...В первый раз она встречает Беллору Дочевез, когда та плачет перед Торговым Союзом.

В ней все: красота и страдание, боль и лощеность, слезы и безупречность прически, которая кажется даже свежее от того, что девушка побывала в плену пустыни.  Дона заливается перед хмурыми и мрачными мужами Эмилькона, бая о всех ужасах и тяготах, что выпали на ее долю, что терзали белое тело и крутили тонкие руки. В ее словах- правда, отравленная даже не ложью, а иносказанием, к ней невозможно придраться, и она тем больше тонет в паутине собственного обмана, опутывая своих слушателей, чем туже закручивает невероятный сюжет своего "приключения". О, прекрасная Беллора по достоинству оценила удаль Аматониди, что пришла ей на выручу в самый ответственный момент, что вытащила с помоста работорговцев и уберегла тем самым не только честь прекрасной девы, но и  честь семьи Аматониди, несомненно.
О кавальери Армонте та не сказала и слова, не считая меч на службе достойным упоминания, а ведь только благодаря лишь  совестливому заступничеству чужака с севера ее не бросили там, на потеху толпе, на смерть  в чужом гареме. Но все это не существенно пред тем, что слова Цереры против слов Беллы попросту не хватает. С а р а м в е й с к е и е почтенные господа не пожелали подтверждать или опровергать слова одной из спорщиц, а сторонников Дочевез в Союзе попросту больше. Аматониди не любят - за их амбиции и власть, что они сгребают в свои руки, с ними считаются, их терпят- но не любят.
Принять поражение с достоинством- истина, дисциплина непреложная и Церера глотает эту кость, зная, чего она стоит ее семье. Пустые, бесполезные доводы, подтасованные факты, золото и вранье, шепот волн, бьющихся о те самые корабли, что стали могилой для соглашения между двумя городами. Порой, благо- это не победа, но отсутствие разрушений. Она все хорошо понимает, ее воспитывали на этих практичных истинах, заставляя видеть дальше и глубже. То, что не удалось урвать в одной битве, с легкостью дастся в карточной партии и наоборот. По правде сказать, Церере плевать на деньги, что они потеряли, плевать даже на зубоскалов, что нынче треплют их имя, что пытаются укусить больнее- все это пустое. Но исход решает одна неосторожная фраза, одно лишь крохотное пренебрежение, кое допустила прекрасная сиора...

-Это была всего лишь дружеская шутка.

Шутка. То, что для нее было легким росчерком пера, то, что должно иметь вес и значение, личная вендетта и открытое противостояние она превратила в издевку. В шутку. В трусливую уловку, что сохранила ей жизнь. Вынужденная заботиться о благе семьи, о последствиях, что по ним ударят, Цера надела на свою ярость строгий ошейник терпения и смирения, коими мало когда отличалась. Без слов этой женщины- все пойдет прахом. Без жизни этой женщины, все то, что она натворила, упадет на ее плечи.

Второй раз она видит Беллору Дочевез в интимном душном полумраке ванных комнат.

Она красива, она поистине красива. Густые каштановые волосы, молочная кожа, ямочки на плечах и пояснице, розовые лепестки румянца на щеках, бархатные глаза знойного лета - вся Беллора в этом, в царственном своем обаянии, в осознании собственного достоинства и величия. Ей никогда не приходилось выгрызать себе участи и место под солнцем; никогда ее никто не обидел; никогда она не имела даже мысли о том, что кто-то может замыслить против нее, ведь она любима и обожаема. Завидная невеста, одна из первых красавиц, превосходная партия, не лишенная своеобразного ума...Что с того, что первая попытка взять больше. чем могут удержать эти прекрасные ладони- провалилась? Не боги горшки обжигают.
Она довольна собой, она любуется своим отражением в запотевающее зеркало, расслабленно смывая с нежной кожи несуществующую пыль и вполне себе реальные синяки, которые так быстро не проходят. Которые были ей необходимы для фарса, что она устроила. Ее улыбка- цвет весны и змеиный клубок, она мурлычет себе под нос, добавляя в воду все новые и новые порошки и масла, заставляя воздух буквально расцветать и дарить иллюзию пышных садов в цвету. И даже в тени, на карнизе , продуваемом всеми ветрами, это ощущается душно и вязко, а на языке навсегда, кажется, поселился вкус мыла.
Беспечность, как и наивность- хуже воровства. И хотя особняк семейства Дочевез стоит высоко, даже выше, чем ее собственный дом (пустое расточительство, к слову), они полагаются лишь на хилую охрану, которая в жизни не станет проходить под окнами женского крыла. Окно приоткрыто и ветер треплет невесомые занавески, раскидывая белые крылья по комнате, холодя плиты пола и  громким стуком впечатывая дверь изнутри в короб косяка, да так, что она и откроется то с большим трудом.
Она морщится, окунается в горячую воду по подбородок и сетует на сквозняк, зовет служанку, что должна стоять и ждать под дверью. Комфорт для нее должен быть абсолютным и непреложным, потому что таково ее желание.
Но что оно против желания справедливости? Нет: против банальной, старой и доброй мести?
Сначала , это просто кашель, точно вода в нос попала. Затем, настоящий приступ, который вынуждает Беллору хвататься за бортик ванной и сгибаться пополам. Она пытается встать, отмахивается от густого пара, что лезет и в нос, и в глаза, но вместо этого падает, захлебывается и не может совладать с собой2. Воздуха не хватает, воздух словно исчез, а все что осталось- режет горло, рвет в клочья легкие, окрашивает молочную воду  в красный. Дона Дочевез вопит от ужаса, смотря на свои руки, что покрываются волдырями, она зовет прислугу, зовет на помощь , но дверь не поддается ни с первого, ни со второго раза. И лишь когда переваливаясь, падая на выхоложеный пол, она заходится в хрипе, в луже собственной крови, в судорогах и ошметках, дверь поддается и прислуга вваливается в комнату, голося от страха и призывая на помощь.
Дальше смотреть смысла нет. Это была та изрядная доза, что сделает свое дело в срок и именно с тем успехом, что был необходим. Был заслужен лживыми словами и  малодушным, трусливым поступком, едва не лишившим жизни двух человек.

***
- ...Это беспрецедентная наглость: напасть на женщину в ее же ванной,- Эттон Аматониди, не смотря на грозные речи, холоден и бесстрастен. Он всегда таков, когда дело касается  щекотливых ситуаций,- Дочевез весь город прочесывают в поисках убийцы и лекаря. Говорят, она не дышит сама, ей просто нечем. Алхимика, что делал ей косметические соли , повесили. Хотя вряд ли бедолага знал, на что подписывался.
- Мы могли бы рекомендовать им мастера Протто,- Церера режет свой ужин медленно и основательно,- Если мы не сделаем все возможное для спасения Дочевез, Торговый Союз и они сами спустят всех собак на нас.
- Я сделал это еще утром,- кивает отец, но поднимает пронзительные голубые глаза на дочь,- Кровная вендетта с Дочевез нам совершенно некстати, дона. Надеюсь, вы понимаете.
-Это понимают все, в том числе и те, кто желал бы занять вас возней с оскорбленным семейством,- она даже ухом не ведет, заламывая соболиную бровь. Они с отцом несколько долгих секунд смотрят друг на друга, и в момент, когда патрон Аматониди понимает, что дочь для него перестала быть открытой книгой, он сдается и берет другую политику.
-Вы же не имеете к этому отношения, дона?,- вопрос более чем однозначный.
- Ни малейшего, мой дон,- она пожимает плечами и пригубляет вино, присланное сестрой и Гульрама,- Я желаю быть от дел Дочевез так же далеко как и от самих Дочевез.
И  первый раз в жизни ложь кажется ей греховным наслаждением, которое не найдешь ни в одном доме терпимости, ни в одном притоне и ни у одной падшей красавицы не только Эмилькона, но и всего Альмарена.

***

В третий раз она видит Беллору Дочевез за порогом смерти.

Цветущая весна сменилась грязным концом осени. Серая, в струпьях и пролежнях кожа обтягивает череп и готова вот-вот лопнуть. Смрад немытого, гниющего тела не скрыть даже самым дорогим духам и всем препаратам Цвейха, на которые семейство Беллоры спустило все свое состояние. Она лишь бледная тень себя прежней, сгорела, истлела до пепла за несколько дней, и дыхание ее- хриплый рык, свистящие всхлипы, что даруют жизнь лишь благодаря целительной магии мастера Протто, что гремит рядом склянками. Старик, сухой и высокий, будто и вовсе не замечает непрошеную гостью в спальне пациентки, ему вообще дела нет до слуг и посетителей.
Особенно если эти посетители ему платят.
Церера снимает покрывало и склоняет голову в жесте любопытства, рассматривая соперницу. Глаза Беллоры, пусть и подернуты бледной пленкой, еще способны различать предметы и свет, и выражение изувеченного смертельной болезнью лица искажает ужас. Девушка слабо шевелится, мычит, роняя слюну и кровь сквозь потрескавшиеся губы, пытаясь привлечь внимание лекаря, который стоит к ним спиной. Но Протто лишь отходит к двери, закрывая ее плотнее, сетуя на шум. Весьма забавное замечание, учитывая, что он весьма туг на ухо.
Ей хотелось бы злорадствовать, но в первую очередь в Цере живет презрение и брезгливость. Это существо перед ней, жалкое и скулящее, никак не похоже на коварную лукавую красотку, что отдала их на растерзание в С а р а м в е е. Ей больно от каждого вдоха, ей невыносимо чувствовать смрад немытой, больной плоти и что хуже всего- представать в таком виде перед Аматониди. Она смотрит на нее и плачет, и даже от слез- больно. "Слезы Касталлэ" - страшнейшая вещь, яд, что реагирует только на определенные примеси и температуру воды, отравяя испарения и поражая не только дыхательные пути, но и все органы организма. Алхимика и правда жаль, но он был неумехой,  сделавшим лишь половину состава, и то- негодного. Мастеру Протто пришлось доводить яд до ума, чтобы он сработал в нужной концентрации, в нужных условиях.
-Я столько хотела вам сказать, дона, а теперь не уверена, что не стоило вас просто утопить. Поймите меня правильно, мое пожелание вам смерти никуда не исчезло, наоборот: после вашего спектакля в Союзе оно лишь удвоилось. Но...не гоже благородной женщине вашего положения умирать вот так, право слово. Считайте, что я перестаралась,- она пожала плечами столь равнодушно, что это начисто перечеркнуло весь смысл ее слов,- Надеюсь, вы не обижаетесь? Это тоже была лишь дружеская шутка, как в старые добрые времена. Помните, те прекрасные годы, когда вы запирали меня на ночь в оранжереях? Так было полно таких маленьких, садовых паучков. Они безобидны, но что может доказать подобное одиннадцатилетней сиоре?,- южанка повела головой, подставляя лицо, изувеченное десятками десятков укусов свету и давая себя как следует рассмотреть,- На сей раз, вы превзошли себя. Браво. В вашей глупой голове даже не уложится то, что Сольпуги со мной сделали, как испытывали и чем мучили, перед тем, как убить.  Но я , тем не менее, все равно пришла за вами, и я унизилась перед теми купцами, с которыми вам была оказана великая честь договориться. Вы никогда не поймете того, что сделали, но меня это уже не интересует. Вы умрете, ужасная, ничтожная и жалкая, не потому что захотели укусить пирог, который вам не предназначался, нет. Вы умрете, потому что посчитали меня той напуганной сиорой, потому что ошибочно полагали, что  мерзотная подлость сойдет вам с рук. Вы едва не угробили меня и это было бы половиной беды. Вы едва не угробили уникального человека и посмели показать ему нашу вражду, и тем подписали себе столь страшный приговор.
Церера подошла ближе и склонилась над умирающей, слушая ее крики, наблюдая за ее животным, безумным страхом и судорожными движениями, что призваны спасти, но бесполезны в сути своей. В тот момент, дона Аматониди пыталась найти в себе хоть какие-то чувства жалость или презрение, может быть удовлетворение. но не находила ничего, кроме долга. Тот, кто посмел поднять руку на нее, на семью или на их дела, должен быть наказан. Беллора заставила ее умирать от ужаса, быть съеденной заживо в Паучьих дворцах - пусть сгниет заживо, хлебнет полную чашу страха и безнадежности. Цера не боялась, яд уже настолько сгноил прекрасной Белле голосовые связки, ослабил мышцы и помутил разум, что она ничего не сможет ни сказать, ни написать. Да и после того, как Аматониди приложили к спасению бедняжки и деньги, и средства, ни у кого язык не повернется обвинить их. А ее никто не видел, только ветер за окном ночного Эмилькона.
-Заканчивайте с ней этой ночью, Протто. И возвращайтесь, вас нам не хватает,- она выпрямилась, игнорируя рыдания и крики умирающей и шагнула в сизую темень, оставляя за собой лишь пустоту исполненного долга.
-Оскорбление, нанесенное мне доной Беллорой Дочевез, смысо кровью. Вражда между нами закончена.