленькую всем огромным собой. Любили руки, губы, глаза, нос, тело. Каждый рывок — как дар.
Ире выгибалась, стонала, целовала неистово, а в следующее мгновение как будто истаивала, пропадала, затихала, обнаруживаясь только теплом, еле очевидными поцелуями, жарким, громким дыханием и дрожью — предвестниками блаженного крика. Он разжигал ее, распалял, владел, и ни в одном моменте Ире не захотела прервать его. Темпераментный, порывистый, дикий, буйный, словно помешанный на ней.
Скомкался плащ, собрался валиком где-то под бедрами, еловые ветки царапали спину, порывистый и несдержанный оборотень царапал и прикусывал кожу, Ире чувствовала и не чувствовала — смерч внутри кружил голову, и уже Ирен впивалась ногтями в другого, сотрясаясь крупной дрожью, всем телом.
— Если ты задумал раскрывать мне по одной букве всякий раз, как позволишь отдышаться, я хочу, чтобы у тебя было самое длинное имя на свете.
Она не знала, чего хочет. После пяти букв Ирен не могла двигаться, не могла говорить, безвольная, совсем ручная, она уткнулась руками и носом в грудь Эрарда, погладила пальцами кожу, глубоко втянула горький, дурманящий запах, прикоснулась губами и прислушалась к биению сердца. Ему хорошо — она знала, чувствовала по себе.
Ирен Герра давно не было с мужчиной настолько хорошо. А,  может, никогда. Ей медленно открывалось имя, и вместе с именем открывался сам оборотень. Утолить первую, самую жадную, почти черную, жажду, удалось не скоро, испить ее полностью не вышло совсем, Ире желала другого перед рассветом также неистово, как до всего, но порой порывистые движения оборачивались протяжными, открывая все более глубокие грани чувственности и наслаждений. Ирен Герра считала, что все самое лучшее в ее жизни уже случилось, Ен думала, что выбрала подарки, заготовленные Небом, но нет. Словно ударила о сухой берег волна, смывая камни и песок, Ирен Герра чувствовала себя голой землей, поющим зеленым холмом, могучим каменным утесом. Ирен Герра растворялась в прикосновениях, вечность была здесь, вечность, в которой Ире летала.
Было свежо и ветрено, и растопыренные пальцы, и утробное, гортанное эхо. И гром и плеск волн. И танец босиком. И Небо так близко, сопредельно. И совсем не мерзли плечи. Тряслась, что палый лист. И любила, любила, любила…
— Эрард... — тихо выдохнула. В том, как Ире произнесла имя, были покой и блаженство, благословение и счастье.
Где-то вдалеке занимался рассвет, Ире смежила веки, успевая поймать первый луч солнца в ресницы. Изможденная и опустошенная, без единой мысли в голове, ставшая чувством и духом, Ире улыбалась.

*

Он ведь ее не ел, а любил, верно? хД

+1

38

Мне казалось, что Ирен похожа на источник воды в пустыне. Я не мог оторваться от неё, не мог надолго отпустить. Пусть сначала меня хватило не больше, чем на полчаса, но с каждым разом я растягивал удовольствие всё сильнее и сильнее. Зверь отступал, уступая место разуму. Разуму это понравилось ничуть не меньше, чем зверю, но на букву "д" я был таким ласковым и нежным, как никогда до этого. Пусть на самом деле у меня не было большого опыта добровольной телесной связи, но такого наслаждения я точно раньше не получал никогда.
Уже под утро, когда я впервые в жизни пожалел, что не эльф с их длиннющими именами, (хотя я и не уверен, что смог бы открыть очень длинное имя таким способом, но очень хотел. Наверное, если смог бы - начал называть прозвище как продолжение имени), Ирен узнала, как меня когда-то звали. Пусть я и продолжал считать, что не достоин его, но девочка может знать имя, если так сильно хочет. Пусть для неё я вновь стану тем, кем был. Хоть на миг, вернусь в старые времена.
- Да, так меня звали когда-то. Рык на Эр, рык на ар и выдох. А теперь надо хоть немного поспать. - Мне хватило и часа, чтобы немного прийти в себя. Девочка ещё спала, уткнувшись носом мне в грудь. Она улыбалась. Будто специально для меня. Я обнимал Ирен и чувствовал себя абсолютно счастливым. В человеческом теле, будто вернулся с охоты и победил бой разом. Нет, больше.
Холодало, солнце ещё не нагрело землю, успевшую остыть за ночь.
Аккуратно убрав руки Ирен со своего тела, я оделся, заново разжег костер и поставил жариться новую порцию оленины. Подтащил к тому лапнику, на котором мы провели эту ночь, второй и укрыл девочку сверху ещё обоими плащами. Я сидел рядом и смотрел на неё, иногда дотрагиваясь, но так боясь разбудить. В свете дня девочка была ещё более прекрасна, чем мне казалось до этого.
Периодически я вставал и уделял внимание мясу, и когда оно почти было готово, я обнаружил, как мало воды осталось в бурдюках. Слил всё в один и принюхался. Прислушался. Осмотрел деревья. Они явно не нуждались во влаге. Я спросил их, где ручей. И услышал ответ. Ответ не понравился мне, ведь деревья сказали, что ручей здесь один, и течет он в самом центре охотничьих угодий одной из стай лунных. Я глупец, что не позаботился о воде раньше.
Погруженный этими мыслями, я не заметил, что на меня смотрят два таких прекрасных глаза. Прикоснувшись к ним по очереди губами и запечатлев поцелуй на губах, я тихо проговорил:
- Доброго утра, Ирен. Ты голодна? - Я надеялся сходить на чужую территорию за водой один. Это было слишком опасно для девочки.
- Мясо почти готово. Я думаю сходить за водой, ты подождешь здесь? Там территория лунных, мне легче будет пройти, ведь я один из них. - Это было правдой, хоть я и почти не надеялся, что пустят без боя. Вряд ли кто-то ещё помнит моё имя и уж точно сейчас никто не боится. Прислушавшись к себе, я понял, что с одним зверем справлюсь. За проход не бьются на смерть, лишь выясняют, кто сильнее. Даже не всегда битвой. Раньше было понятно и очевидно, что я сильнее, поэтому пропускали, даже не выходя навстречу, хотя следили. Теперь же мою шкуру могут ещё немного потрепать, но это не страшно. Ни один зверь не сравнится жестокостью с человеком.

+1

39

Утро было добрым.
Теплый ветер дул с гор, солнце золотило листву, подглядывая за двумя сквозь широкие кроны деревьев.
Ирен открыла глаза. Наваждение накануне не пропало, не истаяло, случившееся не оказалось сном. Ире улыбнулась, наблюдая за оборотнем исподтишка, любуясь спиной и руками, которые — теперь она точно знала это — умели колдовать, могли одном прикосновением проклясть или благословить.
Непослушная прядь спутанных волос упала на лицо, Ире сдула чертовку, а зверь обернулся.
Его поцелуи принесли блаженство, Ирен зажмурилась и потянулась, грациозно, по кошачьи, зная, что он смотрит, красуясь специально.
Как девочка! Герра не узнавала сама себя. И Герра не хотела знать саму себя вчерашнюю, нынешняя, заполненная песней до края, была счастливее. Тело звенело, а светом глаз можно было утопить. Она тоже теперь умела проклясть и благословить. Она вспомнила. Или осознала себя заново.
— Доброе утро, Эрард. Очень! — запах жареного мяса сводил с ума, слишком живое тело требовало пищи, чтобы вернуть силы, так щедро растраченные ночью.
— Мясо почти готово. Я думаю сходить за водой, ты подождешь здесь? Там территория лунных, мне легче будет пройти, ведь я один из них.
— Конечно, — Ире вытащила ручку испод вороха одежд, которыми была укрыта, и зашагала пальцами по руке другого, к плечу, — Только знай, я не стану есть в одиночестве. Я буду ждать, Эрард, ясно?
Ирен выскользнула из-под одежд и вскочила на ноги, вытянула руки вверх, прошлась по траве на носочках. Тонкая, ловкая, красивая. И обернулась, хохоча. Тело звенело, хотелось отплясывать джигу на углях или обнять весь мир.
Такое огромное Небо.
Такое большущее счастье.
Такой яркий хохот.
Жизнь!
Ирен подобрала с травы снятое накануне платье, отряхнула, вернулась к оборотню, подошла со спины.
Поцеловала затылок, жадно втягивая запах, потом плечо, другое, притронулась губами между лопаток, избегая касаться ран, отмечая поцелуями свежие царапины, которые были делом ее рук, вновь поцеловала затылок и ловко вынырнула сбоку, уже будучи одетой в нижнее платье.
— Я бы не отказалась от озера или реки, чтобы искупаться, хотя, если поторопимся, к вечеру доберемся до постоялого двора, в котором сыщется бочка с теплой водой, а хозяйка любит серебро и совсем не чувствует магии, она с удовольствием сплавит колдовскую вещь в слитки, никто и никогда больше не пострадает от хомута, который я ношу в сумке.
"И никогда ты" — подумала Герра про себя, но наружу выдала только улыбку.
"Иди" — проговорила беззвучно губами.
"И вернись".

+1

40

Девочка великолепна. Словно волчица, она потягивалась утром, позволяя мне смотреть на это прекрасное тело. Тело девочки, что ещё вчера была моей. И будет снова, если я захочу. По крайней мере, я на это надеялся. Верил. И ждал.
Глаза её сияли, будто две луны в небе.
Я дернулся на звук своего имени. Оно так давно не звучало в воздухе, а в таком тоне - никогда. Это забавляло меня. Такая строгая сейчас, хотя ночью пылала от одного прикосновения. И будет пылать снова. Но чуть позже, сейчас нужно вернуться к более насущным делам. Вода ещё потребуется. День будет долгим и жарким.
Ирен танцевала на траве. Обнаженная танцевала на траве. Я уже хотел оставить насущные мысли и заняться чем-то более приятным, как она оделась. Это вернуло в действительность, хотя и не сильно.
- Думаю, продать ошейник магам будет выгоднее. Мы не избавимся от рабства вообще, уничтожив один единственный ошейник. Не избавимся от преступников. Я больше не позволю заковать себя в цепи, Ирен. И если ошейник может принести нам пользу - так пусть принесёт, и как можно больше. -
Девочка отпустила меня. Я решил попробовать пробраться тихо и быстро. Решил попробовать вернуться как можно быстрее. Эх, если бы это было так легко. Лунные не ищут лёгких путей, верно? Или я один такой?
Сначала всё было тихо. Я взял оба бурдюка, оставив девочке воду в миске, что мы носили с собой. Полностью снял одежду, уложив в сумку и оставив в лагере. Так будет быстрее.
Посмотрел в небо, призвал зверя. Телу было слишком хорошо и приятно, оно не хотело менять форму на более побитую. Я быстро шел на поправку, поэтому всё же заставил себя стать зверем.
Взял за завязки оба бурдюка, продел через голову, вешая по бокам. Заодно осмотрел бока: после превращения большинство небольших ран затянулось, большие стали меньше. Я не мог использовать на себя лечение - чтобы убрать раны от серебра нужно время или очень много сил, которых у меня их не было. Пока не было.
Кое-где появилась шерсть. Хорошо. Просто прекрасно.
Подошел к девочке, лизнул ей руку. Отправился в лес. Со всех ног, быстро и без остановок. Сначала ничего не происходило, я понадеялся на лучшее. Напрасно. Около родника меня дожидался волк. Молодой и глупый. Дух его слаб, но тело в порядке.
- Дай мне набрать воды и я покину эти владения. - Начал я мысленно. Спокойно и без агрессии, но уверено.
- Не такой шавке, как ты, приказывать мне пропустить тебя. С чего я должен это делать? Это моя территория, мой родник. - Он рычал и скалился, отвечая мне. Я по-прежнему оставался спокойным. Будь эта встреча хоть одно десятилетие назад, его шкура уже оказалась бы окровавлена.
- А кто ты, чтобы преграждать путь мне? - Я фыркнул и подошёл к воде, снимая бурдюки. Теперь стало понятно, что без драки меня не отпустят.
- Драный пёс, имя которого знали все. Твоё время вышло. - Он кинулся, но ярость плохой союзник битвы. Этому псу едва ли перевалило за век, слишком много спеси и ярости, никакой мудрости. Хотя, целился он неплохо. И двигался быстро. Мне большого труда стоило убрать шею так, чтобы он упал, промахнувшись. Я отступал и наступал, короткие выпады сменялись рычанием. На моей лапе расплывался кровавый след от зубов, но и он лишился части уха. Мы танцевали достаточно долго, его ярость стала спадать. "Охранник" начал уставать, израсходовав силы на беготню вокруг меня. Вот теперь настало моё время побегать. До этого я двигался достаточно медленно, создавая вид немощи и старости. Но теперь ожил, совершая выпады и укусы.
Мы обменялись ещё несколькими ранами. Наконец, он упал на спину и поджал хвост, сдаваясь. Слава лесу, что хоть на это у него хватило ума. Я набрал воды и бегом отправился назад, к Ирен. Рана на лапе болела, я поджал её. Ступать на трех мне не привыкать, а превратиться пока не мог. Правда, идти стало сложнее и скорость сильно упала.
Я добрался только к полудню. Проклятье, мы потеряли половину дня! Зато вернувшись в лагерь я смог положить бурдюки и превратиться. Оделся и подошёл к девочке.
- Прости меня, Ирен. Я не смог вернуться быстро. И теперь, кажется, некоторое время не смогу быстро бежать в образе волка. Не переживай, лунные быстро оправляются от ран.

+1

41

Обращение Эрарда стало для Ирен неожиданностью.
Надо признать, когда оборотень стал раздеваться, Ире подумала о другом.
А когда мужчина обернулся волком, Ире вновь подумала о другом и рассмотрела собственные руки, а следом ноги, вглядываясь очень скрупулезно и дотошно, выискивая, не выросла ли на коже за ночь шерсть. Ирен столь мало знала об оборотнях, что действительно была готова к тому, что теперь, после ночи со зверем, сама обернется зверем. Шерсть не выросла, а Ен показалось, что волк рядом смеется. Ире тоже рассмеялась.
Улыбаясь, Ночь пожелала оборотню счастливого пути жестом и облачилась в верхнее платье, штаны и сапоги. Одела перевязь с мечом. Наемница Герра не имела права отступать от своего слова и забывать о задании, но, Небо!, как же хотелось позабыть о контракте хотя бы на несколько дней, уйти выше в горы, к ущельям, или добраться до постоялого двора и снять весь этаж на неделю, а то и две!
Когда зверь ушел, Герра сняла с огня готовое мясо. Не удержалась и все-таки съела кусочек. Врушка, конечно, но решительно невозможно было утерпеть!
Умыв лицо и напившись воды, наемница забралась на лежак, подстелив плащ, легла на спину, положила руки под голову и залюбовалась Небом, мысленно посылая тому благодарность и хвалу. Умиротворенная и блаженная, абсолютно глупая, совсем-совсем счастливая, Ирен лежала на лапнике, блуждая мысленно где-то меж черных ресниц зверя, у лопаток и у живота, вокруг рук, бедер и на губах...
Ирен сама не заметила, как уснула, и проснулась только от шума ветвей поодаль — волк возвращался, прихрамывая на переднюю лапу.
Герра поглядела серьезно.
Хотела осмотреть рану, сделала шаг вперед, но Эрард обернулся человеком. Ирен тронула руку, затем другую, высматривая рану зверя на теле человека. Не нашла.
— Непростой поход за водицей, да? Почему ты не сказал мне, что это может быть опасно? — вместо ответа Ен задала вопросы.
Стоило, конечно спросить и саму себя тоже — она ведь легко отпустила. Ирен Герра так воспитана, свобода другого ценнее для нее собственного благополучия и спокойствия, Ирен Герра отпустит всегда, даже если будет сложно отпустить, даже если отпускать будет больно. Она не имеет права держать.
И Ире не обижалась, она понимала желание мужчины защитить ее, не подвергать опасности, понимала прекрасно, Ирен Герра тоже умела заботиться и защищать.
Подбросив сухих ветвей в костер, Ире укрепила над пламенем мясо, чтобы разогреть завтрак.
— Когда будешь готов доверять мне на равных, сообщи, я буду рада.
Герра не хотела быть грузом ни для кого, она носила за спиной настоящий меч, на бедре женщины красовался настоящий шрам. Ирен Герра всего лишь боялась, что другой когда-нибудь пострадает, заботясь о ней. Ведь поэтому Ирен не путешествует с братом. Поэтому общих с мужем контрактов у Ирен никогда не было.
— Завтракаем и в путь.
Ире улыбнулась, обвив Эрарда за руку, голос звучал ласково и радостно, голос звенел, провозглашая новый день и путь. Ирен могла быть не согласна с выборами другого, могла оспаривать, но она принимала их. Хоть, конечно, если бы он не вернулся, Ирен достала бы этого дьявола испод земли и устроила настоящую взбучку. Возможно, тогда великовозрастный волк понял бы, что волчица тоже иногда прикрывает шею вожаку. Ирен Герра была из породы именно таких волчиц. Хотя... Кого она обманывает? Она уважает в другом силу, она покорилась ему потому что он — мужчина, истинный, способный защитить себя и свою женщину. Ирен Герра действительно прикроет, но ради жизни, и никогда не из-за пары царапин.

+1

42

Когда я пришел, девочка спала. Но стоило мне приблизиться - проснулась. Кажется, она была недовольна тем, что я так долго отсутствовал. Оно и понятно, не каждый захочет ждать так долго непонятно чего.
- Непростой поход за водицей, да? Почему ты не сказал мне, что это может быть опасно? - Спросила она. Я хотел просто подойти и обнять, но пришлось ответить.
- Я сказал, что это земли оборотней и не стоит подходить ближе, чем на шаг к деревьям. Значит здесь опасно, и там опасно, а чем глубже в лес - воот такие волки! - Я начал спокойно, но свёл к шутке, показывая руками размеры предполагаемого волка и "опасные" места. Хотя, в каждой шутке ведь только доля шутки, верно? - Зато воды принес, теперь на несколько дней хватит точно.
Девочка подогрела мясо, снова запахло вкусной едой. Я уже потянулся за своей порцией, как услышал вопрос о доверии. Глупая. Доверяю ли я ей? Собственную жизнь доверяю. Разве это пустые слова? Разве это шутки?
- Ирен Герра. Я не достаю при тебе оружие и спокойно стою спиной. Не защищался, когда ты пыталась убить меня. Я доверяю тебе. Вдвоем там было бы куда опаснее, к тому же драка была один на один. Это честно и правильно, я справедливо победил, он справедливо проиграл. А будь ты там - он мог позвать другого волка, и тогда мы бы честно и справедливо проиграли. - Говорил спокойно, без эмоций. Это была правда. Такой, какая она есть. Лунные не любят лгать.
Поев, мы собрали свои нехитрые пожитки и затушили костер. Я попросил девочку подождать. Сел на месте костра, закиданного землёй.
Я восстанавливал тот вред, что мы принесли земле. Отращивал новые ветви, покрывал место костра заново травой. Извинялся перед лесом.
Это не продлилось долго, хотя и заняло достаточно много сил. Я не был так же хорош в общении с лесом, как в магии крови, но и совсем неучем не был. За это и меня настигнет откат, но позже. Ночью, думаю. А пока надо идти. Я тяжело поднялся с земли, хоть и стараясь этого не показывать. Показать слабость - позор. Нужно быть сильным. Лунным.
Лес с каждым часом редел. Мы торопились, так как из-за меня потеряли много времени. И, конечно, не успели. Ворота городка оказались закрыты, стражники не хотели пропускать нас ни под каким предлогом. Ночь - опасное время, с одной стороны они правы. А с другой, много путников страдает, не успевая до закрытия. Прямо как мы сейчас.
- Видимо, с купанием и таверной придется подождать. Ещё одна ночь в лесу? - Я посмотрел на Ирен с извинениями во взгляде. Знал, что моя вина. И был готов искупить. Но позже. Я уже чувствовал, как к горлу подступает неприятный комок. Скоро начнется откат. Судя по всему, он не будет серьезным. Ещё одна ночь с кошмарами и просыпаниями. Подумаешь. Не так уж это и страшно. Но вот как сказать девочке, что со мной - ничего страшного? Хотя, если она сама подобное испытывает, то, думаю, поймет.
- Ирен. Меня скоро настигнет откат за ту силу, что я потратил в лесу. Не переживай, я не мучаюсь так сильно, как ты. Просто увижу новый кошмар. Не переживай, справлюсь.

0

43

Ире не винила себя за каверзные вопросы, но оборотень говорил честно, и все стало на свои места, когда нашло себе объяснение.
Ире закусила губу.
И невольно залюбовалась — ей нравилось, как он говорил, ей нравилось, как объяснял.
А потом Эрард уважил лес, и Ире не достало слов выразить признательность и восхищение. Эта магия, возвращении первозданности утраченного — Ире хотела бы уметь так. Ночь любила мир, в котором жила, уважала лес, спасающий и укрывающий от неприятностей, дающий кров, воду, пищу и силы, Ирен Герра хотела бы уметь благодарить землю. Кажется, Ире действительно обнаружила то, чему бы хотела учиться у Эрарда.
И она сказала об этом оборотню сразу же.
— Эрард, я хочу учиться этой магии у тебя, только в такой день, когда волшба точно не понадобится ни одному из нас для чего-нибудь иного, более важного, чем обучение.

Город встретил двоих враждебно: запертыми воротами.
Ире взяла Эрарда за руку и повела вдоль городских стен.
— Меня называют Ночью, потому что я прихожу ночью. Ночь — мое время, и ни одна городская стена не удержит внутри или снаружи города наемницу Ночь.
Ирен знала секреты многих городов, где-то была в ладах со стражниками, а где-то, как в этом, ведала тайные пути.
Ворота стражи скрылись позади, двое прошли еще, и Ире остановилась, ощупывая кладку стен руками. Она не сразу нашла камень со сколотым углом, но обнаружив, надавила ладонью, земля у стены перед ногами разверзлась, открывая двоим лестницу.
Подземный ход вывел их прямиком в маленькую часовенку на главной городской площади, откуда было рукой подать до постоялого двора.
Сегодня гуляли Самайн, у кабатчиков было громко, ряженые ходили по улицам и пели. Ире взяла Эрарда под руку, боясь потеряться в толпе. Играли лютни и трубы, волынки и волторны — идти внутри потока гуляк было весело и радостно. Ирен гуляла бы еще, но ее беспокоил надвигающийся откат спутника.
Пройдя три улицы, двое покинули общий поток и свернули к постоялому двору.
Ирен тихо постучала в дверь. Открыл мальчик.
— Мы хотим снять комнату на ночь, Лесна у себя?
Лесна — хозяйка этого дома, материализовалась за спиной мальчишки. Тучная, широкая, с круглым лицом и глубоко посаженными глазами, Лесна вытирала руки о фартук.
— Входите — спокойно сказала женщина, не показывая, что знакома с Ночью. Так было принято, если Ирен появлялась не одна, не всем стоит доверять даже свое наемничье имя.
— Мы станем ужинать в номере. И согрейте воду.
Ирен выложила на стол перед Лесной несколько золотых.
— Уже готово, — ответила хозяйка, протягивая гостям ключи, — Ужин сейчас подадут. Может, вина по случаю праздника? Самайн!
— Хорошо. — Ире кивнула, забирая ключ.

Двое поднялись на второй этаж. Ирен отперла ключом дверь в комнату, где уже горели свечи. Это была любимая комната Ночи здесь, комната с балконом.

+1

44

Девочка захотела научиться магии леса. Я не знал, могут ли люди слышать и понимать лес так же, как звери. Так и ответил.
- Я знаю магию леса хуже, чем магию крови и не знаю, могут ли люди ею владеть. Но попробую. В тот день, когда ты попросишь. - Улыбнулся.
Я недооценил Ирен. Она потянула меня вдоль стен. Мне понравились её слова. Такая маленькая и такая уверенная. Хотелось обнять, прижать к себе и сказать, что теперь она не одна.
- Где Ночь, там и лунный. - Снова улыбнулся я.
Девочка трогала стену руками. Даже знай я, куда нужно нажать, не нашел бы.
Под землёй я чувствовал себя очень неуютно, но скоро ход закончился и мы вышли совсем рядом с площадью. Удивительно, как стража нас не заметила. В любом городе не особо любят чужаков, а знай кто-то, кто я такой - выгнали бы или убили не слушая голоса разума. Люди боятся лунных.
- Ты удивляешь меня всё больше, девочка. - Сказал я тихо. Хотел не называть имени, в городе и у стен есть уши, но не заметил, как проговорился. Я не хотел показывать, что для меня суровая наемница - маленькая девочка, что всегда у сердца. Нет, мои чувства к Ирен не были похожи на те, что лунные испытывают к щенкам. Нет. Лишь помочь и защитить, пойти вместе. Такая хрупкая и маленькая, как я могу не защищать её? Готов стать домашним псом и лежать у ног, только бы быть рядом. Странные странности творятся.
В городе, похоже, гуляли. Может, это нормально для города, а может какой-то праздник. Я знал два праздника равноденствия и два солнцестояния, но в человеческих датах и месяцах сильно путался. Люди часто отмечали неизвестно что. Им только бы найти повод напиться.
Ирен взяла меня за локоть. Я удивился, ведь в таком положении мне будет трудно достать меч, но раз ей так удобнее - пусть так и будет. Знал, что люди часто так ходят. Пусть мне и было неудобно, я не сказал ни слова и не показал своего недовольства.
Вскоре показался постоялый двор. Я бывал в подобных местах, но в других городах. Они ничем не отличались друг от друга, разве что здесь Ночь, похоже, знала хозяйку. Пусть хозяйка и не показала, что знакома с девочкой, но это было понятно и так. А может, она и не знала. Или знала очень плохо.
Я молча шел рядом с девочкой. Мысль о еде и ванне порадовала, хоть и разбудила загнанные в угол мысли. Хозяйка, сама того не зная, рассказала мне больше, чем хотела. От неё пахло едой и немного выпивкой, да и это слово, Самайн. Самайн. Хм. Кажется, что-то связанное с урожаем. Лунные почти никогда не занимались земледелием. Только в тех местах, где не было дичи. Но чаще из таких мест просто уходили.
Вино я не люблю, хотя иногда пить приходилось. Не люблю, когда не могу чётко и ясно мыслить. Лишнюю весёлость. Но если девочка захочет - я не буду против. Лунные пьянеют медленнее людей, но я бы предпочёл просто смотреть на весёлую и лёгкую девочку и радоваться за неё. Хотя некоторые решения следует принимать на трезвую голову, но я прослежу за тем, чтобы ничего не произошло.
В комнате горели свечи. Они создавали полумрак, но для моих глаз это не было препятствием. Я почувствовал запах пара. Значит, вода горячая и где-то совсем близко. Мои мысли подтвердились - за деревянной перегородкой стояла ванна, наполненная водой. Я уже во всю представлял, как именно будет удобно в ней устроиться вдвоём.
- Подождем обеда или сразу мыться? - Я закрыл дверь и обнял девочку со спины, прикасаясь губами к коже за ушком. - Или, правильнее сказать, сначала мыться, а потом приятности, или сначала приятности в горячей ванне, а потом отмываться? - Сказал я на ушко и прикусил его. Погладил руками животик, прижался.

+1

45

†i¤Nicholas Gunn — Canyon Nights

Девочка? Ире чуть склонила голову набок и внимательно всмотрелась в глаза зверя. Ире не спорила, она чувствовала себя маленькой рядом с Эрардом, и с этим чувством ничего поделать не могла. И не хотела! Маленькой, хрупкой и распахнутой, совсем голой перед миром и другим, нравилось быть. Маленькой босой женщиной, которая достала ладонями Неба.
— Вино не пей, Лесна добавит сонный отвар, у нас с ней такой уговор на случай, когда приду не одна. Я напою тебя сама, если откат будет невыносим.
Ирен прошла к окнам и открыла двери, ведущие на балкон, впуская в комнату уличную прохладу и отдаленные звуки музыки.
— Скоро полнолуние, лунный.
Скоро Эрарду придется влезть в волчью шкуру, и Ирен не сможет наслаждаться им-мужчиной, не сможет услаждать его-мужчину. От такой мысли захотелось проживать каждый миг сейчас бесконечно, впитывать другого спиной, раствориться в поцелуе и в еще одном.
— Так странно, так дико, так необычно и так хорошо... — шепнула Ире, закрывая глаза.
И вместо ответа чуть отстранилась, сняла перевязь с мечом, потянулась к поясу, раскрыла платье и обернулась. Ирен раздевалась неспешно, любуясь тем, как обнажается другой. Она бы хотела позволить ему снимать с себя одежду, но боялась, что так двое не удержатся на грани. Слишком алчущие оба.
— Лесна заберет платья, утром вернет чистое и сухое.
Ен коснулась живота оборотня запястьем и ребром ладони, дразня таким тонким прикосновением идти за собой. Заставила сесть в воду, намочила тряпицу, мазнула мыла, растерла плечи и грудь оборотня, потом руки. Бережно, неспешно, ласково, разглядывая и запоминая этого мужчину, любуясь.
И только насмотревшись всласть, почесала оборотня за ушками и забралась в воду сама, легла спиной мужчине на грудь, вжалась бедрами.
— Чшшш... — чуть обернувшись, шепнула, приложив палец к губам. За дверью раздавались шаги, идущий приблизился к двери, робко открыл.
— Ужин. — послышался юный, но уже сломанный голос из-за ширмы.
Ирен не ответила, сжав губы, чуть приподняла бедра, отвела руку себе за спину, коснулась живота мужчины под собой, требовательно и властно. Ире гладила Эрарда в присутствии мальчишки за ширмой (которому стоило только шагнуть чуть в сторону, и он мог бы увидеть двоих в купели), так миг казался еще пронзительнее, еще острее, все одно что скользить каплей крови по лезвию ножа. Ире убрала руку и снова вжалась в другого бедрами.
Юноша поставил поднос на стол, забрал одежды с постели и почти беззвучно вышел, только тихо-тихо скрипнула дверь и негромко щелкнула задвижка.
— Чшшш... — повторила Ен, пусть бы они остались одни, но Ире нравилась эта неспешность, нравилось быть канатоходцем без лонджи, балансировать между можно и нельзя, не пускать желанного в себя, но истязать прикосновениями и выгибаться дугой.
Ирен терлась о другого спиной, открывая поцелуям шею и иногда губы. Ирен распаляла оборотня, она хотела, чтобы он звучал. Чтобы стонал, рычал и проклял! Герра притворно затихла, сжимая пальцами крепкие ноги мужчины под собой, отпустила и вновь скрутила обручем, уже запястья.

+1

46

Девочка распахнула двери. Только сейчас я смог ответить, на мгновение выходя из транса. Сонное зелье меня не волновало, лунных трудно отравить. Мы вообще довольно стойкая раса. Волновала меня Ирен, обещала пьянить без вина.
- Завтра полнолуние. Но власть луны начинается ночью, днём я могу быть человеком. Разве что более диким. Я и сейчас не спокоен. - Чистая правда. Зверь бесился во мне, желая продолжения. Трогать. Наслаждаться.
Перевязь с мечом оказалась на полу. Я смотрел, будто завороженный. Околдованный. Так же медленно снимал свою одежду. Если это игра, то пусть она продлится дольше.
Меня не волновала одежда. Не сейчас.
Девочка повела меня за собой. Жестами, не произнеся ни слова.
Я решил сыграть в эту игру. Мне было любопытно.
Тряпица и мыло, что ходили по коже.
Нежно. Более, чем нежно. Моя кожа едва чувствовала эти прикосновения.
А потом девочка дотянулась до моих ушей и почесала кожу. О, эти магические прикосновения. Они заставили меня закрыть газа и заурчать, будто довольный пёс. У кошачьих и волчьих оборотней, как у животных, есть свои места для прикосновений. Особые места. Чесать лунного волка за ушами, даже в образе человека - всё равно, что чесать волка.
Я так увлекся собственными ощущениями, что не заметил, как девочка оказалась на мне. Она вжалась в моё тело, дразня и заставляя выгибать шею, чтобы поцеловать.
Я обвил её руками и прижал плотнее, чтобы достать губами до ключицы. Поцеловал.
Шаги я услышал первым, но виду не подал. Надеялся, что пройдут мимо. Замер после знака.
Оказалось, принесли ужин. Но он подождет.
Ирен вжалась в меня, трогая и лаская. Будто шла по острию меча, балансируя на грани. Необычно.
Дверь закрылась, щелкнула задвижка. Юнец с той стороны немного постоял, прислушиваясь, но вскоре ушел.
Я увлекся шагами и не заметил, что меня растянули.
Зверь рванул сразу руки и ноги. Он вспомнил заключение. Пытки. Ксану. Арррр!

+1

47

Как же хотела бы она, чтобы он застонал. Ирен жаждала, чтобы другой изнывал от желания, хотела отдалить миг откровения, растянуть глубину предвкушения настолько, насколько это вообще могло быть возможно с оборотнем.
Невозможно.
С ним так было нельзя.
Вода взметнулась вверх, поднимая столп брызг. Ире почувствовала, как словно металлом, обручем сжимает руки и ноги вкруг. И складывает пополам тело. Больно. Жестко.
Мужчина вырывался из купели, уволакивая Ирен за собой.
Ен испугалась. Почти смертельно. Шок, контраст между нежностью прикосновений до и мертвой хваткой теперь, боль, абсолютная власть силы другого — Ирен Герра сочла, что волк ломает ей кости, ей показалось, он хочет убить.

Она забыла, с кем имеет дело. Она доверилась неоправданно. Слишком. Прыгнула на глубину, не зная дна.
Из глаз брызнули слезы. Боль сердца острее и скорее любого меча.
И только в следующее мгновение Ире нашлась защищаться. Герра дернулась. С каким-то нечеловеческим рывком, слишком сильным для априори слабой перед мужчиной женщины. Она не знала, что кричала:
— Пусти! Пусти меня! Пусти!
Она не слышала собственного крика.
Эрард слышал.
Когда руки разжались, Ире охватил экстаз. Отвоеванная в борьбе жизнь торжествовала.
Не торжествовала Герра. Теперь она боялась другого так, как никогда со знакомства.
Она больше не верила.
Не доверяла.
Мрачная, душная темнота и адова бездна боли осознавания накрыла с головой. Судорога рвала тело вместе с какими-то изломанными, прерывистыми рыданиями.
Ире выскочила на балкон. Не за дверь, а на балкон. Ночь трясло. Наемница зарычала. С таким криком идут в бой, предвидя исход не в свою пользу. Идут умирать. Отчаянно. Дико. Дерзко.
Герра посмотрела за перила, оценивая высоту и возможность безопасного прыжка. Не удовлетворилась, вывернулась, рассматривая то, что над балконом и с обоих сторон. Нашла лестницу поодаль, можно было дотянуться.
Доли секунды на анализ, расчет, выбор.
Дело осталось за малым. За решением и действием. За тем, чтобы уйти, сбежать, не оборачиваясь, не сожалея, позабыв о том, что голая, наплевав на платье, даже на отцовский меч.
Так не может быть. Так нельзя. Между друг другом нельзя так. Ирен Герра не потерпит так с собой. Тело сотрясли рыдания, а Ирен вновь грубо зарычала. Сильная она не уступит саму себя.
А в следующее мгновение Герра оценила бессмысленность собственных намерений, потому что этот другой найдет ее по запаху. И теперь он будет идти следом, будет гнать ее, как зайца, чтобы убить. Ей нужно было хвататься за меч, а не бежать.

Ирен Герра не знала, что другой, вспомнив о собственной боли, всего лишь вырывался. Ирен Герра не знала, что удушающие объятия, несущие в себе боль для хрупкого тела, были призваны защищать и охранять, удержать, если что-то угрожает одному или обоим. Ирен Герра не знала, что оборотень увидел в ней в одном моменте Ксану, и всего лишь хотел избежать пытки, уйти, вырваться.

Ирен обернулась: меч лежал на кровати в ножнах.
Оценив расстояние до постели, Ирен шагнула в комнату. Она возьмет меч и уйдет.

+1

48

Я забыл. Забыл, как силён. Забыл, что запястья мои держат хрупкие руки, а не сильные веревки.
Сейчас же, стоя на коленях посреди комнаты и опустив голову, я плакал. Слёзы катились по моим щекам. Слабость, чистая слабость. Кажется, теперь, потеряв девочку, я сломался окончательно.
Тишина. Гнетущая, мёртвая.
Шаги. Поднял голову. Девочка, такая напуганная, идёт. К мечу.
Не дождавшись от неё ничего, я заговорил.
- В плену я приглянулся хозяйской дочери. Она связывала мои руки так же, как ты взяла. Ксана занималась со мной всем, чем хотелось её телу, не спрашивая моего на то согласия. Тогда я только и мог, что лежать на спине, растянутый и беззащитный. Прости меня, если сможешь. Если нет - ты знаешь, где меч.
- Казалось, тот путь, что я только обрёл, пересёкся со старой дорогой и оборвался. Я снова оказался не там, где должен был. Воспоминания разрывали моё сознание, вместе с ними пришла боль отката и тяжесть от клятвы, что я едва не нарушил.
Я упал на палас, сворачиваясь клубком и снова желая сдохнуть. Пусть лучше девочка убьет меня, если из-за прошлого я причиняю ей боль. Прошлое не должно влиять на настоящее, его надо отпустить. Что было, то прошло.
Казалось, вместе со связью обрывалась моя жизнь, которую я только-только захотел прожить до конца.

+1

49

Ирен Герра не шла убивать, она вернулась взять меч и скрыться, слиться с ночью, потеряться от того, кто с легкостью найдет ее, куда бы не побежала. Если он хочет ее убить, что еще остается ей делать, кроме как защищать себя, когда другой хочет ее убить?
Она так думала. Она почувствовала так в моменте рывка.
Обида и желание исчезнуть тут же сменилась злостью. Хотелось кричать. Хотелось знать, почему, почему не сразу, почему вот так, когда она доверилась, когда власть его над нею столь велика без физической силы. Он может унизить ее любым гнусным словом, просто потому что Ирен Герра влюбилась. Это была не та любовь, которую люди строят годами, берегут, насыщают теплом, которого изначально могло не быть совсем, заботой и нахождением рядом формируя преданность. Это была элейя, связь, когда один почувствовал другого, и ничего иного, кроме как пойти навстречу, на сближение, не осталось. Отчаянно хотелось кричать от горечи и обиды.
Оборотень опасен, теперь она будет помнить об этом, поэтому Ирен успокаивала саму себя. И поэтому заставила саму себя молчать.

И обнаружила другого на полу, распластанного, распятого, слабого.
Ирен Герра не понимала.
Стало больно за другого, ведь как бы ни была сильна собственная боль, боль человека рядом Ире всегда ощущала острее. На балконе Ирен ревела и содрогалась от того, что важное между ними сломалось, оборвалось, пропало — не воротишь. Теперь Ирен смотрела на другого и плакала еще неистовее от того, насколько сильно его боль отдавалась в ней, в ее теле, в ее голове, в ее душе.
Эрард заговорил. Ирен вздрогнула.

Господи, Небо! Как могла знать она, что тронув его запястья, обрушит на себя гнев? Можно ли ей теперь вообще прикасаться к нему? Спрашивать разрешения всякий раз и оглядываться на призрак мифической другой, что не умела любить и гнула? Ирен ее ненавидела. Сейчас ненавидела ту, прошлую, суку, люто и остро.

И Ен не знала, что делать. Знала только, что ей совсем не нужен меч, а нужен вот этот другой, нужен смертельно. Даже если не рядом. Ире хотела, чтобы он был, жил и был счастлив, счастливее всех, самым счастливым, чтобы дышал полной грудью, звенел самым ярким смехом, отплясывал дерзкую отчаянную джигу, крушил врагов, купаясь в собственной силе. Ей очень нужен был он сам, истинный он сам, тот, которого она уже видела накануне, которого познала, которому покорилась. И даже другой, даже вот такой распластанный и жалкий — Ире принимала, Эрард имел право быть любым, быть таким, каким может быть здесь и сейчас.
— Я решила, что ты пытаешься убить меня. Я испугалась! Мне было больно, и я злюсь на тебя!
Ирен шмыгнула носом, рукой, небрежным жестом, утирая слезы с лица. Слезы не иссякали. Просто катились. Откуда в ней столько воды?
Ен стояла, неловко переминаясь с ноги на ногу, она не могла говорить с ним вот так, глядя сверху вниз.
Небо! Она не имеет права жалеть его. Она и не жалеет. Всего лишь хочет жизни другому.
— Эрард, чем я могу тебе помочь? — Ирен спросила у оборотня, почти прокричала, но на самом деле Ирен спрашивала не волка, а Небо, ведь только тому ведомо, когда оборотня отпустит прошлое.
— Я так не могу, — голос надломился, Ирен легла на ковер рядом, глаза в глаза, близко близко, — Я не могу не прикасаться к тебе, не гладить тебя, не целовать. Я не могу. Но я смогу и так, если тебе от этого будет лучше. Я подумала, что ты хочешь убить меня. Прости мне страх, слабость, прости, что позволила себе усомниться в тебе, в твоем отношении ко мне, посмела испугаться, забыть клятву. Я...
Я так люблю тебя. В воздухе звенело, искрило, воздух сочился любовью. Ирен осязала любовь физическим теплом, таким же, которое чувствовала, сидя рядом с братом. Ире не нужно было говорить об этом. Слова никогда не вмещают в себя смысл. Слова не помогают и ничего не значат.
Ен взяла другого за щеки и притянула к себе, покрыла поцелуями мокрые глаза, иссушая слезы.
— Пообещай мне, что ты вернешь себе себя, вспомнишь себя, пообещай мне, что каждый будущий день мы станем наполнять счастьем, до края, до отказа, твоим, нашим. Пусть через боль, но только... Чтобы лишь я — твоя боль, я — твоя соль, я — сила твоя и слабость твоя — я же. Скажи мне, что ты хочешь этого также, как я хочу. Скажи, что хочешь еще сильней. Захоти, если не хочешь.
Ире шептала, не слыша саму себя.
— Или не обещай, не говори, будь любым, будь таким, каким хочешь быть, каким можешь.
Ире отказывалась от собственных просьб, осознавая, насколько те глупы...
И насколько ей все равно и не важно, важно только чувствовать Эрарда, прикасаться, хотя бы совсем чуть-чуть, быть может, раз в день, или не прикасаться совсем, одно только знание, что он есть в мире, уже будет наполнять всю ее жизнь смыслом.
— Если бы я могла, я бы попросила тебя обратить меня сегодня, сейчас же. Я не могу, не имею права позволить себе пропасть на два месяца, я должна сначала выполнить контракт. Ты спрашивал хочу ли я жить вечно? Нет или, по крайней мере, я никогда не думала об этом. Но сейчас я точно думаю о том, как хочу быть похожа на тебя, учиться у тебя, стать ближе. Хочу быть рядом, уметь понимать волка, знать, каково быть волком. Я хочу стать волком, Эрард.
Эти слова стали откровением и для самой Ирен, но Герра точно знала, что не врет и не обманывается.
— Давай укроемся пледом и пойдем есть на балкон. Ужин уже остыл, но ведь наемницам и волкам не привыкать к холодным блюдам, верно? Сегодня потрясающая ночь, давай вместе повоем на луну, оживай, Эрард. Обними меня, пожалуйста, крепко-крепко, чтобы я совсем-совсем забыла плакать и страшиться потерять.
Тебя.
Ирен Герра боялась потерять оборотня Эрарда.
Элейя. Хрупкая и глубокая. Тонкая и прочная. Черная и радужная. Разная. Связь.

+1

50

Я молчал. Лежал и молчал, не воспринимая ничего, что происходило вокруг. Тьма заполнила сознание.
Прикосновение. Прикосновение девочки. Поцелуи. Слёзы.
- Ты моя жизнь, Ирен. - Я прошептал, глядя в её глаза. - Ты уже в моей крови, я не могу отказаться от этого. Прекрасная. Такая же дикая.
Она говорила дальше, но я не ответил. Я обнял девочку. Прижал к себе.
Тяжело встал, взял одеяло. Укрыл плечи девочки, закутал её в ткань, будто кокон. Взял одеяло и для себя.
Мы вышли на балкон. Кроваво-красный закат догорел, уступив место темноте. Луна, что завтра взойдет полной, сегодня светила ярко.
Принёс стул. Сел. Усадил Ирен на колени, свесив её ноги в одну сторону. Прижал к себе.
- Поедим чуть позже. Давай немного просто посмотрим на луну.  - Я замолчал. Прижимал девочку к себе, будто вижу последний раз. Сейчас никто не сможет забрать её у меня. Не отдам. Ррразорррву. Девочка может уйти, но я пойду следом. Не отстану. Найду. Стану тенью, идущей по следу. Стану кошмаром тех, кто попытается причинить ей вред. Стану своим кошмаром, если потребуется.
Отомщу. Отомщу за каждую каплю крови, что они посмеют пролить. Жестоко отомщу.
Понял, что уже могу говорить.
- Мы успеем обратить тебя. Выживи и останься со мной. Я поделюсь своим даром с тобой, когда найдем ту женщину. А до этого времени - реши, хочешь ли ты этого. Ты видела меня, видела зверя. Ты боишься. Я не могу так легко отпустить прошлое, оно находит меня. Нужно ли это тебе, Ирен? Жить в страхе. Бояться того, кто рядом. Бояться моего прошлого. Позволь мне помочь тебе найти эту женщину, позволь проводить. И реши. Окончательно и бесповоротно. - Луна давала сил, хотя всё равно чувствовал себя паршиво. Только присутствие девочки так близко заставляло меня держаться. Придавало сил.
- Интересно, какой ты будешь, став волком? И станешь ли? Я смотрю на тебя восхищенно, когда ты человек. Что же будет, стань ты такой, как я? Семья? Так люди называют это, верно? Но... Смогу ли я, хищник, охотник и зверь, стать хорошей парой для девочки? Такая маленькая, такая хрупкая. Она станет хорошей парой для кого угодно, но я? Раньше было понятно. Альфа стаи это почёт, это сила и стая. Стая. Даже если я смогу собрать новую стаю, принять в неё обращенную девочку, то рано или поздно найдётся тот, кто сильнее, умнее и лучше. Тогда для меня один путь - смерть. Что станет с ней? Даже если и проживу достаточно долго, даже если мы просто останемся жить в городе, не приходя в лес, то рано или поздно всё равно путь мой закончится. Пусть мы и бессмертные, но четыре столетия - это не мало. Мой путь всё равно закончится раньше. - Я завыл. От отчаяния и бессилия, ведь свою жизнь нельзя продлить. Нельзя отринуть время. Завыл на луну. Ауууу

Отредактировано Эрард (16-12-2016 17:35:03)

+1


Вы здесь » ~ Альмарен ~ » Старые рукописи » Каждый шаг через больно