†o¤Социальные взаимодействия некроманта Маннокса делались все более хаотичными, все больше дезорганизованными. Тайные общества, магические ордена — это уже не то, чем они были в пору его молодости. Какие там клятвы и обряды, какие там братства, кто помнит, что такое иерархия…
Нет, нынче ячейки темных магов больше всего похожи на студенческие кружки по интересам. Этим и обусловлен хаос: они легко распадаются, легко соединяются по самым смехотворным причинам. От обычных интеллигентских компаний отличаются только тем, что каждая такая новая кодла изобретает себе громко звучащее название. Странники Бездны — это еще ничего, а вот какая-нибудь Экклезия Черного Червя или Союз Заклинателей Смерти вызывали у старика едкие кривые ухмылки.
Однако шестидесятилетний Маннокс приспособился к новым веяниям. Какой бы очередной однодневка-орден ни крутился вокруг него, он отбирал себе настоящих учеников с привычной хваткой, а с остальными — лишь делал вид, что покровительствует.
На крупных мероприятиях, вроде того, куда пригласили нынче, пожилого магистра всегда сопровождают два или три ученика. Сегодня — исключение: четыре. В своем церемониальном наряде, сложные узоры которого сияют зачарованным шитьем сквозь бархатные складки, некромант вплывает в собрание знакомых лиц. Ученики следуют за ним тенями, Маннокс настоял, чтоб все они облачились в одинаковые черные накидки с глухими капюшонами.
— Гляжу, здесь новое лицо, ох, непростое лицо, — сообщает старик своим спутникам, расположившись с ними в глубинах храма. — Важный гость.
Отправляясь знакомиться с приметной персоной, он оставляет троих учеников в недоумении. Юнцы перешептываются, не веря своим глазам: неужели на важную встречу их наставник прихватил с собой этого настырного Доули? Этого едва знакомого одноглазого типа, который бесцеремонно напросился пятым в их компанию?.. Такое уж у них успело сложиться впечатление, что Тристан умеет две вещи: либо угрюмо молчать, либо громогласно хамить, и потому для светской беседы он годится меньше кого бы то ни было.
Тристан догадывается, о чем шепчутся у него за спиной. Шептуны вряд ли догадываются, что таков он только с ними. Учитель целеустремленно глядит только вперед, и даже конец его плетеного из чьих-то позвоночников посоха, качнувшись, будто навострился параллельно учительскому носу. Доули следует за ним, держится на близком расстоянии за плечом, но успевает и глазеть по сторонам. Ему непонятно, зачем носить ритуальные облачения вне соответствующего действа. Покрасоваться? Излишество, китч.
Но как бы ни смущали эти ряженые — он искренне восхищен мастерством того мага, который приобщил к искусству мертвых, заставил их исполнять музыку. Пусть это далеко не самая приятная музыка, которую Тристану доводилось слышать, но она наполняет его энергией, мечтами, он стремится так же ювелирно повелевать мертвой плотью, грандиозные планы роятся в его рано поседевшей голове под завывания костяных диджериду.
Положительно оценивает он и оформление блюд. Здесь мертвые, не стесняясь, питаются живыми — и кому-то пришло в голову подчеркнуть, что живые, наоборот, питаются мертвым. Концепт этот не лишен эстетики и смысла. Кому как, а для алхимика, потянувшегося к темному искусству, такие аспекты важны. Он ощущает себя на своем месте там, где есть место гармонии.
Двое остановились перед рыжеволосой персоной, в которой наметанный глаз Маннокса разглядел птицу высокого полета. Представляя своего ученика, признанный мастер некромагии подтолкнул его вперед:
… Талантливый алхимик, позвольте заметить, и одаренный художник…
— А также архитектор, поэт и начинающий некромант, — встревает Доули со своим неизменно твердым голосом, особенно выделяя последнюю свою характеристику, которую забыл упомянуть его нынешний учитель. От прежней наглости в нем ни следа, он скидывает капюшон и кланяется чуточку ниже, чем поклонился Маннокс.