Святая святых в «Коте», его комната, его обитель… и что? Он ведет туда девушку! Девушку, Рилдир побери! И не просто девушку, а ту от которой еще по утру чуть крышей не поехал и не повел себя как типичный Наталь. Эйнеке и сам недоумевал с чего это вдруг на него напала эдакая щедрость. Впрочем, матушка бы им гордилась. Сделал такое усилие воли, пошел против собственного дурного характера и всех привычек разом и все ради чего? Ради того, чтобы обеспечить максимальную безопасность совершенно чужой малознакомой наемнице, которая при желании его голыми руками придушить может. Что уж говорить о Тэлэрин! Хотя, если вспомнить события в Лемминской роще, то эту деваху тоже не стоило недооценивать. Впрочем, не суть. Вполне успешно миновав лестницу, хотя и приговоренная доза вина несколько осложнила этот процесс, Эйнеке увлек Гволкхмэй в погреб, а оттуда в свою комнату. Отперев дверь, он чуть посторонился и пропустил девушку вперед себя.     
- Ничего не трогай! – хотел было предупредить остроухий, но на половине фразы оборвался, ибо было уже как-то поздно – девица его опередила. С каменным лицом Эйнеке следил за маневрами Гволкхмэй по собственному жилищу, стараясь при этом не ругаться нехорошими словами, не вздрагивать при каждом движении гостьи и не прокручивать в голове заклинание огненного шара, призванного испепелить нарушительницу покоя сего логовища на хрен. В общем, для слегка подвыпившего себя Эйнеке сохранял поразительное спокойствие и даже хладнокровие.
- Это полезно. Знания делают меня сильнее, - бесцветным тоном пояснил он, отмечая про себя, что если бы Гволкхмэй пролистала еще пару страниц, то смогла бы натолкнуться на одну из личных записей Эйнеке, сделанных на полях. Может даже на одну из очень личных. Как только девушка отдалилась от стола, полукровка припрятал книгу подальше от чужих глаз.
- Моя спальня дальше. За занавесями. А там за ширмой Бредвик приготовил бадью и воду. Тебе надо вымыться, - продолжал чеканить полуэльф, несколько нервно наблюдая за осмотром своих сокровищ, - На твоем месте я бы здесь ничего не пробовал на вкус и даже не нюхал. Здесь есть и яды. И некоторые… гм… опасные компоненты.
Рассказ про настойку Эйнеке предпочел не комментировать, мысленно окрестив и употребившего настойку и сварившего ее полнейшими кретинами, да и некогда ему уже было, потому как Гволкхмэй с чего-то вдруг решила устроиться спать прямо посреди комнаты, на полу! Посчитав, что дамочка перебрала и самостоятельно уже не доберется до постели, остроухий склонился над ней и, вцепившись в плечо, попытался поднять. Не получилось. Почти сразу Эйнеке одернул руку, словно обжегся. Сдержав раздраженное шипение, он недовольно бросил:
- Поднимайся и иди мыться! Потом в постель! Туда! – он указал рукой в нужном направлении и резко дернулся обратно к двери, желая поскорее покинуть собственное жилище. Еще вечером он решил, что сам спать будет в одной из гостевых комнат, неподалеку от покоев Наталя. Последние слова Гволкхмэй застали его врасплох и заставили резко остановиться.
- Да я сам на себя зол! - из-за плеча рыкнул Эйнеке и попытался заставить себя уйти прочь, но не смог. Какой-то болезненный интерес потребовал от него остаться, услышать ответ девушки, увидеть ее реакцию.
- Мне семьдесят два года, - с легко насмешкой добавил он, упираясь лбом в дверной косяк и нервно покусывая губы в нетерпеливом ожидании, - И ты первая, кто смог меня взволновать настолько, чтобы я презирал себя за это, но хотел поддаться вновь. Представляешь каково мне, а?!

Как кинжалом по оголенным нервам или раскаленным до бела стальным прутом… Если вопрос касательно возраста лишь позабавили Эйнеке, то от гневной тирады, что раздалась за его спиной он попросту вспыхнул, чувствуя в себе одновременно и стыд, и испуг, и жгучий гнев, разгоряченный еще и выпитым вечером вином. Правда ранит больней всего. Или то, что хоть как-то походит на правду, кажется истиной какой-то части души или рассудка. Первым порывом было развернуться и выместить свою злость на существе, что послужило причиной ее возникновения. Прочитать пару заклинаний и спалить к Рилдиру распроклятую девицу или же выхватить кинжал, да броситься на Гволкхмэй, нанося удары куда попало и плевать на здравый смысл и логику! Главное изувечить и ранить, заставить почувствовать испытать ту же ярость и ту же боль, а потом уничтожить, чувствуя, как вместе с кровью из чужого тела утекает жизнь. Этот дикий и иррациональный порыв был безжалостно подавлен. Людская и несколько кровожадная сущность Эйнеке сдала перед эльфийской.
Наверное, потому-то полукровка и не повернулся лицом к Гволкхмэй, чтобы ответить ей в полный голос, чтобы наорать на нее, выплескивая излишние эмоции в форме скверных слов и виртуозных ругательств. То, что в представлении Эйнеке являлось его «эльфячностью» категорически настаивало на плане «спасовать-забить-уйти». Природное упрямство и этот вариант действий отвергло. Остроухий лишь еще сильней прикусил губу, выслушал тираду Гволкхмэй до конца, а потом, отдалившись от дверного косяка, резко распрямился и повернулся. Синие глаза полыхали гневом, на лице замерло выражение, более походящее на звериный оскал, да и вообще, если бы Эйнеке мог видеть себя со стороны в данный момент, то он бы непременно решил, что он должен был родиться никак не жалким двуногим, а самым что ни на есть настоящий драконом, ревностно оберегающим как свое логово, оскверненное гостьей, так и собственных мозговых тараканов, ибо нефиг посягать на чужое!
- Ты не понимаешь! – ощерившись, произнес Эйнеке тихим, но чуть подрагивающим от напряжения голосом, - Никто меня не понимает! Ни брат, ни тем более ты! Вы даже и не пытаетесь! – на последнем слове голос полукровки взял слишком высокую ноту и ему пришлось ненадолго затихнуть, чтобы перевести дух, - У меня были женщины, - нехотя признался он, ибо глупо было скрывать что за семьдесят два года не мог он остаться таким уж и непогрешимым, каким порой мог казаться в этом отношении, - Но они мне были безразличны. Влечение, игра, любопытство… и все. Я этим не горжусь, - полуэльф чуть слышно фыркнул, - Ты волнуешь. Слишком сильно. Ты никогда не думала о том, каково это быть магом?! – полукровка взглянул на девушку с вызовом, - Никогда не думала, что такое быть частью подвластной тебе стихии, живым оружием? А думала ли ты, что будет если я опять потеряю контроль над своим рассудком? Это все не только моя прихоть – это благоразумие! Необходимость.
Эйнеке гордо выпрямился, собираясь продолжить эту склоку, если потребуется, но происходящее опять застало его врасплох.
- Помоги мне раздеться, я слишком устала, - послышалась крайне неожиданная просьба. Слишком ошеломленный ею, полукровка заколебался, а затем все же, немного поколебавшись, двинулся вперед. Зачем? Самому бы хотелось знать!
- Чем помочь-то? – Эйнеке насупился, недоверчиво взявшись за рукав чужой рубахи.

Гволкхмэй его не боялась – Эйнеке это сразу понял. Почувствовал нутром, уловил в выражении глаз и лица. Это злило еще сильней, но вместе с тем вызывало некое тепло в груди. Хотелось улыбаться, глядя девушке в глаза. Гордиться ею что ли? Ее этой небольшой победой, как своей собственной? Странное чувство. Подобное Эйнеке испытывал лишь иногда по отношению к Наталю, а потом это благостное ощущение тут же вытесняла неистовая зависть, ревность и вполне уместное желание превзойти близнеца во всем, доказать не только ему и себе, что он – Эйнеке – лучший из них двоих, но и всему белому свету. Остроухий говорил себе, что оставил эти порывы далеко в юности, но на самом деле всегда жил с ними в своем сердце. Они становились своего рода мотивацией бороться, быть совершенней и сильней, чем есть сейчас. Они были в какой-то мере смыслом его жизни или же неотъемлемой его частью.
- Ты – всего лишь боец. Меч, бьющий хоть и смертельно, но все же по одной цели, - уже куда более спокойно принялся чеканить Эйнеке, расправляясь с чужой рубашкой и не слишком-то замечая этого, - Подними руки! – повелел он, ненадолго отвлекаясь от своей речи, дабы наконец снять с Гволкхмэй часть одежды, - Один меч не способен стереть с лица Альмарена лес или небольшую деревеньку. Магия может. Бездумная и неконтролируемая магия в руках бездарного и слабовольного колдунишки может стать и трагедией. Не только для других, но и для него самого, - сжимая в руках чужую рубашку, Эйнеке непроизвольно принюхался - запах пота, крови и лошади защекотал обоняние, - Мир… да плевать мне на этот мир! Он мне ничего не дал! Ничего хорошего не сделал! И я ему ничем не обязан! – неожиданно для себя самого взвился полукровка, отшвырнув на пол рубашку, которую до сего момента терзал в руках.
«Уймись!» - повелел себе полукровка и надменно вскинул вверх голову. Впрочем, вся эта надменность и напускная гордость тут же улетучилась, стоило только Эйнеке заметить, как блестят в глазах Гволкхмэй сдерживаемые слезы. Нет оружия страшнее и эффективней против мужчины, чем женские слезы. Особенно, когда мужчина начинает подозревать о том, что он послужил причиной их возникновения. Эйнеке смутился и виновато потупил взгляд.
- Все хорошо… - с некоторой неуверенностью в голосе произнес он и опустился на пол, намереваясь снять с Гволкхмэй сапоги. С ремнями и застежками возиться долго не пришлось. Взглянув на девушку снизу-вверх, Эйнеке хотел было попросить ее приподнять ногу, чтобы он смог стянуть с нее сапог, но вдруг понял, что не может выдавить из себя ни слова. Вид сильного полуобнаженного тела ненадолго зачаровал его. Преодолев эдакое наваждение, полукровка слегка ткнулся макушкой в колено Гволкхмэй и тихо засмеялся.
- А я ведь собирался уйти! – признался он, отсмеявшись, - А теперь не хочу, представляешь?

Представлять себя палачом? Нет, Эйнеке никогда не пытался этого делать. Он был частью своей магии, он носил ее в собственной крови, чувствовал, как пламя растекается от сердца к кончикам пальцев. Нет, он не палач, а орудие палача, но орудие не бездумное, а живое и, к своему несчастью, одаренное способностью мыслить и чувствовать. В каком-то смысле очередная ошибка природы, только вот назвать все это так у Эйнеке язык бы не повернулся. В конце концов, он привык считать, что свой выбор сделал сам, самостоятельно и осознанно, а значит вся возможная вина за последствия ложится на его плечи. Впрочем, не суть. Для полукровки этот разговор изначально не имел особого смысла. К непониманию он привык и отходить от своих привычек не собирался, тем более что для этого пришлось бы озадачить себя попытками максимально подробно изложить свою точку зрения человеку (пардон, получеловеку), не посвященному в тонкости магического искусства, никогда не чувствовавшего себя чем-то сродни стихии. Не почувствовав на своей шкуре, не поймешь в полной мере смысл высказывания «Не человек должен служить магии, а магия человеку». Впрочем, не суть…
- Компания? – задумчиво протянул Эйнеке, сидя на полу и разглядывая на этот раз уже собственные по-женски тонкие и изящные руки, - Я привык к одиночеству… - несколько мгновений спустя отозвался полуэльф, имея в виду, что отсутствие компании или ее наличие для него суть одно и то же, и мало что меняет, - Хотя мне оно и не слишком-то по душе, - немного поколебавшись добавил он и проводил Гволкхмэй долгим заинтересованным взглядом. Поймав себя на том, что уж слишком долго и откровенно позволяет себе смотреть на обнаженную девушку, Эйнеке нахмурился и одернул себя, мол, нечего так пялиться, а то еще заметят.
- Я как-то в детстве ловушку соорудил, - не очень удачно включившись в тему «окунания в воду», отозвался Эйнеке, - Поставил ведро воды над дверью и ждал, когда войдет Наталь… Он тогда мою любимую игрушку в грязи перепачкал… плюшевого грифончика такого… Рилдир, побери, как же я скучаю по своему грифончику! – полукровка весело усмехнулся, поднимаясь с пола и скидывая с ног сапоги, да закатывая рукава собственной рубахи, чтобы не намочить их, - А первым в комнату вошел дедушка! Ох то-то мне тогда прилетело бы, если б только Нат не взял на себя всю вину! Думаю, нас бы обоих отлупили, да только отец приехал… он всегда был против таких методов воспитания. Называл их варварскими… - прихватив с одной из ближайших полок мыло собственного изготовления, мешочек с морской солью и бутылек с зеленовато-желтой жидкостью, полукровка побрел вслед за своей гостьей.
- А потом подобную штуку мы соорудили, когда учились в Гресе, - как бы между прочим заметил он и, продемонстрировав девушке пузырек, сообщил, - Розовое масло. Не потрава, - после откупорил склянку и принялся за дело. Отсчитав пятнадцать капель, он сел рядом с бадьей и добавил в воду немного морской соли, - То еще орево было, когда профессор вошел в учебный класс… наверное, вся Школа магии слышала какие мы с Наталем сукины дети!
Он немного помолчал, предаваясь воспоминаниям бесшабашной юности, а потом вновь сменил тему, на куда более волнующую его.
- И так… Ты меня… все еще любишь, да? – как-то даже несколько наивно прозвучал этот вопрос, да и озадаченный взгляд его прекрасно дополнил, - Зачем? Чтобы чувствовать себя нужной? В чем смысл?

- Если бы мой остроухий папаша звезданул мне пару раз по загривку, то, быть может, я бы испытывал к нему чуть больше симпатии. Я хотя бы был бы уверен в том, что он вообще знал о моем присутствии и хоть сколько-то интересовался моим воспитанием! – Эйнеке насмешливо фыркнул и поморщился, мысли об отце были для него своего рода больной мозолью. Морнэмир никогда его не бил, он был с ним мягок и ласков, но даже сейчас полукровку не отпускала мысль о том, что воспоминания об оставленном в далеком прошлом Арисфее занимали изгнанника куда больше, чем собственная жена и неугомонные дети. Сколько Эйнеке его помнил, отец казался ему каким-то странно отчужденным, погруженным в собственные думы и печали.
Может это у них родственное? Семейное свойство, так сказать, скрываться под броней собственных заблуждений и грез, а на всякие попытки выковырять оттуда огрызаться и вопить, что мол нас никто не любит и не понимает? Это казалось логичным и даже многое объясняло, но собственная гордость наглым образом отвергала право на жизнь этой теории. Гордость и раздутое до размеров альтернативной вселенной самолюбие говорили Эйнеке, что он, во-первых, непогрешим и пусть весь Альмарен удавиться, а во-вторых, он ни разу не похож на отца (и это-то едва ли не при абсолютном внешнем сходстве!). В общем, отказываться от своих заблуждений, как и признавать их заблуждениями, полуэльф не торопился. Слишком уж они оказались удобны и милы его сердцу.     
- Порой мне казалось, что он чурается нас… Впрочем, его просто никогда не было дома, - Эйнеке пожал плечами и качнул головой, отгоняя дурные мысли. Чтобы хоть как-то отвлечься от не слишком-то приятных воспоминаний, он решил заняться делом. Окунув мыло в воду, остроухий принялся мылить руки. Недоверчивый взгляд, коим одарила Гволкхмэй бутылек с розовым маслом не укрылся от Эйнеке и скорее даже спровоцировал к совершению дальнейших действий. Еще в роще убедившись, что прикосновения к этой конкретной женщине ему вполне по душе, полукровка решил на свой страх и риск устроить ей настоящую помывку. Пускай хоть эту ночь пахнет как женщина, а не как загнанная лошадь!
- Если бы в мире вообще не было любви, то он стал бы даже лучше, - передразнивая девушку, хмыкнул в ответ Эйнеке. Правда, уже по большей части из чистого упрямства, чем с целью завязать дискуссию по этому поводу. Тогда же он совершенно невозмутимо и провел рукой по плечу Гволкхмэй, оставляя на ее коже пену и мыльный след, - И да, твой ответ меня категорически не устраивает - думай еще, - несколько капризно добавил полуэльф, поддавшись какому-то внезапному веселью. Ладно, чего уж греха таить, слова воительницы ему в определенной мере даже понравились. Он счел, что все еще интересен девушке, а какому мужчине не польстило бы осознание подобного факта?
- Ты вообще, уверена, что ты наемница? Говоришь ведь как уличный поэт! – тихонько хихикая, добавил Эйнеке спустя пару мгновений и воодушевленно провел ладонью по чужой щеке, намыливая и ее.

Как-то Эйнеке не успел уловить тот момент, когда ему действительно стал нравиться процесс намыливания чужих плеч и шеи. Непривычный к подобному он пытался заставить свои движения быть мягче и нежнее, хотя и не был уверен в том, что все получается именно так, как надо. В памяти всплывали воспоминания о том поцелуе, о мягких податливых губах Гволкхмэй, а разум одолевало навязчивое желание позволить собственным рукам сместить область допустимых прикосновений к девичьему телу еще чуть ниже. Или не чуть, но точно ниже ключиц. Не слишком-то сопротивляясь этому желанию, но все же благоразумно избегая его осуществления, Эйнеке задумчиво улыбался, искренне надеясь, что в сей светлый миг жизни не стал слишком-то похож на законченного идиота. Или на Наталя, пускающего слюни на филейную часть очередной новенькой смазливой официантки. Вот именно такого семейного сходства Эйнеке бы точно захотел избежать, но вряд ли имел хоть какие шансы, ибо близнецы же!
- Красивая и бесконечная любовь – есть штука крайне жестокая, не находишь? – между тем молвил полукровка, до конца выслушав новую тираду Гволкхмэй. Она его ни капли не злила и не раздражала, но забавляла и провоцировала продолжить препирательства, дать волю собственному бараньему упрямству, - Она обрекает сильных и прекрасных страдать от горя утраты, после смерти любимого. Это разве честно? Любовь делает зависимым, но ничего не дает взамен, кроме иллюзии и обмана, что ты действительно ценен, что твое существование несет хоть какой-то смысл. Любовь не кормит и не греет. Любовь не приводит к власти и богатству. Любовь не меняет мир, а вот деньги и власть в умелых руках меняют. В конце концов, еще никого и никогда любовь не спасла от загнившей раны. Ни истинная любовь, которой скорее всего нет места в мире разумных созданий, ни ложная… так называемая тобой страсть, - слегка фыркнув и взглянув на девушку исподлобья, Эйнеке все-таки смягчился и снисходительно добавил, - Впрочем, эта твоя любовь, может быть, для чего-то и впрямь годится! В конце концов, только по большой любви эльф-изгнанник из Арисфея мог заделать дочке купца из Греса двух полуэльфиков, так что я ей жизнью, видать, обязан! Вот видишь, во мне тоже эльфийская кровь говорит и в душе я большой романтик.
А вот стоило Гволкхмэй заговорить о том, что было между ними в роще, как тут Эйнеке резко посерьезнел и даже слегка нахмурился, пытаясь заглянуть в глаза девушки. Ее улыбка не обманула остроухого. Не та была тема для разговора, чтобы эдакое внешнее проявление эмоций могло скрыть то, что быть может кипело у воительницы на сердце.
- Ты хочешь знать люблю ли я тебя? – настороженно и даже несколько опасливо спросил маг, убирая руку с чужого плеча, а потом, не дождавшись ответа, заговорил вновь, - Не знаю. Мне не с чем сравнивать. Почти не с чем. Я люблю грифонов, но ты не грифон и ты не летаешь, хотя что-то присущее грифону в тебе есть. Я люблю запеченную Наталем рыбу, но ты не запеченная рыба и я не хочу тебя съесть, как ни странно. В конце концов, я люблю Наталя, но это другое, ведь тебя я не хочу побить и не хотел бы, даже если бы ты попыталась напоить Магиуса элем. Вместе с тем мое тело… гм… реагирует на тебя неоднозначно. И я не хочу тебя отпускать. По крайней мере пока не увижу, как некий Альрик Сивал булькает кровью, - он ненадолго задумался, отведя взгляд в сторону, и продолжил, - В банкетном зале я даже не позволил себе думать о том, что тебя можно было бы ему запродать за двойную цену, хотя это было выгодно, пускай и подло. Не хотел уступать и не хочу сейчас. Жажда обладания, знаешь ли, ведь я тогда сказал и решил, что ты моя. Впрочем, не хочу я и быть зависимым, как не хочу, чтобы зависимы были от меня. И да, мне нравится быть любимым тобой.
После всех этих слов полукровка лишь вздохнул и пожал плечами, как бы говоря, сама решай, что с этим всем теперь делать.

«Я не путаю, я просто так думаю. Я слишком привык все в этом мире сопрягать с личной выгодой,» - мысленно отозвался Эйнеке на слова Гволкхмэй, но больше спорить и упрямиться не стал. Нет, он не признал поражения, ведь его непримиримая натура, с малых лет ищущая себе повод для постоянной борьбы (и не важно с чем или кем, лишь борьба ради борьбы и совершенства себя в ней), попросту не могла сдаться вот так вот легко. Скорее полукровка взял небольшую паузу, отделяя один раунд от другого, чтобы как следует осознать и оценить аргументы противницы, а потом отыскать способ либо обойти их, либо обратить против самой Гволкхмэй. Дух хорошего соперничества, состязание и споры – это на каком-то неосознанном уровне привлекало Эйнеке. С годами он научился бороться с этой тягой, но она нет-нет, а все равно проскальзывала в его мыслях, поступках и стремлениях. Вероятно, потому-то некоторые считали полукровку невыносимым и откровенно его недолюбливали или же сторонились, обрекая на одиночество. С другой стороны, подобные словесные игрища занимали разум, давали ему пищу для размышлений. В спорах рождается истина, а потому расплата вечным одиночеством и откровенной нелюбовью окружающих вполне себе оправдана. Цена невысока, как говорится. 
«А что ты?» - Эйнеке украдкой взглянул на Гволкхмэй из-под полуопущенных ресниц, - «Что думаешь ты? Что чувствуешь, говоря со мной об этом? С какой целью ты пытаешься меня убедить в ценности любви и знаешь ли ты, что даже сейчас я совершенно неосознанно пытаюсь играть с тобой, затевая бессмысленный спор?» - полуэльф нервно повел плечами, вновь чувствуя за собой вину. Что-то он слишком часто стал ощущать в себе муки совести… словно что-то излишне человеческое или же именно эльфийское в нем не с того не сего ожило и стало жутко докучать холодному рассудку, смущая его непривычными эмоциями.
- Что за...?! – а вот попытки утопить Эйнеке никак не ожидал от своей гостьи, а потому перепугался не на шутку. Он резко дернулся, пытаясь вырваться из чужих рук. Сердце его забилось с такой одурелой скоростью, что в пору было себя почувствовать загнанным кроликом. Честно сказать, в этот момент полукровка и чувствовал себя загнанным кроликом, о чем и свидетельствовал совсем уж дикий взгляд, которым он одарил девушку, когда наконец смог выпрямиться обратно. Только полетевшие в лицо брызги и женский смех смогли привести остроухого в чувство.
- Ах так?! – только и выдавил Эйнеке, оправившись от испуга, и, тоже рассмеявшись, принялся плескаться в ответ. Пара ударов ладони о кромку теплой воды и новая порция брызг отправилась в сторону Гволкхмэй, но вдруг стремительно развеселившемуся полуэльфу этого показалось мало. Заливаясь своим тихим и чуть хрипловатым смехом, Эйнеке поднялся, а затем и сам полез в бадью. Первыми в воде оказались ноги и ступни. Ткань штанов тут же плотно прилипла к коже. После маг, стараясь ненароком не наступить на девушку, опустился на колени. Причем так, что колени его как раз оказались где-то на уровне бедер Гволкхмэй. Руками полукровке пришлось опереться о края импровизированной ванны, дабы не потерять равновесие.
- Я никогда не отрицал того, что я эгоист. Ужасный эгоист и жадина, - весело усмехаясь, заявил Эйнеке, а потом, опасливо оглянувшись, добавил, - Если эта проклятая корытина сейчас не выдержит и развалиться, скажем Бредвику, что пытались вымыть Магиуса – он поверит!

Вроде бы даже забавно, но немного страшно. Эйнеке со всем своим неприлично высоким ростом вдруг понял, что как минимум не помещается в распроклятой корытине, а потому угроза грохнуться на Гволкхмэй или разломать несчастную бадью попытками пристроить в ней собственные длиннющие ноги оказалась невероятно высока. В конце концов, обрести равновесие и относительно удачно заземлиться по пояс в воде остроухому удалось, однако от краев ванны он так и не отцепился, а посему был совершенно беззащитен перед новыми атаками девушки. Первая порция брызг вымочила полукровке всю рубашку, да и принудила его зажмурить глаза и громко фыркнуть из-за попавшей в нос воды.
После второй атаки Эйнеке таки перестал цепляться за бадью, инстинктивно сжался и, отворачиваясь от россыпи брызг, закрыл лицо рукой и плечом. На этот раз хорошенько так вымокли волосы на загривке. В пору было ругаться и паниковать, что они совсем скоро начнут завиваться в крутые локоны, тем самым немало раздражая своего владельца, но вместо этого Эйнеке смеялся. На этот раз уже куда громче и веселее чем прежде. Завязавшаяся шуточная баталия увлекла его, и полуэльф как-то и думать забыл и про совсем недавний страх ненароком придавить Гволкхмэй, и про нарастающую боль в груди от столь резкого перехода к «повышенной громкости». Как-то сейчас было совершенно не до этого. Нужно было переходить в незамедлительную контратаку!
Только вот контратака несколько подзадержалась. Вопрос девушки застал Эйнеке врасплох. Он мог бы ответить на него сразу, мог бы вывалить всю правду (точнее то, что сам считал правдой), но не стал. Полуэльфу не хотелось отравлять все это внезапное веселье и непринужденность своими мрачными мыслями о будущем и боязнью неизвестности, которая вот уже несколько десятков лет преследовала его. Не хотел Эйнеке и делиться своими переживаниями на счет постоянной внутренней борьбы с самим собой. Боги, да сейчас просто не время и не место рассказывать обо всей этой поганой двойственности собственной натуры! В конце концов, меньше знает – крепче спит. Оставалось лишь свести все в шутку.
«Ну уж нет, раз мы с тобой играем, то играем по моим правилам,» - решил полукровка и надавил девушке на плечи в попытке окунуть ее в воду аккурат по самую макушку. Ну а что? Сама виновата, да и совсем недавно Гволкхмэй с ним и сама обошлась подобным образом. Как говорится, зуб за зуб. Впрочем, топить девушку у полукровки намерения не было и потому он почти сразу отпустил ее, позволяя «всплыть» на поверхность.
- Всему свое время, - лишь сказал Эйнеке, уклоняясь от возможного повторного вопроса. Для пущей убедительности он приложил к девичьим губам тонкий палец и хитровато улыбнулся. В голову мага пришла совершенно увлекательная мысль, вызванная, скорее всего, природным любопытством или же страстью к борьбе. Почему бы не испытать себя новым искушением? В первый раз полуэльф к подобному был не готов, сейчас же он прекрасно осознает на что идет, а значит какие-никакие, но шансы у него есть. Вдобавок, можно проверить, чего стоит Гволкхмэй со всеми ее разговорами о высокой любви. В конце концов, действия куда красноречивее слов.
- Пока я намерен тебя как следует отмыть, Леди-Ястреб, и посмотреть какова ты на самом деле, - возвращаясь к своему привычному мягкому шепоту, молвил Эйнеке, а изящная рука между тем легко коснулась чужого подбородка, ненавязчиво принуждая Гволкхмэй чуть вскинуть голову. Пускай смотрит ему в глаза. Пальцы второй руки проворно скользнули по девичьей шеи, после маг пустил пальцы в мокрые кудри рыжеволосой.

Азарт – противиться ему всегда было слишком трудно. Стоит только найти повод ему вспыхнуть, как разум уступает, давая магу очередную возможность что-нибудь да учудить. С желания испытать себя или кого-то другого на прочность обычно и начинались все самые абсурдные предприятия в жизни Эйнеке. Нередко они приносили куда больше проблем, чем веселья, но это не мешало остроухому вновь и вновь наступать на одни и те же грабли – в общем, ничему жизнь не учит и даже скорее наоборот провоцирует чудить чуть чаще и чуть рискованней, чем прежде. Впрочем, так ли велик риск? Перед ним всего лишь девушка, причем голая и явно ничем невооруженная, которую он вдруг вознамерился соблазнить. Нет, конечно, Эйнеке не слыл повесой и о соблазнении имел предельный минимум знаний, но он же не настолько плох и ужасен в вопросах взаимоотношений с девушками, что его могут и прибить за это? Вроде бы не настолько, а значит летальный исход не грозит. Хуже смерти в данной ситуации мало что может быть, так что продолжать имеет определенный смысл.
«Тем более, что я всегда смогу вовремя остановиться,» - мысленно отметил полуэльф, не слишком-то веря в правдивость и справедливость данного заявления, - «В конце концов, я не такой безвольный как Наталь. Я всегда лучше него боролся с низменными желаниями,» - а вот усомниться в суждениях о брате не позволяла собственная гордость. Гордость же и придала уверенности, подстегивая продолжать затеянное состязание. Кажется, удалось окончательно избежать необходимости отвечать на неудобный вопрос, ведь Гволкхмэй не стала настаивать, требовать или возмущаться. Вместо этого девушка лишь отозвалась на его первые попытки привлечь ее внимание. Это определенно понравилось Эйнеке. Как бы он не старался скрыть своего торжества, слабая усмешка все равно скривила его тонкие бледные губы.
- Так сними ее, - великодушно отозвался полукровка, стоило только воительнице заикнуться о рубашке. Впрочем, той похоже и не требовалось его дозволение. При других обстоятельствах Эйнеке бы смутился подобного поворота событий, однако сейчас это даже принесло ему определенное удовлетворение. Во-первых, Гволкхмэй тоже вступила в игру. Во-вторых, сидеть в мокрой рубашке действительно маловато удовольствия. Во всяком случае, Эйнеке не был фанатом подобного. Несколько мгновений – и мокрое тряпье, в которое обратилась рубашка, шлепнулось на пол, а полукровка тихо, но весьма довольно заурчал. Легкое и осторожное прикосновение Гволкхмэй заставило мага вновь улыбнуться. Кровь побежала по жилам чуть быстрей, но рассудок продолжал оставаться холоден и ясен. Ни капли сомнений как в собственных силах, так в правильности происходящего у Эйнеке больше не возникало. Скорее он пуще прежнего уверился в том, что должен во что бы то ни стало продолжать.
- Лучше? – с легкой насмешкой отозвался полуэльф, - Тебе нравятся хилые и тощие маги-заучки, м? – желая вновь сократить дистанцию, Эйнеке поддался еще ближе. Рука его скользнула под воду в попытке нашарить там чужую талию, притянуть девушку к себе ближе. Синие глаза продолжали пристально смотреть в глаза напротив. Пока все шло как надо. Разве что проклятущая корытина почти не давала никакого пространства для маневра.

Ладно, глупо отрицать, что Эйнеке польстили слова Гволкхмэй, хотя и он особо виду и не подал, принимая все как нечто естественное и само собой разумеющееся. Ну конечно, на фоне большинства прочих наемников он просто чертов гений! И никак не меньше, ибо меньшего не примет его раздутое самомнение, которое от комплимента девушки, кажется, так и вовсе достигло фантастических масштабов. Крайне довольный собой и происходящим, маг обнимал воительницу, а та, кажется, пока и вовсе не возражала. Во всяком случае, она не противилась этому, и даже приобняла полукровку в ответ. Мягкие и уверенные движения – приемы, невольно перенятые у брата, в конце концов, близнецам свойственно подражать друг другу, но манера прикосновений своя собственная – осторожная, несколько опасливая и трепетная, словно с каким взрывоопасным алхимическим реагентом работает. Впрочем, что-то в этой аналогии было весьма подходящее к данной ситуации, так что вся эта аккуратность и бережность вполне оправдана.
- Ты бессовестно льстишь моим выпирающим ребрам, - в попытке отшутиться, промурлыкал маг и чуть склонился над Гволкхмэй с явным намерением коснуться ее губ, поцеловать ее, но вместо поцелуя ему досталось мыло и явный намек продолжить помывку. Впрочем, печалиться тут было нечего. Мыло вложили в руку, а не зарядили им по наглой остроухой роже, да и то, что досталось взамен поцелуя тоже вполне устраивало Эйнеке. Боги, да какого бы мужчину расстроила бы перспектива потрогать женскую грудь под вполне благовидным предлогом? Конечно, к подобным вещам младший из близнецов ал Аллэ относился несколько иначе, чем старший, однако все же упускать возможности не стал. Лишь на всякий случай настороженно взглянул на девушку, ища подтверждение того, что правильно понял ее намек. Подтверждение нашлось. За него Эйнеке счел улыбку, что тронула губы Гволкхмэй.
- Слушаюсь и повинуюсь, - изобразив нечто вроде шутливого поклона, маг принялся за дело. Впрочем, к делу пришлось подключить и мыло, а то как-то… он же не брутальный наемник, чтобы так вот напрямик выдавать свои действия и намерения! Да и не настолько он Наталь, чтобы так глупить и думать лишь о физическом влечении. Они играют и Эйнеке инициатор игры. Игра и только игра должна быть на первом месте, иначе все сорвется и слетит в никуда. В конце концов, нельзя забывать первоначальную цель этого мероприятия. Примерно так и думал полукровка, заставляя себя не смотреть столь пристально и нагло на женские прелести. Банально некогда было смотреть – следовало действовать. И Эйнеке действовал, изображая даже некоторую старательность и заинтересованность именно в процессе помывки. Каждое новое прикосновение полуэльфа оставляло мыльный след на девичьей коже. И каждое же заставляло его самого невольно вздрагивать. Поймав себя на этом, маг слегка смутился и отвел в сторону взгляд.
Впрочем, почти в тот же миг ему пришлось повернуться обратно. Ощущение прикосновения чужих губ на своей шее принудило его чуть вскинуть голову, подставляя шею и уязвимое горло в надежде на новые ласки и поцелуи, да прикрыть глаза. Только вот к определенному разочарованию остроухого продолжения не последовало, и Эйнеке пришлось вновь открыть глаза, да обратить внимательный взгляд к Гволкхмэй. Ее улыбка пугала и настораживала, как и собственное участившееся дыхание. На миг полуэльф нахмурился и напрягся, но тут же одернул себя, заставляя тонкие губы изогнуться в странноватой пародии на одобрительную улыбку. Как-то жутковато было вот так вот беспечно улыбаться и вместе с тем думать о том, что все происходящее начинает понемногу походить на какую-то охоту на охотника.
«Нашел время трусить,» - в попытке самого себя раззадорить мысленно усмехнулся маг и принялся с самым что ни на есть кротким и безвинным видом смывать пену с тела Гволкхмэй. Тонкие пальцы едва касались чужого тела, словно боясь причинить своей неосторожностью боль или же нечто подобное. Впрочем, вся эта несмелость довольно скоро сменилась куда более дерзким выпадом. Прильнув к сильному женскому телу, Эйнеке поцеловал Гволкхмэй чуть ниже ключицы и, сдержав собственное нетерпение, чуть вскинул голову, взглядом прося одобрения и дозволения продолжать.

Он спрашивал, а не требовал, как обычно бывало. Допустил определенную вежливость и учтивость в отношении тех ласк, что он себе позволил. В конце концов, сам Эйнеке остерегался чужих прикосновений, не терпел нарушения дистанции, соответствующей правилам приличия, требуя потенциального собеседника считаться с его причудами. Почему бы и не проявить к Гволкхмэй подобный такт, хотя и положенное расстояние давно позабыто, а его руки безнаказанно трогают ее тело, при чем не в самых приличных местах? Это все игра – о чем не уставал твердить себе полукровка – а любая игра требует соблюдения правил. Одно из этих правил – уважение к партнеру, его интересам и чувствам. Немного честности в той бездне бесчестья, что волшебник видел за своей забавой, оправдывая себя и всю эту затею необходимостью пройти придуманное им испытание и испытать Гволкхмэй, вместе со всеми ее убеждениями и утверждениями, что совсем недавно звенели в воздухе.
«Это всего лишь игра. Всего лишь испытание,» - вновь и вновь повторял полуэльф, чувствуя, как женское тело льнет к его груди. Чувствовал он и поцелуй на своих губах. Даже больше, он отзывался на него с явной охотой и жаром, заставляя свою память впитывать в себя все физические и душевные ощущения, что тот пробуждал в нем. Кровь бежала все быстрей и быстрей, заставляя чувствовать жар, несмотря на порядком остывшую воду. Пылала живым огнем и магия в теле полуэльфа, пылала, как ревнивая подруга, которой он имел дерзость изменить. Это ощущение причиняло остроухому особое наслаждение и особую гордость. Сохраняя рассудок под контролем, он сдерживал и собственную силу, что в прошлый раз овладела им. Правда, теперь не отпускало стойкое чувство того, что Эйнеке изначально заигрывал не с Гволкхмэй, а именно с собственной норовящей вырваться из-под контроля магией. Наверное, что-то подобное и впрямь имело место быть…
«А чувствует ли она все это? Магию, бушующую в моей крови?» - на миг Эйнеке позволил себе короткий взгляд из-под ресниц, адресованный девушке. Теперь она целовала его шею, а полукровка лишь охотно подставлял ей горло, допуская возможность дальнейших ласк. Его руки все также мягко и осторожно поводили по чужой спине и талии, а на губах цвела торжествующая улыбка. Все то же торжество пылало и во взгляде… Пока он успешно справлялся со своим испытанием.
- Мне не больно и не страшно, - в ответ на вопрос Гволкхмэй прошептал Эйнеке, позволив себе заглянуть в чужие глаза. И слова эти были предельно честны, ведь наличие боли или страха могло бы мгновенно отнести чужое касание в категорию «да ну на хрен, больше не буду». Разумеется, можно было бы просто сказать «да, мне нравится», но полукровка счел необходимым избегать тех слов и реплик, что могли ненароком привязать его к воительнице или же ее к нему. Вот именно это и стало бы большей нечестностью в их отношениях – быть зависимым-то Эйнеке не хотел, как не хотел подобной участи для любого другого разумного существа.
«Куда?!» - между тем Гволкхмэй покинула бадью. Попав в некоторое замешательство, полукровка лишь молча проследил за девушкой, изучая и запоминая каждое ее движение, наслаждаясь ею. И вновь пародия на улыбку изогнула тонкие губы полуэльфа. Впрочем, улыбаться он перестал, как только воительница вполне ясно дала понять, что с помывкой на сегодня окончено. Как оказалось, противиться собственным страстям куда проще, чем смущению и стыду. Несколько мгновений борьбы с внезапным приступом неожиданности предшествовали относительно сносной попытке проследовать за Гволкхмэй. Из бадьи Эйнеке удалось выбраться даже в какой-то мере грациозно и непринужденно, а вот от дальнейших действий удержала необходимость избавиться от промокших насквозь штанов. Во-первых, с них ручьями стекала вода. Во-вторых, от сырости они теперь так облегали тело, что в пору уже заочно чувствовать себя голым.
«Да-да, сейчас самое время стесняться…» - не поддеть себя ехидным замечанием ну никак не получилось – ситуация слишком уж располагала. Стараясь не думать о Гволкхмэй, чей взгляд Эйнеке продолжал чувствовать на себе, он принялся стягивать штаны. Оставив их на полу, полукровка притянул к себе второе полотенце и, обвязав его вокруг бедер, направился к воительнице. Он явственно желал продолжения, пытаясь обнять девушку за талию и привлечь ее еще ближе.

И вновь Эйнеке обнимал ее, привлекал к себе и послушно отзывался на поцелуи, чувствуя в душе ликование – партия шла в его пользу. По крайней мере полуэльф был склонен так считать. Торжество вытеснило остатки смущения и смятения, так что отсутствие большей части одежды уже почти не волновало мага. Он предпочел не распыляться на излишние чувства и мысли, концентрируясь лишь на происходящим в данный конкретный момент и продолжая продумывать свои действия, просчитывать ходы, искренне увлекаясь не столько Гволкхмэй, сколько процессом заигрывания с ней. Впрочем, сказать что Эйнеке совершенно не интересовался воительницей, было бы как минимум несправедливо. Он был увлечен ей и увлечен по-настоящему, но интерес волшебника был скорее научным, нежели каким бы то ни было еще. Ни на секунду разум полуэльфа не переставал обдумывать и анализировать действия и реакции объекта изучения, запоминать самые мельчайшие детали, непроизвольные движения, мимику… Все это имело теперь свою особенную ценность. Во-первых, оно помогало лучше понять Гволкхмэй, а это могло пригодиться в будущем. Во-вторых, это удовлетворяло природную любознательность Эйнеке.
«Согрею-согрею, не обожгись только ненароком,» - мысленно ответил полуэльф на вопрос девушки, но вслух ничего не сказал, лишь ободряюще улыбнулся. Взгляд синих глаз против воли потеплел. Хотелось быть нежным, ласковым и покорным… уютным. Еще немного честности в сложившейся ситуации. Гволкхмэй дает ему повод потешить свое самолюбие и удовлетворить любопытство. Он же станет для нее тем, что может хоть как-то утешить израненную душу, почувствовать себя неодинокой и хоть кому-то нужной. В конце концов, в том была и своя правда. Гволкхмэй действительно нужна ему. По крайне мере пока. Быть может это все и есть та самая высокая любовь, о которой так старательно распинаются напыщенные поэты в своих слащавых виршах? Что если весь смысл любовных игрищ заключается именно во взаимном использовании друг друга ради корыстных целей?
«Что-то не так?» - почувствовав, как напряглась воительница, Эйнеке встрепенулся и настороженно взглянул на нее, требуя ответа. Ладонь, до сего момента ласкавшая приятные изгибы женского тела, ненадолго замерла на чужом бедре. Возникшая заминка немало обеспокоила остроухого, и он даже невольно стал прокручивать в мыслях все события, предшествующие этому, пытаясь обнаружить свою ошибку и незамедлительно исправить ее. Впрочем, додумать ничего полуэльф не успел – поведение Гволкхмэй вновь переменилось. Целый град поцелуев заставил Эйнеке слегка усмехнуться, прикрыть глаза и даже тихо заурчать, поглядывая на девушку из-под полуопущенных ресниц. Позволяя себя ласкать и охотно поддаваясь все новым и новым порывам воительницы, маг млел и предавался новой порции торжества. Тонкая рука его между тем вновь принялась поглаживать податливое девичье тело, опускаясь от спины все ниже и ниже.
«А что она сама теперь скажет о любви? И о плотских утехах, которые ей от меня якобы не нужны?» - мысли продолжали роиться в голове, - «Может она до сих пор свято верит в искренность своих убеждений? Или может она запуталась…»
- Какая же ты юная… - тихо промурлыкал Эйнеке, прежде чем вновь прильнуть к столь желанным губам. Всего лишь несколько слов - логичное продолжение всех мыслей, кипевших под корочкой мозга, и вместе с тем пародия на комплимент, - И хорошенькая, - добавил полукровка, с некоторой гордостью взглянув на Гволкхмэй – пускай она знает, как ему приятно ее внимание.

Быть может, Гволкхмэй и пыталась скрыть свои сомнения, но Эйнеке все равно их чувствовал, как чувствовал то напряжение в сильных мышцах воительницы, что вызывали его все более и более откровенные прикосновения. Теперь оставалось лишь гадать, что послужило причиной этих сомнений. Может она раскусила его? Осознала, что все это не более чем новая забава и негласное состязание, ставшее продолжением их спора о любви? Или засомневалась в своих убеждениях? Может он поколебал ее веру в сказанные незадолго до всего этого слова? А может сомнения закрались к ней в сердце и заставили уверовать в ложную природу своих чувств к магу? Этого Эйнеке отгадать пока не мог, да и не должен был - своих собственных сомнений хватает, хоть и в данный момент они наконец-то отошли на второй план, дав волю не унимающемуся азарту и бесконечной жажде знаний, в том числе и таких знаний. Все же в любви (чем бы на самом деле эта пресловутая любовь не являлась) были свои определенные плюсы…
«А ты ведь и сам сомневаешься. Начинаешь сомневаться, ведь ваша партия не будет тянуться бесконечно, и совсем скоро тебе придется сделать выбор,» - Эйнеке, и сам скрывая свои внезапные страхи, покорно двинулся за девушкой. Его тонкие пальцы сильно, но вместе с тем и осторожно сжимали чужую руку. Странно, но полукровке было страшно даже подумать о том, что ладонь Гволкхмэй может вот-вот выскользнуть из его почти невесомой костлявой руки. Что если не он один тут плел маленькие и почти неуловимые интриги? Что если с ним тоже разыграли свою партию? Что если его противница куда более хитрый и опасный игрок? Впрочем, нет. Этого быть никак не могло. Она юная. Слишком юная. Только вот и сам он мальчишка, несмотря на прожитые годы. Мальчишка и старик одновременно – вечный контраст непримиримых противоречий.
«Остаться и продолжить или уйти? В сущности, оба хода принесут тебе победу напополам с поражением. Делай выбор, маг,» - рука Гволкхмэй все же ускользнула из пальцев Эйнеке, невольно заставив его сердце испуганно замереть в груди. Впрочем, страх развеялся почти сразу стоило только взглянуть на ту вызывающую и манящую позу, в которой замерло сильное женское тело. Вот теперь-то и настал миг борьбы с собой, с желанием, затопившим стремительно дурнеющий разум. Всего пара шагов, и он вновь будет наслаждаться жаром чужих объятий, а потом не потребуется даже думать, противиться самому себе, только предаваться сладостной эйфории сиюминутной страсти. Столько же шагов, но в обратном направлении, и его возненавидят за отказ, но зато он будет знать, что способен бороться даже с таким соблазном. На первый взгляд мелочь и сомнительное достижение, но на деле…
- Иду, - тихим шепотом отозвался Эйнеке, зачарованно глядя на Гволкхмэй, и с все той же покорностью двинулся к постели. Он и сам не заметил, как оказался рядом, как рука его вновь принялась ласкать мягкие груди воительницы, а вторая в непроизвольном движении потянулась к чужому бедру, к внутренней стороне бедра. Впрочем, оказалось достаточно лишь заглянуть в глаза девушки, увидеть вновь те сомнения, что терзали ее, чтобы принудить себя оборвать эти ласки. Поддавшись вперед, полуэльф только слегка коснулся губами чужого лба и мягко прошептал:
- На сегодня хватит, - он отдалился, садясь на край постели, - И не потому что я не хочу. Ты сама знаешь, что это не так. Просто еще слишком рано, - Эйнеке, заставив себя принять самое невозмутимое выражение лица, на которое только был способен, заговорил опять, - Отдыхай. Добрых снов.

Отредактировано Эйнеке (08-03-2016 17:59:34)

Любовный морок, вновь нахлынувший на Эйнеке, только-только начал отступать. Он и сам не понимал почему отказался от задуманного, ведь выбор он свой сделал – опять поддался искушению, проиграв партию с самим собой – но в самый последний миг решение это переменилось. Переменилось настолько внезапно, что и сам полуэльф ничего толком осознать не успел. Он действовал, повинуясь одному лишь сиюминутному порыву, и только совсем недавно стал приходить в себя. Каких же трудов стоило скрыть собственное смятение, заставить себя ничем не выдавать непонимание, действовать уверено и слаженно! Только сейчас Эйнеке стал замечать, как мелко дрожат его руки, совсем недавно столь жадно и нагло ласкавшие девичье тело. Инстинктивно полукровка попытался скрыть и это, надеясь, что Гволкхмэй ничего не заметит. Впрочем, ей, наверное, было не до того. В конце концов, Эйнеке ее только что отверг, отказался продолжать начатое – такое могло ранить. Эйнеке бы ранило.
«И почему я это сделал? Уж неужели… Нет!» - спорить с самим собой всегда занятие увлекательное, хоть и не очень приятное, потому как это подлое существо, называемое внутренним голосом, имеет загадочное свойство подбирать самые паскудные, но такие убедительные аргументы! С одной стороны, Эйнеке понимал, что ровно до того момента, как заглянул в глаза воительницы он твердо намеревался продолжить любовную игру, завладеть положенным трофеем. Понимал и что именно остановило его – чужая неуверенность и смятение. С другой, все это отдавало немалой долей абсурда. Тот, кто совсем еще недавно отрицал возможность высоких чувств, говорил о бессмысленности и несправедливости любви, в самый последний миг поступился собственным желанием… из благородных побуждений. Странно, но сейчас Эйнеке себя даже ненавидел, а слова Гволкхмэй лишь подливали масла в огонь. Возможно, в них не было ни намека, ни укора, но обострившиеся эмоции оказалось не так-то просто держать в узде.
- Ничего я не узнал, - невольно огрызнулся полукровка, затем резко затих, сжав от внезапного приступа ярости губы, - Все, что я сейчас узнал, так это то, что я, быть может не такая мразь, какой себе порой кажусь, - маг выдавил из себя пародию на улыбку, не соизволив так и уточнить показался он себе хуже или лучше, чем раньше, - А еще что я совсем ничего не знаю. По крайней мере о себе и о любви. Ладно… не важно…
Эйнеке хмуро тряхнул головой, отгоняя навязчивые мысли. Правда, обрести внутреннее равновесие так и не удалось. Внезапный смех, раздавшийся слишком уж близко и явно принадлежавший Гволкхмэй, заставил полуэльфа нервно вздрогнуть и поморщиться. Впрочем, мимолетный испуг довольно скоро прошел, сменившись некоторой не очень вменяемой радостью. Причина радости была проста, хоть и странна – если девушка смеется, то с головой у нее не все ладно, если с головой у нее не все ладно, то она псих, ну… приятно, знаете ли, иногда оказаться с родственной душой – чужая ненормальность радует собственную.
«Знал бы я сам что у меня на уме!» - между тем подумал остроухий, но все же промолчал – ему хотелось поскорее уйти, сбежать и скрыться от всех этих противоречивых чувств и ощущений, - «Только ответь ей уже и уходи… Так будет честно. Ответ на ответ – равноценный обмен».
- Хочешь знать каково быть полуэльфом? – с трудом заставив свой голос не дрожать, наконец заговорил Эйнеке, - Тебе не понравится мой ответ, - признался он, но все равно продолжил, с неким странным остервенением и беспощадностью чеканя каждое слово, - Быть полукровкой непонятно, страшно и одиноко. Каждый день ты приходишь к мысли, что кровью ты принадлежишь сразу двум народам, а душой ни одному. Ты стареешь, не старея. Видишь, как умирают другие, как уходит их время, но продолжаешь жить со страхом неизвестности на душе, потому как даже предположить не можешь сколько лет тебе отпущено. И это больно. Больно чувствовать, как тебя постоянно разрывает от собственных внутренних противоречий. Больно понимать, что одна часть тебя желает упиваться чужой агонией, потому, как только это приносит ей настоящее удовольствие, - возможно, сейчас Эйнеке уже несколько перегибал палку, но он увлекся, поверил в собственные слова, как и верил в них всегда. Сейчас он был как никогда искренен, и лихорадочный блеск синих глаз ясно говорил об этом, - А другая корчится от отвращения к себе же, удерживает руку с кинжалом, не позволяет произнести последнее слово заклинания, способного выжечь поверженному врагу глаза. Ты же мечешься между ними и не знаешь, что делать. Впрочем, хуже всего именно одиночество. Одиночество и обреченность. Когда-нибудь ты придешь к мысли, что не хочешь быть с людьми. Они слишком недолговечны и слишком… мелочны, торопливы, суетны… Ты не захочешь больше к ним привязываться, потому как устанешь от разочарований. Ты начнешь смотреть на других существ. Более долговечных и более совершенных, - от одного воспоминания о жрице и том ощущении, что посетило Эйнеке при виде настоящей эльфийки, его губы скривила сардоническая улыбка, - И поймешь, что им ты не нужна. Что ты всего лишь подделка, неудачная пародия на их безупречность.

Отредактировано Эйнеке (08-03-2016 16:34:44)

Стоило только выплеснуть всю скопившуюся за десятки лет ярость и усталость, облечь их в слова и вывалить в виде пламенной речи, как на душе наконец воцарилась приятная пустота, родственная алкогольному опьянению или забытью, вызванному употреблением кое-каких чудесных трав. Конечно, вариант выговориться был не так уж плох, но Эйнеке он был слишком непривычен. Свою боль он предпочитал глушить несколько иными методами. Алкоголь и травы были одними из самых радикальных, призванных справиться с самыми сильными приступами беспричинного гнева и горечи. С менее навязчивыми порывами совладала и магия, радость осознания собственного могущества, блаженство власти и родства с чем-то более… прекрасным, диким и необузданным, чем все то, что тебя окружает изо дня в день, с чем-то более понимающим и искренним, чем все эти бестолковые и самовлюбленные людишки. Впрочем, может не все так уж и плохо в его существовании? Может он сам все это придумал и лишний раз бередит те раны, что сам себе и нанес, сознательно отказываясь видеть светлые стороны жизни?
«Ладно, иногда об этом действительно стоит поговорить, а не испытывать собственную тушку на прочность всякой дрянью,» - лишь тихо вздохнув, подумал Эйнеке и поддался ближе к Гволкхмэй, обнимающей его за плечи. Объятия эти не беспокоили, не раздражали и не волновали, вызывая новую волну возбуждения, но усмиряли и успокаивали, дарили тепло. Слушал Эйнеке и слова девушки, но не торопился ей отвечать. В нем не было уже желания спорить и отстаивать свою точку зрения. Они слишком мало знают друг о друге и еще меньше Эйнеке ей может рассказать о своей жизни, о том, почему же он таким стал. Все было куда сложнее чем на словах. Сколько раз полукровка пытался определить себя как только человека или только эльфа? Сколько раз он говорил себе, что если он не одно из этих двух, то почему бы ему не стать чем-то иным? А сколько раз в его сознании звучали слова в отношении других людей? За семьдесят два года, пожалуй, уже несколько тысяч раз точно и все безуспешно. Он слишком слаб, чтобы действительно управлять всеми метаниями собственной души, чтобы достигнуть желанного успокоения.
- Ты даже не представляешь, как порой я ненавижу своего брата, - лишь вздохнул Эйнеке и грустно улыбнулся, чувствуя, как в памяти его оживают давно минувшие обиды детства и юности, - С ним я бываю иногда куда более одинок, чем без него, - пришлось тряхнуть головой, чтобы отделаться от картин, всплывающих в сознании – что было, то было, так сказать.
«И все же… Либо она слишком юная и годы еще не успели убить в ней оптимизма, либо я слишком… другой,» - мрачно подумал полуэльф и лишь коротко кивнул в ответ на предложение девушки. Нехотя избавившись от полотенца, которое уже по большей части только мешало, он лег рядом и, укрывшись ближайшим краем одеяла, обнял Гволкхмэй. Уткнувшись лбом в чужую макушку и как никогда остро чувствуя теперь запах розового масла, Эйнеке попытался отдаться сну. Он закрыл глаза и отогнал прочь все лишние мысли, но спустя несколько мгновений вздрогнул и приподнялся на локте, глядя на воительницу.
- Скажи, Гволкхмэй, а ты веришь в силу клятв, данных на крови? – спросил вдруг полуэльф.