~ Альмарен ~

Объявление

Активисты месяца

Активисты месяца

Лучшие игры месяца

Лучшие игровые ходы

АКЦИИ

Наши ТОПы

Рейтинг Ролевых Ресурсов - RPG TOP Рейтинг форумов Forum-top.ru Демиург LYL photoshop: Renaissance

Наши ТОПы

Новости форума

12.12.2023 Обновлены правила форума.
02.12.2023 Анкеты неактивных игроков снесены в группу Спящие. Для изменения статуса персонажа писать в Гостевую или Вопросы к Администрации.

Форум находится в стадии переделки ЛОРа! По всем вопросам можно обратиться в Гостевую

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » ~ Альмарен ~ » Старые рукописи » Театр одного актера


Театр одного актера

Сообщений 1 страница 26 из 26

1

http://www.vgtimes.ru/uploads/posts/2014-11/thumbs/1416576978_1416509321-bloodborne-art-3.jpg
Место действия: Анзгар.
Время: 32 года тому назад.
Участники: Амарилла, Октавий Эрго.

Бродячий актер. Кукольник и мастер над самыми утонченными игрушками. Он уже какое-то время ездил по городам с одним и тем же репертуаром, слишком странным, размытым и чудаковатым для широкой публики. Его зрители едва ли толпились у маленькой сценки, заглядывая в деревянный саквояж с марионетками. Однако, находились и те, чей любопытный глаз долго изучал фарфоровые лица, да вглядывался в антураж замысловатых крохотных платьев. Именно из такой аудитории Господин Смерть выбирал материал для своей работы. Новый город. Новые жизни. Амбиции экспериментов и маниакальный интерес вивисектора. Его работа тоже вилась вокруг кукольных спектаклей. Вот только не фарфор и ситец годились белому человеку в черном костюме в качестве материала. Нет. Плоть. Кости. Сухожилия. Вены. Вот из чего состояли те самые Утонченные Игрушки, Мастером над которыми называл себя Октавий. В те дни, когда рассудок его был, возможно, еще более человечен, началась эта история. Поздней осенью. В густом тумане. В редких багровых лучах закатного солнца. В процессе одного из кукольных спектаклей, ничем не отличимого от многих других. Тогда начинался наш рассказ. Ибо даже седовласый безумец, чей пустой взгляд синих окуляров так любил пронзать лица людей, стоящих вокруг, даже он не мог догадаться с первого взгляда, кто же смотрит за пьесой там, далеко, поздней осенью, в темноте…

Отредактировано Октавий Эрго (24-06-2016 20:32:56)

+2

2

В первый раз увидев его, Амарилла прошла мимо, её мысли были заняты какими-то другими, несомненно, очень важными делами или, по крайней мере, делами, казавшимися ей таковыми. Заметила краем глаза, отметила нечто новое, изменившее обыденный сумрак улицы, возможно даже допустила несколько лёгких, ни к чему не обязывающих мыслей и оставила всё, как есть. Но если судьбе чего-нибудь угодно, она раз за разом тычет нас в это, словно только что прозревшего щенка в блюдце с молоком, пока он, наконец, не начинает лакать. И были обрывки разговоров, чужие шепотки, смешки и мысли, снова и снова напоминавшие ей об этом, добавлявшие кусочки мозаики к её воспоминанию и, когда Амарилла вновь оказалась на том же месте, увидела то же самое, она не ушла.
На другой стороне улицы происходило представление и вампиресса остановилась, пытаясь вникнуть в суть. Но может от того, что она смотрела не с начала, а может от того, что происходящее так не походило на её обычный добросовестный ребяческий разврат, это никак не удавалось. Угловатые движения маленьких лицедеев несли некий смысл, но он постоянно ускользал, не даваясь пониманию. Кому-то надоедало за ним гоняться, кто-то уходил, даже не пытаясь, как и она когда-то. Но не теперь, теперь ей хотелось непременно поймать то, что убегало. А за представлением стоял человек, но его почему-то никто не замечал, даже Амарилла. Зрители для неё горели как свечки, она могла сказать, сколько их здесь, старые они или молодые, сытые или голодные, оделись сегодня потеплее или замёрзли стоять на стылом ветру, а его будто и не было, как если бы куколки могли плясать сами по себе.
Это несоответствие достучалось до разума не сразу и, когда это произошло, она поняла, что всё время смотрела не туда. Суть кукольной истории утратила ценность, если вообще кода-либо её имела. Весь остаток представления Амарилла наблюдала за кукольником, а когда оно завершилось, подошла и оставила рядом с маленькой сценой золотой. Искусство должно быть оценено, хотя бы таким, единственным из известных ей, способом. И пусть она оценила не спектакль, пусть по её изумрудному, шитому золотом платью было видно, что даёт Лила гораздо меньше, чем могла бы, она была почти уверена, что чёрно-белый мастер пришёл сюда не за деньгами.

+3

3

Магический театр. Здесь, на этой сцене, распределялись роли в пьесе Жизни и Смерти. Кто здесь шут, кто жертва, кто убийца. Казалось, автор лишь редко бросал взгляды на случайные лица прохожих да вел неровные записи в запылившийся дневник своей тусклой памяти. Он ходил по улицам и выбирал. Под звуки визгливой шарманки, сопровождающей этот странный балаган. Труппу из двух человек. Шарманка звучала в руках женщины в красном платье. С потухшим взглядом небесно-серых глаз. Люди шли, смотрели, кто-то оставался, кто-то уходил прочь. И никто не мог догадаться, что идущее своим ходом представление было театром одного актера. Что женщина в красном платье – не более, чем кукла. И что белый человек в черном костюме пришел сюда, чтобы пополнить арсенал марионеток. И в этом театральном праздновании участвовал каждый, кто попадал под змеиный взгляд синих холодных глаз.
Но вот крикливая шарманка затихает. Куклы, будто умирая, обвисают на туго натянутых нитях, склонив к земле чудесные фарфоровые головы. Театр сворачивается и, казалось, все актеры вновь отправляются в саквояж, в одну единственную коробку, отчего-то напоминающую общий гроб. Но Куклы бессмертны. И белый человек в черном костюме отлично это знал. Бессмертие было его даром для живых. Его сокровенной фантазией, которую он так отчаянно воплощал в жизнь. Сегодня он заметил только одного человека. Достойного застыть под запыленным стеклом витрин его паноптикума. Он сохранял то, что казалось ему красивым или необычным. Чьи-то глаза. Чьи-то руки. Чьи-то волосы. Со страстью коллекционера мертвый человек с саквояжем и тростью раскладывал каждый экспонат на свое место, делая утонченных Кукол по примеру своей Кассии.
Холодный ветер отрывисто бил в лицо, колыхая вереницей прозрачных перстов седину волос безымянного актера. Взгляд его, напоминавший немигающие глаза удава, медленно прошелся по лабиринту улиц, наконец, остановившись на том самом человеке. Девушка с померкшим взглядом старухи. О, эти глаза казались белому человеку диковинным чудом, достойным Бессмертия. Вот только…
Шарманка молчала. Казалось, молчали люди, проходившие мимо по пустеющим улицам. Молчал вечер, молчали мостовые, молчал скрип колес от проезжающих экипажей. Молчало все. И только теперь белый человек начинал понимать, почему. Биение чужого сердца всегда лихо выбивало чечетку в разрушенных лабиринтах разума безумца. Он почти чувствовал, как сокращаются мышцы, как разливается кровь, как вздуваются легкие. Чувствовал и видел, что этот предмет жив, что он не пригоден для его работы, что он болен, что это нужно исправить!!! А сейчас… Только тишина. Могильная. Отстраненная. Тот же холод жил и в его груди. Тот же звук. Неодолимая. Вечная тишина. Мертвая.
Девушка с усталым взглядом старухи протянула белому человеку монету. Только теперь он мог полноценно разглядеть ее и убедиться в абсолютности той самой тишины. Обволакивающей, пожирающей каждый посторонний звук. Прах к праху. И подобное к подобному. Казалось, мертвец почти различил в существе нечто, вторящее его собственной сути. Но нет. Оно все же отличалось. И белый колдун решил проявить любопытство, пытаясь добраться до разгадки, что ширилась в этих темно-серых глазах.
- О, благодарю Вас. Возможно, Вам понравилась пьеса. А, возможно… не она. Я люблю замечать некоторые вещи. Чей-то взгляд. Чьи-то руки. У Вас чудесные глаза. Вот только они не пригодятся для моей работы. Это никогда меня не обманывало, потому я могу с уверенностью заявить -  Вы мертвы. По-другому, чем я, но.. мертвы. Почему Вы мертвы? Это интересно. Чутье подсказывает мне, что Вы сейчас не побежите с криками о странных разговорах с бродячим актером. Потому что я могу закричать в ответ. Подобное к подобному. А люди не слишком-то любят тех, кто, бесспорно, доказал, будто все живут. Но не каждый в действительности умирает. Так кто ж Вы, наконец? – протяжный низкий голос старого белого ворона. Ни тени притворной улыбки на лице. И только взгляд. Ледяной, пронзительный. Он будто вгонял иглы в душу.

+1

4

И он же заставлял задуматься. А действительно, кто она? Имя ей дали в борделе, проклятие и титул подарил Сиф. Братец вообще порядком избаловал её. Тянувшиеся вереницей годы и возможность подчинять магию – всё это изначально не принадлежало ей, а было взято взаймы или попросту отобрано. И даже это настроение обычно не склонная к самокопанию Амарилла, видимо, позаимствовала. Вампиресса чуть склонила голову на сторону, прислушиваясь к ощущениям и решая, а нужно ли оно ей. Себе Амарилла оставляла только самое лучшее. Никакого протеста происходящее у неё не вызывало, а любопытство, недавно заставившее остановиться, ещё не угомонилось, совсем наоборот, азартно высунуло свой вездесущий, не единожды битый нос. Решение было принято и начало воплощаться ещё до того, как успело оформиться в какую-либо определённую словестную форму.
- Ох, маэстро, вы говорите о вещах, которые едва ли стоит обсуждать, стоя посреди улицы, - очень натурально вздохнула она. – Но в одном вы абсолютно правы, крика я не подниму. Зовут меня Амарилла и мне тоже нравиться подмечать мелочи и разбираться в деталях, но по другим, более прозаическим причинам.
Это умение стало для неё и увлечением, и необходимостью, но в обоих случаях оно оставалось лишь навыком, приобретённым, отточенным и часто используемым, но обыкновенным, как ложка, телега или стул. А то, что её собеседник назвал своей работой… - конечно, Лила догадалась, что речь идёт о марионетках, только тогда и представить себе не могла, о каких, - это было чем-то возвышенным и доступным не каждому, отчего невольно манило оказаться в числе избранных. Потому-то она не сразу разглядела их создателя, увлёкшись хитросплетениями выдумки и забыв, что всё и все живущие в тот момент на сцене, лишь его отражения.
- Признаться, я не поняла вашей пьесы. Как не понимаю и того, почему вы противопоставляете смерть жизни, когда на самом деле она противоположна рождению. Я мертва, потому что умерла, это уготовано всем, кто имел неосторожность однажды родиться. Возможно, это действительно произошло по-другому, нежели у вас, но по существу сей факт ничего не меняет. Я умерла и теперь живу дальше, иначе, чем прежде, но живу или, как говорят доморощенные философы, существую. Как и вы, полагаю, - Амарилла едва заметно улыбнулась, она никогда не причисляла себя к существам, коих принято называть нежитью, хотя и была во многом с ними схожа, кто бы мог подумать, что это сходство когда-нибудь ей пригодится. – Пожалуй, мне понравилось именно это – загадки, в которых не разберёшься ни с первого, ни даже со второго взгляда. Мне и сейчас не вполне понятно кто передо мной.

+3

5

А люди все шли, их толпы тянулись бесконечно длинной вереницей, создавая фон и суетливый антураж, служивший интерьером к этому странному разговору двух неживых. Впрочем, бытие Октавия до перерождения никогда нельзя было назвать благом. У него были свои мотивы презирать жизнь и возносить смерть, которую он противопоставлял первой. Сейчас он выглядит безупречно и возможности его велики. До того – он был всего лишь забитым карликом и горбуном, привыкшим к ударам палки в руках своего отца. Разумеется, человек со змеиным взглядом и застывшим сердцем умел видеть, чувствовать разницу, ковавшую его мировоззрение.
- Тем хороши улицы, что как бы много не было на них людей, все бегут, спешат и вовсе не замечают остановившихся для разговора. Боюсь, я слишком привык скрываться в толпе, чтобы проявлять излишнюю осторожность. Моя жизнь была скудна, моя смерть выдалась любопытной. Она расширила спектр возможного, допустила вольного сценария в исполнении театральных кукольных пьес. Фактически, все, чем я обладаю, следствие остановившегося однажды сердца. Следствие, Ergo, в переводе с древних языков. Октавий Эрго. Так звучит мое имя. Но, впрочем, Вы правы, как бы безлика не была толпа, любопытные глаза и уши можно отыскать почти всюду. Мне интересно, что Вы такое. Взамен, Вы сможете узнать, что такое я. И если хотите, я бы мог продолжить этот разговор в более подходящем месте. По дороге к городскому кладбищу одиноко стоит один заброшенный дом. Я остановился там, и если Вы не против… - белая змея в длинном черном плаще замолчала, блеснув взглядом стеклянного глаза, пристальным и пустым. Он любил загадки. Вопросы, требующие ответа. В первую очередь, седой кукольник оставался своего рода ученым. Изучение странного, необычного, непознанного пробуждало в нем философский интерес. Отрешенное любопытство эскулапа, столкнувшегося с новой неизвестной доселе болезнью. И всякому следствию были необходимы причины. Корень того или иного явления. О, белый человек любил загадки. Сложные, запутанные. И отчего-то, в сознании его росла уверенность в том, что случайная собеседница, с которой они встретились взглядом – как раз принадлежит к числу таких.

+2

6

- В таком случае жизнь и смерть мы обсудим чуть позже, мастер Эрго, - предложила Амарилла, многозначительно улыбнувшись, будто только им вдвоём была известна какая-то тайна, которую проходящим мимо постичь было не дано. – А по дороге вы, может быть, соблаговолите растолковать мне смысл вашей пьесы или хотя бы дадите подсказку. Ещё одну. Ведь одну я уже получила с вашим именем, но в этой задаче для меня по-прежнему слишком много неизвестных.
Пожалуй, это был один из тех редких случаев, когда не собеседнику следовало поостеречься вампирессы, а наоборот. Но почему-то Октавий не вызывал у неё тревоги. Она ощущала некую смесь интереса и отторжения. Амарилла всегда полагала, что составляет мнение об окружающих, уделяя больше внимания поступкам, нежели тому, как они выглядят, и простой покрытый шрамами воин может быть привлекателен куда больше, чем чернокудрый дворянин с почти врождёнными манерами и породистым профилем. А вот теперь выяснилось, что и внешность для неё играет немаловажную роль.
На кукольника, как и на его кукол, можно было очень долго смотреть, выискивая что-то в неподвижно правильных чертах его лица, мимика на котором выглядела чуть ли не кощунством. Но это только на расстоянии. Казалось, если подойти слишком близко, прикоснуться, то можно заметить что-нибудь лишнее, разрушить неосторожным движением магию лицедейства и… что тогда произойдёт, Амарилла не знала, и это было ещё одной загадкой, которую одновременно и хотелось, и не хотелось разгадывать.
Точно так же выглядела и его спутница, вроде бы не имевшая с ним ничего общего, но при том и неуловимо похожая на него. Словно алая тень кукловода стояла она, молчаливая и безразличная, с потухшим, направленным в никуда взором, ни разу ещё не дав понять, что она вообще замечает присутствие вампирессы. Но Амарилла не взялась бы с уверенностью утверждать, действительно ли женщина не понимает происходящего или оно ей попросту глубоко безразлично.
- Ваши куклы сделаны с удивительной тщательностью, - тем временем продолжала вампиресса. – Отчего кажется, будто созданы они не для действия, а для любования. Но ведь театр, это не только и не столько красивые маски. Главное в представлении, это слова, эмоции, поступки, которые, скрыв лицо, можно не скрывать, но вот их-то как раз я и не увидела. Может, смотрела не так или не туда? Хотя бы угол зрения подскажите мне, мастер.

+3

7

Бледный господин выпрямил спину, будто под прямым углом клонящуюся вниз, к земле. Острые очертания его губ скривились в учтивой и вежливой улыбке, более не несущей в себе ничего, ни умиления, ни радости. Синие глаза мертвеца пристально вглядывались в лицо собеседницы. Ни дрогнув и ни моргнув не единого раза. Наконец, человек, умевший так безразлично улыбаться, продолжил разговор:
- Театр – это почти всегда бурлеск. Умение говорить о низком в высоком слоге. Я, конечно же, имею в виду тот театр, что адресован к публике. Ведь, согласитесь, мои настоящие мысли, вряд ли бы кто-то из них мог рассматривать с любопытством и без дрожи. Или хотя бы не заклеймив меня сумасшедшим, которым я, возможно и являюсь, но, да, театр. Постановка, которую Вы застали, была шахматной игрой. От лица короля. Самой слабой и уязвимой фигуры на поле. Не знаю, впрочем, играете ли Вы в шахматы… Иногда, это увлекательно. На доске, белые и черные фигуры – лютые враги. Но те, кто управляет ими, подчас близкие друзья. Так вот, наш король… Он стоит зыбкой тенью за спиной своей королевы. Прячется за ней и ведет войну, отправляя на верную гибель пешки и иные фигуры. А сам – только и умеет, что отступать. Это политическая сатира. Тоже, своего рода, бурлеск. Да, очень красивый, но едва ли обремененный высоким смыслом, который люблю я, и который не жалует публика. Но мне ведь нужно, чтобы мой театр кто-нибудь смотрел, - он говорил, и слова его чеканились шагом. Жестом бледный мастер пригласил свою собеседницу следовать за ним, продолжая свой отстраненный рассказ о печальном ремесле актера и кукольника, коим он всегда оставался для широкого круга толпы. Все как в театре, где лица и тела прячутся за пышными костюмами и масками. На самом деле, Октавий не любил лжи. Не принимал лести. Но все же скрывался, представляясь тем, от вида кого толпа не поседела бы от ужаса. Скрывался ото всех, кроме своей собеседницы. И отчего-то даже сам Мастер Марионеток удивился тому, как быстро и спокойно он раскрыл незнакомке свою суть. Но сделанного не повернешь назад. И не изменишь. А значит, сценарий театра жизни и смерти предусматривал именно такой ход событий.
- Тщательность – это мое ремесло, миледи. В широком смысле. В мире для меня нет вещей плохих и хороших. Добрых и злых. Есть только красивое и безобразное. А красивое предполагает кропотливый труд того, кто его создает. Я пытаюсь сохранить то прекрасное, что вижу в мире. Как моя спутница, к примеру. На деле она не сильно отличается от тех кукол на сцене. Но ею можно разыгрывать и более интересные постановки. В своей работе я дошел даже до умения обращать безобразное в прекрасное. И мое собственное тело служит примером этого сложного искусства. Куклы можно делать не только из фарфора, миледи. Рукам определенных скульпторов подвластны и менее податливые материалы, - вновь та же улыбка, острая, как скальпель в руках эскулапа. И взгляд, искусственный и искусный. До боли сложно было понять, что один из окуляров кукловода – всего лишь стеклянная подделка, которую он носит, как память о жестокости своей милой публики. Настолько неестественными выглядели эти глаза, будто и не человеческие даже. Другие.

+2

8

Некоторое время они шли молча. Амарилла не заглядывала в его мысли, но и не доверять Октавию в суждении об оных у неё причин не было. Должно быть, они действительно ужасны. На её памяти ещё не было безумцев, которые бы считали себя таковыми, как собственно и вменяемых. Вампиресса не слишком разбиралась в душевных недугах и представляла себе безумие, как состояние, когда невозможно отличить собственные фантазии и выдумки от реальности. Выдумки навроде вечной любви и нерушимой дружбы, веры в доброго правителя, богов, удачу и плевание через левое плечо, закапывания картошки в полночь на кладбище во имя избавления от бородавок и многих, многих других. Ни один из тех, кто проделывал всё это, не считал себя сумасшедшим, но и нормальными их назвать язык не поворачивался. Если уж на то пошло, Амарилла и сама порой совершала, да и до сих пор совершает поступки, причины которых кроются в её фантазиях и сиюминутных желаниях и вполне довольна таким положением вещей. Хотя… если мастер Ergo полностью последователен в своих, то он и правда, ненормален, ведь за норму обычно принимают поведение большинства. А вот стоит ли переживать из-за этого, уже зависит от того, куда его может привести эта последовательность.
- Выходит, я искала то, чего нет, - наконец произнесла она, не спрашивая, а только подводя итог своим размышлениям. – Пьеса выбрана лишь на потеху толпе и не имеет к вам никакого отношения. Но я не верю в случайности, да и вы, исходя из вашего имени, тоже. Чем-то насолили вам сильные мира сего… или вы просто любите шахматы.
Амарилла обещала не касаться щекотливых тем и обычно выполняла свои обещания. Слово – инструмент мага и она полагала, что пользоваться им следует с осторожностью, чтобы не затупить на безделицах и оно не отказало в самый важный момент. Но почему-то с Октавием это не слишком получалось. Ей было легко с мёртвым мастером. Наверное, потому что их беседа как раз и была одним из тех странных, как будто бы беспричинных поступков, которые порой водились за вампирессой. Хорошо, что чем ближе к кладбищу, тем темнее и безлюднее становились улицы, оберегая их от вездесущих лишних глаз и ушей.
- Я играю почти во что угодно, - сделала она последнюю попытку держаться в более-менее нейтральных рамках. – Но только с очень терпеливым противником. Дело в том, что я непростительно азартна. Каждый раз, справившись с собой, я старательно забываю правила игры, чтобы больше никогда за неё не браться, а потом всё равно начинаю опять, но для этого меня приходится учить заново.
Из обледенелой подворотни им на встречу вышли двое бродяг изрядно потрёпанного вида и прозвучало сакраментальное: "Жизнь или кошелёк". Амарилла немного растерялась. Их кошельки были ей решительно не нужны, да и жизни, в общем-то, тоже.

+2

9

Их разговор шел размеренно и тихо, будто вторя сиюминутным размышлениям, выливавшимся в ответ. Это был диалог равных, путь и отличных друг от друга существ. Внутренняя их природа была совершенно иной, как и тот путь, благодаря которому они ее достигли. Однако, именно следствие оказывалось едино – мертвое, застывшее сердце с живым, путь и отчасти извращенным разумом. Судьба причудливо бросает свои кости. И в ее волшебном театре разыгрывались и более невероятные сцены, чем встреча двух мертвецов, что так старательно выдавали себя за живых, здесь, в мире людей, чей взгляд не привык попадать на нечто… исключительное. А белый человек в черном костюме с той же бесстрастной улыбкой отвечал:
- Смысл вовсе вещь субъективная. Он существует для одних и абсолютно неясен для других. Фактически, наш мир – это одна большая иллюзия, представление о нем, прекрасное или отвратительное. Я же думаю, что в нем хватает и того и другого. И все зависит от точки зрения, делающей… - Октавий чуть не разразился еще одним абстрактным монологом о субъективности и сути привычных вещей, как вдруг его бестактно прервали. И нет, это сделала вовсе не собеседница, но двое неудачливых грабителей, казалось, не имевших ни малейшего представления о банальных правилах приличия. На секунду Октавий даже поморщился от такого крайне неприятного стечения событий. Он крайне не любил, когда прерывали ход его размышлений, плетущихся витиеватым и странным лабиринтом. Слегка помешкав, некромант проговорил:
- Да, конечно… - попутно стягивая с правой руки перчатку и обнажая свое увечье. Его длань напоминала экспонат чудовищного анатомического театра. Полностью отсутствующая кожа, натянутые струны сухожилий, иссохшие мышцы и мертвенная белизна тонких костей. Он хранил все это, как память о том, что некогда сделали с ним люди. И не расставался с этим напоминанием ни на миг, лишь скрывая его под плотной черной кожей перчатки. Но вот сейчас со скрипом старого механизма костяной перст указывал прямо на разбойника, быстро, не мешкая, не давая до конца понять, что происходит в этот самый момент. Смерть – это естественный порядок вещей. Она рано или поздно настигает всякого, кто еще дышит и ходит под этим солнцем. Но смерть от рук некроманта едва ли может показаться заурядной. Октавий не любил убивать и, тем более, портить тела. Отнимать жизнь он более любил с помощью скальпеля или стилета, чем благодаря магии, ведь его ворожба очень часто портила материал, с которым приходилось дальше работать. Однако, сохранность плоти двух незадачливых грабителей его волновала очень мало. Тем более, что те так бесцеремонно оборвали нить его мыслей и слов. Омертвевший перст, наставленный на человека, вынудил последнего упасть на колени и закашляться. На теле разбойника мгновенно стали прорастать гнойные миазмы, разрывавшиеся, кровоточащие, смердящие. Все живое рано или поздно умирает. А все мертвое начинает гнить, если этому не помешать. Но даже полное жизни тело, если постараться, можно заставить гнить. Что и делал сейчас седовласый колдун. Так дух покидал плоть мучительно и медленно, давая полноценно распробовать горечь своей нечаянной попытки. Однако, оставался еще один грабитель, что, увидав такое представление, попробовал было бежать. Однако, мастер кукловод имел куда больше рук, чем могло бы показаться. Его очаровательная пассия в длинном алом платье с нечеловеческой скоростью бросилась в сторону беглеца, попутно разевая змеиную пасть, полную острых косых зубов. Челюсти клацнули и заскрежетали, разделяя шейные позвонки. Кровь багровым фонтаном поднялась ввысь, и лишь оторванная голова покатилась вглубь переулка, удивленно и испуганно моргая глазами. И мастер над куклами, будто ничего и не произошло, вдруг проговорил:
- Так, на чем мы остановились?..

+2

10

- На разнице в точках зрения, - ответила Амарилла, опуская глаза, в которых зажглись лихорадочные огоньки предвкушения. Она не была голодна и вообще по праву гордилась своей выдержкой. Пожалуй, это было единственным, в чём Лила научилась иногда себе отказывать, но кровь есть кровь, а вампир есть вампир. В отличие от кукольника, она не носила на лице холодной маски, холод засел у неё гораздо глубже, там, где не каждый способен рассмотреть, и потому в её внешности произошли почти такие же изменения, что происходят со всеми влюблёнными в момент близости объекта вожделения. О, сколько мужчин обманулось, принимая их на свой счёт, тогда как Амарилла вовсе не искала своего рыцаря, она только хотела поесть.
Нужно ли говорить, что эта короткая импровизация произвела на вампирессу гораздо большее впечатление, чем история шахматного короля, на её простой вкус слишком абстрактная и далёкая от реальности. Вот если бы речь шла о конкретном правителе, чтоб иметь возможность сравнить с оригиналом, или о пешке, дошедшей до другого края доски, чтобы примереть образ на себя, тогда другое дело. Может быть, причина была в излишней реалистичности декораций, звуках, запахах, но драма, разыгранная двумя бродягами и алой куклой, взвыла как раз те эмоции, которых не хватало постановочной пьесе.
Амарилле стоило усилий удержать разбегающиеся мысли. Она напомнила себе, что такой большой и взрослой кошке уже негоже гоняться за фантиками, но это мало помогало, впрочем, как обычно. Эта кошка гуляла сама по себе, и призывать её к порядку потрясая перед носом общественными устоями, моралью или чем-либо подобным, бесполезная трата времени. Чтобы не потакать проклятью, Лиле нужно было отвлечься и Октавий ненадолго лишился её внимания, потому что вампиресса принялась разглядывать его спутницу.
Немало зная о некромантии, Амарилла прекрасно представляла себе, что такое восставший покойник, и могла с уверенностью сказать, что барышня в красном таковым не являлась – не встречалось на Альмарене существ с подобным анатомическим строением. Тут явно было замешано вмешательство в творение богов более высокого порядка, чем поднятие оставленного душою тела. Вампирессу даже кольнуло некое подобие ревности, то ли от того, что она не может создавать такую прелесть, то ли из-за того, что эта "прелесть" охотилась чуть ли не лучше неё.
- Я не вполне согласна с вами, Октавий. Вы позволите вас так называть? – наконец произнесла она, когда почувствовала, что в состоянии вернуться к отвлечённой теме. – Разумные существа порой и правда совершают бессмысленные поступки или вернее поступки, имеющие смысл только для них одних. Видимо тому виной наша привычка всё усложнять. Но считать иллюзорным целый мир, это, пожалуй, слишком смело и неправдоподобно. Он более прост и оттого более логичен, да и вообще, если на то пошло, не зависит от нашего восприятия. Выпадает снег, растут цветы и деревья, волки едят оленей и им абсолютно всё равно, одобряем это вы или я, - она ещё не успокоилась, это было заметно даже по голосу, ставшему более мягким и глубоким, но просить его поскорее уйти прочь от этого места не стала – не позволила та самая гордость за свою сдержанность, с которой Лила не собиралась расставаться.

+2

11

Анатомический театр с участием живых визжал плотью и звучал музыкой натянутых сухожилий. Глухо и по привычке уставшие сердца сжались в последний раз и, наконец, затихли, повергая действие в ту самую холодную и кромешную пустоту. Лишь звук ломающейся под сапогом лича иссохшей грудной клетки неудачливого разбойника рассек собою тишину, выливаясь вдруг в хриплый протяжный голос ленивой размышляющей змеи:
- Это и отличает безумца от здравомыслящего. Мы сходной природы, но совершенно из разных миров. Моя реальность полностью подчинена моему восприятию. В ней я творю все, что только пожелаю. Вы же подчиняетесь грубым законам того, что видите вокруг. То, чем я занимаюсь, называется некромантией, ну да это и так известно. Вопрос лишь в подходе к этому ремеслу. И древние статуи и мраморные блоки домов творятся из одного материала. Дело в фантазии. В умении изменять реальность себе в угоду. Не стану скрывать, меня не устраивает мир. Таким, какой он есть. И я беру от него лишь компоненты, модифицируя их себе в угоду. Кожа, мускулы, плоть – я лишь выбираю подходящий материал и творю из него, как скульптор. Мои создания зачастую превосходят известные формы жизни, и это служит маленьким поводом для гордости. Как насекомые в янтаре они застывают в вечности, занимая свое место на пьедестале. Они не живут, потому их нельзя убить. И единственная сила, приводящая их в движение – это я. Скромный мастер над куклами, кропотливо собирающий и конструирующий свои игрушки. Пожалуй, это все, чем я занимаюсь. Мое недовольство известными творениями этого мира побуждает желание созидать свои, по моему мнению, более совершенные куклы. Я исправляю ошибки природы. Лечу болезнь под названием жизнь. И, иногда, как, к примеру, сейчас, крошу непригодную для моей работы породу, мешающую добраться до подходящего материала. Впрочем, пожалуй, я слишком много говорю, должно быть, Вы от этого устали. Кстати, мы почти пришли, - мягко проговорил седой господин, делая шаг с опорой на свою трость. Стремящееся к совершенству, это далеко нескромное существо никогда не видело таковое в физической силе. Оттого, Октавий совсем не скрывал свою кажущуюся немощь, хотя с его талантами исправить подобное не составило бы труда. Но лишь эстетика, слепое искусство интересовало белого мастера. А остальное – лишь способы выживать, годящиеся для его игрушек, но не для него самого. Кукловод пользовался для этой цели уже совсем другими механизмами.

+1

12

- Устала? Вы шутите, должно быть, - тряхнула головой Амарилла. – Взгляните вокруг, - она повела рукой, желая охватить то ли весь Анзгар, то ли весь Альмарен. – Меня, да и вас, сожгут только за то, что мы из себя представляем. Чудо, что мне посчастливилось встретить такого собеседника!
К тому же, я немного знакома с некромантией, правда, с более практичным её аспектом, если так можно выразиться и мне никогда не приходило в голову взглянуть на неё, как на искусство, но я не вижу в этом ничего безумного. Различие между вами и тем же скульптором или ювелиром только в выборе материала и понимании красоты. Это отличает не безумца от здравомыслящего, а творца от всех остальных.
Вы слишком строги к себе, мастер, и видимо, ещё молоды, раз до сих пор меряете себя человеческой меркой. Ничего, лет через двести это пройдёт, если вы конечно не станете намеренно сохранять подобную систему ценностей. Это может быть даже забавно. Сейчас далеко не все люди придерживаются её, а вы, перестав быть человеком, сохранили ей верность и остаётесь гораздо более человечным, чем они. Вот вам простой и яркий пример – допуская убийство в некоторых случаях, вы, тем не менее, понимаете общую его недопустимость, потому и стремитесь обосновать его важными целями.
Возможно, вы считаете жизнь болезнью, но как бы то ни было, она же источник вашего вдохновения. Мы не из разных миров. Ваш мир состоит из кусочков это, внешнего мира, подчиняется его законам, подчёркивает свои отличительные черты сравнением с ним. Мы одинаково зависим от внешних обстоятельств, вроде этих…
- Амарилла оглянулась назад, подыскивая подходящее слово для того отребья, чьи останки теперь лежали на улице, но смотреть там было уже не на что. – Ваш мир меньше и, наверняка, уютнее, но он только часть общей мозаики.
Вампиресса поднялась по обледенелым ступеням. Старый двухэтажный дом, смотрящий слепыми окнами на заполненную стылым сизым туманом улицу, походил на древнее каменное изваяние, лежащее на берегу реки времени, заросшее мхом и плющом, забытое и бесполезное. Он будто бы был рад, что про него вспомнили, пусть не живые, но и не мёртвые, такие же, как он сам. Лила слышала об этом месте. Говорили, тут когда-то жил музыкант, который погиб, так и не закончив своего лучшего произведения, и теперь здесь по ночам бродит его призрак, всё пытаясь подобрать недостающие ноты. Вроде бы, поэтому дом и пустовал так долго, а может он был слишком сырым и холодным или просто никто не хотел селиться так близко от кладбища.

+2

13

Это Богом забытое место служило не только его домом, но и мастерской. Мертвый не имел потребности в комфорте или удобстве, сама его сущность как бы предполагала аскетичный образ жизни, вдруг тесно сплевшийся с профессией бродячего актера. Но вот потребность в творчестве оказалась как никогда остра. Художнику нужны холст и краски. Скульптору инструменты и камень. Октавий же пользовался скальпелем и плотью. Его живопись была исполнена только белого и красного цвета – кожа, мясо, кости и кровь. Вот основа этих причудливых композиций, одновременно насмехающихся над творениями природы и совершенствующих их. Итак, старая ветхая дверь отворилась под напором омертвевшей длани. Жестом колдун пригласил гостью в свое убежище, продолжая поддерживать их странный разговор:
- К общему счастью, людям едва ли представится возможность жечь костры. По крайней мере, в ближайшее время. Опыт выучил меня осторожности, я хорошо знаю насколько добры и великодушны бывают мои случайные зрители. А что же до убийства… Они как раз любят убивать без цели, ради забавы, ни к чему себя не обязывая, ничем не оправдывая. Я рационален. Для любого поступка нужна цель. Я не из тех, кто стал бы заливаться хохотом, распространяя мор по городам, просто так, потому что могу. Да, могу! Но не хочу. Это варварство. К тому же, если не останется живых, с чем же мне придется работать? Без одного не может быть и другого. Кто-то рождается, кто-то умирает, а кто-то становится частью моих работ. И как по мне, это естественный порядок вещей. Держу пари, Вы ведь тоже убиваете. Однако, почему-то мне кажется, что вовсе не из слепой жажды разрушения, - сухо улыбнулся колдун, делая несколько шагов вперед. Тусклый свет, пробивавшийся сквозь плотную пелену облаков, проникал сквозь оконное стекло, давая возможность разглядеть не совсем эстетичную правду о работе некроманта. На запыленном столе лежали останки. Белесая кожа, красное мясо. Виднеющиеся нити сухожилий и бледные флейты оголенных костей. Вот бедро, вот грудная клетка, снятое с черепа лицо и голова, к которой оно когда-то крепилось. Модель для сборки, не более того. Пока не хватало еще многих частей. А вот некоторых было в избытке. На полу едва поблескивала свежая плоть, сваленная в бесформенную кучу. Раскрытый, как старинный ларец, еще один реберный каркас. Казалось, в этот раз господин кукольник задумал сотворить далеко не антропоморфную игрушку. Ведь он всегда любил избавляться от лишнего. А значит, присутствующее здесь таковым вовсе не являлось.

+2

14

Уже по дороге Амарила начала догадываться, что увидит. Конечно она знала, как выглядит мастерская некроманта, у неё была своя. Но то, что на самом деле находилось в доме, и вполовину не совпало с её ожиданиями. Мёртвого человека от мёртвого животного отличает не так уж много, ступни и кисти рук, да ещё лицо. Если сделать над собой усилие и не смотреть на них, то даже непривычный человек вполне спокойно перенесёт близость покойника. Естественно, если это просто покойник, а не множество его разобранных и разложенных отдельно частей. Вспоротый живот, вскрытые грудная клетка или череп у человека и зверя выглядят, да и пахнут почти одинаково, и зрелище это не для каждого. А-то с непривычки можно и содержимое собственного желудка увидеть, притом даже не взрезая его. Амарилла же подумала, глядя на всё это, что Октавий действительно мастер – это ведь надо умудриться, выполнять такую тонкую работу в таких скверных условиях.
- Мор хорош для военных действий. Он берёт города гораздо быстрее, чем обыкновенная осада, - заметила вампиресса, но мысли её были совсем о другом, она гадала, как из такого непослушного материала можно собирать изящные вещицы, вроде алой дамы мастера. – И да, я при необходимости пользуюсь подобной тактикой, если вы об этих убийствах. Если же о тех, что совершаются своими руками, глядя в гаснущие глаза жертвы, то тут я, пожалуй, гораздо ближе к людям, чем вы. Мне не обязательно убивать, но порой это происходит просто потому, что я не уделяю происходящему должного внимания. Людей губит моя увлечённость собой и безразличие к ним. Безразличие вообще есть самый отвратительный порок любого, кто способен мыслить.
Прекрасная женщина в роскошном платье неподвижно стояла среди останков безымянных тел, которым вскоре предстояло стать очередным творением мёртвого мастера. Она стояла долго, время больше не имело здесь значения. В комнате царила абсолютная тишина, только ветер, стремясь совладать с ней, гудел в битой черепице крыши, но ему одному было не справиться.
- Забавно, - Амарилла разбила идеальную гладь зеркала спокойствия одним единственным словом. – Те же аргументы я использую, когда доказываю живым, что они гораздо хуже нас. Малодушные молчат. Они видят всю мерзость человеческую, знают, что она существует, и верят мне. Не хотят, но верят. Только… я-то знаю, что это не так. Мерзость дана людям для сравнения, чтобы отличать её от прекрасного, хотя находятся и те, что берутся намеренно культивировать такое сомнительное растение. Впрочем, и урожай они получают соответственный. Большинство же находят верный путь и идут по нему, пусть много и часто ошибаясь, но идут. Для того чтобы не сбиться с дороги у них есть чувства. Но после смерти чувства уходят и мы теряем эту способность, - в холодной темноте комнаты вампиресса подошла к Октавию и заглянула в его такие внимательные, но потухшие глаза. – Как думаете, вы ещё не утратили её? Та красота, что вы сохраняете, действительно ли она красота?

+2

15

for Nick(s)|0J7QutGC0LDQstC40Lkg0K3RgNCz0L4

0J3QsNC00LXRjtGB0YwsINCS0Ysg0LbQuNCy0YssINC30LTQvtGA0L7QstGLINC4INC90LjRh9C10LPQviDRgdGC0YDQsNGI0L3QvtCz0L4g0L3QtSDQv9GA0L7QuNC30L7RiNC70L4u

0

16

0

17

Тонкая рука в черной перчатке прошлась по перилам вырванного у кого-то позвоночного столба. И окровавленное мясо, остатки мышц и суставных чашек вдруг вздрогнули, будто под ударом молнии. Хребет стал напоминать ожившую змею, что корчилась и извивалась под гибкими узловатыми пальцами. Подарить подобие жизни целому и свежему телу не так уж сложно, как кажется. Но мастер мог подчинять своей воле даже отдельные, невзрачные части, будь они в должном порядке. На самом деле, куда было сложнее в этом состоянии их содержать, работать аккуратно, чтобы ничего не повредить в процессе извлечения тех или иных компонентов. Ремесло некроманта всегда была более наукой, достойной эскулапа, чем магией в чистом виде, когда та или иная манипуляция совершалась только силой воли. Нет, Октавий верил в скальпель даже больше, чем в колдовство. Ведь чтобы сращивать, нужно научиться разделять, резать и извлекать. Так выглядел его мир, обреченный на точный и холодный расчет. Ибо чтобы собрать одну Куклу требовалось много времени и сил. Особенно куклу человекоподобную. Сохранившую лучшие части своего облика даже посмертно. Впрочем, именно сегодня колдун не чувствовал необходимости творить что-то красивое. Если не сказать наоборот. Итак, взгляд оледеневших глаз вновь пронзил новую знакомую своим колючим холодом.
- Мое бесстрастие – это мое ремесло. Ибо другого здесь не дано. Точность в противовес высокой поэзии. Это не тот случай, где можно отвлечься или увлечься. Все происходит только так, как должно. Видите этот позвоночник? Будущий хребет моего зверя. Дело в том, что мне хочется посмотреть, какое чудовище можно вылепить из человека. В буквальном смысле. Нечто эффективное, нечто смертоносное. Если оно себя оправдает, это будет ценным уроком. Я не особо люблю проливать чужую кровь без надобности, но защищать себя мне привычно именно с помощью таких вот Кукол. Красота здесь относительна. Вы видите красоту в математике? Видите в ней искусство? Точное, безупречное. И хотя это не самая любимая моя наука, иногда мне кажется, что я занимаюсь именно ей. Сводя пример к единственно правильному ответу. Одна ошибка и сказке конец. Вот в чем фокус, -  менторский тон и сдержанная улыбка в знак хороших манер. Изувеченная длань вновь поднялась и указала на очередной очищенный от кожи кусок мяса. Тот зашевелился и, сокращаясь, принялся ползти к деревянному столу, будто улитка без панциря. Если внимательно рассмотреть этот кусок мышц, можно было понять, что он некогда являлся чей-то ногой, сейчас ободранной и отсеченной. Колдун поднял со стола хребет и поднес его к красному мясу,  все еще шевелящемуся и вздрагивающему. На этом этапе уже заканчивалась наука, переливаясь в магию. Мышцы облепили остов, тянусь к нему своими волокнами, плотно зацепляясь на каркас. Так человеческий хребет превращался в мускулистую спину невидимого зверя. Процесс этот длился не слишком долго, и со стороны могло показаться, будто алый слизень заползает на неровную ножку бледного гриба. Наконец, обернувшись, некромант спросил собеседницу прямо:
- А что, собственно, Вам нужно от меня? Да, у нас, быть может, наличествуют общие черты, но все же. Я привык думать, что у каждого действия есть своя цель. И мне любопытно было бы узнать, какова Ваша, - в этот раз без улыбки, четко и открыто, даже с нотками металла в голосе. Должно быть, Октавий вовсе не привык, когда за его работой вдруг начинают наблюдать. И оттого озвученный вопрос сам невольно всплыл в его сознании.

+1

18

- Мне приходилось слышать о том, что математика, это язык богов и ею можно описать всё что угодно, но, признаться, я не понимаю этого сравнения. Божественное слово должно не описывать, а создавать, числам это не под силу, - она пожала плечами.
Амарилла не понимала очень многого из прочитанного или услышанного, но никогда особо не переживала из-за этого. Если что-то было произнесено вслух, это ещё не означает, что оно имеет смысл. Она и сама неплохо плела словесные кружева, красивые, но совершенно пустые, предназначенные лишь для того, чтобы собеседник мог блуждать по ним часами и не найти выхода. Порой для этого достаточно лишь дать ему возможность говорить о себе. А сама она предпочитала слушать, но старалась делать это ненавязчиво. Не смотря на то, что многие желают внимания, они почему-то пугаются, получив его. Должно быть, здравый смысл подсказывает, что тема на самом деле не так уж важна, а значит, у этого интереса есть цена.
Но ведь и здравый смысл может ошибаться. Особенно, когда дело касается женщины. Особенно, если ей плюс-минус десять веков. А за это время у Амприллы сложились весьма своеобразные представления о мире и его обитателях. Айрес, хоть и немного поумневшие с момента появления, всё равно были и остались торжеством бессмысленной жестокости света. Эльфы, всё без исключения, поражали её своими странностями и отличались лишь тем, в какую сторону у них завихрения. Демоны и тифлинги, как и их светлая пернатая противоположность, тоже представлялись существами пустыми и бессмысленными. Ничего не создавая и не разрушая, они болтались по миру и никто бы не заметил даже, если бы всё их племя внезапно исчезло.
А вот остальные требовали индивидуального подхода. В особенности, пользующаяся общей нелюбовью нежить, потому что, не смотря на свою малочисленность, она отличалась таким же, если не большим разнообразием, чем заполняющие землю дышащие создания. Когда Амарилла только увидела Октавия, у неё не было никакого конкретного плана, она просто подошла посмотреть поближе, кого же на этот раз преподнесла ей проказница-судьба. И была впечатлена увиденным.
- Если вам удастся создать нечто более эффективное, чем мы, это будет действительно великое достижение. Если же речь не об этом, то всё зависит от того, какого именно эффекта вы хотите добиться. Уничтожить, напугать, вызвать отвращение… или наоборот, вожделение, - лукаво улыбнулась она. – Всё и сразу получить не выйдет. А у меня и вовсе не получилось бы ничего из этого, - хитрая усмешка на лице вампирессы сменилась вселенской печалью. – Хотя нет, первое мне, пожалуй, по силам. Но всё остальное, увы. Я умею делать только что-то функциональное, но эмоции моим творениям вызывать не дано. Учитель говорил, что я не понимаю величия смерти и… ещё множество куда более неприятных вещей. Он вообще не верил, что у меня хоть что-нибудь получится, - Амарилла обернулась на даму в красном. – А увидев вашу работу, я поняла, что у него самого получалось не так уж много. В какой-то мере, мне было это приятно и я с удовольствием узнала бы больше, но если мешаю, то, пожалуй, лучше пойду. Мне не хотелось бы докучать вам.

Отредактировано Амарилла (05-11-2016 18:07:15)

+1

19

- Без математического расчета сотворение в принципе невозможно, если вести речь о некромантии. Нужно знать, какая часть за что отвечает, какая кость способна выдержать искомую нагрузку, сколько плоти следует использовать и, наконец, какой функционал призвано нести искомое создание. Если не задумываться над этими вещами, ничего путного не выйдет. Слабый, увечный кадавр – вещь, недостойная называться искусством. А я ведь питаю слабость именно к его произведениям. И перемешиваю компоненты, как художник краски на палитре. И все ради того, чтобы привнести в картину мироздания свои штрихи. Каждая моя кукла – уникальна. Каждая берет что-то от человека и зверя. Потому подобного больше нет в этом мире. Признаться, я ведь и над собой поработал, - с меланхолической улыбкой произнес колдун, разведя в сторону вторую пару рук, делавшую его похожим на исполинское насекомое. В этот момент ему вспомнилась та, другая жизнь. Бытность увечного карлика, горбуна Октавия. Презренного, безобразного, но лишь затем – безумного. И белый человек охотно понимал сейчас, что без вершины своего ремесла он был бы абсолютно не тем, кем кажется сейчас. И причиной всему лишь математическое искусство, которое он так возносил. Сам же седой колдун был лишь Ergo, следствием. Октавий Эрго.
- Видите ли, - продолжил седовласый, - для меня не существует более или менее совершенного. Что безупречнее, водомерка или львица? Первой никогда не охотиться так же  искусно. Второй не пробежаться по водной глади. Но каждая занимает свою, строго отведенную роль. Моя стезя – это создавать. И экспериментировать. В каком-то смысле, я довожу до ума работы Творца, потому что не все из них нахожу красивыми, как бы высокомерно это не прозвучало, - вновь улыбка, но уже другая, чуть более горделивая. Ведь белый человек действительно упивался актом своей работы и мог говорить о ней даже слишком много. Особенно с кем-то подобным ему самому. С кем-то, кто, возможно, сумеет его понять, разделив эту страсть к весьма необычному виду искусства. Потому, оставив ненадолго свое занятие костями и плотью, некромант еще раз спросил, так же прямо, как минуту назад:
- А в чем Ваш функционал? Какую роль Вы играете на этой сцене и ради чего существуете? Что ценно для Вас, что Вам интересно и чем, наконец, Вы хотите завершить свой путь, что станет апогеем, кульминацией, что свойственна каждой пьесе? Если моя задача всегда была мне ясна, то Вас я практически не знаю. И, в силу Вашей природы, мне становится любопытно, какие цели Вы ставите перед собой, за исключением простого светского интереса, который нас, пожалуй, и свел, - строгая менторская речь, обвитая причинами и следствиями – его любимыми формами восприятия действительности.

+1

20

Глядя на лишнюю пару конечностей, судя по мелким суставам и тонким пальцам принадлежащую когда-то женщине, Амарилла подумала, что Октавий всё-таки удивительное существо. И ещё пожалела, что всё это только для работы. Что поделать, Лила оставалась Лилой, а как говорят, горбатого могила исправит. За стенами старого дома у кладбища выла пурга. Ночь перевалила за середину, времени оставалось всё меньше, но пока ещё было достаточно, чтобы она могла позволить себе не торопиться.
Именно так Амарилла бы и поступила, пока не разобралась бы в причудах чёрно-белого мастера, но прямой вопрос не оставил ей выбора. Пора было сделать ход.
- Мне приходилось играть множество ролей, да и сейчас их немало, - задумчиво произнесла вампиресса. – Если угодно, я расскажу про каждую. Они не так важны, потому что ни одну из них я не выбирала сама. У меня, как и у ваших кукол есть создатель, вампир, который обратил меня когда-то. У него большие планы и мне отведено в них определённое место. Но эти планы – его. У меня нет своей пьесы, я играю в чужой. Но мне бы хотелось освободиться.
Амарилла лгала. Сиф никогда не неволил её, не требовал подчинения. За исключением разве что тех случаев, когда её выходки могли ей же и навредить. У неё не было причин тяготиться этой зависимостью. Более того, если бы не Сиф, её давно бы не было на свете.
Амарилла говорила правду. Поддерживая все начинания своего Владыки, она, тем не менее, не разделяла большинство из них, да и не могла отделаться от мысли, что Сиф со всем прекрасно бы справился сам. А она бы нашла своим способностям куда более интересное применение, чем сидеть в Тёмных землях, изредка высовывая нос наружу.
- Магия могла бы помочь в этом. Ей под силу создавать новые связи, а значит тем же способом можно разрушать и старые. Но, увы, мне недостаёт знаний об этом. Может быть, как раз той математики, о которой вы говорите.
Признаваться в том, что чего-то не знаешь, не очень-то приятно, но Амарилла утешилась тем, что с некромагией она действительно была знакома не слишком-то глубоко, а если сравнивать с Октавием, и вовсе практически ничего не знала.

+1

21

Сейчас бледный богомол раскрывший свои хищные лапы вдруг опустил их к земле, сделавшись похожим на липкого спрута, вынутого из родственной ему среды. «Чем безумней, тем забавней, чем больней, тем интересней». Иногда, господин Эрго руководствовался именно этим принципом, если дело касалось экспериментов над другими и собой. И странность облика когда-то человеческого тела его ничуть не смущала. Он знал, что эта лишняя пара конечностей несет свой функционал, как и все остальное. За исключением памяти – изувеченной руки в черной перчатке и стеклянного глаза. Того напоминания о человеческой низости, жестокости, непонимания его высокого искусства. Однако, его гостья не была человеком, кажется, уже очень  давно. И потому он говорил с нею иначе.
- Роли в этой пьесе все выбирают сами. Согласие на чью-то чужую игру – тоже, в своем роде, выбор. Который, Вы, должно быть, уже сделали. Я-то всегда был один на свете. Потому свою пьесу мне пришлось выдумывать самому и, кажется, она только началась. Ведь измерять время человеческим исчислением мне теперь даже как-то… Не к лицу. Но не магия творит существо, а существо магию. Она лишь инструмент, иногда холодный и тонкий, как лезвие моего ланцета. Магию нужно контролировать так же, как металл. А связи создаются без ее помощи. Быть может, Вы желаете узнать, что такое эта математика? Как скульпторы древности знали, куда приложить инструмент и когда ударить по нему молотом, чтобы скол произошел правильно, а не испортил работу целиком? Некромантия схожа с ремеслом скульптора. Здесь так же происходит тонкая алхимическая  смесь математики и искусства. Если не знать, куда бить, лучше даже не пытаться. При жизни я много читал. Философия, анатомия, живопись, алхимия и ряд других точных и не слишком наук находились в сфере моего интереса. В конечном итоге, это сильно повлияло на то, что делаю я сейчас. А каковы Ваши опыты в сфере магии? Что Вы можете совершить, а что нет? Касательно мертвых. Касательно живых, - говорил Октавий все тем же менторским тоном, будто бы читал лекцию перед нерадивым студентом, пытаясь натолкнуть его на верный путь мышления этими абстрактными рассказами и идиомами. До конца белый человек еще не понимал, почему он ведет диалог именно в этом ключе. Но ему, кажется, до боли хотелось поделиться своим образом мышления, пусть странным, иногда даже чудаковатым, не стыкующимся с самим собою, но своим. Это было важно для него как никогда. Ведь доселе ему не встречались другие. Мертвые, как он, пусть и иначе, но познавшие иную грань, лежащую за пределами как жизни, так и фактической смерти. И это будило даже не вполне здоровое любопытство и словоохотливость.

+1

22

Слушая его рассуждения, Амарилла с чем-то соглашалась, с чем-то не очень, а относительно некоторых моментов ей хотелось попросить пояснений. Но она молчала. Какая, право слово, теперь разница, что обращая Сиф интересовался её мнением приблизительно так же, как Октавий интересуется мнением поставщиков деталей для своих кукол. Пожалуй, была своеобразная ирония в том, что Амарилла, так хорошо разбирающаяся в причинах и следствиях, не могла управлять свой собственной судьбой. Все наиважнейшие события в ней происходили по вине случая. Это казалось парадоксальным, но на самом деле никакого парадокса не было. Просто понимать что-то и быть в состоянии этим управлять, это два совершенно разных умения.
Вот и сейчас, нежданно-негаданно наступил тот редкий момент, когда ей не хотелось возражать ради одного лишь спора, чтоб только иметь возможность говорить о чём-нибудь, ей действительно захотелось понять, где проходит эта грань между расчётом и интуицией, превращающая ремесло в искусство. Ей было интересно. По виду Амариллы это можно было утверждать с куда большей достоверностью, чем если бы она просто сказала об этом. Но настал её черёд отвечать на вопросы, ведь в своих объяснениях Октавию нужно от чего-то отталкиваться, от чего-то такого, что она в состоянии уразуметь… вот только, как показать это ему?
- Мои познания в некромагии достаточно примитивны. Я могу заставить двигаться и выполнять простые команды уже имеющееся тело, могу объединить несколько тел или их частей, но это происходит скорее по наитию. Для этого мне достаточно держать в уме цель, ради которой я создаю конструкт. Нужен ли мне охранник, ездовое животное или рабочая сила, и он будет соответствовать именно этой задаче. Но эстетическую часть процесса я практически не контролирую. Визуально получается то, что получается. То есть, создавая замену лошади, я могу быть уверена лишь в том, что это создание будет быстро бегать и на нём будет удобно сидеть, но даже количество ног получается произвольным. В том же, что касается живых, мои возможности шире, - многозначительно улыбнулась вампиресса. – Не хотелось бы быть голословной, но и творить магию только ради демонстрации, это как-то уж слишком… расточительно. Основной источник моей силы – кровь, а её не так-то просто заполучить, ведь никто не желает с ней расставаться. – Амарилла ещё раз обвела взглядом запустение старого дома, поправила короткий плащ, ниспадающий до середины пышной юбки, будто сомневаясь, стоит ли озвучивать пришедшие ей на ум мысли, но, в конце концов, самое страшное, что её могло ожидать, это отказ… - Вам не тесно здесь, многоуважаемый мастер? – вкрадчиво начала она, осторожно подбирая слова. – Хватает ли вам материала для работы?.. Может, ради большего удобства, а заодно и демонстрации моих умений вы согласитесь погостить у меня? Ну, не совсем у меня, а в доме, моего знакомого. Там есть прекрасный подвал, идеально подходящий для вашей работы. Кроме того, знакомый этот вхож в здешнее высшее общество. Думаю, он не будет возражать против того, чтобы устроить небольшой приём, на котором вы, надеюсь, сможете выбрать всё необходимое. Тогда ваше новое творение получится исключительно породистым, а я смогу от начала до конца понаблюдать за его созданием.

+2

23

Ему никогда не предлагали работать в лабораторных условиях. Он прятался, как зимующая змея, в подвалах, в заброшенных хижинах, в опустевших домах. Такова была его природа, даже в идеальном теле часто приходилось скрываться от глаз толпы. И в театральных постановках, Октавий старался сокрыть за куклами свою фигуру и лицо, которое само было выточено, как из белого фарфора. Интерес к работе колдуна проявляли очень немногие, от того, то, что происходило сейчас, казалось до ужаса любопытным и диким. Ему было бы интересно продолжить этот спектакль с той, что была подобна ему, но все же оставалась другой.
- Все игрушки несут практическое назначение. Но не всякому творению достается вдоволь эстетики. Я слишком люблю безупречное. Даже более чем функциональное. В мире живых и так достаточно уродств, ибо такова его природа. Я же привожу в идеальное состояние те ошибки природы, которые замечаю. Ни у одного живого существа я не видел полностью прекрасных конструктов. Потому я работаю с избранными частями, собирая и коллекционируя красивое, сильное. Так я выполняю уже свою, собственную задачу. Но, как видите, условия для моей работы далеко не лучшие из возможных. Оттого, Ваше предложение меня привлекает. Я бы показал Вам несколько фокусов и приемов, чтобы Вы лучше понимали некромантию, как факт, как явление. Жизнь и смерть – две грани обоюдоострого клинка. Ибо все живое умирает, и не все мертвое остается далее таковым. Уж это-то я знаю, - тенью исказила губы легкая улыбка. Да, он был польщен таким отношением и вниманием к его работе. На своем веку Октавий еще не видел подобного. Только гнев и непонимание преследовали его, ударяя по хребту палками. Он хорошо знал, как люди относятся к тем, что возвращается из-за грани. Ценой тому значилась изувеченная рука и стеклянный глаз, что служили горьким напоминаем. Иногда, Октавий особенно сильно зацикливался на этих предметах людской милости. Но сейчас, казалось, все было иначе. Нечто подобное проявило свой интерес, понимая, что собственные познания в этой сфере не безграничны. В конечном счете, все предельно, все имеет свои рамки и, периодически, бьется о них. Иногда, кукольник и сам думал, будто его знания не совершенны. Но, пожалуй, так случается со всеми, чей удел заключен в творчестве. А Работа для Октавия была смесью искусства и точных наук, как уже было сказано выше. И то и другое находило в ней свое место, занимало нишу и несло свой строго оговоренный функционал.

+1

24

- Это было бы замечательно. Но сначала, полагаю, вам нужно собраться, - Амарилла прислушалась к вою ветра и чуть склонила голову набок. – Не люблю спешки и ни в коей мере не хотела бы торопить вас, но боюсь, к утру пурга закончится и небо снова станет ясным, а солнечные дни не самое подходящее для меня время. Я отлучусь ненадолго – предупрежу нашего радушного хозяина и позабочусь о том, чтобы вам не пришлось идти пешком. Это не займёт больше часа, - пообещала она.
Человека, к которому Амарилла так любезно приглашала мастера смерти, звали Фалько Блаунт. Она его знала очень давно. Он… так никогда её и не знал, хотя звал кузиной и представлял своей фамилией. Впрочем, он всегда искренне верил в то, что говорил, и когда величал её любезной сестрицей, и называя себя алхимиком и демонологом, и во всех остальных, не столь примечательных случаях.
Надо признать, с возрастом он действительно стал недурно разбираться в алхимии. Северянам недоставало жара и темперамента, потому здесь всегда ценились зелья его разжигающие, да и иные всякие средства, так или иначе влияющие на чувства и разум. Вот именно об этой части алхимии Фалько знал очень и очень много. Хотя начиналось это как баловство, ка и перелистывание случайно попавшей в руки книжицы по демонологии, упоминание о которой было лишь способом добавить себе привлекательности в глазах великосветских барышень, которых так и тянет одаривать всех вокруг своими добродетелями. Их просто хлебом не корми, дай пожалеть кого-нибудь с очерствевшей душой, спасти и отвратить от зла, чем заслужить вечную любовь и благодарность.
В молодости Фалько умел нравиться подобным девушкам, что помогло ему, не имеющему ничего, кроме звучной фамилии, приобрести определённый вес в обществе. Хотя впервые Амарилла его встретила в обществе далеко не светском, в обнимку с двумя особами весьма свободного поведения. Вампиресса бы не обратила на него внимания, но в тот вечер она была не одна, а с молодым человеком, которого барышни все не интересовали. Но, в отличие от Фалько, спутник её был хорош собой и местному дамскому угоднику вздумалось над ним позубоскалить, за что тот и получил от Амариллы порцию острот, вернувших его с высот не в меру разросшегося себялюбия на грешную землю.
Не ожидавший такого отпора от женщины, герой-любовник поспешил ретироваться, а после принялся за ней ухаживать. Делал он это умело, но то ли побеждённый однажды соперник больше не интересовал вампирессу, то ли нехватка темперамента в этих местах воздействовала и на неё. Или причина была в чём-то другом, но весёлый, умный, славный Фалько не смог увлечь Амариллу, чему сама она немало удивлялась. Порой бывает так, вроде бы всем человек хорош, а не хочется его и всё тут. Вот, тут был именно такой случай.
Немного подумав, Амарилла решила, что это очень даже удачно. И раз уж Фалько совсем не вызывает у неё аппетита, можно иначе воспользоваться ситуацией. Она немного подправила парню воспоминания и так у него появилась кузина из глубинки, которую столичный родственник встречал с радостью и всё удивлялся, что годы её совсем не меняют. Амарилле тоже нравилось наблюдать за ним. Про таких, как Фалько говорят, что они подобны вину – со временем становятся только лучше. Вот и он с возрастом превратился из нагловатого юнца в полного собственного достоинства господина, обзавёлся красавицей женой, землями, титулами, роскошным особняком в центре Анзгара.
Вот только многочисленные добродетели супруги вовсе не отразились на характере Фалько, единственным принципом для которого было и осталось отсутствие каких-либо принципов. И, вырастив двух сыновей, теперь набиравшихся опыта где-то на границах диких земель, ещё сохранившая остатки былой красоты Вайлет собственным призраком бродила по их огромному дому, не в силах как-то влиять на мужа или хотя бы сделать так, чтоб он начал её замечать. В общем, большой дом со всеми возможными удобствами, слугами, псарней и лошадьми, с живым призраком и множеством скелетов, скрывающихся по шкафам, хозяин которого за долгие годы уже сросся с ложью, что когда-то вложила в него Амарилла, и не будет задавать лишних вопросов – разве можно придумать более подходящее место для постижения таинств смерти?

+2

25

Лаборатория. Самое подходящее место для проведения экспериментов с мертвой плотью. Сам бледный мастер уже и позабыл, что значит это слово. Он свыкся с бесконечной ветошью, плесенью, пылью его привычных мест работы. В заброшенных хижинах, подвалах, запустелых особняках было довольно тихо, достаточно, чтобы углубиться в акт созидания, не обращая внимания на внешние раздражители. И саквояж со старыми ржавыми медицинскими инструментами удачно вписывался в этот обыденный антураж, призванный стать единственным подспорьем. Конечно, все это было довольно неудобно. Но он не привык выбирать и кичиться мишурным блеском вылизанных полов. Хотя, работать в более подобающих условиях оказалось бы несомненно приятно. Но пока белый человек в черном костюме даже не знал толком куда и зачем собирается. Он решил отдать все на волю случая и пуститься по дороге, предложенной другой мертвой, еще толком не зная, куда она в итоге приведет. В конце концов, жизнь – это только череда бесконечных случайностей, и ничего кроме. От некоторых стоит отрекаться, за другие цепляться всеми силами. Но в данный момент Октавий даже не знал, первый это, или второй случай. Он плыл по течению, точно осенний лист, упавший в бурные воды горной реки. И поток вел его в своей движущейся колеснице, все вперед и вперед, к новому, доселе неведомому.
Сборы не заняли много времени. В конце концов, все инструменты и весь материал Октавия был уже готов к возможной транспортировке, на тот случай, если место работы вдруг придется спешно покидать, а такое в его практике было, и не раз. Вот плоть, уложенная в холщевые мешки. Все тот же потертый саквояж с инструментами. На этом, пожалуй, и заканчивались пожитки бледного господина. Если не брать в расчет трость, с которой последний никогда не расставался. Все было готово к тому, чтобы быть погруженным в повозку. И это имущество едва ли заняло бы много места. Здесь не было ни алхимических колб, ни склянок, ни перегонных кубов, ни другой сложной и хрупкой аппаратуры. Зачастую, некромант работал, пользуясь только магией и скальпелем. О большем уж он и не просил. Итак, как уже было сказано, все быстро оказалось готово к отъезду.

+2

26

Амарилла обернулась быстро, как и обещала. Заочно представив Октавия, как известного актёра и мастера-кукольника, она уговорила своего названного кузена, пригласить его погостить в их городском доме. Прибегать к внушению и магии пока не пришлось, да и уговаривать особо тоже. Ни единый визит Амариллы не обходился без какой-нибудь блажи и эта казалось Фалько не самой оригинальной. Хотя он недоумевал, зачем кукольнику мог понадобиться подвал и уединение, но должно быть в каждой профессии есть свои секреты и, в конце концов, лорд Блаунт согласился, что по сравнению с прочими знаменитостями, требования Октавия довольно скромны.
Амарилла перехватила его перед самым уходом. В последнее время Фалько полюбил бывать к вдовствующей баронессы К’яльн, перебравшейся на зиму в столицу из своих лесных владений, так что когда крытый возок привёз Лилу и Октавия под новый кров, встречать их оказалось некому. Сонные слуги перенесли вещи мастера в указанный вампирессой подвал и, убедившись, что других распоряжений не последует, отправились досыпать дальше.
За исключением накрытого гладкой каменной плитой стола, на который спокойно мог улечься человек и ещё осталось бы место, чтоб вытянуть руки, полок по стенам, да пары больших сундуков в подвале ничего не было.
- Этим помещением давно не пользовались, потому так мало мебели, - объяснила вампиресса. – Назначение его менялось зависимости от пристрастий прежних владельцев особняка. Сначала здесь была пыточная камера, потом малый винный погреб, потом… ещё что-то. Фалько рассказывал, но, боюсь, это не отложилось у меня в памяти. Если вам будет нужно что-то ещё, то я позабочусь о том, чтобы это здесь появилось, - улыбнулась она. – Ещё наверху вам выделили комнату. Никому не известно, конечно же, что сон нам не нужен, но вам не обязательно бывать там. Беспокоить вас никто не станет, за это я ручаюсь, но надеюсь, вы не будете против познакомиться с живыми обитателями дома. Это удобнее всего делать утром, когда Фалько возвращается со своих гулянок, чтобы выспаться, а Вайлет наоборот, просыпается. Пожалуй, только за завтраком они и видятся. Вот после него, самое подходящее время. – Лила развязала плащ и канула его на крышку одного из сундуков. – А я, если не возражаете, помогу вам устроиться и с удовольствием послушаю подробности вашей задумки.
Она не сомневалась в том, что мастеру найдётся чем поразить даже самую избалованную публику, но немного переживала за него самого. Ведь Октавий наверняка успел отвыкнуть от какого бы то ни было общества и как-то он будет чувствовать себя среди местной знати, которая, как и любая знать, мнит себя вершиной творения, а на самом деле все их славные деяния, гербы и родовые древа всего лишь пыль под ногами скромного чёрного мага.
=КОНЕЦ=

Отредактировано Амарилла (28-12-2016 09:06:25)

+1


Вы здесь » ~ Альмарен ~ » Старые рукописи » Театр одного актера