...Нет жизни в песках этих. "Солнце доброе. Солнце ласковое"... Жизнь дающее светило, что воспевалось нами в песнях и гимнах, солнце... Оно здесь позабыло титулы свои, и до полудня подождав вдруг превращалось в смерти символ, остервенелый знак, испепеляющий всю жизнь, что встретит в том краю озлобленном и мертвом. Раскаленный песок, сухой, все оттого мне больше прочих напомнивший стекло, был лют, как дикий зверь, впивался в плоть, стремясь урвать кусочек влаги столь желанной.

Ноги ноют, как и тело, напоминая о пути, что мне пришлось пройти и выжить. Порой оно отказывалось слушать и приходилось говорить ему, кто здесь хозяин. Там все пропахло смертью!.. Насквозь. Тот ветерок, что волосы мои игриво вздыбил, не приносил ни хлада ни надежд, ни запахов иных, помимо обжигающего ноздри и легкие терзавшего. Он мог бы встрепенуть в души проулках то чувство, лишь одно - балладу обреченности унылой. Но встрепенуть не смог...

...И часто, вновь и вновь я возвращаюсь к думам о сущности столь тайной и неявной, что будоражит ум и под сомненье ставит уверенность любую. О странных, но прекрасных тварях, способных обернуться тем, чего не ждешь, аль страстно ты желаешь. И стоит лишь отвлечься и поверить, ловушки той врата захлопнув, как пред тобой предстанет настоящий облик, огромней и страшней которого не видел. Их крылья, зубы, а огонь!.. Испепелит тебя, не дав ни шанса на спасенье. Будь человек то, эльф, аль гном - все равны виды перед магией великой, что в жилах тех существ течет, однажды дав им имя. Драконы... И вряд ли хоть один ученый муж постигнуть смог все тайны столь великого творенья мира.

Не довелось мне видеть их вживую, лишь слышать и читать, легендами я утолял свой голод - но к счастью ли, аль к худу?.. Ведь говорят, драконы столь жестоки и коварны, что смертному его узреть подобно приговору, и тварь - его палач... Но верю я, и милосердие не чуждо им, ведь целой расе и народу не должно зла печать в себе хранить, неся всю тяжесть этой ноши. Быть может, сущность их все выше, чем их мирское назначенье, и облик тот, что видим здесь, лишь тень могущества былого?.. Однажды я увидел сон, который не дал мне покоя. Дракона видел я во сне, но различить не смог ни цвет, ни вид. Лишь силой я его был поражен, он будто звал меня и был вершителем судьбы моей далекой, впитав в себя могущество и светоч того мира, что Альмарену неизвестен, и может быть покоится в глубинах звезд. Не помню я ни слов, ни убеждений, проснувшись, я лишь ощутил тоску. И словно по былому реквием пропел, все с болью вспоминая то, чего не мог я раньше видеть...

…Волки ей были стражами, изморозь на траве -картою. Перепутье между концом осени и венцом зимы, когда нет ни птичьего крика, ни человечьего вздоха, лишь хмарь да увядание. Хрустела ледяная поросль под нежными когда-то стопами, шуршал вымазанный красным подол платья, что с чужого плеча дадено. Шла она, не разбирая дороги, не спеша, точно плыла в мерзлом тумане, что по земле стелился средь бела дня, задевая руками смуглыми ветви мертвые, роняя в землю бусины алые. И не было ее спине, гордой и прямой, ни указа, ни обузы, но шла точно завороженная, напевая шепотом речи несвязные. Темные земли приняли подношение с благосклонностью, завлекая и уводя женщину с юга все дальше, и глубже, откуда не возвращаются.

Перешла она через мертвый лес и мертвое поле, да ступила на холмы, что венчали руины зубьями, как корона сломанная. Побежала, подхватила юбки, точно спешка ей была неминуема. И увидел я, что истерты нежные ноги в кровь, что обломаны, но не сняты на ней кандалы и цепи. Будто кто то спустил ее, как собаку дворовую. Не догнать, не остановить, не выловить; засмеялась внезапно, косы-плети по ветру за собой оставляя и несясь, точно угорелый ветер колючий по сломанным лестницам, по надтрестнутым плитам, мимо окон пустых и непраздных. И смеялась она, как чумная, и кружилась, не даваясь в руки птицей напуганной, разговаривая с мертвецами - хозяевами. Если б только хватило мне сил рассмотреть лицо ее! Только все сирена южная его прятала, отворачиваясь и рукавом заслоняясь.

Я бежал за ней, увязая в трясине и мхах, провожая глазами рваный подол и боясь, что она упадет замертво. Я боялся, что боги Темных земель помутили рассудок ей и вынули из груди сердце. Я боялся, что и душе своей она не хозяйка более. И пока мы неслись через мертвые земли бесплодные, перешло безвременье, сделало шаг перепутье и зима окончательно сковала окрест все веси. Ей не страшен был ни мороз, ни лёд острый; ей не важен был ни я, ни тот, кто сковал ее и бежала она откуда. Красными дорожками расцвели на снегу линии, ступала она на них, точно околдованная и сливался кровавый цвет в единое пятно. Только присмотревшись, удалось мне понять, что то мёрзлая брусника с рябиной, в круги и лучи рассыпанная вокруг озера. А моя полоумная шла в ледяную воду, не страшась и не думая. И тогда я схватил ее таки, руки тонкие вывернул, развернул к себе и едва остался в своем разуме: не было более тех лазуревых глаз на лице девы статном, лишь глазницы пустые зияющей раной и следами кровавыми. Не было больше песен, ведь все горло ее было перепорото, суровыми нитками сшито, привязано. А в груди - пустота черная, сердца живого изъятая... Я хотел ее вытащить, я набрался смелости... И не смог. Оттолкнули меня руки измученные, улыбнулась мне, бессердечная, да кровавыми слезами заплакала. Пуще смерти была ей жизнь в Темных землях, пуще разума и любви. И когда голова ее в воде стылой спряталась, я не смог сдержаться. И зашелся криком, что не каждому зверю дарован был. И проснулся в ужасе, глядя на нее, мирно спящую...

...И день тот начался не с блага. И запах мне в лицо ударил, и солнце лик мой обожгло, и видел я того, кто был нам палачом. Кто возжелавший смерти нашей, готов был бросить нас в огонь, не поступившись же ничем. Ни честь, ни совесть недостойны, ему понятия те чужды, непристойны. Убийца же, как есть, предатель, злое воплощенье. Его бы я мечом вспорол, да только скован был не только цепью. Фортуна же его, крамоле гнусной улыбаясь, за ним брела обозной шлюхой... Но против вызова и воли той, что к Праву Девы воззывала, бесчестник не сумел пойти. Законы давние, традиции Златого Юга обойти, поправ их. И ныне сеча мне сулила, сражение из тех, кто позабыть давно готов, не вспоминать же боле, но придется. Доспех и меч я попросил, да дать же мне воды. Пред смертью должен был я сделать выбор... И я смотрел в ее лицо, в тот лик, что был мне ближе всех сокровищ, желанней жизни, сущности моей. Сказать я не посмел... Как жаль... И лишь коснувшись я щеки ее, погладил, я ощутил тот бархат, прекрасней всех шелков и тканей, ее величие, ее печаль, ту горесть, душу что травила отчаянием безмерным, мигом боли... Не мог я оступиться. Я должен был поднять клинок и честь ее увековечить отныне подвигом своим. И лишь одно я попросил взамен, и лишь одно я взял бесцеремонно, за что я каюсь по сей день, и что огнем мне душу захватило, дало мне сил, дало мне воли... Поцеловал ее. Я помню этот миг... Он был прекрасен, был так долог. Я согрешил... Она ведь знатна. И боги видели то святотатство. Вот только... Когда бы только на том свете судили за грехи нас эти?..
Я помню ее лик. Ее фигуру. Но я боюсь запечатлеть, боюсь испортить неумелым взором. И исковеркать то сокрытое же в ней, а посему осмелюсь лишь я силуэт оставить на страницах этих.

И начался же бой. Бесчестный и жестокий, я вновь и вновь вздымал клинок. Был ранен много раз, и все же - дрался. Противники мои же жизни были недостойны, те твари, отродья тьмы, что крови магию познали, и душу загубили знанием своим. Из них из всех мне жалко только льва... Животное, чья красота и сила, природы дар, ее явление и воля, ее кулак жестокий. Пришлось же зверя мне убить, спасая жизнь свою, и сожалею я безмерно о памяти его. Оставил мне он раны, что исцелить теперь я вряд ли же сумею, я стал калекой. Пусть... Себя принес я в жертву во имя жизни той, что я любил. Что я любить вовеки буду, и никогда я не забуду, и стану горячо вещать о благодетелях ее, пусть даже стоя пред богами в последний миг сознанья своего.

Я помнил, как я одержал победу. И меч мой стал венцом, пророком, он возвестил триумфом многим, явив же Пауку мои слова. А дальше - как в тумане... Я рухнул вниз, упал же оземь, на песок, что кровью был пропитан, и был готов я умереть счастливым. Ведь та, что я любил, она в тот миг же оказалась рядом. О большем я мечтать не смел, и если б только бы сумел сказать ей все, что душу мне терзало... Но я не мог. Забылся я в болезненном бреду...

Отредактировано Ричард Армонт (27-12-2019 03:23:42)