В Рузьяне затяжные дожди, серое-серое бушующее море и пьяные моряки, которые, оставшись на время без дела, предпочитают сейчас лапать портовых шлюх и греться с ними в одной постели. И ведь всем понятно, что эта размалеванная полунагая девка отнюдь не блещет красотой, но девицы существуют не для того, чтобы наслаждаться каждой линией ее тела. Однако шлюхам платят, чтобы те доставляли удовольствие.
Арадия готова заплатить Балору, чтобы он исчез из ее жизни.
Мальчишка, которого она знала, который бегал босым по улицам грязного Сгирда, уже давно вырос. Вырос из Сгирда, вырос из нищеты, вырос из себя. Маленький Лоэ теперь гордо зовет себя Балором - Ночной Кошмар, Морок и все такое в этом тошнотворном пафосном стиле. Маленький Лоэ теперь колдует и шарится по чужим головам, как Арадия шарится в чужих кишках - так же непринужденно, с ненормальным удовольствием и с мерзкой полуулыбкой-полуоскалом на лице. Маленький Лоэ не любит две вещи: когда рогатая язвительно напоминает ему о том, кем он был, и когда ее пальцы с игривой настойчивостью касаются его чувствительных рогов.
Арадия предпочитает выполнять эти действия одновременно, чтобы взбесить полукровку еще больше.
Только почему эти двое все еще живы, если они оба друг друга терпеть не могут?
Тифлинг зевает в подушку, приоткрывая один свой белоснежный глаз, смотрит на Балора из-под ресниц, который в свою очередь с откровенной неприязнью, смешанной с остатками больного удовольствия, смотрит на нее, и глубоко выдыхает, отворачивая от парня рогатую голову. Она много думает о том, почему бы кому-то из них не прикончить другого, но понимает, что идея с убийством наиглупейшая: два демонических отродья ведь и тут не упустят возможности попытаться доказать, кто из них лучше, кто из них сильнее. Эта бойня затянется на долгое время... а выигравший смерти своего противника едва ли рад будет.
Их души настолько тесно связаны теперь черными узами ненависти, что обратного пути нет. Два тифлинга больны друг другом, и это звучит как смертельный приговор. Как свадебное обещание, данное при лике ложных людских богов - "вместе навсегда". "Пока смерть не разлучит нас".
О да...
Арадия беззвучно смеется, и ее смех полон безысходности и одновременного желания и нежелания ощущать с собой в одной постели Балора. И каждый раз, когда девчонка с витыми рогами думает об этом, собственное тело и черные желания обманывают ее. Каждый раз, когда она видит перед собой это до омерзения идеальное лицо в обрамлении темных волос, в ее груди разгорается пламенем желание раз и навсегда выцарапать Мороку его невозможные лазурные глаза, пройтись когтями по шее в поисках сонной артерии и сжечь холодный труп, которому даже не нужно остывать.
Каждый раз, когда Дия начинает буквально жить навязчивым желанием раз и навсегда избавиться от Балора, она в ту же ночь отдается ему вся и без остатка.
Отвратительно.
Потрясающе.
Два безумца.
Арадия открывает глаза снова, уже отчетливей слыша стук дождя по крыше, и языком проводит по клыкам. В постели холодно, и даже наброшенное на нагое тело сверху старое тонкое одеяло не спасает. Люди в таких случаях обычно мило обнимаются и воркуют что-то друг другу на ухо. Но рогатая считает, что ее милый - ненавистный - Лоэ этого не достоин.
Она поднимает голову от подушки, лежа на животе, и первым делом свой полусонный взгляд бросает на своего потрясающего (нет) периодического спутника. Дие на лицо падают пряди ее кудрявых черных волос, а ее глаза издевательски медленно скользят от груди Балора до его лица, задержавшись только на шее - там ее отметины и ее благодарность за эту ночь. Девчонка ему никогда не скажет "доброе утро", ибо утро в компании с этим напыщенным малолеткой для нее добрым быть априори не может.
«Ты все равно всегда будешь на втором месте, малыш Лоэ»
И, мимолетным движением облизнув бледные губы, Арадия приподнимается на локтях и без лишних вопросов, не желая нарушать эту чудесную утреннюю тишину, залезает на Балора сверху, вдавливая его в постель; пряди ее волос рассыпаются по его обнаженной груди, а сама рогатая со звуком, похожим на удовлетворенное урчание зверя, утыкается лицом в мужское плечо и выжидает некоторое время, прежде чем зубами вцепиться в чужую плоть. У нее еще есть силы, чтобы изувечить Балора чуть больше, но она этого не делает, ловко балансируя на грани между простым укусом и прокусыванием.
Дия знает, что полукровка терпеть не может, когда она сверху.
Ему нужно всё контролировать.
Но она не может отказать себе в удовольствии занять главенствующую позицию...
- Замерз-с-с? С-с-согреть тебя? - ее голос звучит хрипло и отчетливо, когда тифлинг поднимает голову, нависая над парнем, а с пальцев занесенной будто бы для удара руки по щелчку срываются две-три искры, не способные причинить особого вреда. - Только попрос-с-си, и я ус-с-строю тебе пожар... - сонная, но язвительная усмешка на губах.
Они оба когда-нибудь сгорят в своей ненависти.

Арадия знает, как сильно Балор терпеть не может её всю: спутавшиеся черные волосы со смешными девичьими кудряшками, которые делают её такой миленькой в глазах любого, кроме самовлюбленного полукровки; витые рельефные рога - костяное украшение головы; глаза цвета снега, в которые он смотрит с таким насмешливым презрением и желанием убить мерзкую стерву, купающуюся в чужой крови; её запах, вкус её губ на своих губах... Знает, а потому-то никогда от него и не отстанет, не доставит ему такой радости - жить без неё, путешествовать без неё, засыпать и просыпаться без неё. Это было бы слишком милосердно со стороны рогатой.
Но бестия отнюдь не милосердна.
Девчонка мерзко улыбается в ответ на вопросы Балора, щурит глаза, не сводя с мерзко-аккуратного лица тифлинга взгляда, и борется с желанием действительно пустить пару искр на их постель, чтобы та вспыхнула, как сухая летняя трава, выжженная и засушенная солнцем - Дия может такое устроить и в глубине души хочет взглянуть, как бы её маленький Лоэ спасался от всепожирающего пламени, хочет услышать медленно затухающие крики и почувствовать такой отвратительно желанный запах паленой плоти. Боится ли Арадия огня? Рогатая зубы скалит в противной усмешке - зачем, если она сама есть дочь пожаров и кровавых пиршеств? Боится ли Арадия сгореть в собственном пламени?
- Не боюсь, - вслух отвечает она то ли Мороку, то ли самой себе. - Огнем ты меня не возьмешь.
Не боится.
Пепел ведь не горит, а глупышка Лоэ об этом не знает.
Тифлинг уже давно изнутри выгорела, и на том месте, где, как думают все эти сопливые романтики, находится у всех существ душа, у неё - пепелище, овеваемое ветрами и омываемое дождем. Ара все больше и больше теряет этот жгучий интерес к жизни, который толкал её на глупости, на шалости, на то, чтобы банально двигаться вперед. Но чем больше лет проходит у неё перед глазами, чем больше миль рогатая тварь оставляет за своими плечами, тем меньше в ней остается желания дышать, видеть мир, существовать. И полукровка чувствует охватывающее её бессилие, и полукровка корит свое глупое происхождение - рожденные от демонов не умирают своей смертью за два столетия, а умирать от чьей-то руки, доставляя кому-то удовольствие, упрямая Арадия не хочет.
И ей остается лишь дышать, видеть мир и существовать, покуда за ней откуда-то с неведомых небес не спустится Госпожа Смерть.
Но даже перед тем, как погаснуть насовсем, бестия плюнет этой старухе с косой в лицо.
- Можешь попробовать. Вдруг у тебя получится великолепное самосожжение и ты наконец исчезнешь из моей жизни.
Но ведь есть еще кое-кто...
- Но ты же не подаришь мне такого счастья?
...ради кого полукровка готова жить, пока не захлебнется в черном океане ненависти.
- Конечно нет, Лоэ, - мурлычет Арадия, сжимая руку, которую так грубо держит в своей руке Балор, в кулак. - Ты же без меня не проживешь.
Конечно, он без неё не проживет, как и она без него. Они друг друга ненавидят, и только эта ненависть дает хоть какой-то стимул жить - бестии, но не Мороку. Мальчишка находит себе достаточно развлечений и все еще упивается жизнью - своей, чужой; без остатка поглощает дурные эмоции, которые сам же и вызывает; выдумывает свои безумные идеи чуть ли не на ходу, укрепляется в желании жить вечно, чтобы и дальше простой люд морить ночными кошмарами, которые он создает для них сам. Арадия никогда не говорит ему, что устала жить, а Балор наверняка и не догадывается; впрочем, когда встречаются два урагана отменного безумия, у них находятся куда более важные дела, чем обсуждение того, от чего кто устал.
Рядом друг с другом они не устают.
Не устают ненавидеть.
Кисло-сладкое чувство накрывает тифлингов с головой, когда они по каким-то причинам оказываются рядом, а желание придушить другого во сне лишь удваивается, как только пара оказывается как угодно далеко от чужих взоров: в постели не своего дома, на каких-то пыльных чердаках, похожих на те, в которых жила Дия в юности, в ближайших подворотнях - в любых местах, где удается снизойти до грубых поцелуев, до синяков на запястьях, на шее, на бедрах, до неласкового проникновения, до коротких, срывающихся с губ стонов, полных черного желания обладать. На языке то горчит кровь, то приторную сладость оставляют чужие губы.
Арадия забывается в этих мыслях слишком быстро и забывает о том, с кем делит постель и почему Балора называют Ночным Кошмаром.
* * * * *
Темнота.
Тьма, тьма, тьма, она вокруг, повсюду, она нигде, она внутри, она раздирает на куски и врывается полукровке в душу, в голову, в глаза. Дия замирает в колыбели кошмаров, боится дышать, забывает о том, что это - вовсе не реальность, что это лишь выдуманная, исковерканная версия того, как Лоэ видит мир.
«Не смей...»
Но едва ли ненавистный ей тифлинг услышал это слабое предостережение.
Он явил перед снежным взором бестии образ ее матери, и Арадия выдохнула от неожиданности, открывая рот, чтобы сказать что-то Балору, но под пристальным взглядом черных, как тьма вокруг, глаз Ихшет девчонка смогла лишь нервно закусить губу, чуть втягивая голову в плечи. Демоница выглядела такой живой и в то же время такой нереальной, будто несуществующей - она и при жизни вместе со своей дочерью была такой, была словно приятным наваждением с горьким наполнением, состоящим из безразличия и абсолютного нежелания иметь с рогатым отродьем что-то общее. Однажды Ихшет просто не вернулась домой, оставив свое дитя на произвол судьбы, и с тех пор Дия была в некоторой степени одержима идеей найти ее вновь... но зачем?
«Я же не нужна ей,» - бестия поморщилась; слова ненастоящей матери, слова ее извращенного, вывернутого наизнанку образа (вывернутого ли?) оказались для бесчувственной твари сродни хлесткой пощечине, прежде чем Ихшет просто растаяла в темноте. «Не скажет ли она то же самое... если я найду ее?»
Арадия смотрела матери вслед, бессильно опустив руки, прежде чем ее уединение вновь не прервали.
«Ты только взгляни... Первый твой убитый человек - Скъяль.»
«Я не убивала его.»
Правда ли это? Тифлинг зажмурилась, прежде чем снова взглянуть на старика, образ которого почти стерся из ее памяти, и скривила рот, отшатнувшись будто бы назад, прочь от Скъяля, который тыкал в Ару пальцем, беззвучно нашептывая проклятия. Она видела, как люди, жившие с ним в одной деревне, разрывали его на куски, видела, как толпа поглотила его, а сама даже не попыталась помочь, сбежала, поджав хвост, маленькая слабая девчонка... Если бы она вела себя осторожнее, он бы прожил дольше. «Но этого не случилось»
Полукровка тщетно пыталась отмахнуться от Балора, согнать наваждение, но эта рогатая самовлюбленная мразь, лежащая сейчас под ней, оказалась куда быстрее. И когда перед Дией явился следующий призрак, поднятый из недр ее прошлого, она чуть не задохнулась в нахлынувшей на нее ярости, с трудом сдержала рвавшийся наружу из глотки рык. Предатель! Он променял ее на мечты о капитанской каюте во время морских качек! Тварь! Со злостью девчонка сжала плечо Балора и предупреждающе впилась когтями в кожу.
Закари исчез.
Хватка ослабла.
Арадия содрогнулась, выдохнула и устало закрыла глаза. Она всеми силами старалась не слушать шепчущего ей на ухо глупые клятвы и фразы Морока, пыталась лишь вдохнуть поглубже, чтобы справиться с волной пожирающих ее изнутри эмоций, понимая, что ни к чему хорошему это не приведет. Но Балор, по всей видимости, этого не понимал, иначе он бы уже давно закончил свою чертову игру с ее разумом!
«Прекрати...»
Слышать все эти голоса было невыносимо. Задыхаясь, тифлинг все пыталась вырваться, но не могла, и это заставляло ее эмоционально страдать все больше и больше, заставляло желать вырвать Лоэ язык, чтобы он заткнулся, и оторвать руки, чтобы этот мерзкий мальчишка никогда больше не смог колдовать!
* * * * *
- Прекрати!
Ее голос срывается с хриплого шепота на визг вперемешку с рычанием; Арадия птицей бьется в хватке когтистого кота с лазурными глазами и наконец отстраняется, падая на постель, отползая от своего любовника прочь, словно девчонка, получившая пощечину. Она тяжело дышит, бросая на Балора яростный взгляд из-под ресниц и спутанных волос, пряди которых упали на ее лицо. В каком-то смысле это действительно была пощечина. Ментальная.
- Ты... - ее шепот так отчетливо слышен в тишине комнаты и перекрывает даже стук дождя по крыше дома, ставшего тифлингам недолгим приютом. Арадии распирает грудь ярость, не дает дышать нормально, смешивается со всем тем, что она чувствует к Мороку и без подобных фокусов - коктейль получается жуткий, жгучий, отдается на языке горечью и заставляет когтями сжимать мятую простыню. - Ты доиграешься, Лоэ, - она ядовито шепчет его настоящее имя, прежде чем сесть на постели, распростертые руки чуть поднимая вверх, словно для объятий. - Возможно, что доиграешься даже сегодня.
Заклинание полукровка буквально выплевывает, сжимает одну ладонь в кулак и делает резкое движение рукой, чтобы скинуть Балора с кровати, которую сегодня ночью они делили. Затем Дия поднимает мальчишку в воздух, неотрывно глядя на него прищуренными в злости безжизненными глазами, и глухо рычит, давя в себе желание разорвать тифлингу глотку.
- А ты помнишь, от кого я спасла тебя в Сгирде? Два человека хотели поживиться маленьким беззащитным мальчиком.. - девчонка скалится в усмешке. -...но на мальчика у кого-то страшного и рогатого оказались другие планы. А помнишь, что случилось с одним из горе-насильников? - Арадия выдерживает паузу, неудовлетворительно качает головой. - Вряд ли. Напомнить?
И со всего размаху при помощи любимого ею телекинеза ментальщица швыряет Балора в ближайшую стену и вновь поднимает в воздух, не давая опомниться, чтобы отправить мальчишку в полет до другой стены, до третьей, до четвертой... Глухие звуки ударов отдаются жаром в теле, а запах крови, начинающий разноситься по комнате, будоражит.
Наконец-то бестия в своей стихии!
Если на пути у Морока встречаются предметы обихода, то обязательно (по воле Дии, конечно) он летит прямо на них, чтобы в очередной раз шмякнуться обо что-то телом, лицом, чтобы оставить новый след, новый шрам, чтобы разодрать грязно-серую кожу. Как он мог не бояться дать полукровке прийти в бешенство, если уже столько раз видел, что из этого может выйти? Арадия не ищет ответа на этот глупый вопрос - для нее Балор столь же глуп, сколь и самонадеян.
- Тварь!
Тифлинг швыряет рогатого на пол, вслушиваясь в ласкающие слух стоны боли, но не отступает, а лишь поднимает в воздух все, что может поднять в этой комнате: табуретку, подушки, их собственные вещи, драгоценности, флаконы-бутыльки, которые остались лежать на комоде после того, как полукровки заставили хозяина дома сожрать свою жену целиком и на живую, - всё, всё это нескончаемым потоком летело сейчас в Морока, падало разбивалось, ранило его и вновь поднималось в воздух, и вновь летело в его сторону...
Ара соскакивает с постели, приближаясь к тифлингу так быстро, как может себе позволить, ступая по стеклу и щепкам и не чувствуя боли; девчонка хватает Балора за волосы, поднимая его голову и наблюдая за струйкой крови, которая течет из его носа по разбитой губе. Бестия внутри нее устрашающе мурлычет от удовольствия, а сама Дия недоумевает - как у этого жалкого оборванца удается бросать отблеск на то ее кровавое воплощение, которому в присутствии Лоэ не нужно многого, чтобы явить себя во всей красе. Она думает об этом, одновременно острым осколком, подхваченным в другую руку, проводя по щеке Морока и наклоняясь к его лицу, чтобы в поцелуе слизать кровь с его губ.
- У тебя красивые глаза, - вдруг выдает девчонка с легким оттенком безумия в голосе и шепчет: - Крас-с-с-сивые... Ты боиш-ш-шься их лиш-шитьс-с-ся? - Арадия проводит коготком по верхнему веку Балора над его левым глазом. - Наш-ш человек с-съел с-с-свою женуш-шку...
А ты как с-смотришь на то, чтобы с-сожр-р-рать свой глаз?
В ее руках - нечеловеческая сила, и хватка у рогатой твари сильнее, чем у человеческого мужика, если она сама того захочет. Бестия вдруг вновь налегает на Морока сверху, вжимая его в пол своим весом, удерживая одну руку своего любимого ненавистного прижатой над головой тифлинга, и поигрывает осколком стеклышка прямо над его глазом, опуская руку все ниже и ниже. Мертвые глаза у Ары блестят поистине живым безумием, а шепот прерывается лишь нервным подрагиванием голоса, как если бы она находилась в диком предвкушении чего-либо.
- Не бойся, Лоэ, я не заставлю тебя проходить через это одному, - девчонка затихает и вдруг недобро улыбается, в нездоровой радости восклицая: - Я выколю твой второй глаз и тоже съем его!
Под аккомпанемент безумного смеха Дия заносит руку с зажатым в ней стеклом...
...и опускает ее, воткнув осколок Балору в плечо, прежде чем вновь залиться уже более громким хохотом, в котором явно слышится издевка над жертвой ее игр с чужими страхами, связанными с драгоценным тельцем.
- Ты дурак! - выплевывает она полукровке в лицо, склоняясь на ним и осыпая окровавленную смазливую мордашку беспорядочными горячими поцелуями. - Дурак, дурак, дурак... маленький глупый мальчик...
Бессвязный шепот успокаивает бестию, и та вновь затихает, унося с собой клокочущую в глотке ярость и рык, оставляя наедине с Балором только ту Арадию, которую он привык видеть - ту самую противную и мерзкую тварь с налетом сумасшествия, которая в любой момент готова выйти из себя, чтобы устроить кровавое пиршество. Но сегодня ему повезло.
Сегодня она его не убьет. http://sg.uploads.ru/RThMJ.jpg MADNESS

- Я не хочу умирать.
- Конечно не хочешь, - насмешливо шипит Арадия на ухо тифлингу, пальцем стирая с его щеки кровь. Она знает, что он боится смерти, пожив еще сравнительно мало, и играет на этом раз за разом, как только Балор непозволительно распускает свои ментальные ручонки и доводит ее до бешенства. Он очень высокого о себе мнения, он считает, что неотразим, непобедим, неуловим и не затыкается, не перестает говорить об этом даже рядом с Дией, которая каждый раз терпеливо сжимает зубы, чтобы ненароком не рассмеяться.
Девчонка, отстраняясь, с пару мгновений смотрит на Морока сверху вниз, а затем встает на ноги, растягивая губы в молчаливой, но такой говорящей язвительной усмешке.
Арадия прожила на этой земле две сотни гребаных лет. И этот мальчишка уж точно не ей в лицо должен смеяться, говоря, что умирать не планирует в ближайшие столетия три.
Он подпустил ее слишком близко.
А бестия уж точно знает, как убивать.
Но сегодня L'Hoe повезло. Повезло, повезло, повезло... Это словом эхом отдается у полукровки в голове, и она лишь едва заметно ей качает, словно пытаясь сбросить с себя наваждение, а затем поворачивается к избитому, окровавленному Кошмару спиной и уходит туда, где в беспорядке лежат их собственные вещи. Девчонка швыряет тифлингу его барахло телекинезом небрежно, словно подачку, краем уха вслушиваясь в его слова - безжизненный шелест сухих листьев. Смеется. Скалится. Кивает.
Они уходят.
Но прежде за собой нужно убрать...
* * * * * 
Дом горит, пылает, стонет под натиском пожирающего его огня; огромная пародия на костер дышит жаром демоническим выродкам в лицо, а искры едва заметно поднимаются вверх, пытаясь ускользнуть в бесконечно серое, безжизненное небо Рузьяна. Небеса плачут, но этот едва заметный дождик не сможет потушить пламя, ласково окутавшее чужой дом, на ночь ставший уютным пристанищем для двух до безобразия больных друг другом тифлингов.
Арадия неотрывно смотрит бьющемуся внутри, в своем запертом жилище, мужику с окровавленным лицом и руками в единственный оставшийся глаз и молчит. Он, отвратительный, жалкий, сожравший собственную жену лишь потому, что Балору и его рогатой подружке показалось, что это смешно, колотит по двери, по стенам, по окну, глядит на две равнодушно стоящие поодаль фигуры в ужасе. На стекле остаются кровавые отпечатки ладоней. А еще через полминуты в горящем доме не остается ни одной живой души.
Тогда девчонка поворачивается лицом к Мороку, набрасывая на рогатую голову капюшон, чтобы быть менее заметной, с пару мгновений любуется собственными отметинами, оставленными на лице и шее ее ненавистного и пугающе тихой скользящей походкой начинает удаляться прочь, не оборачиваясь и не зовя Балора за собой. Дия уверена - он последует за ней, если захочет, если почувствует, что еще не готов отпустить полукровку восвояси, до их следующей встречи, которая может произойти через год, через два, через пять лет. Через десять. Физически и морально опустошенная тифлинг мотает головой, на миг прикрывая свои белые глаза, и незримо улыбается, слыша за своей спиной такую же аккуратную поступь, как и у нее самой.
* * * * * 
Рузьян уже давно не спит, а по улицам уже давно бродят его горожане - с целью или без цели; проходят мимо, одаривая хрупкую фигурку в плаще настороженными взглядами, и это Арадию, как и всегда, слегка бесит. Но она лишь сильнее кутается в свой плащ, укрывает лицо в тени капюшона, чтобы никто не видел пугающих мертвых глаз, чтобы никто не видел грязно-желтых с багрянцем рогов, чтобы никто, Бездна их всех дери, не стал вопить и звать на помощь либо стражников, либо храмовников, которые в последнее время так и норовят зацепить любое темное существо светлой магией. Балор не сильно-то похож на тифлинга. Арадия напоминает демона намного сильнее.
Они не знают, куда идут; просто петляют по паутине улиц, сворачивают направо, налево или не сворачивают вообще; минуют главную площадь, снова ныряют куда-то. Не разговаривают. Молчат. Ара порой косится на Морока неприязненно, будучи задетой тем, что он устроил ментальное представление, используя ее разум, но отворачивается с полувздохом, видя синяк на его скуле.
Он ненавидит ее не меньше, чем она его.
Когда впереди слышатся голоса, радостные, веселые, громкие, полукровка на мгновение замирает, разглядывая толпу людей, а затем продолжает иди вперед, заметно сбавив шаг, словно крадясь. Когда тифлинги подходят ближе, девчонка вдруг понимает, что они наткнулись на свадьбу - человеческое (и не только) мероприятие, когда мужчина и женщина обмениваются колечками и клянутся друг другу в вечной любви до гроба. Вспоминая об этом, Арадия ощущает, как ее уже начинает подташнивать от этих громких лживых фраз, шипит сквозь зубы, останавливается поодаль. 
Косится белым глазом на Балора.
- Аж противно, - фыркает полукровка, не желая двигаться дальше. Что людям с этих обещаний, если они их не выполняют? Через месяц муж заведет себе любовницу. Через два месяца жена понесет от моряка, который снова уйдет в море. Любовь, которую они почитают - глупая, ужасно смешная вещь, иллюзия, морок, который расплывается дымкой, рассыпается осколками, стоит только дотронуться. А привязанность просто убивает рано или поздно... И тем более такая больная привязанность, которую Арадия испытывает к стоящему рядом Балору. Она толкает ее прильнуть к телу, к губам, снова искусать в кровь, впиваться когтями в плечи, не отпускать, не отпускать, не отпускать... - Любви не существует. Детские сказки... - тифлинг морщит носик, не откидывая капюшона. Она слишком часто видела такое. Но ей влюбиться уж точно не грозит: ее сердце было отдано на растерзание неугасающей ненависти.
И... Арадия не возражает.