Совместно с Даллирис

— У меня нет ни единой причины возражать против вашей компании, почтенная.

Плавно скользнув на ближайший диванчик, Бальтазар жестом манит собеседницу присаживаться рядом. Выделился и здесь: ближайшее окружение отчего-то пока ещё на ногах. За вереницей лиц на миг привлекли внимание профили Рочилламона и Соломеи: обращённые друг ко другу, но, конечно, расслышать их беседу отсюда нельзя.
— Но есть куда более одной причины вашей компании радоваться, — писатель подчеркнул свои любезности тонкой линией улыбки.
— Однако, прежде чем уединяться с дамой в таком месте, как библиотека, я предпочитаю узнать о ней побольше. Давно вы в этих краях? Что привело в Конклав, каковы предметы вашего научного интереса?

Колдунья опускается напротив на предписанном этикетом расстоянии и чинно расправляет подол струящегося платья.
— Недавно, господин Телазио. В Эреш Тал я приехала весной по приглашению Его Величества, а до того жила в Кримеллине.
В глазах женщины болотные огоньки — очевидно, и она весьма заинтересована в собеседнике.
— Конклав обеспечивает не только большие перспективы, но и общество магов различных профилей, совместные усилия которых могут дать поистине невероятный результат. Я стала членом Академии из-за желания воплотить некоторые проекты… На протяжении всей своей жизни я изучаю сущности Ашдората и пределы действия проклятий, — она делает неторопливый глоток вина и быстро, по-змеиному облизывает губы.
— Прежде я уже проводила некоторые эксперименты в ходе своих исследований… Но здесь, в Академии, делать это намного удобнее, согласитесь.

— Верю, что удобнее.
Стоило Бальтазару заметить, что он вовсе не напрягает даму своим обществом — и поза его неуловимо преобразилась в сторону расслабленности: принялся покручивать бокал в несоразмерно длинных пальцах, а спиной вдавился в манящие комфортом изгибы дивана.
— Но пока только верю, потому что прибыл совсем недавно и ещё не начинал здесь собственных экспериментов.
Когда Бальтазар в письмах упоминал «Виамортис», — Тристан игнорировал эти реплики в ответах. Оставляя корреспонденту поле для догадок: то ли считает этот трактат выдумкой, то ли не считает Бальтазара достойным таких бесед, то ли ещё чего…

В кратком взгляде на Даллирис — благодарность: теперь он в своей тарелке, чувствует себя на своём месте, и не только вера в великое будущее Эреш Тала крепка, но и убеждённость в собственной уместности здесь возросла почти до тех же значений.
Может, и выпивка тому поспособствовала не в меньшей степени, обещание себе пить поменьше — не забыто, да отброшено. На трезвую голову о своей персоне не говорил бы столько, но… в мозги ударило хвастовством.

— Мои книги содержат главы о проклятиях разного рода. И смею надеяться, что место моим трудам в библиотеке Конклава найдётся. Хотя бы, — с расслабленным смешком, с полуприкрытыми глазами, — некоторым из них.

Удержался хотя бы от вопроса, знакома ли Бейрахан с его книгами, хоть в чём-то хвала благоразумию!

— Я к тому приплёл лорда Доули, — беззаботно продолжил вещать новобранец Конклава, — что именно он меня натолкнул как на стремление оказаться среди вас, так и на основное направление моих изысканий. Я не чужд ни одному из направлений некромагии, но главное для меня — путешествия по ту сторону. Когда-то давно мы с ним искали способы встречаться… там. И почти преуспели. Это был занятный опыт.

— А вы никогда не путешествовали по Ашдорату вне телесной оболочки?

На устах чернокнижницы цветёт увлеченный оскал.

— Когда-то мне довелось пережить один сложный, но занятный обряд… Меня заставили выпить карфарум — особое зелье, которое останавливает сердцебиение — и пережить искусственную смерть, в краткий срок пройдя путь духа усопшего. Я увидела собственное тело, распростертое на алтаре, и, признаться, довольно-таки сильно испугалась, ощутив себя беспомощной… Зависимой. Слабой. Но на смену тёмным эмоциям пришло чувство свободы и лёгкости, и я прошла через Врата в царство владычицы Шатнуах. Сами Безликие Стражи преследовали меня, ожидая платы за вечный покой, но, настигнув, отвергли, ибо я была не имела для них подношения — своей души. Я блуждала по бескрайним просторам, не видя больше никого — мёртвые в Ашдорате слепы, и лишь некромантам под силу увидеть обитателей Запределья. В конце концов меня резко, бесцеремонно выдернули оттуда, и, очнувшись в осязаемом теле, я пару дней не могла им должным образом управлять. Вы спросите, как я вернулась? Всё просто. Всякий жив, пока его душа находится в Первом мире. Мою душу — Ба — насильно удерживал в теле магистр, а в Запределье через открытый портал отправилась Ка — жизненная сущность. Вам ведь, надеюсь, знаком постулат о многосоставности личности?

Приветствуя эти откровения размеренными кивками, Бальтазар открыто демонстрирует факт, что ему интересно, что ловит он каждое слово, но в то же время и не удивлён.
— Не знакомы именно эти названия, но знакомо само явление, бесспорно, — свинцовые глаза чуть закатились, свидетельствуя о погружении в воспоминания.

— Если бы психика, душа, дух, сознание… Если бы всё это было едино — немёртвые не смогли бы путешествовать наравне с живыми, но они лишены только одного, только духа или жизненной сущности, в вашей терминологии Ка. Да и то, основываясь уже на своих умозаключениях, я склонен считать, что в миг рождения лича или вампира ничто не пропадает бесследно. Скорее… консервируется. До лучших времён. Что касается вашего вопроса, именно с этого начиналась моя практика: я выходил наружу только взглядом — поначалу, только духом — впоследствии, и всей сущностью уже под конец обучения.

«Проводник создаётся из души ещё живого», — записал когда-то Бальтазар слова своего наставника, отнюдь не стремящегося распространить своё учение, но ученик тогда уже придерживался иных идеалов, — «усыплённый любым способом, представитель смертной расы в результате заклятия отдаёт временно свою душу, и ты заключаешь её в сосуд, и он ведёт тебя по тропам мёртвых; и становится платой за проход, если зайдёшь слишком далеко».
На два тома в целом хватило этих наставлений, объединённых кое-как в связные тексты, и хотя полуэльф разбавил их выборочно собственными пояснениями, — всё равно не указал себя в качестве соавтора, и мало кому известно, что он имеет отношение к книгам за авторством Нориана Грозного.
Впрочем, изобретённая этим личом методика далека от совершенства, проводники слишком часто лишались разума, что делало их бесполезными.

— Применения зелий, чтобы отделить дух, мы с наставником тоже не чурались, и тогда у меня сложилось восприятие алхимии как вспомогательного средства к некромантии.
Запоздало понимая, насколько неверно может быть воспринято такое признание, Бальтазар торопится уточнить:
— Но ничего, подобного эликсиру, о котором говорите вы. Скорее, субстанции того типа, которые просто помогают процессам внутренней алхимии, и в общем-то… Те путешествия, в которых чаще встаёт вопрос, как бы удержаться, а не как бы вернуться. Алхимик из меня посредственный, и тем не менее, я неплохо продвинулся в собственных разработках веществ, которые избавляют от бремени бытия, не разрывая при этом связи с телом окончательно, и осмелюсь предложить вам попробовать лучшие из них — они практически безопасны, если я сам отмеряю количество.

В халцедоновых очах госпожи Бейрахан вспыхнула неясная, невыраженная, но несомненно яркая идея — и Бальтазару, к которому женщина обращается с той же сухой учтивостью, но без прежней прохладцы, в идее этой отведена явно не последняя роль.
— Это был бы весьма любопытный опыт, — кивает чародейка, складывая в замок ломкие пальцы, выдающие её лёгкое нетерпеливое волнение.
— А каковы побочные эффекты этих составов? Что будет, если, скажем, увеличить концентрацию определённых компонентов? Интересуюсь не из страха, любезный коллега, — видите ли, в моей голове созрела одна страшная авантюра…

— Пропорции выверены, с… одной стороны, — густой баритон затихает и замедляется к концу фразы. Это растёт неуверенность, распускаются сомнения.
Сомневаться во многом и часто — наклонность, которая Бальтазару на пользу, а не во вред. Но редкий, очень редкий собеседник может пошатнуть самые основы его убеждений и трудов. И это не обидно. Это — многообещающе.
— С другой стороны, я ведь никогда не предлагал разобрать свои рецепты серьёзным алхимикам, мастерам. Не просил у них советов.

Долгие разговоры на схожие темы с магистром — багаж, с которым полуэльф пришёл на это собрание, предисловие к этим расшаркиваниям и знакомствам. Но не было в тех беседах бодрящей остроты, на какую способна сидящая напротив женщина с этим её диковинным, врезающимся в память профилем.

Обычно-то он ещё хуже лица запоминает, чем имена.

— Я называю побочный эффект психологическим для простоты. Не всякий — даже учёный — поймёт, как действие зелья может быть экзистенциальным. Отойду немного от темы, я не привык к обращениям по фамилии — даже книги подписываю только именем. На привыкании внимание заострять не стану, оно не из сильных, но есть также тяга к смерти, влечение к небытию, которое возрастает по мере употребления. Прогулки по краешку бездны пугают всё меньше, когда пробуешь смерть разбавленной. Я растворил её, чтобы можно было ощутить настоящее отсутствие боли, которое может дать только она — но цена есть у всего, когда действие проходит, ощущаешь её острее. И в саморазрушительном поведении находишь облегчение. Такие вот побочные действия… Расскажите мне о своей страшной авантюре там, где нас никто не услышит. Напугайте только меня, Даллирис, ведь остальные не давали согласия испугаться.

Не говоря ни слова, она резко поднимается со своего места, вновь превращаясь в несгибаемую исполинскую статую, и манит его за собой легким поворотом головы — жестом госпожи, столь же небрежным, сколь утонченным, — и Бальтазар подхватывается с заметной готовностью, довольный полнотой понимания.

Шлейф её платья стелется по полированным, ослепляющим своим блеском ониксовым плитам в такт шагам, и шёлк мерцает в ярком свете люстр, пока они не оказываются за пределами церемониального зала. Сумрак коридоров Академии скрадывает их силуэты. Снова делает мантию мужчины чёрной — мудрёные фиолетовые завихрения на ткани выделялись только прежде, под ослепительным сиянием.

  Даллирис не оглядывается ни на секунду; она уверенно ведёт собеседника вдоль причудливых витражей, минует безликих стражей, поднимается вверх по узкой винтовой лестнице и через некоторое время выходит на небольшой балкон. Лишь теперь чернокнижница позволяет себе обернуться. — Пожалуй, одно из самых тихих мест в Академии. Не боитесь, Бальтазар? Стражи здесь нет, высота приличная, — её полные бледные губы растягиваются в кривой усмешке. — А мы совсем одни.

— Я не боюсь высоты, — признаётся писатель, пожимая плечами, — и не боюсь вас. А вы уже знаете тут каждый уголок, погляжу, — озорная улыбка и вздернутая бровь, но учтивые интонации не шуточны, уважение не притворно:
— Это впечатляет. Я не испуган, но взволнован, пожалуй, приятный этакий трепет.
И приятный прохладный ветерок, но мурашки пробежали по спине не из-за него.

Хмыкнув, великанша подходит к перилам, всматривается в туманную даль и достаёт из миниатюрной сумки резную трубку из слоновой кости и табачный кисет с вышитым на нем мотыльком. — Вы курите?

— А как же, — приблизившись к ней, Бальтазар извлекает из кармана свою трубку, видавшую виды, деревянную, закопчённую. Курительная смесь у него тоже припасена, даже два разных мешочка, но наполнять трубку он пока не спешит: раз дама задала вопрос, то желает угостить, наверное.

Недавняя его метафора про шаги по краю бездны — и непроглядная тьма внизу под балконом. Предвкушать обещанную страшную авантюру — и покурить ради обострения восприятия. Что попало складывается в что-то такое, чему должно быть, в правильное, переставая быть чем попало. На душе гармония и вечер исключительно хорош.

Отредактировано Бальтазар (20-03-2020 00:12:06)

Совместно с Даллирис

Собеседник чернокнижницы опирается на перила, навострив плечи:
— Смотря что делает этот ваш тёмный эликсир. Впрочем, версий немного, — речь его переливается, то игривая, то смешливая; конечно же, назвать «убойными» можно не всякие достижения алхимического искусства.

— Прекрасные звёзды и прекрасная башня, — указывает Бальтазар в сторону дальних построек, где окна мерцают холодным светом, — я бы там повесился. Ваша история увлекательна, бесспорно, да ещё и уникальна: со сколькими б тёмными магами я ни переписывался, ничего подобного мне не рассказывали. И, конечно, я не меньше вас заинтересован в том, чтобы объединить наши разработки. Быть может, компоненты с той стороны позволят всякому видеть ту сторону — с учётом того, что моё средство вызывает видения, но непростые.

— Или приблизят их к той стороне, — добавляет женщина, загадочно ухмыляясь. В глазах её пляшут чертенята — не то сатива ударила в голову, не то давно замышляет что-то. — Такой состав, в особенности концентрированный, может затронуть не только психику. Но общий эффект, как я полагаю, зависит от текущего состояния объекта… Живые и опаленные дыханием смерти наверняка отреагируют различным образом. Однако это следует проверять опытным путем.

В воздухе растворяется очередное колечко крепкого табачного дыма, уносимое прочь с балкона лёгким ночным ветерком. Рассеянно проводив его взглядом, Даллирис склоняется над ухом полуэльфа и оживленно шепчет:
— Коль уж вы разделяете мой интерес, быть может, нам стоит провести совместное исследование?

— Смелый, дерзновенный… прекрасный порыв, — то ли от дурманных трав у Бальтазара слова перемежаются хихиканьем, то ли от щекочущего чувствительное ухо дыхания, то ли от перспектив, но это точно не насмешка. Дальнейшими соображениями он показывает, что настроен серьёзно:

— Мёртвых, что оставили плоть окончательно, не пронять ничем, хоть они и маются сильнее прочих. И с ними, и с немёртвыми я контактирую чаще, чем с живыми, и среди последних встречается надежда на алхимический способ… развеяться. Уверен, они будут благодарны нам, если это исследование увенчается успехом.
Голосом регрессируя до такого же шёпота, выдохом ответным касаясь её острой скулы, Бальтазар держится с Даллирис на одной волне:

— Проведём, я б сам и не нашёл чего-то лучшего для своей первой работы здесь, оно ведь даже символично. Вернёмся к остальным? Не терпится найти единомышленников для этой затейки!

— Вы правы, нам стоит вернуться, пока не поползли ненужные слухи, — соглашается госпожа Бейрахан и насмешливо фыркает, хотя глаза её отчего-то бегают, а между изогнутыми бровями появляется тревожная складка. — Но, во имя Вечной Госпожи Смерти, заклинаю вас: будьте осторожны. Договариваясь, не разглашайте больше, чем необходимо. Нас не должны ограничить сверху, понимаете? Иначе все усилия… В Бездну.

— Не должны. Но и без содействия сверху нам не обойтись. Не волнуйтесь: умолчание без вранья — искусство, с которым я знаком неплохо, и забраться мне в голову тоже сумеет далеко не всякий.

Она отступает назад так же резко, как и приблизилась. Потягивает из трубки остатки дыма, наслаждаясь последними мгновениями уединения, затем тушит тлеющую смесь и аккуратно стряхивает её в миниатюрную пепельницу с перламутровой крышкой. Действия мужчины почти синхронны, хоть тот её и не видит. Но он простецки накрывает чашу своей трубки ладонью, высосав сперва последней глубокой затяжкой из дури всё.

— Пора, любезный коллега… Пора.

Подобрав подол платья, чародейка удаляется с балкона и жестом манит Бальтазара за собой. Вновь мелькают мутные огни, освещающие неподвижных и неживых рыцарей-стражей, вновь пружиной вьется длинная лестница, вновь, казалось, затерявшись в сумраке коридоров, они возвращаются туда, откуда пришли.

Обернувшись к собеседнику, женщина учтиво улыбается на прощание, проронив негромко, но отчетливо:
— Думаю, мы часто будем пересекаться в этих стенах, но если не сможете найти меня, отправляйте посыльных, — и речь, скорее всего, идёт о бесплотных духах, а не об обычных слугах, коих в Академии предостаточно: вряд ли такая особа, как Даллирис, доверится тем, кого не сможет контролировать. — Хорошего вечера, Бальтазар. Мне было приятно с вами познакомиться.

— Буду иметь в виду, почтенная госпожа, и не сомневаюсь, что следующая наша встреча случится очень скоро и окажется очень плодотворною.

В церемониальную залу она входит первой. Следом за нею Бальтазар, уловивший, очевидно, все намёки на нужду разойтись — пока что — в разные стороны, удаляется куда-то к витражам: там в последний раз засветились архилектор с его наставником.

Не сказать, чтобы в обществе учёных Бальтазару было некомфортно, однако на сегодня ему достаточно общения. Охота уже где-нибудь в одиночестве подумать над проектами Даллирис и повозиться с записной книжкой.
Разумеется, он не станет уходить один, когда пришёл с магистром. Это было бы невежливо. Поэтому полуэльф пристроился в уголке: достаточно близко к Рочилламону и Соломее, чтобы увидеть, когда они закончат разговор. Но и достаточно далеко, чтоб не создать впечатления, будто греет свои длинные уши.
Во всяком случае, Бальтазар на это надеялся. Как только прекратят свой спор… ну да, беседа приняла характер конфронтации, судя по выражениям лиц, — так он и спросит наставника ненавязчиво, закончится ли этот приём сегодня или только на следующие сутки. Тот должен понять намёк и сказать, как скоро намерен уйти.

Планы не сбылись. Потому что леди архилектор, судя по всему, успела облапать ещё не всех присутствующих мужчин. И чтобы исправить этот свой недочёт — она широкими шагами подошла к Бальтазару, мазнула его по носу белым мехом своего боа, властным жестом заставила встать, надавила всей пятернёй на загривок.
Её нагие руки с виду такие гибкие, будто в них нет костей, но при касании такие твёрдые, будто сделаны из одних костей.

—  Хочу видеть ваше мастерство, магистр, — напевает Соломея на ходу, пока волочёт Бальтазара мимо гресских магов. Те замолчали на миг —  Роберт даже обернулся, провожая странную парочку в меру удивлённым взглядом — и продолжили хихикать над речами незнакомой брюнетки с непомерно юной наружностью.

— Да какой я вам магистр, — ошалело возражает мужчина.
—  Магистр — вон же он, — кивает в сторону Рочилламона, совсем поникшего после спора и глядящего в одну точку. Проспорил, наверное, что-то важное. Бывает: Бальтазар в прошлом году вообще целую бочку спирта проспорил, ничего, пережил как-то.
Архилектор вместо ответа картинно подносит палец к губам. Писатель уже даже рад, что сорвался и выпил больше, чем сам себе обещал: будь он сейчас трезвым, его смутило бы обилие внимания к своей скромной персоне.
—  Как вы знаете, Конклав предоставляет почти неограниченные ресурсы и возможности исследователям.

С каждым словом голос Соломеи твердеет; и такое чувство, будто линия её  обведённых чёрным губ тоже становится более резкой, более угловатой. За это чувство, наверное, тоже стоит благодарить Даллирис и её травяные сборы.

—  И чем больше вы узнаете, тем более соблазнительны будут предложения поделиться знанием с кем-то посторонним. А мне сразу же станет известно, как только вы поддадитесь соблазну,  прошу вас запомнить это. Подойдите, — последняя реплика адресована уже Рочилламону, и делается ясно, кто тут вёл неположенную переписку.
Бальтазар кое-как удержался, чтоб не присвистнуть  вульгарно от удивления. Но брови всё же вверх поползли, когда глава кафедры его молча похлопал по плечу и приколол к его мантии аметистовый значок, символ своей должности.
—  Я же сказала: магистр, — самодовольно заявила Соломея. — Не спорьте со мной больше.

— Уговорили, не буду.
Согласиться с ней легко, потому что Бальтазару очень нравится притча про долгожителя, который никогда ни с кем не спорил. Старику этому, согласно байке, сказали, что такое невозможно, на что тот  ответил: “вы совершенно правы”.
Соломее достаточно пары минут, чтобы до капли выпить кровь из живого тела, но она не торопится. Рочилламон поднял руки, чтоб оттолкнуть её, но будто передумал на излёте жеста и вместо того обнял. В спокойном взгляде своего преемника он не встретил ни капли осуждения. Кажется, это стало для него последней в жизни радостью.
—  Мне сегодня сделали замечательный подарок, — признаётся архилектор. На её откровенном платье никаких карманов нет; Бальтазар не успел заметить, откуда она выхватила зеркало на длинной ручке. Вполне быть может, что и из воздуха. От предмета веет мощной магией, несовместимыми потоками, удержать которые вместе смог бы лишь искусный мастер.
Некромант не сумел скрыть ироническое недоумение, когда узнал, зачем создавалась эта вещица. Такие колоссальные усилия — и только ради того, чтобы запереть дух в плену и сделать его постоянно видимым. Только у демона может быть столь извращённое чувство юмора, чтоб не просто сотворить подобную шнягу, но и преподнести её даме.

Какие же чувства должны одолевать даму, чтоб она назвала такой подарок замечательным?.. Бальтазар предпочитает думать, что это деликатность и чувство такта.
И всё же без некромагии предмет по назначению не применить, за этим-то Соломея к нему и обращалась. Точнее, не обязательно хоть что-то смыслить в вызове духов, чтобы просто наблюдать, как в зеркале отражается потусторонний мир. Но этого ведьме недостаточно: она хочет видеть одну и ту же душу, когда вздумается. Можно лишь догадываться, чем вызвана такая прихоть… наверное, тем, что не сумела сожрать Рочилламона вместе с душой. А может, и вовсе затеяла всё только ради проверки.

Сейчас один из тех редких случаев, когда у Бальтазара нет при себе никаких инструментов, даже посоха. Но когда свежий труп под рукой, необходимости в них нет: в конце концов, из костей и прочих частей тела и делаются, как правило, все некромантские инструменты. Непривычно творить свои неприглядные ритуалы в публичном месте. Хотя, кажется, никому особо нет дела. Наверное, архилектор умеет отводить любопытные взгляды; да и вообще народу уже заметно меньше, все начали расходиться.
Она осталась довольна выполненной работой. Дух накрепко привязан к зеркалу, и его отражение всегда останется там, чтобы Соломея могла любоваться запредельными муками на его лице.

—  Отдохните хорошенько, Бальтазар. Послезавтра жду вас, чтобы подробно обсудить ваши обязанности.
Его дважды уговаривать не нужно. Скоро ночная полутьма окончательно сменится дневным полусветом, поэтому на дворе пустынно. Бальтазар спешит к воротам, и на уме у него сейчас только подушка: чары оказались несложными, но кропотливыми.

—  Какой впечатляющий карьерный взлёт, — перекатывается эхом чей-то надменный голос, и фигура в чёрном преграждает путь.
—  Тоже так считаю. Госпожа?.. — Бальтазар слишком устал, чтобы пугаться или удивляться. И, кажется, всё-таки чьё-то имя забыл… эту особу ему вроде как представляли.

—  Астенакси, — повторно называется эльфийка. Демонстрирует очень выразительной гримасой всё, что думает о дырявой памяти собеседника.
—  Лорд-советник Сареф желает вас видеть. Завтра за вами придут, поэтому никуда не отлучайтесь.

---

Назавтра Бальтазар полдня бездельничал: заваривал чайный гриб, читал по диагонали книжки, лениво гадал, кто за ним придёт и зачем.
Пришла под вечер всё та же несдержанная дамочка. Некромант ей предложил было из лучших побуждений пройти и выпить чаю, но в ответ она опять перекривилась так, словно заглядывает в помойку.
Домик на окраине Эреш Тала, где Бальтазар теперь проводит столь редкое свободное время, имеет один только недостаток: примостился на утёсе, и попасть к воротам можно лишь по извилистой горной тропке, местами очень крутой. Но эти подъёмы не столь утомительны, как все те лестницы, которые приходится преодолеть по пути в кабинет советника. Он расположился в самой высокой из башен, той самой, где Бальтазар недавно мечтал повеситься, а теперь и не мечтает передохнуть. Поднимаясь под конвоем спесивой женщины, он не желает ей давать лишних поводов насмехаться, и потому упрямо скрывает своё напряжение из-за совершенно немыслимого количества ступеней. К последним винтовым пролётам готов уже взять обратно все свои вчерашние восторги по поводу архитектурных идей Доули, чтоб его…

Витражи в чертогах Сарефа янтарные, как взгляд Соломеи, а медовые пятна света такие уютные, будто и нет никакого вечного мрака за окнами. Эта тёплая обстановка расслабляет, как и непринуждённая поза советника. Сареф не стал возводить между собой и визитёром стол как преграду, а пригласил Бальтазара располагаться рядом с ним в полукруглой нише. Там, около пёстрой тахты, виднелись кальян и кувшины с напитками... Впрочем, что действительно позволяет снять напряжение — так это тот факт, что Астенакси осталась снаружи.

—  Ну, и что вы думаете об этом всём? — интонации темнокожего мужчины небрежны. Он крутит в руках что-то, поначалу показавшееся Бальтазару писчей принадлежностью, а потом приковавшее внимание полуэльфа: на сегментах, составляющих гранёный жезл, переливаются камни всех цветов радуги и как-то неуловимо сменяют своё расположение… так, надо же что-то ответить.

— Думаю, что очень мило тут. Пожалуй, свистну у вас пару затей для собственного кабинета. Не считайте это наглостью, а считайте себя законодателем моды.

Лорд жеманно посмеивается:
—  Вообще-то, я имел в виду… В более широком смысле. Скажу прямо, Бальтазар, ваша невозмутимость не просто интересна — она подозрительна. Так цинично обошлись со своим предшественником — и глазом не моргнули, отправились на боковую. Почему? Как часто проделывали такое раньше?

Так вон в чём оно, дело. Значит, всё-таки нашлись внимательные наблюдатели на вчерашнюю выходку, и сидят эти наблюдатели очень высоко во всех смыслах.

Некромант лишь пожимает плечами, не переставая созерцать игру бликов на самоцветах.
—  На вопрос “почему” ответ у меня очень простой: по приказу. По своей инициативе не поступил бы так. И да, раньше я многократно занимался принуждением по отношению к духам. Что до цинизма… Не учите меня жизни, я ведь не учу вас смерти.
В его словах нет никакого откровения, ничего интересного нет, но советника ответ  устраивает. Он рассказывает Бальтазару о том, что по привычке продолжает считать библиотеку Конклава своей собственностью и ничего с этим поделать не может. Только энциклопедическая память Сарефа помогла восстановить библиотеку после того, как все богатства Научного сообщества поглотил огонь. Конечно, многие писания так до сих пор и не найдены во втором экземпляре, но Сареф помнит все названия наперечёт, и благодаря этому известно, что следует искать.
Кроме того, дракон признался, что собирал здесь редкие книги и прочие сокровища ещё до того, как было основано Научное сообщество. Это известие произвело на Бальтазара то впечатление, на которое и  было, скорей всего, рассчитано: некромант замешкался, пытаясь прикинуть, сколько же его собеседнику должно быть лет.
И вдруг понял, что откровения лорда-советника звучат то вслух, то прямо у него в голове. И раньше, конечно, не считал свои барьеры нерушимыми, однако чтоб вот так, чтобы заметить вмешательство только спустя добрых полчаса…
—  Вы могли бы просто спросить разрешения, — выговаривает Бальтазар с явным укором, но беззлобно. Сплетает руки на груди, словно закрываясь, и избегает теперь смотреть на продолговатый предмет: очевидно, эту дорогую безделушку Сареф использовал для дешёвого гипноза. Понятно, конечно, зачем он повёл себя так — не затем, чтоб выведать тайны, а чтоб продемонстрировать свои возможности.
—  Я бываю излишне предусмотрителен, когда дело касается безопасности. Собственно, за этим вас и приглашал. Ваши способности вкупе с вашими… этическими воззрениями могут мне пригодиться. Для начала предлагаю присмотреть за стражами библиотеки, но этим дело не ограничится.

---

Конечно, Бальтазар охотно принял предложение, и не пожалел об этом: впоследствии он понял, что обязанности главы кафедры ему в тягость, и начал потихоньку присматривать себе замену.
По-настоящему он отдыхал душой сильнее, чем дома, когда приходил к стражам библиотеки. Раньше эти пленные души стремились лишь к освобождению, лишь к покою, и были от этого настолько злобными, что их боялся каждый первый студент и каждый второй профессор.

Прежние смотрители не пытались даже заговорить с ними, если не считать раздачи приказов.  А ведь эти призраки знали столько, сколько не знает ни архилектор, ни императорский советник. 

Сам того не ожидая, Бальтазар вдруг нашёл кратчайший путь к пониманию этих чудовищно истерзанных душ. Взял свой серебряный ключик и упрятал за пазуху.
Стоило лишь признаться, что он чует свою смерть в следующем году и что вернётся сюда, к ним, если смилостивится Шатнуах и если даст выбор. Прежде эти души и предположить не могли, что их судьбу кто-то способен предпочесть добровольно. Это дало им толчок к открытости, и вскоре обстоятельства сложились так: в одну ночь глава Хранителей с трибуны вещал, как мёртвых использовать во благо немёртвых и живых, а на следующую ночь в холодных объятиях призраков забывался и бормотал в потолок, что у смерти прав больше, чем у жизни и чем у нежизни...

Отредактировано Бальтазар (13-12-2021 17:21:46)