Морозное солнце поднялось уже высоко в хрустальной синеве, когда вышедший из Сгирда обоз с солью притормозил прямо посреди поля. Порядком располневшая за месяцы оседлой жизни Милена слезла в колею и отвязала нагруженную Капель, явно собираясь двигаться в другом направлении. Только непонятно куда, ведь ответвлений от дороги поблизости видно не было. Управляющий последними санями мужичок поправил тулуп и покачал головой:
— Куда ж вы в такую пору, красавицы, да ещё и одни?
— Да вот, клюквы захотелось, — улыбнулась ведунья, проверяя, хорошо ли держит подпруга и надёжно ли увязаны вещи и закреплена попона.
— Клюквы?.. — мужик посмотрел на её живот и понимающие хмыкнул. — А купить-то не проще было бы?
— Так с ветки вкуснее.
— Понятно… — протянул возница, прекрасно понимая, что стелющиеся по земле ветки придётся откапывать из сугробов, и сочувственно глянул на Настю. — Вот бабы! Ну, хоть не хвост дракона при луне понюхать и то ладно.
Ведунья повернулась к девушке с прииворным сочувствием и тоже покивала. На самом деле обузой она себя вовсе не считала. Её не мутило, ничего не болело и бзиков, вроде лизнуть покрытую инеем мостовую посреди лета, искупаться в море в четыре утра или пожевать соленого навоза, у неё не возникало. Единственное, двигаться было немного непривычно. Даже когда Милена была без одежды, ей всё равно казалось, что на теле что-то есть, облегающие, плотное, согревающее, отчётливо ощущающееся, когда она ходила, сгибала руки и ноги, садилась — словно на подушку, а особенно наклонялась. Это был тот самый накопленный за время безделья жирок. Его придётся потерпеть до весны, а там всё само незаметно вернётся к обычным размерам и формам, мужики на рынке перестанут отпускать вслед похабные шуточки и таращиться на ставшую чуть ли не вдвое выше против обычного грудь и снова можно будет быстро бегать и шустро лазать по деревьям и скалам.
Поправлялась Милена не в первый раз, да и путешествовала зимой тоже. Вообще, на севере, где только три варианта погоды — грязь, грязь засохла и грязь замёрзла — то время, когда она замерзает, отнюдь не самое худшее для пеших походов. Не проваливающиеся в снег подковы и обувь эльфы изобрели давным-давно и зачаровать их несложно, а тёплая одежда существует и без всякой магии, так что сердобольный возница переживал совершенно напрасно. Как только обоз скрылся за ближайшей рощицей, Милена развернула Капель и повела её прямо в поле, смело ступая по снежной целине.
Морозец приятно пощипывал за щёки и, пожалуй, ведунья была бы счастлива, если б могла себе это позволить. Но радоваться тому, что ещё не случилось, плохая примета и она старалась держать чувства в узде. Впрочем, Насте Милена сказала правду. Она собирается в паломничество, в некое место, где бывала когда-то, но потом потеряла туда дорогу. Рассказала, а потом предложила составить ей компанию. Потому что не бывает таких совпадений, что тысячи лет ищешь что-то, а когда находишь, находят и тебя.
Нет-нет, это не может быть случайностью. И Милене оставалось только поражаться, как мудры боги, как легко она попала в Храм первый раз и как непросто ей даётся это снова. Столетиями она ходила вокруг да около, собирала легенды и слухи, копалась в собственной памяти, моталась по свету и так до тех пор, пока не создала один артефакт. Милене как-то попал в руки пророческий камень и записи чародея, исследовавшего его действие. На их основе методом проб и ошибок она собрала собственный маятник и назвала его "Указующий перст". А дальше нужно было лишь раздобыть более-менее подробную карту и правильно сформулировать вопрос. С картами в этих краях вечно была проблема. Из-за общей труднопроходимсти и необитаемости доверять можно было только тем, что составлены драконами и прочими летающими созданиями. Но, право слово, по сравнению с остальными эти трудности были даже и не трудности вовсе. И вот теперь они шли по короткому северо-западному берегу озера Тьёрнир, собираясь к вечеру пересечь его по льду и достичь края леса на берегу восточном.
Вообще, по прикидкам Милены дорога должна была занять дней пятнадцать, но с самого начала их неплохо подвезли, так что один они, пожалуй, уже сэкономили. Если так пойдёт и дальше, то хватит и шести. Но так, конечно же, не бывает. На берегу выяснилось, что хоть озеро успело покрыться льдом, о чём Лена осведомилась у рыбаков ещё в Сгирде, но сильные ветры так и не дали занести его снегом. Ледяной панцирь стал достаточно прочным, чтобы ездить по нему, но делать этого всё ещё было нельзя. Лёд лежал абсолютно гладкий и прозрачный, сквозь него и чистейшую воду даже на достаточно большой глубине дно просматривалось во всех подробностях. Но беда в том, что и обитатели немереных глубин этого огромного пресного моря тоже видели того, кто идёт по поверхности. Рыбачившие в прпрубях у берега парни, улыбчивые и чем-то неуловимо похожие друг на друга, то ли признав родню, то ли тоже переживая за положение Милены, в один голос принялись отговаривать женщин от этой задумки.
— Идите по берегу. Ну, или хотя бы вдоль него. Только в глубину не суйтесь, — увещевал один, невысокий, смуглолицый и темноглазый. — Там Хозяин озера живёт. Он не любит очень, когда его беспокоят. Проглотит и не подавится.
— Да, лучше вообще не ходите на лёд, — перебил его другой. — Возьмите вот рыбы на дорожку, только обойдите Тьёрнир. Тут кое-где родники подводные лёд подмывают. Если места не знаете, то провалиться ничего не стоит. Сами-то может и выберетесь, но помёрзнете сильно, да и лошадь утопите.
— Взяли бы и проводили вместо того, чтоб причитать, как кликуши, — подал голос их третий товарищ, неожиданно оказавшийся девушкой, наверное, немного помладше Насти. — Вам куда надо-то?
— На Сосновый плёс, — указала приблизительное направление Милена.
— О, так это ж почти к нам домой! Подождите часок у костра, сети проверим и отведём вас.

— Пойдём, — кивнула Милена, зачерпнув в котелок воды и пристроив его на огонь. — Попьём горяченького, пока возможность есть. А тот выше в горы кипяток холоднее станет. Даже травы заварить нечем будет.
Отчего так получалось она не знала. Вода на костре внешне везде кипела одинаково, вот только в высокогорье в неё без последствий можно было опустить ничем не защищённую руку, а сунь руку в котелок сейчас и она мгновенно волдырями покроется. Впрочем, травы заварить ещё ладно, можно такие собрать, что они и в холодной воде настоятся, а вот мясо варить и правда замаешься. Проще сырое съесть.
— Только если ты в другой раз одна в этих краях окажешься, не вздумай вот так незнакомцам доверять. Сейчас можно. Сейчас меня обидеть никто не посмеет. Очень дурная это примета. Разве что тебя могут попытаться украсть. Ты девушка молодая, красивая, а с невестами тут всегда туго было. Но плохого ничего не сделают. Народ они незлобивый и очень суеверный. Отсюда и по всей этой огромной равнине племена охотников живут. И, знаешь ли, считают, что творца земными просьбами и заботами донимать негоже. Мол, у него и других дел много, помимо чирья на чьей-то заднице или козы не дойной. А в охоте без удачи никак, так чтоб одним совсем не остаться и было кого о помощи попросить, они духов природы почитают, животных, предков своих. И что у этих духов на уме никогда не угадаешь. Могут завести вот так, да и скормить тому же хозяину озера. Не со зла, а просто потому что порядки такие и чужаков вроде как не жалко. Это не значит, что каждый только о том и думает, но и исключать такую возможность нельзя. Так что доверяй, но проверяй, как говорится.
Травы заварились. За отведённый час собрали кое-какой обед. Зимой с разносолами особенно не разгуляешься, из еды только то, что мороз не попртит. Мясо и рыбу берут свежими, сало солёным, сыр и приправы сухими, и лепешки пекут особенные, не на закваске, те быстро в камень от холода превращаются, а на масле и яйцах. Маленькие, рассыпчатые, сытные, хоть с солью, хоть с мёдом, вещь незаменимая.
Рыбаки тем временем возились с сетями. Подо льдом ловить целая наука. Сначала по тонкому ледку делают проруби шагов через пять, потом длинным шестом с верёвкой прошивают его словно ткань на нужное расстояние, а уж потом по этой верёвке протягивают сеть. Через несколько дней сети с рыбой забирают, а верёвку оставляют на месте. Или забирают только рыбу, возвращая их сразу же на прежнее место. Оттого, наверное, эта троица и рыбачила так далеко от дома. Северный край озера начинал замерзать раньше. Видно, ещё по осени натянули здесь верёвки, да так ходили сюда с тех пор. Идти до этих только полдня придётся, а новые тянуть дня три, не меньше. Кому ж возиться захочется, если и тут рыбы вдоволь.
Время от времени кто-нибудь из троих подбегал обогреть руки и перекусить. Милена поделилась чаем и с ними. Но вскоре выяснилось, что она была не права, никуда они с этими людьми не пойдут. Закончив со снастями, троица вытащила из-под берега плоские плетёные сани. По размеру они вполне подошли бы для того, чтобы впрячь лошадь или лося. Вот только ни того, ни другого у рыбаков не было.
Вместо этого они достали прямоугольный пошитый из кусков кожаный лоскут и поставили над санями парус.
— Все на борт!
Троица шустро покидала в сани своё добро и улов, оставив место для Милены и Насти. Капель опять привязали сзади. Там же устроилась маленькая рыбачка, намотав на руку шкот и похоже собираясь управлять движением причудливого транспортного средства. А парни встали на бортах, иногда спрыгивая и подталкивая его, если конструкция сбавляла скорость.
Поначалу сама затея передвижения таким способом выглядела сомнительно. Ветер был не такой уж сильный, а сани выглядели тяжёлыми. Но дальше в береговой линии оказался разлом и в него, словно в трубу, дуло значительно сильнее. Даже лёд здесь уже не было прозрачным, а стелился мелкими волнами, видимо, как раз таки из-за постоянных ветров. Вот ориентируясь на такую рефлёную дорожку они и двигались.
— Мне доводилось кое-где побывать, но толку от этого немного, — рассказывала тем временем Милена. — Всё меняется. Да и, чтобы действительно понять и прочувствовать место, нужно пожить в нём хотя бы год. А проездом много не узнаешь. Вот такой транспорт, например, я вижу впервые. На других больших озёрах, Арпаре, например, его точно не используют.
— Так Арпар это же рядом с пустыней где-то, — ошибочно предположил один из парней. — Откуда там лёд и такие северные ветры? А тут с приходом морозов они всегда. Оттого и снег на озере не держится толком. Сдувает под южный берег всё.
— Как вы в ту то сторону на этих санях? Трудно ведь против ветра.
— Не, нормально. Туда мы их пустыми толкали. Да и не здесь, а вон там, — он указал на поле гладкого льда по правую руку, как раз там, куда недавно отговаривал ходить их с Настей. — Там дует не так шибко.
— А хозяин озера как же? Или он своих не трогает?
— Всяко бывает, — ветер уносил слова, из-за чего приходилось повышать голос. — К нам он добр. Да и спит долго, наверное. Зимой дни коротки, приходим мы затемно, стараемся не шуметь, вот и не замечает. Ну, и подарки мы ему всегда оставляем, самую большую рыбу на каждую новую луну. Так старики учат, чтобы всегда с уловом и целыми возвращаться. А на рёбрах он нас и искать не станет. Видишь тут лёд какой, ни вниз не заглянуть, ни оттуда. Трясет правда маленько, но это недолго. Разгонимся сейчас и как птицы долетим.
Когда запал ветра выдохся и закончился неровный лёд, пришлось немного пройтись пешком до следующего берегового лога. Там снова задуло сильнее и сани понеслись во всю прыть, мелко дребезжа на колдобинах.
— А вы с дочкой не к нам ли в деревню направляетесь? — привязав шкот в нужном положении и плюхнувшись рядом спросила маленькая рыбачка. — Уж не к дядьке ли Яхонту? Он на службе подженился, говорят, а жену всё свою никак не везёт.
— Нет, не к Яхонту мы и не к вам в деревню. Мы дальше.
— Дальше? Так там не живёт никто больше. Раньше наша земля была, но лет десять назад война там недалеко началась и старики подальше от гор и волшбы чёрной перебраться решили. Пусто там сейчас, только зверьё дикое бродит.
— Нет, милая, — покачала головой ведунья. — Нам ещё дальше. За горы.
— Это в Тёмную Империю, что ли? — удивилась та.
— Была когда-то Империя Тёмная, да вся вышла. Раньше ведь и сюда её власть доходила. Как раз лет десять назад мы б уже давно по ней ехали. А теперь вот ваша земля это, говоришь, и никаких императоров не поминаешь. И за горами так же теперь.
— А вот и нет, тётенька. Из ставки вождя вождей мытарь недавно приезжал, налог шкурный забрать. Так он рассказал, что новый Император там объявился. Порядки наводит, столбы пограничные ставит, а в столбах тех ужас прячется. А сам красив, словно бог.
— Кто?.. Ужас?
— Да не, Император. Арконом звать. А Империю в честь черного солнца теперь называют.
При упоминании нового владыки один из парней брезгливо сплюнул на лёд. А Милена невольно дотронулась до затылка, где чуть ниже уровня волос тоже красовалось чёрное солнце. Да и имя показалось ей смутно знакомым, но где его слышала, так сразу она припомнить не смогла.
— Послов туда отправляли, вроде. Чтобы убедиться, что на нашу равнинную страну он не претендует. И нам в ту сторону дальше перевала плотников, где один из столбов поставили, ходить запретили.
— Не больно оно нам и надо. Там кроме гарпий нет никого.
С гарпиями ведунья встречалась не раз и могла только согласиться с тем, что лишний раз попадаться на глаза этим назойливым тварям совсем не хочется.

Есть у дороги такое свойство, в зависимости от того, с кем ты по ней идёшь, она или вдвое короче, или вдвое дольше делается. В этот раз ехали быстро. Об Империи вот Тёмной поговорили, о богах, о духах и о том, так ли уж нужны им рыба и кони или больше внимание людское. К слову, насчёт Хозяина озера Настя, скорее всего, была права, недоброе это существо, кем бы оно ни было. Отчего-то так в мире повелось, что добрый дух это чаще всего "хозяйка". Может быть оттого, что у Играсиль только дочери есть, нимфы, дриады, ундины всякие. Хотя и эти, конечно, обиду не спустят, так что и к ним с почтением завсегда относятся.
Что же до красоты, рассказала Милена Насте о чудной птице из теплых краёв, что павлином зовётся, и хвост у которой словно радуга. Красивый очень. И большущий такой, что аж летать мешает. А нужен этот хвост для того, чтоб когда его серенькая курочка птенцов высиживает, павлин мог хищников на себя отвлекать. Потому танцуют самцы весной, хвосты свои показывают. Смотри, мол, какой я, клыков, когтей и яда не имею, а защитить всё равно смогу, пускай и ценой собственной жизни. А люди смотрят, как курочка самого яркого выбирает, и думают, что она красотой очарована. Но это всё глупости, конечно. Не бывает в мире абстрактной, бесполезной, и бессмысленной красоты, а где польза есть, там и красота имеется. У павлинов вот её сразу видно. От бессилия она у них яркая. У сильных существ другая будет, конечно. Но если Настя так уж уверена, что никакой не имеет, то и опасаться ей нечего. Самое страшное, что случиться может, так только то, что она в обратном убедится.
Когда разговоры барышень утомляли, удавалось вставить пару слов и парням. В основном они травили охотничьи байки, советы разные давали. Мол, если встретишь медведя-шатуна, то первое дело не растеряться и скорее глаза ему замазать. А чем медведю глаза замазывать, спрашиваете? Так когда встретите, тогда узнаете, само сразу найдётся.
Была ещё история о том, как к кому-то в их деревне родня из города приезжала. Пошли они вместе на медведя. Сунулись в берлогу, а он там сидит, здоровенный, словно гора, да как зарычит, да как погонит их прочь, обратно до самой деревни. Городской охотник сначала растерялся, со всеми побежал, а сам бежит и думает: "Что ж я убегаю? Вот копьё у меня. Сейчас заколю заеря и дело с концом." Развернулся, пошёл на медведя, сражался храбро и, действительно, убил его. Тут подходит охотник деревенский и говорит: "Ну вот… До дому его теперь сам потащишь, храбрец".
Вообще, почти все байки тут были про медведей, рыбу и соболей. Соболя они ласково называли котиком. Медведя уважительно величали амиканом. А рыба, она и есть рыба, прозвища никакого не заслужила.
Вечерело. Маленькая рыбачка притормозила сани и приложила ладонь козырьком, всматриваясь против солнца.
— Вон уже и Сосновый плёс виднеется, — махнула она в сторону берега. — Только что вам на ночь глядя в лесу делать? Ночуйте у нас в деревне. Крюк небольшой выйдет. Или торопитесь шибко? Что там, за горами такое, чтобы посреди зимы туда спешить, да ещё в таком-то положении? Это ж всё не запросто. У меня бабушка на лыжах до сестринского хутора вот так же пошла как-то, да так маму мою там на печи и родила.
— Мы не торопимся вовсе, — улыбнулась ей Лена. — Время у меня ещё есть. А место, куда мы собрались, с начала времён там стоит. До тьмы на небе, до холода и до Императоров любых. Оно было там, есть и будет. А вот я, если сейчас там не побываю, то в ближайшие годы уж точно не попаду, не до того станет. Так что не торопимся мы и к вам заглянем. Отчего бы и нет? Ночевать под крышей всяко лучше, чем в сугробе. Но назад не развернёмся что бы ни было.
На их возвращении в Сгирд никто из рыбаков и не настаивал. Мало ли какая может приключиться нужда у человека, не им о том рассуждать.
— И как муж вас только отпустил?.. — вслух подумала девушка, даже не обращаясь уже к Милене.
Но та ответила.
— Знал бы, так не отпустил, наверное. Потому ушла я от него.
Тот факт, что такое вообще бывает на белом свете, кажется, стал для рыбачки из прибрежного посёлка настоящей новостью и более думать вслух она себе не позволяла. А между тем плёс остался позади и показался истоптанный множеством ног пологий берег с мостками, перевёрнутыми лодками и большой прорубью для стирки белья. Дальше снова стояли деревья, между которыми слышался лай и кудахтанье, смутно угадывались тропки и курящиеся низкие домишки.
Впрочем, деревня оказалась достаточно большой. На вкус Милены для лесной жизни без пашен и огородов даже слишком. Десятков на семь семей, наверное. Хотя обычно бывает не более тридцати. Да и выглядела она куда старше, чем представляла ведунья. Должно быть, та часть племени, что жила возле гор, переселялась не на пустое место, а к своим сородичам, вот и получилось вдвое больше народу, чем обычно.
В сытые, зажиточные дома на постой, как и везде, пускать не желали. Некуда там обычно пускать, семья большая, самим тесно. К одинокому мужчине, если таковые где и бывали, на ночь проситься тоже не пристало. Как и к девке или ребятишкам, собственно. Вот и оставались на такой случай старики да вдовы.
Милену и Настю пустила под свой кров немолодая уже женщина по имени Горана. Высокая, поджарая, с едва тронутыми сединой висками, она на полголовы возвышалась над приземистыми крепкими рыбаками и отличалась от них коричнево-красным, а не серо-ореховым оттенком кожи. Похоже, какого-то наёмника северянина лет надцать назад занесло если не прямо к амазонкам, то куда-то поблизости, где он и раздобыл себе такую видную и статную подругу. И уж что-что, а пустить к себе незнакомок она точно не боялась.
Дом её снаружи производил не самое лучшее впечатление, такая же как и все приземистая землянка с малюсенькими окнами и крытой дёрном крышей. В закрытый с одной стороны дощатой дверью, а с другой войлоком вход нужно было проходить нагнувшись, но за тёмными сенями оказалась чистая, просторная комната с бревенчатыми стенами и выложенным изразцами очагом. Потолок тоже макушку не задевал, можно было даже спокойно вытянуть вверх руки, просто все строения здесь уходили на треть, а то и больше, в землю. Тем удобнее было сохранять тепло и выдерживать натиск наваливающегося сверху снега. Для Капели тоже нашлось место в пустующем сарае и Милена решила, что о лучшем ночлеге они с Настей и мечтать не могли.

В городе жизнь течёт совсем иначе, чем в лесу. Здесь нет уличных фонарей, нет шумных кабаков и барделей, нет веселящейся заполночь золотой молодёжи и лязгающей доспехами стражи. В лесу люди ложатся сразу после солнышка и встают незадолго до него. Но зимой ночи слишком уж длинные, столько спать попросту невозможно. Поэтому жители либо засиживаются допоздна, либо встают среди ночи и бодрствуют несколько часов до рассвета. Горана явно предпочитала ложиться и вставать рано. А вот Милене не спалось. Поэтому и отчасти потому, что спать на спине и животе она сейчас не могла, а удобно улечься на боку это то ещё приключение.
В жарко натопленной избушке самое комфортное место было как раз внизу, у пола, потому на застеленной кошмой лавке дышалось легко, а вот лежалось, увы, не очень удобно. Оттого и сон не шёл. Красноватые отсветы углей переливались под потолком. Над очагом свисала толстая, скрученная из металлических восьмёрок цепь для подвешивания котла — одна из важнейших наделённых сакральным смыслом вещей в каждом доме, наравне с порожком, метлой, ножами и дежой для закваски теста.
— Знаешь, Настенька, как раньше мудрые люди говорили? — в очередной раз перевернувшись на другой бок, спросила Милена. — Посмотри на творение и поймёшь творца. Я вот смотрю. Давно уже смотрю. И чем больше смотрю, тем меньше понимаю.
Такими вот долгими зимними ночами ведунье порой приходили на ум до того страные вещи, что ни в сказке сказать, ни пером описать. В тишине и темноие что только в голову не взбредёт, а она жила так тысячелетиями, в бесконечной сплошной холодной ночи с одной только надеждрй на рассвет. Думалось Милене порой, что как бы ни ослаб, как бы ни устал бог от войны, пленить и контролировать его всё же никому не по силам, даже другому богу. Обладая таким могуществом в самой безвыходной ситуации найдётся возможность скрыться. И если уж Рилдир действительно угодил в плен, то не обошлось тут без его чад и их предательства. Просто не могло обойтись. С другой стороны, ведь это он их создал такими. Он всё знал и предательства должен был ожидать. Значит, в этом и была его задумка. Попасть в плен, скрыться от мира, оставить Тьму без хозяина и посмотреть, как она пустит корни в каждом сердце, в каждой душе и что за плоды потом принесёт.
Прекрасный план, но ведь Имир тоже наверняка его раскусил. Не мог не раскусить, раз уж даже простая оборотница до этого додумалась. Отчего же он потакал Рилдиру, отчего не искоренил Тьму или не помешал как-то иначе? Ведь мог. И сейчас может. Другого выхода не нашёл? Понял, что без Тьмы и Света не станет? Ну, это уж само собой, это и новостью никогда не было. Слишком любит брата или держит его до той поры пока Тьма в край распоясается, а Хаос полезет сквозь границы Альмарена? Надеется, что они вдвоём снова одолеют Амат, или просто не знает, как его прикончить? Трудно разобраться в чём бы то ни было, не имея ни единой точки опоры. И как бы ещё понять семейную жизни богов, не перенося на них собственные сложности в этом вопросе. Куда ни кинь, а всюду выходило, что никак. Оставалось только верить и сообрзно этой вере поступать.
— Я много путешествовала, это ты верно подметила. Только нигде мне не попадались ключи к пониманию. Говорят, есть на Альмарене святые места, что существуют с самого его сотворения. Упоминание об одном указывает на тот край, что мы зовём Золотой пустыней. Представляешь, когда-то там были и горы, и леса. Я ходила туда, видела руины старых строений, что иногда показываются из-под кочующих дюн. Дервиши считают, что там и сейчас ещё можно услышать, как молчат боги. Но я искала не их молчания. Я была в Таллиноре, гордящемся своими святынями. Но им едва наберётся пару тысяч лет и за их появление стоит поблагодарить эльфов, а не богов. Была на Лоренейском маяке. Он тоже не так стар, как о нём рассказывают, и имеет мало отношения к религии. Спасение душ, что упоминается в книгах, скорее обозначает спасение жизней моряков, прошедших шторма и водовороты Грозового моря. Можно перечислять и дальше. Это выйдет очень долго. Я посещала разные места, но все с одинаковым результатом. А теперь мне, кажется, повезло. Мы с тобой идём туда, где когда-то жили боги. В буквальном смысле, потому что тогда они частенько лично прогуливались по свежесозданному миру. И, я надеюсь, что мы найдем там хотя бы их эхо. Хоть что-нибудь, что угодно, кроме молчания...

Отредактировано Милена (18-05-2022 17:04:17)

Милена слушала, не перебивая, и только удивлялась, откуда в голове совсем юной и, чего уж там, не слишком образованной девушки мысли о таких сложных материях, как время. Более того, некая доля логики в этих рассуждениях, несомненно, имелась. Боги, определённо, воспринимают время иначе, чем их создания. Но, если принять настину теорию за истину, тогда боги, когда бы мы их ни встретили, всегда оставались бы одинаковым. Но увы, увы. "Изменяется даже бог, мир исполнен сплошных измен..." Собаки вот только не меняются, сколько бы времени ни прошло, всё по хозяину тоскуют. Уж не потому ли и саму Настеньку настигла оборотничья доля? Ничего ведь просто так не случается. Вообще ничего.
Вот и дети тоже. Если не научит никто, так и не знаешь, что с ними делать-то, особенно в првый раз. Был как-то случай, новоявленная мамаша прибежала к ведунье с криком. Не доносила, мол, угробила ребёночка. Оказалось, у неё воды отошли, а та решила, что это выкидыш. Это ещё умудриться нужно, конечно, роды с выкидышем перепутать, но оказалось и такое бывает, особенно когда дитя долгожданное, ты понятия не имеешь что должно пройти, а роды на полмесяца раньше случаются.
У той женщины всё в итоге сложилось хорошо, непросто, но благополучно. Девочка родилась. Крупненькая, здоровая, красивая и спокойная, не то что мамаша. Но вот чтоб таких казусов с Настей не случилось, лучше будет как можно больше заранее узнать. Милена взяла её ладонь и положила туда, где скаозь живот и рубашку выпирала маленькая пяточка.
— Он давно толкается. По вечерам особенно почему-то. Неудобно, видимо. Перевернуться меня заставляет, а может потягивается просто. Тяжеелее всего, когда выпрямиться пытается. Как боднёт макушкой, так аж до печёнки достаёт кажется, — улыбнулась она, а пяточка тем временем спряталась и высунулась чуть левее. — И всё равно самый спокойный и счастливый период материнства вот этот. Когда точно знаешь, где твой ребенок, и можешь надеяться, что с ним всё в порядке. Скоро уж такого не будет. Скоро, но не сейчас. Видишь, ножки ещё внизу, значит не пора пока. Как пора придёт, он перевернётся. За сутки или двое где-то. Так что даже если день выйдет неурочный, успею место подходящее подыскать. Иногда бывает, что сам перевернуться не может, а на волю уже просится. Тогда ему помочь нужно. Когда воды отойдут, прямо руками на живот с двух сторон надавить и перевернуть. Так рожать легче гораздо. Но мои всегда сами справлялись, так что не бойся ничего. Обойдётся. Да и в первые полгода жизни с детьми тоже хлопот немного. Они только едят и спят. И во всём от матери зависят. Так что если кричит дитя, значит мать что-то не то делает. Чаще всего кормит не тем. Тут ведь что сама ешь, то и в молоке будет. Потому еда должна быть простая, сытная и безопасная. Нельзя так, чтобы захотела и корзину яблок умяла. Или острого вдруг захотелось. Или кислого. Самой нужно есть только то, что ребёнку дать можно. И следить, чтобы не замёрз и не перегрелся. Если жар или холод лучше всего к себе поближе держать, прямо к телу, чтобы почти как сейчас. Материнское тепло оно родное и целебное. Вот и вся забота. А там уже начнутся зубки, поползновения, шалости всякие. Там не столько уход, сколько глаз да глаз нужен. Чтоб в ручей не свалился, камешек в нос не затолкал, монетку не проглотил, грязи не нализался. Хотя, за последнее даже переживать бессмысленно, всё равно найдёт где-нибудь или мышь дохлую, или ещё гадость какую. Тут только молиться остаётся, чтобы и вошло, и вышло легко. Уж ты мне поверь, все мы в детстве что-то такое пробовали. И не раз.
То ли Настенька малышу понравилась, то ли он наконец устроился удобно, но живот Милены, до того словно живший собственной жизнью, снова стал обычным, хоть и непривычно кругленьким. Сама ведунья тоже вроде бы нашла удобное положение и стала засыпать, как вдруг ей захотелось пить. Впрочем, это ничего не "вдруг". На самом деле такое бывает постоянно. Или пить, или писать, или рука занемела, или колено закрутило — не понос, так золотуха, но всенепременно в самый неподходящий момент.
Делать нечего, Милена скинула плащ, которым укрывалась, сунула ноги в сапожки и дошла до бадьи с водой. Зачерпнула берестяным ковшом, неспешно отпила, постояла, подумала, не хочется ли ей ещё чего-нибудь, чтоб уж сразу сделать всё и больше не вставать. Оно вроде бы и не хотелось, но раз воды напилась, значит скоро её и отлить понадобится. Так чего тянуть?
— Ты спи, я скоро ворочусь — пообещала она Насте, надела меховую безрукавку и вышла в сени.
Пришлось немного повозиться с тяжёлым крюком, что деожал двери, но вот в лицо волчице пахнуло влажной прохладой. Весь день шумевший ветер принёс облака, с неба падали не снежинки даже, а редкие, огромные словго лебединый пух хлопья. В сарае всхрапнула Капель, жалуясь на не слишком вкусное позапрошлогоднее сено. Но Милена её жалоб слушать не стала, а прошла мимо по своим делам, и уже возвращалась обратно, когда увидела заглчдывающего в оконце мужчину.
— Чего тебе надобно, добрый человек? — спросила она, в душе посетовав на себя за то, что совсем расслабилась и чужих шагов не услышала. — Ежили Горану, так она почивает теперь. Мы и без того ей хлопот добавили, побудка её точно не порадует, так что зашёл бы лучше завтра.
Неведомый гость выпрямился, посмотрел на неё. Невысокий, как и все здесь чернявый, пожалуй что красивый и... знакомый.
— А я то надеялась, что тут живёт другой Яхонт, — вздохнула ведунья. — Далеко вы от Греса забрались.
— Наоборот, это в Грес было далеко, а сюда близко. Домой путь всегда короче кажется. А я вот узнал от соседей, что две женщины необычные проводника ищут до наших старых угодий и сразу понял, что одна из них это ты. А вторая кто?
— Не серчай, Яхонт, но это не твоего ума дело, — Милена встала между ним и дверью.
— А мне вот думается, что как раз моего это дело ума. Родня ведь без малого. Или это всё ж таки другая Анастасия?
— Скажешь тоже. Когда это оборотни по проклятию родились?
— Значит, всё-таки та, — по-своему истолковал её слова Яхонт. — Познакомишь нас может?
— Нет, — твёрдо ответила Милена. — Ступай домой.
Оборотень помял в руках рукавицы, задумчиво поскрёб заросшую щёку, и совершенно неожиданно послушался.
— Ну, нет значит нет. Доброй ночи тогда.
Далеко не сразу сосредоточившаяся на приличествующем случаю атакующем заклинании ведунья поверила, что он действительно уходит. А когда поверила, пошла следом.
— Постой... — И снова Яхонт подчинился, только усмехнулся в усы, мол, вот женщины, сами не знают, чего хотят. — А брат твой где?
— Дома. Где ж ему быть?
— И глаз, что я сладила, исправно работает?
— Работает. Честь тебе за то и хвала.
— И о нас твой братец знает уже?..
— Нет. И я не скажу, не тревожься. Он отомстить непременно захочет, а не время сейчас.
— Сам то ты разве не за тем же приходил?
— Может и за тем, а может и нет. В любом случае, Фрол будет не такой сдержанный, как я. Его, и в самом деле, обида гложет. Это ж подумать только, пигалица какая-то едва не прикончила, глаза лишила… А мне по тем же причинам не столько отомстить, сколько посмотреть на неё интересно.
— Ну что ж, а нам, и в самом деле, проводник бы не помешал. Приходи завтра за час до рассвета. И нас проводишь, и насмотришься, и наговоришься. Только без шуток чтобы.
— Да уж какие шутки...
Яхонт повернулся зашагал прочь, а Милена стряхнула снег с плеч и волос и вернулась в дом, снова накрепко заперев дверь.
Вот, что называется, не было печали, да купила баба порося. Бди теперь за этим старым волком, чтоб не выкинул чего. С другой стороны, просто прогнать его тоже не выход. Идти потом и гадать, узнает одноглазый Фрол или не узнает, погонится или не погонится, выследит или не сумеет. Лучше со всем этим разобраться сразу и на своих условиях. Была у неё даже мысль сходить и поговорить с Фролом, да только толку от этого не будет. Оборотни народ упрямый, если что в башку втемяшится, обухом не вышибешь. Пусть уж идёт как идёт, а с бедами будем разбираться по мере их поступления. На том Лена и порешила, отложив всё до утра и улёгшись наконец-то отдыхать.

Прежде всех поднялась Горана, разожгла огонь, подогрела оставшуюся с вечера еду, так что Милену разбудило шкворчание в котелке и запах свежих лепёшек. Летом в это же время в доме уже бы никого не было и завтракать по тёплому времени как-то не принято. Не хочется ещё ничего со сна, потому сначала дело, а уж попозже можно и перекусить. Зимой же есть нужно обязательно. Иначе как на мороз соваться? Вот и возилась хозяйка у очага, собираясь по своим делам, за хворостом в этот раз, кажется.
Не спеша присоединяться к ней, Милена отошла в дальний угол, подняла руки, положив ладони на потолочную балку, качнулась туда-сюда. Спереди назад, слева направо, по кругу, то в одну, то в другую сторону. Так же на все стороны наклонилась сколько сумела и начала неторопливый танец, потягиваясь и прогибаясь, разминая затёкшие от долгой неподвижности мышцы и суставы.
Привычка эта сформировалась у неё ещё в бытность человеком. После тридцати лет тело стало слушаться хуже, появились непонятные боли в местах, где и болеть-то вроде бы нечему, и даже магия крови выручала не всегда и не сразу. Тогда Милена из-за впечатлительности своей рассудила, что это поступь приближающейся старости. Женщинам порою свойственно всякую перемену считать дурною, а всякою хворь смертельною.
На самом же деле тело меняется далеко не всегда к худшему, чаще наоборот. Просто, став взрослым, оно требует иного обращения, чем в период роста и развития, и если жить по накатанной, ничего не меняя, начинает указывать на то нерадивому владельцу. Взрослому человеку требуется гораздо меньше пищи и сна, зато становится важной размеренность жизни и работа ума и тела.
В юности всё растёт, надо оно или нет, растёт лишь бы было. В более же экономной зрелости остаётся только нужное, а всё, чем не пользуешься, постепенно отмирает. Тот, кто не привык к тяжёлой работе, ослабеет совсем, кому не по нраву думать, окончательно тупеет. Зато и те аспекты жизни, коим уделяешь достаточно внимания, начинают приносить обильные плоды. Магический дар входит в полную силу, избранная профессия более не утомляет, а приносит почёт, спокойствие и достаток, читавший книги начинает их писать, переплывавший реку осилит и море, а любитель пожрать примет округлую форму – во что вкладываешь, то и имеешь.
По чести сказать, Милена тогда не любила лишний раз шевелиться. Ежели я стою и могу сесть, то непременно сяду, ежили сижу и могу лечь, то так и поступлю. Вот и стала она лишаться того, чем не пользовалась, силы, гибкости, свободы движений. Тогда её и научили, что всё это сохранить можно, только если ценить научится.
После обретения проклятия танцы эти пригодились для душевного спокойствия. Порой Милена надолго забрасывала их и снова начинала, только получив очередное напоминание. Теперь вот, когда даже луна не могла заставить её резвиться по полям и лесам, давняя наука пригодилась снова. От танца сердце билось ровнее, кровь лучше бежала по венам, в спине порой хрустело, а мышцы ныли приятной болью, но, когда она заканчивала, всё успокаивалось и не возвращалось до следующего утра.
Размяв всё, от шеи до ступней и уделив особое внимание левому плечу, которое нынче отчего-то было совсем деревянным, ведунья умылась, заодно смыв с рук собранную с потолка сажу, опоясалась и только после этого взялась помогать Горане. Тут уже и Настя встала, но когда они сели за стол хозяйка уже успела поесть и принялась обтирать обшитые коротким жёстким мехом лыжи.
— Беспокойно ты спишь, Настенька. — Милена налила ей кружку травяного взвара и положила горячую пресную лепёшку. — Всё бежишь куда-то, зовёшь. Невнятно только и не понять, кого и куда. А мне отчего-то казалось, когда мы повстречались, у тебя в душе царили свет и покой, так уверена ты была в том, что делала.
Настя редко вспоминала о своём прошлом, а Лена и не спрашивала. Прежде всего, думала, что у девушки в настоящем столько перемен и забот, сколько далеко не каждому выпадает, до былого ли тут? Ещё не считала себя в праве об этом узнавать. Да и не слишком-то оно важно бывает после обращения. Что бы там, в прошлом ни приключилось, а после года оборотнем оно всё таким далёким и нереальным кажется, будто в звериной шкуре год за десять идёт.
— Или тебе зверь покоя не даёт? Если так, то ты говори, не стесняйся. Хотя бы мне говори. С ним-то ты едва ли общаешься. Я колыбельную хорошую знаю. Он от неё заснёт и тебе отдохнуть даст. Вряд ли долго, но уж чем могу.
Под окном постучали. Горана ворчливо вскинула голову, кого это, мол, там принесла нелёгкая. Дверь уже была не на запоре, потому званый гость вошёл сам, не дожидаясь, пока ему откроют. Милена-то ждала Яхонта, потому не удивилась и даже обернулась не сразу. Но у порога, стряхивая с тулупа и шапки налипший снег, стоял не он, а его брат.
Выточенный из камня правый глаз выглядел странновато. Агат, из которого он был сделан, чередовал чёрные и жёлтые кольца, в отличие от настоящего, тёмно-карего, да и зрачок в нём не реагировал на свет, но это не слишком было заметно. Просто он казался немного другим, а почему — так сразу и не понять. На то намекал виднеющийся на веке косой шрам, теперь ставший заметно меньше. Да и сам Фрол уже не выглядел измождённым, полоумным бродягой. Обычный крепкий мужик, каким его и встретила Настя, только теперь его как будто лет десять или может пятнадцать назад ткнуло в глаз отлетевшим угольком или веткой.
Милена оперлась локтями на стол и тяжко вздохнула, предвидя, что придётся, вероятно, вправлять увечному не только глаз, но и мозг, причём методами куда более жестокими. Только Фрол виду не подавал, отряхивался, как ни в чём не бывало, но и смотреть на неё избегал.
— Здравствуй, хозяйка. — Он подошёл к столу, мельком мазнул взглядом по Милене и уставился на Настю: — И вы… здравствуйте.
— Здравствуй, коли не шутишь.
О том, что скажет дальше, Фрол, видимо, не подумал. А может, думал и не раз, да всё из головы вылетело, как в такие минуты обычно бывает. Наверное, тысячу раз представлял, что с Настей сделает, с какими словами, но время идёт и жизнь не стоит на месте, всё меняется, первые опаляющие эмоции постепенно выгорают, уступают место другим. Намерение отомстить, вроде бы, остаётся, но уже пустое. Намеренье есть, а причины, его породившей, уже не осталось. Милена тоже молчала. Молчание сделалось неловким.
— Вы, говорят, проводника ищите…
— А ты себя решил предложить что ли?
— Решил. Или не гожусь? — Оборотень, кажется, вспомнил, что это он тут прав, осмелел и уселся на лавку.
Поначалу Милена усомнилась, что он это всерьёз. Но выглядел Фрол так, что явно не пошутить и повеселиться сюда явился. Бояться она его не боялась. Даже если бывший гресский страж нахватался от людей дурного и таки собирается убить Настю, а то и их обеих, но не может сделать этого прямо здесь, потому что соседи не поймут, то и в любом другом месте сделать это будет не так-то просто, хотя и по другой причине. Может и стоило дать ему шанс, да уже покончить с этим раз и навсегда? А может он и сам не знал, зачем явился. Но в любом случае ей эта обуза сейчас без надобности.
—  Нет, не годишься, — отрицательно качнула головой ведунья. — Когда ты там был последний раз? До того, как на службу отбыл, небось. И не говори мне, что в лесу ничего не меняется. Меняется и ещё как. Мне нужен был тот, кто места знает. Брат твой обещался, а нет так нет. Остальное мы и сами можем.
— Так и Яхонт пойдёт. Как без него? Верно говоришь, тропы он лучше знает. Только одного я его не отпущу. Как возвращаться-то потом? Вон он, на улице дожидается. Собирайтесь уже, если идёте. А не хотите, так сами разбирайтесь.

Более всех ярость Анастасии встревожила Горану. Прежде всего хозяйка едва ли могла ожидать подобного от немного беспокойной, но скромной и милой девушки. Да и тот факт, что эти двое сейчас разнесут ей весь дом, женщину, конечно, тоже не радовал. К тому же, она совершенно не понимала причин такой перемены в Настеньке, но Милена сказала ей слово, только одно, но его оказалось довольно, чтобы Горана перестала бегать вокруг и размахивать руками. В Лунной Пади все понимали смысл этого слова, оно означало оборотня обратившего по отношению к оборотню обращённому и буквально могло быть переведено как "тот, кто поделился даром".
Знали здесь и о том, что дары богов штука непростая, порой неподъёмная, и что отношения между этими двумя простыми быть не могут по определению. Горана со вздохом отошла к ведунье, молча наблюдавшей за сцепившимися оборотнями. С улицы на крик прибежал Яхонт, но и он не попытался разнять дерущихся. Кажется, чего-то подобного он и ожидал. А может и похуже чего.
Настя, и правда, неплохо контролировала своего зверя, раз не перекинулась сразу. Она, как обычно, брала неожиданностью и напором, но на этот раз и у Фрола были к девочке свои счёты, к тому же он был старше, умелее и сильнее её. Но и убивать у него, похоже, намерения не было. Кажется, Фрол приходил убедиться, что Анастасия достаточно поплатилась за своё злодеяние и, должно быть, остался доволен тем, что она ненавидит его куда больше, чем он её.
Наверное, столкнись они в чистом поле, Имирову жрицу потрепали бы как следует и оставили жить, чтобы дальше мучиться. Но в этот раз было кое-что ещё. Всегда есть что-то ещё. Сейчас была Милена, на пути у которой эти двое взялись выяснять отношения. В какой-то другой день и час она, возможно, отнеслась бы к этому с бо́льшим пониманием, но не теперь, когда перед нею стояла столь важная цель, задержек на пути к которой ведунья не потерпела бы. Она уже выбрала заклинание из школы магии Крови, чтобы раз и навсегда решить их разногласия, но тут девушка в очередной раз приложила Фрола об пол затылком. Раздался сухой щелчок и сопротивление Фрола стало больше походить на судороги. Теперь Насте совсем несложно было сунуть его мордой в очаг, потому что ещё до того у оборотня из глаз вдруг потекли кровавые слёзы.
Всякий мудрый маг творя заклинания, особенно для кого-то другого, непременно позаботится о том, чтобы его работу не использовали против него же. Деревенские ведьмы выбирают какое-нибудь животное, чтобы откат или не сработавшее чары, вернувшись к создательнице, навредили не ей. У академических магов приемы другие, но суть их, по большому счету, такая же. Делала нечто подобное и Милена, уже не задумываясь о деталях, просто вплетала лишнюю ниточку в вязь любых чар. Но даже она не могла предположить, что достаточно будет одного её намерения, а не реальной угрозы, чтобы сделанный для Фрола глаз разлетелся на куски, а те проломили оборотню череп.
Непонятно, как он вообще остался жив после такого, но со стороны это больше всего походило на припадок и только Милена сразу поняла, что происходит на самом деле.
— Настя... Настенька, оставь его, — попросила она, осторожно, но крепко сжав плечи девушки. — Всё конечно.
За их спинами придушено охнул Яхонт и Милена развернулась к нему.
— Ты можешь что-нибудь сделать?..
Но ведунья отрицательно покачала головой. Если бы можно было вынуть осколки камня, то оставался небольшой шанс, что сумасшедшая регенерация оборотней справится и с этим. Но у Фрола не было никаких внешних повреждений, кроме кровавых дорожек на щеках. Не проламывать же ему череп ещё и снаружи, чтобы под ним поковыряться. Милене приходилось резать животы и промывать потроха или доставать оторванные куски печени, но это было слишком даже для неё. Только боги ведают, где теперь эти камни, а посоветоваться со своим она уже давно не могла.
— Нет, Яхонт, всё значит всё. У каждой помощи есть своя цена и свои условия. В прошлый раз я предупреждала, что надлежит оставить прошлое в прошлом. Он не послушал и сделать теперь ничего нельзя. Человека в нём больше не осталось. В следующее полнолуние он обернётся в последний раз и убежит в лес. Зови вашего шамана, тут больше ничего не поможет.
— Ещё чего. Ишь, удумала, живого хоронить!
Яхонт шагнул к брату, отшвырнув Настю так, что та отлетела к стене, поднял Фрола на руки и пошёл из дому. Горана поспешила за ним, уговаривая и увещевая о том, что нельзя такого зверя близ деревни оставлять. Он же своих и чужих не разбирает, а тут дети, старики. Убить надобно сразу или увезти подальше, чтоб дорогу назад не нашёл. Яхонт остановился в сенях, постоял так в раздумьях, опустив голову, но, видно, здравый смысл всё-таки взял верх над горем.
— Чтобы дороги назад не нашёл и чтобы из наших не узнал никто, а то не позволят, ведь опасно это... — кивнул он и воротился в избу. — Сани мне одолжишь?
— Конечно, — с облегчением вздохнула Горана.
— Вот и ладно, — он прошёл дальше и положил свою ношу на лавку, где совсем недавно спали Милена с Настей. — Я с вами пойду. Как и говорил. Только не в наши прежние охотничьи угодья, а дальше, за перевал Плотника. Там Фрола и выпустим. Он в тех диких краях никому не помешает.
— Это плохая идея, Яхонт.
— Да и ситуация дерьмовая. Но лучше всё равно ничего не придумаешь. — Он глянул на Настю: — А ты только пикни кому-нибудь. Проболтаешься — шею сверну.
— Яхонт! — Милена впервые за всё время повысила на кого-то голос. — Ты забываешься. — В её речи прорезались рычащие нотки, а атмосфера в комнате сделалась густой и тяжёлой, будто дом вдруг оказался на самом дне реки времени. — О своей шее лучше побеспокойся. У нас другой путь и другое дело, мы понятия не имели, что окажемся в вашей деревне. И никогда мы б о том не узнали, просто пошли бы сегодня дальше, если бы вчера тебя не понесло под эти окна.
— Тебя послушать, так это я во всём виноват, — сквозь зубы процедил оборотень. — А не она разве? — он ткнул пальцем в Настю. — Что ей Фрол сделал, чтобы на него кидаться? В зубы-то она ему попала только по собственной дурости, а уж теперь и подавно.
Милена только вздохнула и присела на край лавки, бережно поглаживая живот. И в доме снова стало дышаться как прежде, и рассвет, забрезживший было за окнами, да потонувший в пучине времён, снова стал разгораться ярче.
— Как дитя рассуждаешь, честное слово. Причины ищешь, виноватых, кто первый начал выясняешь. Оно, может быть, и поспособствует пониманию, только пользы тебе не принесёт. Мир из сердца рождён и не понимать его нужно, а чувствовать. Ты же охотник, тебе как никому другому это ведомо. Никто здесь не виноват, — ведунья стёрла ладонью с лица Фрола подсыхающие кровавые потёки. — И кто начал не важно. Важно кто и как закончит. У всех живущих есть свои желания и чаяния. Все они исполняются, перекатываются, друг на друга налетают. Иные и разбиваются тоже, но это лишь потому, что мы сами их под удар подставляем. Всякий из нас себя и свои чаяния защитить уметь обязан. А не могёшь, так хотя бы почуять момент, когда пора собрать их в охапку и сбежать до лучшего случая. Так предки заповедали, а им сами боги велели. И ты, и брат твой много раз могли с этой дороги свернуть. Могли обойти, в другую сторону податься и жить долго и счастливо. Ты и сейчас это можешь ешё. Жена тебя, говорят, где-то ждёт. А может и не только она одна. А Фрол уже пришёл, куда стремился. Намеренно оно так у него вышло или нет, а дальше пути не будет. Дай ему умереть спокойно. Вот так, после жизни зверем мыкаться врагу не пожелаешь, не то что брату.

†q¤В комнате разило палёной плотью и Горана открыла дверь, чтобы выветрилось. Вонь уходила плохо, гораздо медленнее, чем тепло, но по такому случаю им пожертвовать было не жаль. Яхонт устал препираться и сел на полу возле брата, обхватив голову руками, будто боясь, что та укатится куда-нибудь сама по себе. Милена накинула на плечи шаль, села к Насте, обняла её и долго молчала.
Хорошо ли, плохо ли поступила маленькая жрица, она судить не бралась. "Хорошо" и "плохо" понятия субъективные и как мера для суда непригодные. О том, что Настя в сущности никого не убивала, ведунья ей тоже не не сказала. И не скажет. Потому что убивала. И убила всё-таки, пусть и не своими руками.
— Всё ты чувствуешь, милая, только не понимаешь, что именно, — грустно улыбнулась она, погладив девушку по волосам. — Ну, так то не новость. Мы ж ещё с вечера толковали о том, как много не понимаем. А чувствуешь ты скорбь. Не за Фрола, нет. За себя. Это только кажется, что рождаемся мы лишь раз и раз умираем. На самом же деле и то, и другое происходит с нами всю жизнь, по частям. Сегодня ты умерла. Вспомни, ты ведь ещё до прихода Фрола предсказала, что так будет. И ничего ужасного в этом нет. О покойнике скорбят три дня и поминают сорок, а потом прощаются и живут дальше. Поскорби, поплачь, пойми, чего именно лишилась, и отпусти с миром. Оно своё отжило.
Сейчас Настя была уязвима, ничего не стоило обвести её вокруг пальца, внушить что угодно. Но Милене это было ни к чему. Настя сама себя так долго и старательно обманывала, что лучше неё никто бы не справился. Напротив, было очень хорошо, что выдумки эти ломались от столкновения с реальностью и отваливались кусок за куском. Милена всегда считала и сейчас продолжала считать, что девочку ждёт большое будущее.
Иначе и быть не может. Ведь Насте прежде лишь сказали, что когда-то, в незапамятные времена началась война между Тьмой и Светом. О том, что она ещё не закончилась, девочка догадалась сама. И едва ли долго осталось ждать того момента, когда она поймёт, что выбрала не то поле боя.
— Только не тоскуй о том, что Свет в тебе погас, все суждения неверны и ничего с этим не поделаешь. Это не так. Скоро сама поймёшь. А сейчас скажи-ка мне лучше, что твоя волчица? — Ведунья взяла девушку за плечи и посмотрела ей в лицо. — Она ведь победила сильного, опасного противника и должна радоваться. Честь ей за это, хвала и уважение среди сородичей. Умница, молодец. К тому же, она ведь чистое зло, а злу всегда должно быть в радость отнять жизнь. — Лена нашла в глазах Анастасии отблеск луны и взглянула на её зверя. — Но ведь нет ничего такого, верно?
Звериную сущность оборотня мало что может ввести в замешательство, но с волчьей половинкой Анастасии сейчас произошло нечто подобное. Обычно на всё странное зверь реагирует агрессией. На всякий случай, вдруг оно опасно. Оттого обращённые перевёртыши часто нападают на семью и возлюбленных. Не потому что не узнают, а наоборот, потому что узнают, вспоминают свои человеческие чувства, которые зверю совершенно непонятны и потому вызывают злобу.
Но на себя звери злиться не умеют, это черта исключительно разумных тварей. Настя видела в одноглазом оборотне опасность, они защитились от неё. Опасности более нет, но теперь она недовольна и разочарована ещё больше, чем была напугана до убийства. Слишком сложный эмоциональный кульбит для простой и прямолинейной звериной души.
— Это твоя Тьма, Настенька, только твоя. И ты можешь делать с ней всё что угодно, даже поставить на службу Свету. А можешь сама оказаться в плену у неё. Это важное знание дорого тебе досталось. Но если ты ждёшь, что боги придут и пальцем укажут, чего они хотят, то вряд ли этого дождёшься. Просто потому, что они никогда так не делают. Нужно разбираться самой и не опускать рук от неудач.
Услышав это, Яхонт поднял голову и посмотрел на них, кажется, не веря своим ушам:
— Боги?.. — Он кивнул на брата: — Так это всё из-за богов? Да, гори они синим пламенем всем своим пантеоном!
— Не о тех ты богах думаешь, — укоризненно глянула на него Милена. — Не о духах предков, животных и всякого места, а о настоящих творцах этого мира. Потому не богохульствуй.
— Час от часу не легче. Детские сказки о том, что творцы оставили мир в незапамятные времена? Их то ты чего сюда приплела?
Сколько племён и народов на Альмарене, столько и мнений, кому, как и почему следует поклоняться. Здешние легенды были таковы, должно быть, из-за близости Скалистых гор и того, что простиралось за ними. А может повлиял тот факт, что эти земли тоже когда-то принадлежали Тёмной Империи. Во всяком случае, до богов Яхонту не было никакого дела, потому он, хоть и задавал вопросы, но ответов не дождался, только махнул рукой:
— А, ну вас. — И спросил у Гораны: — Где сани-то?
Хозяйка повела его на улицу. Слышно было, как они разгребают снег, как открывают примёрзшие двери, как вытаскивают сани и как вышла за ними, пофыркивабщая от близости чужого перевёртыша Капель. Похоже, Яхонт всерьез вознамерился уйти с ними, хотят того Милена с Настей или нет. Пожалуй, можно было его и прогнать, но ведунья не видела в его присутствии угрозы, а её спутнице так и вовсе, кажется, было всё равно.
— Пусть идёт, — в конце концов будто сама с собой вздохнула Милена. — Нам он не помешает, а так, может быть, хоть поймёт что-то… Ему это нужно. А ты не торопись. Ни с чем не торопись сейчас. Идём вперёд. По дороге мысли проветрятся, печаль уйдёт и всё на места встанет. Не в первый раз ведь.
Сбор вещей занял совсем немного времени. Их, собственно, и не разбирали почти, просто оставив сумки в сенях. Милена оделась и тоже вышла на двор, собираясь увязать поклажу на лошадь. Яхонт к тому времени уже проверил сани. Горана принесла ему ещё и лыжи, но всё равно было не очень понятно, как он собирается тащить такую махину по свежему снегу. Даже для лошади это было бы тяжеловато, но, тем не менее, ведунья предложила запрячь в сани Капель, а заодно и сложить на них вещи так, чтобы Фрола не было видно, пока они пройдут по деревне.
В итоге в путь отправились несколько позже, чем планировалось, но оно получилось даже к лучшему. Все селяне, собиравшиеся с утра по своим делам, уже разошлись и движущаяся между домами странная процессия привлекла куда меньше внимания, чем могла бы. Милена вела под узцы Капель и думала о том, что столько живёт, а не перестаёт удивляться диковинному стечению обстоятельств, выпадающих на её долю. Ещё час назад она и помыслить не могла, что потащит с собой к храму Рилдира тело какого-то мужика, а вот поди ж ты, как сложилось. Воистину неисповедимы пути господни.
Поиграв морожковыми лучами на боках сугробов, солнце снова скрылось за пеленой туч и начался снегопад, оттого идти было тепло. Пожалуй, иногда даже жарко. Всякий северянин знает, что когда идёт снег на улице тепло, но попробуйте объяснить это жителю пустыни — не выйдет. Жарко было ещё и потому, что стоило свернуть с проторенной тропы, как сани начали вязнуть, то и дело норовя перевернуться.
Через несколько часов борьбы с непокорной конструкцией пришлось признать, что нужен привал. К тому времени процессия уже давно двигалась по лесу, среди могучих кедров и сосен. Немало снега оставалось на их пушистых лапах, но от этого не становилось легче. Наоборот, приходилось двигаться не по ровной снежной целине, а по холмам и впадинам, постоянно следя за тем, чтобы сани не опрокинулись на одном из них.
Чем дальше в лес, тем чаще стали появляться зверинве и птичьи следы. Многие обитатели леса сейчас спали, но были и те, что расписывали белые листы зимней книги своими историями. Вот тетерев ночевал а снегу, оставив за собой большую овальную вмятину и росчерки от крыльев по сторонам, когда улетал нынче утром. Вот куст боярышника с клочьями шерсти, тут и заяц пробегал, и лиса, и ещё какое-то зверьё, по всем прошлись его длинные шипы, словно расчёской. Вот кровь на снегу, снова отпечатки перьев и соболиный след, явно кое-кто удачно поохотился. Вот лосиха прошла с двумя подросшими лосятами, веточки деревьев ощипала. А вот косули откапывали лишайник и повсюду оставили свои "горошки", почти как домашние козы.
— Здесь отдохнём, — объявил Яхонт, когда они дошли до ручья.
Сильные ночные морозы ещё не смогли сковать его льдом, только берега обмёрзли причудливыми прозрачными дузами. Середина же оставалась чистой, там колыхалась трава и изредка мелькали пятничные спины рыбок-подкаменок, именуемых местными жителями не самым приличным словцом. Спустившись к воде, Милена напилась из ладони и скинула подбитый куньим мехом плащ, оставшись только в суконной душегрейке поверх платья.
— Жар, говорят, костей не ломит, а маленький Гульрам лучше большой Ледяной Империи, но так всё же совсем дышать нечем, — она присела на поваленное дерево и похлопала рядом, приглашая Настю. — Хотя лучшей погоды и пожелать трудно. Солнце в такую пору и ослепить может, столько блеска кругом. А сейчас благодать прямо.
— Это точно, — согласиться оборотень, усаживаясь с другой стороны. — Но лошадь устала уже. А если идти только по полдня, это будет долгая песня. Поменяться надо.
— С кем? — не поняла ведунья.
— С лошадью вашей, — скупо пояснил Яхонт и тоже принялся раздеваться.
Сначала Милена никак на то не отреагировала. Ну, жарко ему, стало быть, как и ей. Ничего особенного. И только когда он остался без рубахи, поняла, что задумал их проводник.
Яхонт был мужчина видный. Как и сотни других перевёртышей, в общем-то. Малрик сназал как-то, что таких хоршо бы на мясо. Пошутил, конечно, но в каждой шутке, как известно, есть доля правды. Конкретно в это была доля ревности, пожалуй. Особенно после того, как Лена пошутила в ответ, что нашла бы такому немало других применений. Тоже не без доли истины пошутила, надо сказать. Сейчас же она только посмотрела на широкую, рельефную спину и подумала, что Яхонту лет триста, наверное. Интересно, сколько было Фролу? До сотни, пожалуй, ещё не дожил, непутёвый, иначе бы не пропал так глупо.

Отредактировано Милена (24-05-2022 18:37:56)

Мстить Насте Яхонт, похоже, не собирался. По крайней мере, прямо здесь и сейчас. Проворчал только что-то на своём языке. Дурой обозвал, кажется, Милена не прислушивалась. На том всё и кончилось.
Привал вышел совсем недолгим, даже без обеда. После обращения Яхонта нужно было перераспределить поклажу, а с беременной в этом случае толку мало и пришлось Насте снова помогать.
Дальше шли по течению ручья. Лезть вверх, на скалы, с которых он спускался, с лошадью и санями всё равно не вышло бы. В этот раз возглавляли шествие Милена с Капелью, благодаря магии легко двигавшиеся по снежной целине, а замыкал его здоровенный чёрный волк, тянущий сани и проваливающийся по брюхо там, где ведунья проходила едва по щиколотку. Впрочем, такие мучения продолжались относительно недолго. За полдень путники набрели на водопой, от которого приблизительно в нужном им направлении вилась вытоптанная зубрами тропа. По ней, к счастью не встретив никого из рогатых великанов, они обогнули болото, в которое и впадала речушка. Зимой топи, коих в этих лесах хватало всегда, были не так опасны. Просто большое белое пространство, поросшее по краю мелким кривым березняком. Только бы быть уверенными, что оно действительно промёрзло как следует. Но тропу звери всё одно проложили по бровке, по сухому месту. Видно, ещё с осени. По ней шагалось спокойнее, да и куда как легче. Теперь вперёд ушёл Яхонт, а Милена с Настей подотстали, чему Капель была только рада, ведь присутствие оборотня нервировало и её тоже.
— А скажи-ка мне, Настенька, вот что, — задумчиво протянула Милена. — Уверена ли ты, что это бог тихо говорит, а не душа твоя голосит так, что ничего кроме собственного ора услышать не в состоянии? Ведь чтобы услышать, слушать надобно. Да ещё и знать, кого слушать. Вот, говоришь, порченной тебя называли. Все, кроме него. И ты, я вижу, со всеми кроме него согласная. Разве ж это дело?
Бровка кончилась, болото тоже и тропа пошла через лес. Чёрный, висящий поленом хвост Яхонта мелькал шагах в пятнадцати впереди. Понятно теперь, почему его таким чудным именем назвали — из-за глаз. На фоне чёрной шкуры очень уж ярко они светятся, чисто угли. Не знала бы Милена, что он простой охотник, за колдуна бы приняла, пожалуй. Но сейчас её больше занимал совсем другой волк, тот, которого она ещё и не видела ни разу.
— И потом, может бог и не говорит вовсе. Потому что слова по-разному истолковать можно, с ними ошибиться легко. Может он показывает больше. Со зверем тебе, конечно, тяжело. Но ведь не тяжелее, чем раньше было. Мне вот думается, что у каждого зверь свой есть. Вообще у каждого, а не только у оборотней. И с волчицей ты теперь лучше справляешься, чем прежде с собой. Может быть оно и к лучшему вышло, что тебя с твоим зверем так разделило. По твоей вере и то, и другое грешно, но ведь теперь разобрать проще, где у тебя зверь, а где человек. А это нужно ведь, очень нужно.
И вот ещё что скажи мне. Только подумай сначала, хорошенько подумай. Если бы теперь узнала ты, что вот можно много сделать и совладать со своей волчицей, чтобы быть ей и себе полной хозяйкой, а можно сделать столько же и от неё избавиться, снова человеком стать. Что бы ты выбрала? Вот что действительно важно. А Фрол… Видно он и правда богу неугоден, раз такая судьба его нашла. Тебе за это не будет ничего. И не должно быть. У оборотней кровная месть не в ходу, иначе бы они давно друг друга поперегрызли. Смерть тут дело нередкое, как и поединки между кровными родственниками. Из-за выбора пары бывает, из-за земли, из-за власти и из-за каких-то иных разногласий. Из-за корысти не бывает только. Убить за деньги и по расчету здесь преступление, это да. А в остальном так даже случается, что два племени распрю устроят, повырежут друг друга наполовину, а потом живут вместе, как одно. Оборотни всё же не люди и порядки у нас иные. Так что богоугодно или нет, а если у тебя на Фрола злость была, то ты в своем праве. Никто, даже Яхонт, не станет разбирать, кто из вас первый начал и правильно ли на зло провоцировать, чтобы потом за него покарать. Ты только не дразни его лишний раз, Яхонта-то. У него ведь сейчас тоже горе.
В том, что Свет Насте нужен был, Милена и так не сомневалась. Свет, он всем нужен. Хотя самой Настеньке это сейчас объяснить было бы практически невозможно. Рано ещё потому как. А время настанет, так она и без объяснений поймёт. Но мир создавали два творца и есть у него два начала — Тьма и Свет. Друг без друга они могут, конечно, да только ерунда получается. Это как две ноги у человека, как два птичьих крыла. Живут птицы без неба. Живёт и человек калекой. Только жизнь такая будто половина жизни. И мир тоже устоит, если его Тьмы или Света лишить. Только долго ли устоит — неизвестно. Потому что шатко ему будет, вот как Настиной душе сейчас, которая носится со своим Светом, аки с писаной торбой. Чего хотят боги, только им в полной мере ведомо, но в то, что два создателя вряд ли удумают своё детище, своё творение увечным оставить, не верилось Милене. Так она считала, в том была её вера и спокойствие. А со всем остальным, опираясь на это, разобраться было не так уж сложно.
Невидимое за тучами солнце клонилось к западу, снег то прекращался, то снова начинал падать. Пришла пора опять заворачиваться в тёплые плащи и присматривать место для ночлега. Яхонт привёл их к древней могучей ели, нижние ветви которой под тяжестью снега опускались прямо до земли, образуя плотный шатёр. Под его же пологом снега не было вовсе, только побуревшая от сырости хвоя. Но влага теперь из неё вымерзла, оставив толстый серый ковёр сухим и уютным. Тут же лежали четыре плоских камня. На самом большом следовало разводить огонь, чтобы не повредить корни дерева. Два другие ставились по сторонам, чтобы держать котелок, или их накрывали последним, самым длинным и плоским, на котором можно было просушить вещи. К тому же он не позволял пламени подниматься слишком высоко, чтобы не вспыхнули смолистые веточки. Да и тепло в такой "печи" держалось гораздо дольше. Оставалось только натаскать сушняка, которого в такой дали от людского и нелюдского жилья всегда навалом, да натопить снега, чтобы сделать похлёбку и горячее питьё.
Долго пить снеговую воду в пути не желательно. От неё слабость в теле и судороги бывают. Но раз-другой ничего не случится. Так что все занялись делом. Яхонту в его четвероногом обличии сподручнее всего было управляться с палками. Молодые деревца, не выдержавшие конкуренции и засохшие на корню, трещали в его челюстях так, что топора не надо. Капель бродила вокруг, объедая мёрзлые ягоды и молодые ветви кустарников, пока не наткнулась на поросшее вкусным голубым лишайником бревно, у которого и осталась, с хрустом обдирая лакомство передними зубами, иногда прямо с трухлявой, поеденной древоточцами корой.
А Милене с Настей выпало обустраивать стоянку и готовить ужин. И хотя Яхонт так и остался волком, а к ночи и вовсе убежал в лес, похлёбку всё равно варили в большом котое и под самую крышку. Есть зимой хочется, даже если и не хочется вроде. Для тепла, для спокойного сна, да чтоб на утро осталось ещё. Тем более, что еда нехитрая, крупа, соль, травы, да сало. А что сами не съедят, то с утра зальют водицей, подогреют и лошадь напоят, а то она ж не заяц, ветками да лишайниками сыта не будет. Только вот рядом с Фролом сон к Милене как-то не шёл. Хоть он и не мёртв ещё до конца, чтоб бдеть над ним ночами, как над покойником, а всё ж не спится как-то. Вот только его жизнь и смерть Милена не вспоминала, как то положено, а думала о грядущем полнолунии, когда останется она с тремя волками, один из которых будет уже совершеннейший зверь. Надо будет Капель от него заговорить. А лучше ото всех, на всякий случай. И обряд над Фролом совершить, чтоб брата напрочь забыл и жизнь свою прежнюю. И Настю тоже, а то добром это не кончится.

Отредактировано Милена (02-06-2022 19:53:19)

Чем больше рассказывала о себе Настя, тем более ясная картина складывалась у Милены об этой девушке. И выходило, что действует она всегда по одному принципу. Родилась Настенька, судя по всему, с магией огня. Кое-что из её умений ведунья даже видела при первом знакомстве. Но владеть силой девочку никто не учил и, естественно, она наделала бед. Тогда, видно, Настя и начала с собой бороться. В жречество подалась, на благое дело дар разрушения направить собираясь. Но и там наставника достойного не нашлось, видно. Новые беды, новая борьба с собой. И со всяким "злом" заодно. Потом оборотнический дар в ней огненный перебил и всё пошло на новый круг. Одни и те же действия и ожидание, что в этот-то раз они уж точно приведут к другим результатам.
Но ведунья отнюдь не считала её от этого не глупой, не порченой. Неопытной только. А опыт это дело наживное. Даже интересно стало, что было бы, если бы Настя вдруг избавилась от волчицы и получила обратно свой огонь. Или… не получила бы. Откровенно говоря, даже Милена видела не так много случаев избавления от оборотничества и понятия не имела, вернулись бы к девушке тогда её магические силы или нет. А если бы всё-таки вернулись, то в каком именно виде.
Впрочем, переделывать свою спутницу у ведуньи и в мыслях не было. Ведь и в самом деле, без стремления к Свету, без борьбы со Злом это будет уже и не Настя вовсе. Да и не нужно в ней ничего менять на самом-то деле. Есть на свете настоящее Зло и Свет настоящий тоже есть. Найдёт их когда-нибудь маленькая жрица. Не только в себе найдёт, но и в мире. И тогда будет у неё всё хорошо и правильно.
Вот даже сейчас уже видно было, что дело на лад идёт. В юности-то всяк себя пупом земли мнит. А иные и только в юности, но о них разговор отдельный. И вот это самое заблуждение есть первый и главный источник всех бед и несчастий на нашем пути. Потому что нет у него цели, нет смысла, нет радости, а только бесконечное переливание из пустого в порожнее, кто что обо мне сказал, кто как посмотрел, да как подумал. А тот, кто к настоящей цели идёт, того часто и не замечает даже.
— Раз слушаешь и веришь, стало быть услышишь. Непременно услышишь и станешь всем жрицам жрица, — улыбнулась Милена. — Понять все замыслы богов и их самих нам может и не дано, но уж что ими для нас уготовано, в том мы наверняка разберёмся.
Она расстелила на хвое чепрак, достала одеяло и сложила сумки к стволу огромного дерева, устроившись на них полусидя. И, пожалуй, получилось даже с бо́льшим комфортом, чем в доме у Гораны. А горячий кулеш в чашке и еловый дух снова сделали путешествие приятным. Ведь нет ничего лучше, чем устроиться у огня после долгого и трудного дня.
Уже совсем стемнело. Ветер гудел в ветвях, словно стая неупокоенных духов, но даже они не смогли бы испортить вечер в причудливом шалаше. Таковы уж еловые рощи, что издают от ветра такие странные звуки. Голос у них такой. Также, как у других деревьев свои песни. Шелест осинок навевает беспокойство. А вот сосны и берёзы поют приятно, в летнюю ночь мигом убаюкают.
Где-то вдалеке завыли волки. Милена послушала и сказала, что бояться их не следует. Оборотней волки и другое зверьё считает за старших и без веской причины на ссору не пойдёт. Более того, даже выручить может иной раз. Волки вот тоже не просто так воют, спрашивают, есть ли кто чужой в их владениях, и зачем сюда явился.
Если мимо проходишь, то отвечать не надо. Иди себе с миром. Они сами через пару дней патрулём пройдут и убедятся, что твой след остыл давно. А если стая тебе зачем-нибудь нужна, то ответить следует. Тогда они будут звать, пока ты их не найдёшь. Или сами придут, если с места не двигаться. А там уж или о помощи их просить, или драку затевать, или может другое что, смотря с какой целью они понадобились.
— Я почему о проклятии спрашиваю-то… Оборотничество это ведь не приговор. Изначально возможность в зверя перекидываться дал Рилдир своим последователям, потому что просили они и сильнее стать хотели. Тогда вместе со зверем получил каждый из них и умение с ним сладить, но потом хозяин ушёл и одичали его звери. Те, что от рождения таковы, из поколения в поколение науку владеть собой передают и на обращённых свысока смотрят. Вроде как их дар к нам не целиком перешёл, оттого в проклятие и превратился. Но есть у этого и другая сторона. От дара избавить нельзя, а вот проклятие снять можно. Непросто это, но возможно. Мне это доподлинно известно, потому что доводилось видеть тех, кто освободился. Но способа я не знаю. Самый надёжный из тех, которые были мне известны, так толком и не сработал. Я его на себе проверяла. А потом…
Её прервал ввалившийся под полог Яхонт. Он осмотрел устроившихся на отдых путниц и улёгся у входа в шалаш, развернувшись мордой на улицу, принеся с собой морозец, запах шерсти и свежей крови. Охотился, должно быть. Сейчас куропатки и зайцы как раз на ночёвку устроились, а в темноте они ориентируются скверно и лежат в снегу, до последнего надеясь, что их не заметят. Лёгкая добыча.
— Есть будешь? — спросила его Милена.
Но волк только шевельнул ухом, заворчал и отвернулся окончательно, полностью перегородив вход своей чёрной тушей. Ведунья вздохнула, подвинула к огню кружку, чтобы заварить травы, и вернулась к Насте. А волчок пусть себе спит. Ему сегодня пришлось хуже, чем Капели. Та тяжести таскать привычная, да и магия помогает, а ему-то по старинке пришлось с санями справляться.
— На ночь еду в тепле лучше не оставлять. По крайней мере такую. Или ссохнется, или в клейстер разварится. То ли дело мясо, то только нежнее стало бы. Но мясо сначала изловить придётся. А пока у нас рыбка ещё осталась, которой озёрные жители угостили. Её на утро и запечём, наверное. И лепёшки подогреем. А костёр у нас и так не погаснет, надеюсь. Я просыпаюсь по ночам, привычка уже, подброшу дровишек немного и перед рассветом рыбку на угли положу. А то из-под одеяла без огня выбираться очень уж неуютно.
Вода закипела и Милена всыпала туда щепотку мелких сизых листочков, засмотревшись в угли и о чём-то надолго задумавшись. Непростое это дело оказалось, об оборотнях Насте рассказать, ох, непростое.
— Так о чём мы толковали-то? Об оборотнях, стало быть. Ну, сейчас я вообще не обращаюсь, даже в полнолуние. В это ещё не обернусь точно. Не время мне. А вообще природе своей я стараюсь не противиться. Было уже такое и до добра меня это не довело. Я ведь родилась человеком. И жизнь прожила почти. Недалеко от Аримана это было. Там и теперь ещё мои братья, сёстры и прочая родня осталась. Дар у меня магический обнаружился непойми откуда. Учила меня знахарка местная. Недолго учила совсем. На пятнадцатом году я за торговца заезжего замуж вышла и в Ариман переехала.
Не стало его скоро. А я учиться вновь начала. Другой мужчина у меня появился. Так и жила почти полвека. А потом показалось мне мало и стала я искать способы вернуть себе молодость. Ничего хорошего не нашла, как и говорила. Но однажды пришёл ко мне за магической помощью юноша. Отца он хотел найти. То, что он оборотень, я уж потом узнала, когда он кровь с порезанной ладони у меня слизнул. Так я оборотнем и стала. И времени у меня теперь хоть отбавляй.
Когда всё выяснилось, я от зверя избавиться пыталась. Говорят, до первого обращения это не так сложно. Проверила я на себе то, что говорят. Не то чтобы совсем ничего не добилась. Например, дитя, которое я ношу, не перевёртышем родится, а четверть эльфом вот. Но я так оборотнем и осталась всё равно.
Правда, по началу даже не поняла этого. Я ведь была уверена, что излечилась. Обернулась в первое полнолуние, себя не помнила, очнулась поутру посреди поля. Чудо, что не загрызла никого. После этого всё стало понятно, конечно. Решила я тогда уйти от людей. Но по пути повезло мне встретить дракона. Он вернул мне память той ночи, что я волчицей бегала, и благодаря ему больше уже я себя не забывала. Но с норовистым зверем сладить у меня всё одно не выходило и тогда я попросила его наложить на меня заклятие холодного сердца, чтобы и волка и себя усмирить. Оно и по сей день в силе.
Теперь уж мне и другие способы известны, но заклятие может снять только сам дракон или одно невыполнимое условие. Но ни дракона я более не встречала, ни оговоренного с ним чуда. Так и живу. И поскольку ещё одного дракона у меня под подолом не припрятано, на своём примере ничего я тебе, Настенька, показать не смогу. А смогу… — ведунья задумчиво отхлебнула травки. — Смогу рунную вязь составить, чтобы вы с волчицей примирились. Она станет тебя слушать, но и тебе её слушать придётся. Могу и клетку для неё сотворить. Могу, но не стану. Потому что клетка не вечна, а когда зверь вырвется, с ним уже никому не совладать будет. Покуда ты со мной, могу и сама её придержать. Своей волей. Но ведь ты и сама уже поняла, что зверь всякую слабину чувствует. Пока у тебя душа не на месте, мечется, не знает в какую сторону прибиться, волчица всегда по-своему поступать будет. А если решишь в каком деле наверняка, в том твоя будет и сила, и правда.

Отредактировано Милена (05-06-2022 17:34:49)

— Что ты, милая, какое проклятие? Ледяное сердце это не о том вовсе. Это вот… как говорят "холодная голова". Раз она холодная, так не значит же это, что мыслей в ней нет, верно? Так и у меня — словно река подо льдом. Течёт куда-то, бурлит, перекатывается. Но этого никто не видит. Даже я сама. Только иногда бывает напирает изнутри так, что лёд трещит. Тогда мне больно делается, но это нечасто. Собственно, я и не спрашивала как-то, можно ли дракону чьё-нибудь сердце насквозь заморозить… Можно, наверное, только не каждое. Не моё уж точно. Ты отдыхай сейчас. Всего не пепеговоришь, а утро вечера мудренее. Об оборотнях, что оборотнями быть перестали, я тебе в другой раз расскажу.
Вопреки своим ожиданиям во вторую стражу притомившаяся и сытая Милена заснула удивительно глубоко и крепко. Даже часть третей захватила. Проснулась она за полночь, сама не понимая из-за чего. Озябла, наверное. Под еловыми ветками нельзя было встать и размяться, так что пришлось просто растереть руки-ноги и тем ограничиться.
Насти рядом не оказалось. Зато Яхонт оставался на месте. И то хорошо. Исчезли бы они вдвоём, ведунья бы забеспокоилась, а в этот раз причин для того она не усмотрела. Настенька не из тех, кто пойдёт в лесу сук покрепче искать. Мало ли, какие свои дела у девки сыскались, но уж точно не эти. Вот и ладно.
От жара костра в снеговом шалаше протаяла изрядная дыра, через которую теперь было видно звёзды. Ясные, звонкие. Унесло, стало быть, тучи, закончился снегопад и морозец крепчает. Милена подняла тёплый ещё камень, разворошила угли, сдвинула их в сторонку, скинула золу на снег и по-новой раздула костёр. Сразу стало светло и тепло. До тех пор, пока она не водрузила верхний камень на место. Тогда под пологом поубавилось света, да и жар больше не улетал вверх, а снова стелился по низу.
То ли из-за неё, то ли ещё отчего-то проснулся и оборотень. Глаз не открыл, только ушами поводил туда-сюда. Ведунья прислушалась и тоже разобрала возню снаружи. Чужого там никого быть не могло, иначе бы Яхонт не вылёживался так спокойно, да и Капель всподошилась бы, а из своих у них только одной не хватает. Милена послушала ещё, улыбнулась, головой покачала — дитё дитём ещё совсем Настенька. Да и Фрол, видать, не шибко разумнее. Был. Лоб здоровый вымахал, а толку от того никакого.
На том завернулась ведунья в одеяло и проспала ещё часа три-четыре, пусть и не так крепко. Даже слышала, как сама похрапывать начала. Оно и понятно, ствол дерева не самая лучшая подушка. Милена заёрзала, сползла набок, да так и приютилась удобно, даже не проснувшись толком. А когда проснулась снова, обнаружила, что ночью уткнулась в лохматую спину Яхонта. Но тот вида не подал, что заметил, не отодвинулся даже, и Настя уже была на месте. Милена поднялась, поправила костёр, кинула запекаться две белые рыбины и принялась приводить себя в порядок.
Переплела косу, шпильками на затылке уложила. Помниться, у них в селе верили, что волосы женщине силу дают, и девушки незамужние одну косу носили, а женщины уже две плели, в знак того, что из одной семьи в другую ушли и принадлежат более не отцу, но мужу и богу. Завязать одну косу было всё равно, что супругу смерти пожелать. Милена не желала, но всё равно одну носила. А вот в сказки про длинные волосы не верила. Были у неё в своё время, в косе до пят доставали, а распущенные и вовсе по полу волочились. Нет в них силы. Ни тогда не было, ни сейчас нет, хотя снова отросли порядком. Нельзя ей обреза́ть их до тех пор, пока дитя носит. Тоже дурная примета и тоже не проверенная. Но кто ж на собственном ребёнке их проверять станет? Лучше уж соблюсти, лишь бы не навредить ничем.
А дальше умыться снегом и всё по утреннему обычаю перед праздником Элуны и Ирсина. Правда, в последние месяцы в силу особого её положения, Милена отмечала его несколько иначе, чем обычно. Вот и сейчас она прежде всего достала узелок с украшениями. Раньше доставала его, чтобы всё снять, а теперь наоборот, перстень с черным камнем на левую руку надела. На правую бусы с шеи из красной и зелёной яшмы перевязала. Это всё обереги разные. Чёрный агат в черной же стали от всего дурного, от смерти внезапной особенно. А яшма этих цветов всем, что с кровью связано, заведует. И магией, и войной, и вот беременностью даже. Только заговорить и носить по-разному нужно.
После настал черёд Капели. Ведунья разыскала её, напоила, порезала себе палец и лоб лошадинный расписала. А там и за сборы принялась ещё по темноте, потому что до вечера им большое расстояние перекрыть нужно и к перевалу плотника добраться. Позавтракали без спешки, но споро. Благо, что рыба северная жирная и кроме хребта да рёбер костей в ней нет. Из неё бы и струганина отличная вышла, да только замороженное на морозе есть не очень-то приятно.
Засыпали костёр и сразу в путь. Лес стал редеть, звериные тропы попадались всё реже. Зато свежие волчьи следы мелькали то там, то тут. Это Настенька провожатых ночью накликала. Но не до них нынче было. Чем дальше, тем больше становился уклон местности. Исчезли ели, сменившись раскидистыми соснами. Выглядывающие из белого моря островки скал становились выше и обширнее. Под них сдувало снег и приходилось выбирать открытое подветренное место, чтоб не утопнуть в сугробах по самую макушку. На санях разорвалась шлейка, пришлось связать на скорую руку. Не до ремонта было и совсем не до разговоров.
Но, как ни спешили путники, а к перевалу до заката не поспели. Милена выбрала место поположе, натаскали сушняка из соседней рощи, разложили большой огонь. Лошадь ведунья поближе привязала, чтобы не сбежало с перепугу бестолковое животное. И, оставив остальных отдыхать и греться, принялась готовить ритуал. Для него следовало круг расчистить и четырёхконечную звезду в нём выложить. Мало кто, кроме шаманов и жрецов, о том ведает, но помимо богов полной луны Ирсина и Элуны есть ещё одна пара, что безлунными ночами повелевает. И в том, что Яхонт затеял, почтить всех четырёх следует.
Фрола сняли с саней, раздели и уложили в центре, а потом Милена всех прогнала и за своё дело принялась. Прощание прочла и забвение. Метки на теле и снегу оставила и дары богам, пищу, пряжу, железо и кость. Фролу откуп на шею повесила — всё же не из-за Насти, а из-за неё он сейчас в таком состоянии. Долго всё это вышло. У самой руки окоченели, как у покойника. Зато правильно.
Вернулась ведунья к остальным бледная и уставшая, но спокойная. Огонь хоть и горел ярко, а тьмы ночной не разгонял, только подчёркивал. Яхонт, по-прежнему в волчьем своём обличии, лежал поодаль и неотрывно смотрел на брата. Все ждали восхода луны. Вот осветила она дальние вершины, подбираясь своими лучами ближе и ближе к ритуальной поляне, проложила длинные тени от деревьев и, наконец, поднялась над их вершинами. Тело в середине круга зашевелилось, изогнулось в коротких корчах, захрустело, распласталось и будто вспухло бугром. Захрапела и рванулась с привязи Капель. Поднялся Яхонт, взведённый и сосредоточенный, будто на охоте. Встала с саней и Милена, бросив в костёр заранее подготовленную смолистую ветку. Серый холм посреди поляны лежал неподвижно. Потом снова будто начал расти и вот волколак здоровенной шерстяной мохиной медленно поднялся в полный рост. Это был уже не Фрол. И даже не оборотень. Это было то, что остаётся от оборотня, если горе, тоска или тяжёлые раны убьют в нём человека. И оно жадно заинтересовалось огнём, движимое вечным звериным стремлением уничтожить всё, что несёт опасность.
Не медля ни секунды зверюга рванулась вперёд. И с размаху налетела на невидимую стену. Волколак не мог покинуть нарисованный ведуньей круг. Милена тихо выдохнула, нынче боги оказались к ним милостивы. Скоро барьер ослабнет, но до того времени они уже уберутся отсюда. И, если Фрол их действительно забыл, он не пойдет следом, а отправиться привыкать к своей, отныне постоянной шкуре и осматривать охотничьи владения. Стало быть, всё, что нужно было, она выполнила.
— Прощай, Яхонт, — тихо произнесла Милена. — Не поминай лихом. И не задерживайся здесь. Ты ему больше не брат, а соперник.
Прежде чем отвязать лошадь, пришлось наложить на неё чары спокойствия. Но вот ведунья уже намотала на руку повод покороче и пошла прочь от костра.
— Идём, Настенька. Нечего нам здесь делать.

— Это последнее обращение. Бывает так, когда человек в обороне уже мёртв, а зверь ещё нет. С любым из нас случиться может... И лучше бы нам уйти, — Милена обеспокоенно взглянула на бьющегося в кругу волколака. — Но тебя никто не держит, милая. Надо, так ступай. А я не останусь. Выше по склону есть река, буду ждать тебя там, у водопада, чуть в стороне от тропы.
Помедлив мгновение, ведунья подобрала одежду девушки, более ей сегодня не нужную, и поспешила вверх по склону, уводя за собой слегка ошалевшую лошадку.
Она предполагала нечто подобное. Нет, не то, что Настя снова кинется в драку. Ведь от Фрола и так ничего не осталось. Зверь, он и есть зверь. В человека больше не обернётся, в город не явится. Он стал как любой лесной хищник, в которых Настя, вроде бы, зла не видела. Так зачем его убивать?
Хотя сама Милена считала, что Яхонт слишком жестоко обошёлся с братом, оставив его бегать в волчьей шкуре. Такого врагу не пожелаешь, не то что родственнику. Но вряд ли девушка затеяла убийство из милосердия. А ведунья не собиралась вмешиваться в дела чужого рода.
Сколько бы она ни прожила, но права распоряжаться их судьбами у нее не было. Каждому своё. Она и так сделала, что могла, избавив Фрола от воспоминаний. Пусть считает, что всегда был волколком и не знал другой жизни. Это как раз тот случай, когда если не счастье, то спокойствие точно в неведении.
Но нынче полнолуние и ожидать, что кто-нибудь из оборотней спокойно проспит эту ночь у костра было бы попросту глупо. Так или иначе им придётся ждать захода ночного светила. Это что-то около трёх часов после полуночи. А там, если боги будут милостивы, то может и поспать немного удастся.
Не успела Милена отойти и трёх днсятков шагов, как сдерживающий волколака барьер не выдержал и Фрол вылетел из круга, словно пробка из бутылки игристого вина. Для ведуньи, барьер тот устанавливавшей, это было так же очевидно и звонко, словно лопнувшая на лютне струна. Для остальных же, к чарами этим отношения не имеющим, ничего будто и не произошло даже. Та же ночь, тот же взрытый снег и луна, только вот только что зверь не мог вырваться из круга, а теперь взял и вырвался.
Сколь могла скоро Милена поднялась до маячившего впереди плоского камня и с его края глянула вниз. Увидела, как очухавшийся Фрол во весь опор несётся к стоящим поодаль Насте и Яхонту. Все трое были как на ладони и прикончить его сейчас магией проще простого.
Но Милена не пошевелилась, даже не окликнула никого, чтобы предупредить, молча наблюдая, как волколак едва не вцепился в бок чёрному волку, естественно, сочтя более опасным противником матёрого крупного самца, а не едва достигшую возраста созревания самку.
Знал бы он, кто они, тогда, возможно, поступил бы иначе, но не теперь. Отчего Милена только грустно покачала головой и отправилась дальше. И без того не сладкая у Фрола судьба, так ещё и отпустить не смогли его как следует. Всё-таки видно пришёл уже его час, а вся эта возня с лунным ритуалом нужна была лишь тем, кто остался, а не тому, кто уходил. Пожалуй, Лена даже посочувствовала ему в тот момент, но досматривать, чем кончится драка, не стала.
В неверном свете луны расстояния и предметы выглядели обманчиво. Ориентир, до которого, казалось, было совсем недалеко, будто отдалялся по мере приближения к нему, а кажущийся твёрдым наст вдруг рассыпался под ногами и скатывался вниз по склону маленькой лавиной. Против таких подвохов зимней ночи не спасали даже зачарованные подковы Капели. Милена падала сама, поднималась, вытаскивала оступившуюся лошадь и спешила дальше. Это продолжалось так долго, что в какой-то момент ведунья едва не решила, будто сбилась с пути, но где-то через час она всё же увидела Перевал плотника.
Место это получило такое странное название из-за формы скал. Устремляющиеся в небо почти правильные шестигранные колонны напомнили кому-то нарубленные на поленья стволы деревьев. Хотя на взгляд ведуньи эти скалы больше походили на стоящие одна к одной трубы гигантского орга́на.
Мостом через вымытое рекой русло служили те же гранёные скалы, а на том берегу лежали бесконечные сугробы. В Скалистых горах не так много троп, по которым можно безопасно пройти зимой, и это не одна из них. Но Милена туда и не собиралась. Вместо этого она помогла Капели спуститься под мост и направилась по обмелевшему руслу. Частично реку питают ледники, так что зимой она предсказуемо мелеет. Остаётся лишь третья часть от летнего объёма воды, которая забивается под скалы, оставляя широкую полосу утрамбованного песка, более чем удобного для пеших прогулок.
Под мостом Милена задержалась, напоила лошадку. Потом дошла по руслу до нависающего над водой кривого боярышникового дерева и свернула направо. Тут камни были сложены, словно ступени. То ли самой природой, то ли человеком — непонятно. Поднимаясь, они огибали сопку и снова выводили к реке, но только на террасу выше.
Горный поток обрушивался в кольцо скал с немалой высоты, образуя узкий водопад, вымывший в месте своего падения изрядную яму. На одном из её берегов и устроилась на ночёвку ведунья. Насобирала топляка на отмели, наломала по обрывам кустарника и с горем пополам развела огонь. В середине ночи в колодец скал ненадолго заглянула луна, величаво посмотрела с небес и поплыла своей дорогой, вызвав у Милены невольный вздох облегчения.
Ветры сюда не задували и снег лежал ровным тонким слоем. Костёр потрескивал сырыми, подгнившими корнями. Несмотря на то, что исток реки находился где-то под землёй, вода в ней была тёплой и слегка солоноватой. Чай из такой получился невкусным, Милена заварила в нём несколько пригоршней муки и отдала Капели. Места хватало, но сквозь песок под ногами то и дело проступала вода, поэтому лечь было негде. Ведунья так и сидела, помешивая похлёбку в вяло подкипающем котле, прислушиваясь к звукам ночи и беседуя с Рилдиром.
Она рассказала Спящему богу о Малрике. Спустя несколько месяцев после того, как ушла от него, Милена, наконец, чувствовала, что готова это сделать. А ведь сейчас у них уже мог быть и домик в Цехе, и печь с изразцами, варенье из диких груш в подполе, мягкая перина и меховое одеяло на двоих. Всё так и произошло бы, наверное, не будь Милена той, кто она есть. Это было очевидно с самого начала. Пожалуй, именно поэтому она и выбрала себе в спутники не оборотня. Так проще расставаться. И он в глубине души, наверняка, это тоже чувствовал. Потому они за всё время так ни разу и не признавались друг другу в любви.
Должно быть, Малрик старается больше о ней не вспоминать. Мужчинам нравится думать, что они всё решают сами, как хозяева мира. Когда женщина уходит, для них очень тяжело, даже если так и в самом деле лучше обоим. А Милена знала, кто настоящий хозяин мира, потому совсем не сердилась на Малрика за то, что он не стал для неё "тем самым". Не в его это власти.
Поначалу, естественно, было досадно, но теперь она испытывала исключительно благодарность. По многим причинам, но особенно за его прощальный подарок, который тайком унесла в себе. А ещё она по сей день хранила амулет Элуны, какими обмениваются мужчина и женщина, скрепляя свой союз. Не потому что надеялась на продолжение, а потому что знала, если Малрик сохранил свой и ему будет угрожать опасность, то она почувствует, придёт и поможет.
Потом мысли ведуньи вернулись к Настеньке. Один за другим всплывали кусочки её рассказов. О боге, о добре и зле, о том, что она не понимает боли и находит в ней даже некое удовольствие, и о том, что она тоже была счастлива. Забавным показалось ведуне, что у двух таких разных женщин счастье оказалось так похоже. И даже закончилось одинаково. Только Милена понимала, что варенье в подполе и печка с изразцами, эта выдуманная непрожитая жизнь не про неё. А вот Настя в своей выдумке увязла по самые уши. Что ж, может быть хотя бы сегодня для неё что-нибудь прояснится.

Поспать в ночь полной луны Милене так и не довелось. Обычное дело для оборотня. Только вот сегодня она не перекидывалась зверем. Как и во всякий большой праздник, работать в полнолуние не следовало. А сидеть на одном месте без дела и смотреть в огонь оказалось утомительнее, чем бегать по лесу. Хотя, если сказать по совести, дел у Милены в эту ночь выдалось поболее, чем в день самого сложного перехода. Она, наконец, попрощалась с Малриком. Давно пора было. По хорошему-то отца ребёнку следует выбить гораздо раньше, пока ещё живот не видно.
Случается так порой, что родитель у дитя один, а отец другой. Да что уж там, и так бывает, что мать и родительница это женщины разные. В таких случаях родители дают ребёнку цвет глаз и волос, рост, форму ушей, предрасположенность к чарам и, порой, к болезням. От матери же с отцом ему достаются убеждения, понятие о добре и зле, и потому у большинства племён и считается, что принадлежит он тому роду в котором вырос, а не тому, где появился на свет.
Нарушить это правило может разве что пролитая кровь или родовое проклятие. Но и это поправимо, если вовремя знающему мастеру взяться. Милена много чего знала, потому за своё чадо не переживала, но всё же относилась к выбору со всем тщанием. У неё, конечно, родиться не оборотень, так что до года вполне можно подождать, из этого периода своей жизни ребёнок мало что запомнит. Но если и после, тоже ничего страшного. Наставник будет в любом случае, просто тогда отцом звать его никто не станет.
Обычно считается, что с этим нужно бы поспешить, но тут не в ребёнке дело. Не только в нём. Женщина с малым дитём уязвима, ни мяса добыть, ни отлучиться никуда, и Милене, конечно, стало бы куда как легче, если кто-нибудь был уже теперь рядом. Но потом за это дорого заплатить придётся, ведь неизвестно, чего дитя от него нахватается. Потому лучше уж никакого отца, чем абы какой.
Думала она об этом. О том, куда и как дальше двигаться. И о том, какое это странное счастье, решать за другого человека, каким он будет. В первый раз по неопытности Милена многое на самотёк пустила. Мол, боги направят, боги помогут. И боги помогали, конечно же. Когда зубы резались или когда шаловливое чадо чуть течением не унесло.
Это же только представить себе... Вот оно бегало, шумело, кричало, продыху не давало, а из воды вынимают тихое, холодное и глазки уже никогда не откроются. Не было такого. Милена вовремя заметила, как головёнка под водой исчезает, доплыла, вытащила. И жертву потом речным духам принесла. Но в душе она всё это пережила. И не раз. Бессонными ночами обнимая мокрое тельце от горя выла, а потом радовалась, что на самом деле этого не произошло. Так что на попустительство богов она никогда не сетовала, а вот собственное после много исправлять пришлось. Но на то оно и первое дитя — мать его учит, а оно её. Теперь же Милена была уже учёная.
Может быть, поэтому и к Настиным чудачествам относилась спокойно, сама всякого наворотить успела. И уж точно никакого абстрактного Зла или Тьмы она из юной жрицы ваять не намеревалась. Нет его на белом свете потому что, абстрактного зла. Да, по большому счёту, и выбор Анастасии между Тьмой и Светом Милену не очень-то интересовал. В другом было дело. Просто кое-кого напоминала ей Настенька.
Не мужа. Не давали они друг другу клятв перед богами. Не брата. Не было у них даже ничего общего, не то что родного. Не друга. Друзья порой ближе, чем родная кровь.
Враг — вот, наверное, самое подходящее определение того, о ком вспоминала Милена, глядя на маленькую жрицу. Но такой, какой дороже и родни, и друзей. Случаются такие чудеса на свете, особенно когда живёшь в нём не одну сотню лет.
Тот тоже был странный, горячий, порой непонятный, и в нём тоже горел огонь. И он, так же как Настенька, не мог дать ему ума. Так и сгорел в итоге. И вот смотрела ведунья на Настю и гадала, будет ли с ней так же.
Отчего-то Милене этого не хотелось. Но и помешать этому она никак не могла. Потому что не понимала. Ей самой огня не дано и непостижимо было для древней волчицы, почему он так мучает своих избранников. потому ли, что только разрушать способен? Так это неправда и любой кузнец, любой гончар, любая стряпуха о том знают. А вот маги, увы, не всегда.
Но даже если так, ведь и разрушать тоже дело нужное. Порой даже важнее созидания. А то созидатели понатворят всякого от широты души и, чтоб в этом разобраться да навести хоть какой-то порядок, без бочки вина и огромного костра никак не обойтись.
Впрочем, Милена как обычно рассуждала с точки зрения Рилдира. Светлый же его брат ломать не любил, предпочитая сразу создавать продуманно, роскошно и на века, о чём явственно свидетельствовали его первые творения. Но уже создание людей явственно говорило о том, что в отсутствие Рилдира и Имиру тоже пришлось освоить искусство отсекать лишнее для создания совершенства. Так что беда носителей огня совершенно точно крылась не в их даре, но в чём тогда — Милена не разумела.
И нынче ночью ей эту тайну раскрыть не удалось. Уже ближе к позднему зимнему рассвету Капель тревожно всхрапнула и в скалах за кругом освещённого снега вспыхнули яркие волчьи глаза.
— Сама пришла, — с облегчением произнесла Милена, потрепав взлохмаченную холку. — Вот и славно.
Вероятность того, что девушка серьёзно пострадает была невелика, но Лена уже прикидывала, что после рассвета пойдёт искать юную оборотницу. Волк далеко не всегда понимает нужды своего человека и может уйти очень далеко, а человеку будет потом очень неприятно проснуться голышом на снегу, так что найти Настю следовало обязательно. Но теперь она пришла сама и это сэкономит им лишние сутки пути.
— Ночь была долгой, так что давай пройдём немного дальше и там устроимся на отдых. Он нам обеим не помешает.
Ведунья собрала те немногие вещи, что понадобились ей для стоянки, залила костёр, взяла лошадку под уздцы и направилась прямиком к водопаду, приглашая Настю за собой. Оказалось, что скалы здесь заходят одна за другую, а некоторых столбов как будто не хватает, отчего появился извилистый проход дальше по реке.
— Многие здесь помнят, что ещё каких-нибудь двести лет назад про перевал Плотника никто слыхом не слыхивал. Потому что не было тогда никакого перевала, — углубляясь в темноту, рассказывала она. — Зато был проход за этим водопадом. Хороший, удобный, и снегом его не заметало. Но потом поселились в нём злые духи. Говорят, что из-за людской жадности и жестокого убийства это случилось. И стали духи убивать каждого, кто войдёт в их жилище.
Под ногами что-то сухо хрустнуло. Ведунья остановилась, достала заранее припасённый кусок жёлтого кварца с кулак размером, начертала на нём руну света и появился свет. Поначалу робкий и трепещущий, он разгорался внутри камня, освещая острые сколы стен, неровный потолок и песок под ногами, в котором то там, то тут белели крупные и мелкие кости.
— Ни зверя, ни птицу, ни человека не пропускали духи. И тогда ходить здесь перестали, протоптав путь по верху, — продолжала она, крест на крест перевязав камень кожаным ремешком и подняв повыше. — А лет тридцать назад забрёл в эти края шаман с далёкого севера. Он сказал, что знает, как умилостивить духов и снова открыть проход. Взял быка, пустил ему кровь, привязал на рога по факелу и загнал в пещеру. Грохнуло так, что земля затряслась под ногами. Вот, видишь, тут камни разбросаны и столбы обломаны? Это после того случая как раз. А потом из пещеры вырвалось пламя. И шамана самого обожгло, и тех, кто был с ним. Жители этих мест решили, что не приняли духи жертву, ещё больше утвердившись в мысли, что место проклято. И из реки пить опасным считается. Да что там пить, даже воду трогать. Но я об этом после узнала. А когда оказалась впервые в этих краях, то сначала все запреты нарушить успела. Мне пещерный мох нужен был. Им многие хвори исцеляют. А ему как раз по вкусу всякие тёплые сырые ямы в земле. И хорошо бы, чтобы трупов там побольше. Вот, смотри, под стеной кости серо-зелёный налёт покрывает. Это-то он и есть. Но тут, у входа, он хилый. Так что полезла я тогда поглубже. И нашла вот это...
Узкий проход в скалах привёл путниц в большой пещерный зал, часть потолка которого рухнула вниз, открывая яркие предутренние звёзды. По дальнему краю, намыв десятки больших и малых известковых террас, струилась вода, а с другой стороны зиял провал, из которого вырывались клубы бездымного пламени. Казалось, горели сами камни на его стенках, но стоило подойти поближе и стало очевидно, что огонь обитает здесь сам по себе. Без какого-либо топлива чистая стихия плясала в провале, иногда поднимаясь над ним, освещая зал рыжими всполохами и распространяя вокруг нестерпимый жар, который лишь шагах в пяти от края переставал обжигать лица и руки.
— Оно здесь уже не один год и сейчас выглядит точно так же, как в тот день, когда я его впервые увидела. Точно не знаю, что это. Пыталась разузнать у учёных людей, но они мне или не верят, или выдвигают каждый свою гипотезу. Говорят, что тут проход в иной мир. Мир огня, видимо. Или что тут на волю вырвалась стихийная магия. Один гном сказал, что видел похожее в их подземельях. Мол, такие места создаёт Имир, чтобы поймать Урдлена-Ползуна. Это такой здоровенный белый крот со стальными когтями, одно из чудовищ, порождённых Амат. Гномы верят, что некоторые из них по сей день живут в мире. И этот Ползун тоже прячется где-то под землёй. Оттого, вроде бы, Альмарен и похож на головку дырчатого сыра, что эта тварь постоянно роет новые туннели. Ну, а Имиру это, естественно, не нравится. Гномам тоже, потому если находят они такие имировы ловушки, то туннель засыпают и больше туда не ходят. Видимо потому в этой части гор их и нет.

Бывают на свете вещи непонятные, которых вроде бы и существовать не должно. Летающие скалы, сходящее с облаков синее пламя, говорящие звери, каменеющие люди, чужие мысли в твоей голове. Обычно их называют чудесами и верится в них с трудом. Потому что, покуда сам не увидишь и не испытаешь, они требуют именно веры, а вера в мире штука, пожалуй, еще более редкая, чем эти самые чудеса. Слишком уж старательно её истребляют.
Так и в этом месте схождения пяти стихий каждый как будто прикасался к чуду. Были здесь воздух и земля, огонь и вода, а пятую стихию вот буквально только что принесли с собой Милена и Настя. И чудо стало полным, настоящим. Потому что не стоят ничего все чудеса Альмарена, если любоваться ими некому.
Намытый подземной рекой белый известняк и темные столбы родной породы дивно переплетались между собой, но заметно было, что и здесь не обошлось без влияния Хаоса. Дыры в своде пещеры, похоже, появились не так давно. Свалившиеся оттуда куски выделялись на ладном фоне чёрно-белого плетения, где-то подчёркивая, а где-то и разрушая его.
— Летом, когда тают ледники и воды становится много больше, она начинает заливаться в огненный кратер и тогда тут невозможно ни ходить, ни дышать — всё в тумане. Так что посещать это местечко лучше по морозцу.
Милена провела Настю и Капель между огнём и водой. Пещерная зала оказалась длинной и путанной, с тупиками и замыкающимися в кольцо ответвлениями. Несколько из них выходили и прямиком в огненный кратер, превратившись будто бы в поддувало огромной печи. К тому же, топливо у огня, наверное, всё-таки имелось. Оно сочилось откуда-то снизу и, судя по всему, запасы его были действительно огромны, раз оно горело так долго и жарко, что прогрело чуть ли не всю гору.
Выбрав один из боковых проходов, Милена посветила под ноги лошадке, которая единственная из них не видела в темноте и всё более настороженно относилась к затее хозяйки, и как-то незаметно влажные мелкие камешки под ногами сменились зелёной травой, самой настоящей, как будто через пещеры они прошли не только сквозь пространство, но и сквозь время.
На самом деле, конечно, никакого путешествия во времени не было. Просто потолок следующего зала обвалился гораздо сильнее, образовав огромное окно в небо. Поваленные вкривь и вкось столбы крутым склоном уходили до самого верха и где-то там скрывались под ледяной шапкой. А здесь, внизу было тепло. Через провал днём проникал солнечный свет, а залетающий сюда снег тут же таял. Не бог весть какие условия для роста, но и того оказалось достаточно для стелящегося по песку пырея и нескольких кустиков брусники, отважно отвоевавших пятачок пещер у вездесущего мха. Даже корявенькая березка на склоне зацепилась. В прошлый свой визит Милена её не заметила.
— Вот здесь и остановимся, — объявила ведунья. — Подземные твари сюда не лезут, солнца не любят. Хотя тепло многих привлекает. Тут раньше был проход на другую сторону гор. Сначала я думала, что его перекрыло с концами и это тупик, но потом встретила здесь беглого дроу. Перепугал меня тогда до колик, чернослив остроухий, но зато и полезного много потом рассказал. Под горой, оказывается, целый лабиринт. Одни ходы после землетрясения завалило, как этот. В другие, наоборот, лазы открылись. Так что проход на другую сторону всё ещё есть, только дорога стала дольше. Вот отдохнём и я тебе её покажу. Но после, всё после...
Она расседлала Капель и использовала плащ как занавеску, чтобы задержать идущий из пещер горячий воздух. Получилось нечто вроде палатки, две стены которой были каменные, а третью заменяла надутая парусом ткань. Осталось только закрепить внутри светильник, приготовить одежду для Насти и все хлопоты на сегодня были наконец-то закончены. Собрав сбрую и сумки в некое подобие гнезда, Милена плюхнулась в него, да так полусидя и заснула, блаженно вытянув гудящие ноги и тихо посапывая.
Спала она крепко, но недолго. Солнце следующего дня ещё даже не поднялось в зенит, даже в провал на склоне горы не заглянуло, но небо над ним уже было синее и безоблачное. Там, наверху, сейчас наверное шалил утренний морозец, щипал за носы, забирался под платок, а тут Милена ходила в одной рубашке, удручённо поглядывая на залоснившиеся на рукавах и вороте грязные полосы.
В конце концов она взяла чистую рубаху, рубленное мыло, котелок, муку и большой кусок солёного сала, подобрала повыше волосы и ушла к огню. Выбрала лужицу поближе к кратеру, где вода погорячее, заварила сало, чтобы жир вышел и корка мягкой стала, завела на бульоне нехитрое тесто из двух ингредиентов, а пока оно отдыхало, постирала, да и сама тоже в водичку забралась. А то что толку стирать одёжу, если самой не мыться?
Вот в таком виде её дроу прошлый раз и застал, только в другой “ванне”. Впрочем, разницы тут особой не было. В любой из них вода была чистой лишь пока её не потревожишь, а стоило ступить на дно и оттуда поднималось облако белёсой мути. Но Милена рассудила, что такая помывка всё же лучше, чем совсем никакой. А пока обсыхала, опустила котелок на горячие камни и испекла пяток лепёшек. Кочевники их казан-нан называют, то есть хлеб из казана. Пресное тесто, конечно, почти не поднялось, но горячее, как известно, ни сырым, ни невкусным не бывает.
Пока её не было, Капель успела подъесть всю хилую травку. Благо, лошадь не коза, листочки пощиплет, а корней не повредит. Даже тех, что в песке. Собственно, потому она и мох есть не стала, что тот был с песком. Лошади в еде не привередливы, но зубы берегут, новые-то не вырастут, а об камешки их мигом сточишь. Травки же животине, которая весит как пятеро здоровых мужиков, разумеется, не хватило.
Милена скормила ей две из пяти лепёшек, а остальные послужили завтраком им с Настей. В этой впадине сверху капала талая вода, хорошая, не солоноватая, так что и чая ведунья напилась. Обычно она брала с собой в дорогу еды дней на десять. Наличие лошади позволяло, а за это время всегда можно было раздобыть ещё. Но обычно Милена путешествовала вдвоём с Капелью, а сейчас их было четверо, так что паёк был скромный, да и добавить к нему что-нибудь свеженькое совсем не помешало бы.
О полнолунии она девушку не спрашивала. Фрол уже считай мёртв. То, что от него осталось, Милену совершенно не интересовало. Не мешается под ногами и ладно. Яхонт мужчина взрослый, не раз битый. Что бы там с ним ни сталось, он сам разберётся. А Настенька вот она, вернулась цела и невредима. Так и о чём тут ещё говорить?
Треть дня они потеряли из-за отдыха, но некоторую часть пути предстояло пройти под землёй, где день и ночь особых различий не имеют. К тому же, путь под горой по прикидкам Милены должен был занять часа три-четыре. Если боги будут милостивы, то они выберутся засветло, а если нет, то под каменным сводом ночевать всё же лучше, чем на заснеженных скалах. А уж река не даст им заблудиться.

Отредактировано Милена (12-09-2022 15:47:40)

— А какое паломничество правильное? — негромко спросила Милена. В пещерах любой громкий звук отзывался тройным эхом и она уже приноровилась понижать голос до нужной степени. — Наверное то, в котором решаются нерешённые вопросы и возвращаются к нам прошлые беды, с которыми мы не до конца простились, чтобы к месту назначения можно было прибыть без лишнего груза… Но ведь, кажется, именно это сейчас и происходит.
Она выбрала пологий камень и указала на него Насте, предлагая присесть. Всё одно пора было поесть, поужинать, позавтракать или пообедать, в этих чёрных, подсвеченных фосфоресцирующими грибами и плесенью проходах было непонятно. Внутреннее чувство времени и направления отказывало здесь совершенно и казалось, что снова помочь выйти на свет может только упорство и непоколебимая вера.
— Мне лестно, что ты ищешь у меня ответов. Но, увы, они есть у меня далеко не в полном объёме. Иначе мне нечего было бы здесь делать, верно? Впрочем… изволь, я расскажу тебе всё, что знаю сама.
Разделив скудную пищу и воду, Милена снова засветила камешек и достала потёртый свёрток, в котором оказались футляр для карт и нехитрое приспособление в виде полированного куска кварца размером с перепелиное яйцо, привязанного на плетёной нити к какой-то косточке.
— Это отвес, — пояснила ведунья, — артефакт, раскрывающий память людей и память мира. Но только для одного владельца, потому не прикасайся к нему, пожалуйста, иначе собьёшь настройку.
А на карте была изображена северная часть Альмарена, от Скалистых гор и дальше, до самых ледяных фьордов. Пожалуй, в любом людском городе за такую щедро заплатили бы золотом. Но Милена, похоже, держала её исключительно для собственных нужд и даже не стеснялась делать пометки свинцовым карандашом.
— Ты хорошо запомнила свою мать, Настенька? — вдруг невпопад спросила она. — Или того старого хрыча, что клеймил тебя и выгнал из храма? Ты помнишь их уже взрослыми и даже не задумываешься о том, что им когда-то тоже было по пять лет, верно? А теперь представь, что есть на свете кто-то, кто знал их ещё детьми. И даже не сомневайся, что ему будет сложно поверить твоим воспоминаниям, ведь это были такие славные и милые малыши. Вот так и я с миром… Всё, что происходит сейчас, мне странно, потому что в начале ничто этого не предвещало, ничто… — Милена надолго задумалась, а потом начала с самого начала. — Я ни словом не обманула тебя, Настенька. Нигде и никогда. Но умолчала об одной важной вещи, которую не могу объяснить, да и сама до сих пор понять не в силах. Я родилась в Аримане, чуть более полувека назад, по глупой случайности стала оборотнем и многим обязана сапфировому дракону, что вернул мне разум. Всё это правда, но так вышло, что во время нашего путешествия, мы заснули в каких-то древних руинах. Заснули в руинах, а проснулись в святилище. В новом, буквально только что отстроенном. Так вышло, что заснули мы в одном месте сейчас, а проснулись в том же месте, но в другом времени. В далёком прошлом. В настолько далёком, что творцы нашего мира ещё даже не успели поссориться. И… это было очень странно. Представь себя в мире, где нет людей, нет оборотней, нет вампиров, нежити и привычных нам гномов, где эльфы — единый народ, и драконы тоже, живут они в городах, а мир населяет множество малых и великих магических созданий. И вот они спрашивают тебя, кто ты. А ты не знаешь, что ответить, потому что и слов-то таких ещё не изобретено, и даже магии, которая сделала тебя такой, пока не существует. На месте Плоскогорья и нынешней пустыни тогда были горы, куда выше тех, которые мы сейчас преодолеваем, и тёплые целебные озёра, иногда солёные, иногда нет. Ты видела их следы в пустыне. А я знаю, почему они исчезли.
Если где и можно вести такие разговоры, то только под землёй. Там, где ни Имир с Играсиль, ни тёмные дети Амат их не услышат. Потому что ни смертным, ни бессмертным не положено иметь того знания, что теперь обрушилось на маленькую жрицу.
— После того, как стало известно о том, откуда мы пришли, древние эльфы попытались вернуть нас обратно. Они открыли врата в будущее. Но Ригель познакомился там, в прошлом, с ундиной. Она едва не погибла без него и поселилась в его кольце, поддерживаемая его магией. Они вернулись вместе, а я нет. Оказалось, что уйти назад может только то же количество разумных созданий, что попало в прошлое. И меня просто вышвырнуло обратно.
Поначалу я была в ужасе и отчаянии. Но потом поняла, что здесь меня никто не ждёт. У меня нет невыполненных обещаний и неисполненных обязательств. Ундина и дракон нужны здесь, нужны друг другу. А я не нужна никому. И я смирилась. Естественно, тёмная тварь, как ни старалась, не смогла вписаться в светлый и прекрасный мир. И, разумеется, я выбрала сторону Тьмы в предстоящей войне. Хотя заведомо знала, что она проиграет. Это оттого, что побывав у истоков истории, я узнала одну тайну, сокрытую от всех, живущих ныне. Её знаешь и ты, Настенька, но никогда не сможешь облечь своё чувственное знание в слова.
Свет всемогущ. Он легко бы уничтожил Тьму, но не делает этого. Ты никогда не задумывалась почему? А это от того, милое дитя, что Свет — начало разрушающее, а Тьма — творящее. Свет это невероятная мощь, но, если её не ограничивать, мир опустеет. Да что уж там, и мира самого не будет, наверное. Только пламя не отбрасывает тени, а всё остальное несёт в себе Тьму и будет уничтожено таким "очищением". Потому на заре времён вышла из кровавой пены творения Играсиль — сердце Света, точка равновесия, понимание и доброта, уравновешивающая неравновесное и совмещающая несовместимое. Любовь в самом чистом её проявлении.
Воспоминания туманили взор древней волчицы. Она была здесь, с Настей, но в то же время была и где-то ещё, за сотни дней пути и сотни дней обычных. И в то же время Милена понимала, что её знания о прошлом сейчас не значат ровным счётом ничего. Не важно, как именно Альмарен учился ползать и вставал на ножки будучи юным, но это отнюдь не решает того, куда он направится повзрослев.
— Я осталась в прошлом и история мира отчасти стала моей историей. Именно это ты чувствуешь, находясь рядом со мной, груз тысячелетий и изначальную Тьму. Но одна жизнь, даже такая долгая, это лишь капля в море всеобщей истории. Я знаю и помню только то, что происходило перед моими глазами и что не растеряла моя память, и только так, как я смогла это уразуметь. Мне, вообще, давно кажется, что Тьма и Свет вовсе не заклятые враги, что их борьба больше похожа на постельную возню любовников, чем на смертельный поединок. На-вроде как у нас с Малриком, — усмехнулась она, погладив себя по животу. — Ты в праве не верить мне и не понимать меня, Настенька. Я и сама порой себе не верю и себя не понимаю. Потому мне и нужно это путешествие. Храм существует! Это совершенно точно. Храм, в котором почитали обоих братьев-творцов, как равных, а потом забыли его. И я забыла, хотя бывала там прежде. Этот артефакт помог мне вспомнить место. Вернее, помог мне его снова найти, потому что мир с тех пор очень сильно изменился и полагаться на внешние приметы бессмысленно.
Я… сама не знаю, что хочу найти там. Ответы?.. Да, наверное, тоже ответы. Те самые, которых у меня нет. И то, что происходит с нами по дороге, подсказывает мне, что мы движемся правильно.
Поверь мне, Настенька, я понятия не имела, что Фрол и Яхонт живут в той деревне. Я не могла знать, как ты отреагируешь на встречу с ними. Но не вмешивалась, насколько это было в моих силах, в ваши отношения. Ты взрослая девочка и сама сможешь с этим разобраться. Более того, думаю, это часть твоего паломничества, твоих испытаний. Где-то на этом пути поджидают и мои. Надеюсь, что именно на пути, а не в самом его конце…
Грохот неподалёку прервал исповедь ведуньи. Она схватила светящийся камешек и, как могла резво, побежала в соседний проход. От торопливой жадности Насти до знаний они забыли привязать Капель и голодная лошадка в поисках съестного забрела слишком глубоко во тьму. Она оступилась и свалилась с уступа, переломав задние ноги, которые так и застряли в узкой расщелине, а лошадь повисла в воздухе в нелепо вывернутой позе, дико кося на двуногих влажными карими глазищами, полными мольбы о помощи.

Ох и долгим вышел бы их разговор кабы не Капель, со слепу не заметившая обрыва. Потому что говорили две эти женщины на разных языках, на мир смотрели с разных углов и друг друга едва ли поняли бы. Дары от Света, конечно, Милена отрицать не могла, не стала бы грешить против истины. Жизнь есть его подарок. И душа.
Что такое последнее и зачем оно нужно объяснить до сих пор никто толком не взялся. А вот с жизнью всё попроще будет. Это способность такая — разрушать всё вокруг, пищу и воздух как самое очевидное, леса, поля и всякую другую жизнь и нежизнь — если взять масштаб покрупнее. Разрушать и обломки себе на благо использовать. Эдакий огонь горит внутри каждого, хлеб и мясо в нём сгорают, грея изнутри тело, шкуры, камни и стволы деревьев сохраняют это тепло снаружи, а всё непохожее и опасное он просто до пепла спалить норовит. Потому что огонёк этот лишь крохотная часть всеобщего Огня и Света и в защите нуждается, но, как и большой, за топливо цепляется до последней возможности.
А Тьма ничего не дарит. Никогда. Она лишь предлагает выбор. Выбор — то, чего в Свете нет, не было и быть не может. А у Тьмы, пожалуйста, выбирай! Всё, что хочешь, сколько сможешь унести. Живой или не живой, с душой или без, один, вдвоём или стаей, честно или с хитринкой. Кто-то выбирая одно от остальных вариантов отказывается и идёт дальше, чтобы новую глубину выбора для себя открыть, кто-то, как хомяк, тянет к себе всё вкусненькое, что видит, а дальше хоть трава не расти. Одни выбирают умом, другие сердцем, третьи пальцем в небо. Всё можно, как угодно, в любых сочетаниях. Но твой выбор, твои и последствия. Есть среди них и дары невиданные, и бездна, и ужас невообразимый. Чего тебе, странник?
И такая, как Милена, никогда в Свете существовать бы не могла. Да что там существовать, даже появиться бы не могла. А выбор её был прост. Она выбрала от выбора не отказываться. Никогда и ни за что. С юности ещё, когда это право у судьбы чуть не с мясом вырвала. Так с тех пор и осталось.
Уж насколько там дети чище и невиннее прочих она не знала. Милена и за собой вины не в чём не чувствовала, если по-хорошему. А когда перед кем и провинилась, так то давно искуплено. Но дети, несмотря на кажущиеся хрупкость и слабость, невероятно живучи. А ещё невероятно жестоки и эгоистичны. Хоть и не по злобе, а от незнания. Или может наоборот, от знания свыше данного. Это ж в них самые что ни на есть основные светлые качества, по крайней мере в понимании волчицы.
А сочувствие, доброта, и совесть вместе с ними появляются намного позже. Какое-то отношение к ним, вроде бы, имеет и душа. Может она и не совсем от Света, не от всего, а от Играсиль, которая, как истинная женщина, из двух братьев выбрала сильнейшего, и создания их совместные кое в чём тоже одарила. И, как ни мало́ было её влияние и её подарки, а без них светлым существам никуда. Идут они в разнос и всё крушат на своём пути.
Занесло так однажды айрес, наломали столько, что до сего дня разгрести не могут. А кого ещё в крайности кидало теперь и не узнать, но отчего-то так сложилось, что нет больше исключительно светлых существ на Альмарене, силой наделённых. Драконы разве что некоторые, но они ничего не трогают, никуда не лезут, тем и живут видно. А остальных изолировали подальше. Туда, где вреда от них миру не будет. И остался Свет в нём крошечными частичками. В океане Тьмы и под присмотром Играсиль. Остался прижившейся и адаптировавшейся стихией Огня, но не в чистом виде, потому что так он гибелен для всего сущего. И служители его все сплошь хлипкие и болезные, чтобы явленную через них мощь легко было урезонить и к порядку призвать, когда занесёт их. Не “если” даже, а именно “когда”.
Ведь никому же не придёт в голову сказать, что Альмарен чист и праведен, что Свет в нём правит. Но отчего так, ежили Свет давным-давно в нём победил? Не сходится что-то в толковании храмовых притчей, сильно не сходится. Можно ли было объяснить или хотя бы просто рассказать такое Настеньке? Да нет конечно. Милена и не думала её переубедить, только поделилась коротко своей точкой зрения. Не стала напоминать маленькой жрице о её собственном прошлом, как раз о том, когда она была ближе к чистым и невинным, но таким жестоким детям, когда Свет в ней сиял ярче и Тьма стороной обходила. Сколько она своим служением добра принесла тогда и сколько теперь всё одно не измерить, слишком по-разному они добро понимают.
Но и для осуждения в том причины не было. Таков уж Свет, таковы и его служители. Несла и Настенька добро. Когда к душе своей, к Играсиль прислушивалась. Пока ярость праведная голоса этого не заглушила. Оттого и проклятие ей досталось в назидание, потому что Свет лучше виден из Тьмы, а большое на расстоянии. А уж посмотрит она снова в ту сторону или нет, только от неё одной зависит.
Своим умом да опытом чужое сердце не наполнить. Было время и Милена тоже прошла всё это. И ярость от несовершенства мира, и жадность до свершений. И как лучше сделать хотела, да как всегда выходило. В этом и крылась причина отстранённости древней волчицы от мирских забот, не хотела она мешать окружающим проживать то, что им предназначено. И пусть совсем избежать этого нереально, она влияла на события уже одним своим присутствием, но хоть до крайности можно было не доводить. Те же айрес доказали уже, что ничего хорошего из крайностей не выходит.
Что-то Настенька со временем поймёт, что-то нет, но пока ещё было очень рано требовать от неё понимания. У женщины три ипостаси. Люди, у которых они обычно зависят от возраста, говорят, что это дева, мать и карга. На самом же деле всё совсем не так однозначно. Бывают и юноши с мировоззрением стариков, и девы, мыслящие по-старушечьи. Бывают и те, кто нелепо застрял в ипостаси молодости. Но чаще всё-таки их смена идёт своим чередом.
Дева юна и неопытна, как Играсиль на заре мира. Она ищет опору — силу и опыт. Мать, это женщина пике своих возможностей. Чужая сила ей уже не нужна, свой в избытке. И нет такого дела, что ей не по плечу, нет такой беды, которую она не отведёт, нет такого одиночества, которое не обнимет заботой. И нет такой жестокости, которую она не совершит, если посчитает нужным. Потому что право имеет. Она жизнь даёт, так кому ж отнимать, как не ей. К тому Ллос послужила бы отличным примером.
А после приходит время завершения битв, подведения итогов, отдыха и подготовки к новому кругу ролей. Как луна никогда не бывает одинаковой две ночи подряд, но спустя положенный срок снова возвращается к первой фазе, чтобы начать цикл сначала. И как бы подробно Милена ни рассказывала Насте о своём прошлом, но некоторые вещи чтобы понять придётся сначала пережить. А до того и не нужны они. Проку от них не будет.
И вот Милена стояла над обрывом, смотрела на существо, которое верой и правдой прослужило ей добрый десяток лет, думала, что после такого рассказа о себе по закону хорошей истории следовало бы свершить чудо. И понимала, что чуда не будет.
— Верёвка у меня к седлу приторочена. Вон там, с краю видна. Пояса снять можно. Он у меня теперь длинный, на такой-то живот. И твоим коротеньким ещё добавить. Достать сначала верёвку, потом вещи и лошадь... Достанем, пожалуй. Отчего нет? Хотя через край и непросто будет. Достать-то мы её сможем, а вот выходить вряд ли. Живая плоть есть живая плоть. У неё свои законы. Можно, конечно, ускорить немного. На людях срабатывало и для лошади должно. Но даже если поторопить восстановление, это дней десять, никак не меньше. Она от голода раньше падёт в этих пещерах. Целители как-то умеют это дело обойти, почти как от себя кусок оторвать и больное место заделать. Прямо так, сразу. И я бы рада помочь, только не дано мне. Лечить умею, это правда. А вот целительствовать не могу. Может тебя Имир этим одарил? Тогда есть смысл стараться. А если нет, тогда только и остаётся, что добить её чтоб не мучилась.

Выбор есть всегда. У оборотня, у вампира ли. Они с Настей самое что ни на есть тому подтверждение. И отказ от выбора тоже оным является. Это вот Капель не выбирала в горы тащиться, по пещерам лазить, с обрыва падать. А у тварей разумных он всегда имеется, хоть и не всегда такой, какой им по нраву. Вот тогда и говорят, что не видят его. Но ведь врут. Тьма, она всегда рядом, ни от кого не отказывается.
— Праведная кровавая магия, говоришь?.. — с сомнением повела бровью ведунья.
Ради того, чтобы на это поглядеть, даже и Капель стоило вытащить, пожалуй. Хотя возни вышло многовато. Впрочем, и польза кое-какая получилась, вещи ведь тоже вернули. Только вот везти их теперь было не на чем. И магия Крови оказалась вполне себе обычная, разве что не слишком умелая.
— Сил своих много тратишь, — пожурила Милена Настеньку, прижимая холку лошади коленом. — Ты не только своей кровью пользуйся, а и её крови импульс придавай. Так легче станет.
Чары Настины действовали, только не во всём такими чарами помочь можно. Кости — это удел целителей и некромагов. Хотя раны внешние затянулись. И то ладно, хоть гнить не начнут. Не должны, по крайней мере.
Посмотрела на это всё Милена, посмотрела. Вздохнула тяжело. Жаль было животину мучить понапрасну. Но, если уж на лучшее надеяться, то из пещер её, пожалуй, вывести удастся. Разве что возвращаться ведунья смысла не видела. До посёлка далеко даже по воздуху, а два всадника это никак не пять, тем более в мешке под брюхом. Вернее даже шесть, ведь дивным летающим скакуном кто-то ещё и управлять должен. Это ж всё-таки скакун, а не слон и не дракон. Ну, а кому-то, видимо, предстоит остаться одному в горах, надумай они поступить именно так. Не слишком хорошая перспектива, пожалуй. Бестолковая какая-то, что ли.
— Видно тут больше обычными, физическими методами придётся, — осторожно отпустив лошадку, сказала она. — Хорошо, что скарб не потеряли. Сейчас подумаем, что там к четвероногой калеке применить можно.
Измученная не меньше Насти Капель как только её оставили в покое прекратила брыкаться, но так и лежала на боку, нервно вздрагивая и тихонько храпя.
Порывшись в своём добре, ведунья разыскала узелок с травами и принялась один за другим извлекать оттуда кожаные мешочки, вдумчиво обнюхивая каждый. Отложив в сторону несколько штук, Милена, наконец, остановилась на одном, наполненном какими-то серыми шариками.
Шарики эти делись из смеси толчёных в пыль трав с оболочкой из высохшего рыбьего пузыря. Ведунья сломала один в ладони и выдула содержимое прямо в лошадиные ноздри. Потом прикинула размеры Капели и для верности повторила процедуру ещё раз.
— Это сонная отрава. В основном пыльца напёрсточника, чуток муки из бобов клещевины, чтоб липло хорошо, и волчьи ягоды ещё. В небольших дозах от припадков первое средство. А если взять побольше… — договаривать ей не пришлось. После применения порошка лошадь почти сразу перестала трястись, а через полминуты и вовсе закатила глаза и распласталась на песке, словно мёртвая. — А если побольше взять, то и для самообороны можно использовать. Не на всех действует, правда. Нас вот не берёт, чих вызывает только. Но против стражи в людских городах вещь проверенная неоднократно, — всё-таки закончила Милена. — Пусть поспит, а то сердчишко может не выдержать. А ты на вот, поешь.
Ведунья вручила Насте другой узелок, с орехами и сушёными фруктами. Ещё не хватало, чтоб она ослабла и волк на волю вырвался. Тогда Капели точно несдобровать.
После всего она как следует осмотрела лошадь. Чудеса чудесами, а без магии-то сначала разобраться надо, что делать, и только потом уж начинать. В каком-то смысле Капели повезло. Могло быть и хуже. В правой ноге кости остались целы, только сустав скаковой вывернуло. Тоже скверно, тоже больно, но заживёт быстрее. Не особо церемонясь с бесчувственным телом, Милена вправила его на место, затянула туго куском материи и зачаровала холодом. С человеком бы она поступила точно так же, разве что, может, костыль ещё соорудила бы. Но какие лошади костыли?
С левой задней дела обстояли сложнее, но и тут вышел не самый скверный вариант. Переломилась она ниже коленного сустава, стало быть только две кости чинить придётся. А вот случись перелом на сустав ниже, вышло бы три. Две из которых к тому же такие мелкие, что их обломки под конской шкурой не всякий и найдёт. К тому же, перелом случился не от удара, а скорее от того, что падая лошадиная туша всем весом на этой ноге повисла. Поэтому костного крошева под шкурой, вроде бы, не ощущалось, только два куска от малой косточки и три от большой. Будь перед нею человек, Милена бы просто сложила их вместе и велела отдыхать пару месяцев, снадобья пить, кушать хорошо. Но тут лежачее лечение не годилось. А обломки всё одно надо было составить как было и не сдвигать относительно друг друга достаточно долгое время.
Первое было несложно. Есть такое упражнение лекарское. Ну, помимо вышивки и прочих всяких мелких работ. Берут мешок из плотной кожи, кладут в него крынку и бьют палкой. А потом крынку надо снова собрать не развязывая мешка. Милена это у одного мастера с восточного побережья на экзамене подсмотрела. И сама попробовала, конечно. С первого раза не смогла. Но практика — великая вещь!
Перелом был сложен как надо, мышцы и шкура зажили благодаря Насте, и всё, вроде выглядело прекрасно. Но это пока лошадь спала. Проснётся, попытается встать и всё опять расползется в разные стороны. А ей ведь не просто встать, ей ведь ещё идти нужно. Вот как это всё закрепить? Тут никакая повязка не удержит. Да и нельзя, чтобы слишком туго было, кровь циркулировать перестанет, вообще ногу погубить можно.
Поначалу подумалось Милене отловить какого-нибудь дикого духа и в Капель поселить. Тогда она не то что ходить, бегать начнёт. Вот только это будет уже не Капель, а после освобождения от одержимости она, скорее всего, издохнет. Такие поселенцы со своим вместилищем не слишком-то аккуратно обращаются. А больше ничего в голову не шло.
Так бы и стояла она, наверное, над своими распотрошёнными сумками, пытаясь придумать, что и как из этого могло бы пригодиться, но тут из разлома, откуда они только что выволокли Капель, послышалось мерное шуршание. Будто ветер гонит по пустыне песок, перетирая миллионы кристалликов кварца и кремния друг об друга.
Не оборачиваясь, Милена как можно тише разгребла носком сапога пожитки и откопала полуразобранный арбалет, с увязанным вместе с ним пучком болтов.
— Настя… Настенька! Иди скорее сюда, — шёпотом позвала она, подхватила оружие и девушку и утащила за ближайший выпирающий камень.
Шорох приближался. Ведунья натянула провисшую тетиву, развязала ремешок, стягивающий пучок, болтов, приладила один на положенное ему место и, выразительно посмотрев на маленькую жрицу, приложила палец к губам.
То ли крови пролилось слишком много, то ли Капель, повиснув над пропастью, ржала и брыкалась слишком шумно, но похоже кое-кто счёл её неплохим вариантом для перекуса. Над кромешной тьмой провала появился бледный голубоватый светлячок, помигал некоторое время, приподнялся выше. Потом ещё и ещё. У Милены заныло плечо и она осторожно сменила позу, поднимая оружие повыше.
Будто почувствовав движение, огонёк замер на месте, но, как только перестала двигаться Милена, успокоился и снова поплыл вверх. За ним на значительном расстоянии показался второй. А после из-за края вылезла огромная плоская голова. На ней можно было рассмотреть несколько острых парных отростков. Два из них были значительно длиннее остальных и это именно их кончики излучали свечение. Следом за головой, перебирая множеством шуршащих ног, существо вытащило из пропасти и часть своего, покрытого панцирем и, разделённого на сегменты, словно рачий хвост, тела. И его явно интересовала неподвижно лежащая неподалёку лошадь.

Отредактировано Милена (22-10-2022 07:45:00)

Всякое зелье, совершающее с разумной или неразумной, живой или немёртвой тварью действия, кои те контролировать не в состоянии, есть отрава. Так указано в одной из самых популярных в минувшие пять сотен лет алхимической классификации за авторством Секхетьенанаха Пустынника. А сонная ли, смертельная ли, любовная, сводящая с ума или вызывающая желудочную слабость — это дело дело десятое.
Милена изъяснялась так, как считала верным. И к чужой жизни относилась так же. Ей доводилось кое-что слышать о лекарской школе при храме, находящемся где-то в Рузьянских землях, которые с недавних пор, вроде бы, стали именоваться "королевством". Так вот, в той школе перед окончанием обучения будущие врачеватели клялись перед богами не причинять вреда больным, не разглашать и не использовать против них случайно или намеренно выведанные при лечении тайны и вообще принимали чуть ли не монашество ради службы чужому здравию.
Но ведунья подобных клятв не давала и вообще не одобряла этого нового веяния. Разумеется, таким врачам станут хорошо платить, ведь родовитые пациенты вечно носятся со своей честью, аки с писаной торбой, а хвори их зачастую свойства отнюдь не благородного и получены не на полях битв и в турнирах, а по пьяной глупости, да в борделе. Естественно, им нужен сведущий в лекарстве человек, который будет обо всём этом молчать, а спрос, как обычно, рождает предложение.
Сама же Милена полагала, что лекарь должен быть свободным от клятв и морали. Он по определению не может обещать не навредить или сохранить какие-то там тайны всем и каждому. Такие решения должны приниматься особо, в зависимости от сопутствующих обстоятельств и исключительно самим лекарем, а не заочно наставниками, богами или, тем паче, пациентами. Иначе как же он будет отнимать руки-ноги и ковыряться в потрохах? Как отведёт сумасшедшего в скорбный приют или поможет неизлечимо больному отойти без мучений? Ведь это всё равно больно, страшно, тяжело или грозит раскрытием секретов, а то и всё сразу. Врач он на то и врач, чтобы причиняя малый вред, избежать большого. И всякий, кто божится этого не делать, всего лишь самый заурядный лжец. Как и всякий, кто этому верит, глупец непроходимый.
Что же до Капели, выросшей в городе Настеньке этого, видно, было не понять. Но каждый, кто живёт поближе к земле, знает, что домашних животных боги создали для службы людям и их пропитания. В дочеловеческую эпоху такого попросту не существовало, а эльфы если и пользовались помощью зверей, то только договариваясь с ними. Эльфы другие, им служат и их питают в основном растения, а не животные. По крайней мере, так было изначально.
Но для людей всё иначе. И для лошадей тоже. Так что теперь, даже если Капель удастся выходить, вероятность того, что она как прежде будет бегать, таскать тяжести и лазать по горным кручам, увы, невелика. А жизнь того, кто не в состоянии делать то, для чего рождён, пуста и бесцельна. Имеет ли она хоть какую-нибудь ценность? Едва ли.
Но Милена не стала спорить с Настей, не начала её разубеждать. Ей хотелось знать, как мыслит эта девочка, способная сжечь живьём своего собрата и готовая бесполезно тратить кровь и магию из-за охромевшей вьючной скотины, даже не принадлежащей ей. Ведь это, действительно, интересно. И оно, пожалуй, стоит того, чтобы выходить лошадку. Если удастся, разумеется.
Впрочем, милостивые боги, похоже, были на их стороне. Выползающая из разлома зверюга была достаточно велика, чтобы унести и их с Настей, и Капель, и пожитки. Милена опасалась, что вместе с ней появятся и какие-то разумные существа. Мало ли, кто мог поселиться в этих пещерах и какое зверьё они успели приручить. Подземные народцы не стесняют себя в этом, как и наземные. Дроу вот ездят на двуногих и четвероногих ящерах, гномы используют гигантских червей для прокладки туннелей.
И тут могли вылезти какие-нибудь крысомордые твари или гоблины, но обошлось. Сколопендра ещё никому не принадлежала и Милена собиралась забрать её себе. Она осторожно подняла арбалет и, ослабив тетиву, сняла болт. Стрелять тут всё одно не в кого. Наружный скелет подземных насекомых это ещё и надёжная защита. Разумеется, ведь под ним целая кладезь жирного питательного мяса. Не такого нежного, как у их подводной крабьей родни, но точно не менее вкусного.
Да и вообще, ни к чему калечить своего зверя. Главное — не спугнуть. Ну, и не дать ей поживиться лошадью, само собой. Пусть даже если это и последняя польза, что Капель смогла принести. Сосредоточенно глядя на подползающее всё ближе насекомое, ведунья отложила оружие. Обездвижить и подчинить это дело техники, а сейчас она была несколько неуклюжа, потому намеревалась сделать всё с единственной попытки и наверняка.
Но тут позади неё что-то произошло. Смутно испугавшись за Настю, вдруг сколопендра не одна и её приятели успели подобраться со спины, Милена обернулась и обомлела. Маленькая жрица опять смотрела на неё в облике волка. Да зачем же это ей понадобилось?.. Впрочем, не прошло и пары мгновений, как ведунья поняла зачем. Когда волк бросился в атаку.
Признаться честно, у Лены даже слов на это не нашлось. Так глубоки были её недоумение и растерянность. Нет, дело было не в том, что посланный божьим благословением транспорт сейчас сбежит или будет убит. Милена недоумевала, как с такими представлениями о мире и навыками выживания Настенька вообще дотянула до своих лет. Не иначе, боги и в самом деле присматривают за этой непутёвой.
Улыбнувшись своим мыслям и качнув головой, она развернулась и, больше не таясь вышла из-за камня. К счастью, божья милость в виде многоногого чудовища не спешила их покидать. Похоже, сколопендра не сочла волка угрозой, а лишь ещё одним хищником, претендующем на лошадиную тушу, и встала на дыбы, шипя и демонстрируя свой рост и внушительный размах передних лап.
Заняв угрожающую позицию, она почти отвернулась от того камня, за которым скрывалась ведунья, и не заметила появившуюся оттуда Милену. А та тем временем оцарапала руку и нанесла насекомому на бок тот же символ, которым в ночь полнолуния утихомиривала Капель. Сколопендра, скорее всего, даже не почувствовала прикосновения к своему панцирю, но перестала шипеть и замерла, будто позабыв, почему она здесь и почему сердится на это лохматое существо.
Не теряя времени, ведунья попятилась к своим разворошённым сумкам и подхватила длинную жестяную коробку со множеством разноразмерных свёртков. В ней, оберегая от влаги, пыли и тряски, Лена хранила письменные принадлежности, коих у всякого рунного мага великое множество. Завёрнутые в цветные тряпицы и кусочки меха или кожи тут лежали уголёк от расколотого молнией дерева, красители в различных ёмкостях, от вполне обычных алхимических смесей, до жидкостей и порошков самого неаппетитного происхождения, сажа священных смол и благовоний, тускло мерцающий алым рог, белый жжёный жемчуг и толчёные драгоценные камни, воск, сургуч, клыки, когти, заострённые палочки и перья. Но Милена выбрала небольшой кристалл, настолько твёрдый и острый, что им можно было чертить практически на любой поверхности. По крайней мере, она ещё не встречала материала, который может устоять перед его напором.
Развернув камешек и подняв руки в успокаивающем жесте, она зашла между Настей и сколопендрой. Опасаясь, что звук голоса может напугать пещерную жительницу, Милена так и не произнесла ни слова, но зато сразу же крепко ухватила за ус и потянула её к себе. Когда насекомое наклонилось, от него напахнуло какой-то кислой дрянью и ведунье, пожалуй, в первый раз за всю беременность, комок подкатил к горлу. Ядовитое оно, что ли, или это желудочный сок так пахнет, а подобное как обычно притягивает подобное, вот и желудок оборотницы тоже отозвался.
Сделав несколько неглубоких вдохов и не без труда справившись с позывом, Лена ухватила ус покрепче и нанесла прямо на головной панцирь зверя знак подчинения, а потом повернулась к Насте.
— Что же ты, милая? Разве можно на каждый подарок судьбы щериться. Эдак судьба подумает-подумает, да и одаривать перестанет, — улыбнулась она.
Казалось, что с обретением такой многоногой помощницы всё у них начинает налаживаться. Но судьба дама с норовом. Истошное ржание Капели, эхом разнесённое по пещерам, видно, услышала не только гигантская сколопендра. То там, то тут, из боковых проходов, от разлома и даже откуда-то с потолка то и дело слышались шорохи и пощёлкивания. Похоже, водились в пещерах и другие любители свежего мяска. Вероятно, они были помельче их нового приобретения и пока опасались приближаться. Но это ведь только до тех пор, пока их не соберётся достаточное количество. Тогда не только Капель, Милена и Настя, но и гигантская сколопендра покажутся им не более чем разными блюдами на одном застолье.
— Идёмте-ка отсюда, — заторопилась ведунья, собирая раскиданные вещи, и спешно заталкивая их в сумки. — Порядок после наводить будем… — бормотала она.
Без особых усилий и даже довольно осторожно многоножка затянула лошадь к себе на спину. Наскоро привязав её, Милена занялась остальной поклажей и даже почти успела. Она как раз заканчивала вязать последние узлы, когда источник шуршащих звуков в темноте оголодал и обнаглел достаточно, чтобы напасть.
К счастью, и теперь это оказались существа неразумные. И не такие удивительные, как многоножка с фонариками. На этот раз их посетили самые распространёные обитатели пещер, которых полным полно от северных границ Арисфея и до вечной мерзлоты за границей Завесы над Тёмными землями. Это были пауки — священные животные тёмных эльфов.
Взрослые их особи чёрные, мохнатые и достигают довольно больших размеров. Пушок же на этих пока ещё был бурым и размером они были едва с собаку, но симпатичнее это их отнюдь не сделало.
Первый свалившийся с потолка тут же околел от недоброго магического слова ведуньи. Второго, третьего и нескольких следующих постигла та же участь. Дальше Милена перестала успевать и почувствовавшая её недовольство сколопендра тоже перекусила парочку, но восьмилапая пакость продолжала пребывать.
— Всё, теперь нам точно пора. — Милена уселась поудобнее на жёсткой спине многоножки и махнула Насте: — Забирайся скорее и поехали отсюда!

Отредактировано Милена (14-11-2022 19:01:58)

Дивный сороконогий скакун равно хорошо бегал и по песку, и по камням, и по выпирающим остриям скал. Ему всё едтно было, что пол, что стена, что потолок. Хотя на потолок Милена многоножку не пустила, чтобы не свалиться с неё вместе с пожитками. За светящиеся усы, оказывается, можно было прекрасно управлять, поворачивая голову. И бегала она хорошо, плавно, будто цепь по дороге волочили. Где попадался камешек или выступ, там одно звено приподнималось. Потом оно сдвигалось вперёд и приподнималось следующее. Без рывков, без тряски, без спешки. Мелких углублений существо и вовсе будто не замечало, а в большие перетекало легко и плавно. Даже странно, что такое удобное создание по сей день не приручили.
Паукам за многоножкой было не угнаться, слишком короткие у них лапы, слишком мягкие тела. Своими острыми когтями та проткнула нескольких и часть преследователей сразу отстала, пожирая своих сородичей. Другие ещё некоторое время мельтешили вокруг, но пещерные пауки активно сопротивляющуюся добычу не любят. Вот в болотах живут древесные прыгуны, те бы непременно догнали. А этим больше по вкусу охота из засады или падаль.
Так и ушли паломницы от их не слишком активной погони. Хотя это не означало, что их позже не попытаются выследить снова, чтобы не напасть во сне. Но это то ли будет, то ли нет, а вот что было бы, если б на поднятый Капелью шум пришли только пауки или многоножка оказалась бы более впечатлительной и сбежала от Насти, Милене думать не хотелось. Большой враг кажется страшным, но много мелких в реальной жизни куда опаснее выйдет.
Впрочем, всё хорошо, что хорошо кончается. Милена дождалась, пока Настя оденется и накрыла ей плечи одеялом, только вздохнув, что негде взять горячего питья. Девушка столько сил потратила, ей бы сейчас в самый раз пришлось.
— Не извиняйся, милая. Это не твоя вина. Ты ведёшь себя, как обычная молодая волчица. Удивительно даже, учитывая, что стаи твой зверь никогда не видел. Это мне загодя нужно было догадаться о том, что такое может случиться. А я о лошади в тот момент больше думала, вот и недоглядела. — Она погладила Настеньку по плечу и принялась закреплять успевшие кое-где растрепаться концы верёвок. — Звери становятся осторожными после того, как у них появляются те, о ком нужно заботиться. Или когда стареют. До того волкам думать особо и не положено, так что всё шло, как и должно быть. Ты никогда не задумывалась, откуда к нам их души приходят? Ну то есть, вот стал взрослый человек оборотнем, слилась его душа с звериной. Человеческая часть его понятно откуда взялась. А волчья? Ведь обращаясь в первый раз мы не щенком себя чувствуем, а взрослым сильным зверем, знающим об охоте, о врагах и опасностях, об иерархии в стае. И это не врождённые знания. Этому учиться надо. Когда же и где учился наш волк и почему оказался в нашем теле?.. Неизвестно. Но где-то они явно жили до того, как стать одним целым со мной и с тобой. И, подозреваю, от людской части своей жизни эти волки тоже не в восторге, как и мы от них. Так что не извиняйся за неё, Настенька. Ты тут ни при чём.
Ведунья подала девушке руку, помогая взобраться на сколопендру, почесала бронированную зверюгу у основания усищ и попросила отвезти их с Настей к выходу из пещер.
— Там должно быть озеро. Наверху. На поверхности земли. Нам нужно найти выход как можно ближе к нему.
Разумеется, она не надеялась на то, что насекомое внезапно начнёт понимать человеческий язык. Но многие животные чувствуют друг друга. А оборотни при наличии достаточного количества практики даже могут общаться мысленно, внутри своей стаи и с другими живыми существами. Это общение происходит не столько словами, сколько образами, и Милена надеялась, что достаточно красочно смогла представить снег, солнце, большую воду и выход из пещер.
Сколопендра как будто даже что-то поняла, застрекотала и двинулась вперёд. Ведунья предпочла довериться ей, потому что спасая Капель и убегая от пауков, они с Настей слишком удалились от знакомой ей части тропы. В этих коридорах насекомое точно разбиралось лучше, чем она.
— Если всё будет благополучно, то и вернуться тоже сможем с её помощью. Знак подчинения будет действовать до тех пор, пока останется на ней. Хотя, конечно, немного ослабнет со временем. Но полностью действие прекратится только после того, как она полиняет. Бронированные существа, подобные этому, обычно растут всю жизнь и периодически выбираются из ставшего тесным панциря. Но едва ли это происходит зимой, так что у нас есть в запасе немного времени.
Дорога шла постоянно вниз. Где-то уклон был больше, где-то меньше, но в целом это чувствовалось постоянно. Пещеры вокруг постепенно начали становиться теплее и светлее. В основном свет был привычно зеленоватым или лиловым, каким светятся большинство подземных грибов и лишайников. Через несколько часов они снова оказались у реки. На этот раз подземной её части. Широкой, но очень мелкой и многоножка бесстрашно отправилась прямо вброд.
Возле воды раскинулся настоящий подземный сад, под грибами на берегах легко можно было спрятаться вдвоём, в воде мерцали плети водорослей и какая-то шустрая живность. Многоножка выбралась на семейку близко растущих грибов и принялась жевать тот, что показался ей повкуснее.
— Ну вот… — Не торопясь её подгонять, Милена оглянулась, но пауков уже давно не было видно, да и вообще местечко казалось удивительно тихим и умиротворёным. — Не покормили животинку мясом, так она сама нашла что пожевать. Может и нам перекусить стоит? Только, наверное, не здесь. Слишком тут хорошо. Даже подозрительно как-то. Не завезла бы нас наша усатая подруга в сад к каким-нибудь глубинным жителям.
Но пока вокруг вроде бы никого не видно и животинке можно было дать поесть. Тем более, что от беготни та, похоже, сильно проголодалась. Некоторое время тишину пещеры не нарушало ничего, кроме плеска воды и её чавканья. Милена между тем успела осмотреть Капель и снова из-за этого чуть не пропустила появление опасности.
Над ними совершенно бесшумно промелькнули огромные крылья. Большущая, почти в рост человека сова приземлилась посреди речки и, угрожающе растопырив перья, направилась в их сторону. Несмотря на свой размер, птица не казалась таким уж опасным противником для сколопендры. И та, похоже, это знала, лишь ненадолго прекратив жевать, но вскоре снова вернувшись к этому занятию. Сова между тем прыгала по воде, ухала, хлопала крыльями и пыхтела, будто собираясь защищать гриб, но будучи не в состоянии это сделать. Летала она, похоже, из-за своих размеров очень плохо, зато могла планировать, бегать и довольно высоко подпрыгивать.
— Интересно, что ей надо? — Милена внимательно наблюдала за птицей, но тут услышала шаги где-то наверху.
— Оставь их в покое, Икви!
Из незаметного разлома почти над головами женщин появился сухонький старичок, ростом едва ли сильно больше совы, но та его отчего-то послушалась. На нём были меховая шапка и безрукавка, а на ногах войлочные уги, которые до последнего заглушали звуки шагов. До того предвидевшийся практически бесшумно старичок кряхтя облокотился на палку, внимательно осмотривая многоножку и её всадниц.
— Простите, — первой подала голос Милена, дёрнув бессовестно продолжающее чавкать насекомое за ус. — Кажется, мы попортили ваш огород.
— Ой, уж куда там! — посмеялся старый, махнув рукой на грибы. — Они уже переросли и жёсткие слишком. Не для наших с вами зубов. Только круделису их и есть. Нам вон те собирать надо, — он указал на шарообразные выросты возле основания гриба. — Этими пущай уж лакомится. Так даже лучшее. Потом свежих больше будет. — И спросил так буднично, будто каждый день встречал тут пару оборотниц с бессознательной лошадью верхом на сколопендре: — А вы кто такие-то?

Отредактировано Милена (25-11-2022 18:40:07)

У озера, вернее за ним находился конечный пункт их путешествия. Милена и Настя приближались к цели. Правда, ведунья не знала, как близко к нему можно подобраться через подземье.
Если бы они шли знакомой ей тропой, то после выхода на поверхность между ними и озером оставался ещё один перевал, называемый Ветровым. До него пара дней пути и от него где-то столько же. Но под землёй чувство времени нередко подводит. Так что Лена уже запуталась, сколько они провели в темноте и какое расстояние преодолели. Да и в ту ли сторону шли, наверняка утверждать бы не взялась.
Но и искать выход на поверхность любой ценой пока ещё нужды не было. Наверху сейчас свирепствовала наползающая с Туманного моря северная зима, дыхания которой в пещерах совсем не ощущалось, провизии пока было достаточно, да ещё и с Капелью теперь нужно что-то решить. Старичок этот тоже, принесла же его нелёгкая.
Выглядел дедушка чисто божьим одуванчиком, но такие "растения" в этих суровых краях не растут. Милена и сама скрывалась здесь не один десяток лет и знала о том не понаслышке. Таково уж темноземелье, что здесь непременно нужно иметь козырь в рукаве. Иначе сожрут. Чаще всего здешние жители полагались на численность и плодовитость. На силу, ловкость, когти, яд и клыки тоже, само собой. Но как-то не слишком было похоже, что у деда из задницы выскакивает скорпионье жало.
Собственно, по всем приметам это был человек, совершенно обыкновенный и, похоже, тяжело больной. Милена присматривалась к нему и так и эдак, и через обережные символы, и через кровь, и всеми доступными органами чувств, разумеется, но разглядела только то, что он, похоже, выглядит старше своих лет, и то неточно.
На её взгляд занятному старичку было чуть-чуть за сорок, но даже это ведунья определила больше по смутным ощущениям и огромному опыту. А вот болезни, которая может вдвое добавить человеку возраст, опыт ей, увы, не подсказал. Да и как их новый знакомец выживал тут, тоже пока было не очень понятно. С другой стороны, может он и не выживал, заболел и пришёл сюда умирать, да и вся недолга. Распространён на севере такой обычай, больным и старикам уходить из племени, чтобы обузой не стать.
Старичок между тем беседовал с Настей, удивлялся паломничеству под землю, про богов расспрашивал, которые такого требуют. Ему, разумеется, объяснили, что всё это вышло случайно. Ну, не паломничество, разумеется, а заезд по пещерам, добавили подробностей, где-то пошутили, старик посмеялся. Он, вообще, был на редкость улыбчив и добродушен. Назвался дедушкой Ай-Ай, заверил, что все его здесь знают именно под таким именем. Кто эти "все", правда, не уточнил. А после взял да и позвал паломниц в гости.
Многоножка, кажется, уже насытилась, Капель всё чаще вздрагивала во сне, нужно было уложить её на ровную поверхность, и самим им не помешало бы отдохнуть и перекусить, потому Милена с удовольствием согласилась.
Жилищем дедушки Ай-Ай вполне ожидаемо служила пещера, довольно широкая, но с низким потолком и одним-единственным маленьким входом, который при желании легко можно было забаррикадировать. В такой вполне можно и от диких зверей защититься, и от гоблинов оборону держать. Внутри громоздились гора светящихся грибов, заливающая простенькую обстановку бледным зеленоватым светом. Мебели не было, если не считать несколько плоских камней, а кроме них только постель из мха и насест для совы из высохшего ребра какой-то довольно крупной твари.
Впрочем, в спальне своей Ай-Ай именно что только спал. А вся остальная жизнь явно протекала возле входа. Тут было костровище, какие-то плошки и черепки, куча всевозможного хлама, вроде тех же старых костей, верёвок, рыбьей чешуи, железяк, веток, видимо принесённых с поверхности, и каких-то уж совсем непонятных штуковин, которые по мнению дедушки рано или поздно могли пригодиться в хозяйстве. Тут же сушились кожи, по большей части тоже рыбьи, да несколько кротовых шкурок. В общем, такое же обыкновенное, как и сам дедушка, логово бродяги, со всем, чему там полагалось быть. И даже пахло оно соответственно.
— Сейчас огонёк разведём, каши сварим, — приговаривал Ай-Ай, высекая искры над комком пористого лишайника. — Топлива тут мало, всё сырое. Пока от реки принесёшь, пока высохнет. И горит не ярко, зато жарко и долго. Ножки от грибов особенно. Но их срезать тяжело. Эх, надо было зверюгу вашу по зарослям прогнать. Пусть бы потоптала или свалила какие. Ей всё равно, а мне бы легче было.
— Река недалеко, отдохнём немного и можно будет этим заняться, — пообещала Милена.
Сломать с десяток грибов, и правда, не казалось сложной задачей. Только Капель надо с многоножки сгрузить, чем она и занялась. Огонь понемногу разгорелся, старик подвесил над ним котелок и подошёл взглянуть, чем занята гостья.
— Припасы ваши, что ли? Интересный способ мясо хранить… Зато не портится долго.
— Это мясо ещё несколько часов назад само бегало и пожитки наши несло, — посетовала ведунья. — Снова бы её на ноги поставить. Вывих вот вправили, вроде. Хорошо вышло, даже сустав не раздуло, скоро заживёт. А вот кость разбитую чем закрепить ума не приложу.
— Тут я вам не помощник, — вздохнул старичок и махнул на кучу хлама, — погляди там, что у меня есть. Может пригодится. И вот ещё что… — он полез в расщелину, ведущую в свою опочивальню, и принёс чей-то панцирь, доверху наполненный камнями.
Тут были кварцевые друзы, аметист, бирюза, опал, агаты, яшма, какие-то жёлтые камешки, которые Милена на глазок определить не смогла, пирит, самородные медь и железо, что-то похожее на окаменевшее яйцо и ещё много такого, чего она и не видела никогда.
— Может быть, из этого что пригодится?
Лена достала из чаши рубин с голубиное яйцо и с сомнением покачала головой, вернув камень на место.
— Продать тут можно много чего, но вот кости скрепить… — она не договорила, заметив в куче слепленные вместе непрозрачные кристаллики, переливающиеся всеми цветами радуги. — Вот за них что ты хочешь, дедушка?
— А это может помочь?
— Может, — уверенно кивнула Милена.
— Тогда так бери, — махнул он рукой. — Я себе ещё найду.
Камешки эти были кристаллами кварца, а цвет им придавало добавление редкого и удивительного металла, посвящённого всем четырём стихиям. Но ценность его была не в этом, а в том, что он мог придавать прочность некоторым мягким и легкоплавким металлам.
Собрав всё олово, что смогла найти в своих запасах, Милена высыпала его в котелок и поставила к огню. Грибы не столько горели, сколько тлели, но жара, и правда, давали много. Растопив чеканный браслет, ложку и фляжку для воды, ведунья бросила несколько кристаллов в серебристую лужицу и сунула туда обломок кости. В воздухе противно запахло палёным, а густеющий на глазах металл потянулся за костью, словно плавленый сахар. Теперь главное было не передержать. Она успела вытянуть десятка полтора длинных тонких металлических нитей, которые тут же застывали, превращаясь в иглы. Олово становилось всё гуще, нити толще, вот они уже стали в четверть мизинца толщиной, после чего олово загустело окончательно, превратившись в неровную лепёшку на дне котелка.
Собрав пучок разнокалиберных вязальных спиц, Милена удостоверилась, что лошадь ещё спит, натёрла место перелома парализующим зельем и проколола обломки костей в разных направлениях спицами потолще, прямо так, вместе со шкурой и мышцами, а потом закрепив всё теми полосками, которые сделал первыми, когда в олаве ещё растворилось мало дивного минерала и оно не утратило гибкости. Теперь оставалось дождаться, пока проснётся Капель, и посмотреть, сможет ли она ходить с такой конструкцией.

Отредактировано Милена (16-12-2022 18:10:15)

Про кашу Ай-Ай рассказал и сам. Вроде как похвастался даже. Манная она, говорит. Только не та затируха, что люди манной называют, а самая настоящая, небесная. Вроде как растение это такое, живучее весьма. В пустынях его много, в горах, в подземье даже вот прижилось. Нет у него ни цветов, ни листьев, и семян оно не даёт, а на ветвящемся стебле маленькие шарики созревают, из каждого такого потом новый куст может вырасти.
Как срок приходит, осыпаются эти шарики и водой или ветром разносятся. Да так их много бывает, что пригоршней можно черпать, промывать и кашу варить. Все отшельники пустынные это блюдо знают, да и на севере, где потеплее ещё, им тоже не брезгуют.
В пустыне Милена не жила, растение хоть и знала, его грызуны всякие едят с удовольствием, но о том, что сыплющийся с него сор людям есть можно, слышала впервые. И на вкус, кстати, оказалось совсем неплохо. Особенно, если посолить. То ли на орехи, то ли на бобы немного походило. Коричневатое густое варево и не слишком грубое, почти как настоящая каша.
Потом сидели у огня, отдыхали, ели, разговаривали. Вернее, говорил всё больше хозяин, а Милена притомилась в пути и за хлопотами о Капели, так что больше с сонливостью боролась, чем по делу его расспрашивала. А вот Ай-Ай, похоже, по людям соскучился. Всё знать хотел. И почему они без мужчин путешествуют, и почему зимой, да ещё с животом вот, и куда отец ребёнка подевался, раз отпустил их одних.
Настю он принял за старшую дочь Милены. На прямую о том не сказал, но между строк нет-нет да мелькало. Ведунья отрицать не стала, поленилась ещё и это объяснять, а так особо ничего не скрывала. Только Настю успокоила, что всё с нею хорошо. И с ребёнком тоже.
Малыш вообще с самого начала их путешествия вёл себя чудо как смирно. Тоже, видно, уставал. В городе, бывало, как начнёт потягиваться, упрётся головой под рёбра, а ножками в низ живота, аж дыхание перехватит. Сейчас же только переворачивается осторожно.
Обо всём остальном Милена предложила подумать на свежую голову. Она сама не ожидала, что так устанет. Вроде бы это Настя облик меняла, чары на Капель накладывала, давила пауков, но ей ещё и сова была интересна, и всё на свете. А ведунья так и задремала у огня, когда дедушка позвал Настеньку сову кормить. Даже перо ей выпавшее подарить пообещал, кажется, и всё сожалел, что полетать не выйдет, не летала почти его Икви.
В глубине души Милена Настенькой даже гордилась, тем, что она всё меньше прислушивалась к голосу своего бога, а всё больше к здравому смыслу. Это маленькая жрица, не знавшая толком, куда они идут, поначалу грешила на ведунью за то, что они Фрола и Яхонта встретили. Милена-то знала обо всём, и кто их путешествию помешать захочет, ей тоже предположить было нетрудно.
Что ж, пусть попробует. Ничего у него не выйдет. С тех пор, как светлые боги нарушили равновесие, Тьма рассыпалась по углам и закоулкам, измельчала, но и сами они всё меньше стали проявляться в мире. Милена уж и забыла, когда видела действительно сильного светлого жреца или толкового проповедника с огнём истины в груди. Целители пока попадались редкий раз, но спроси у них, откуда их власть над болезнями, так и те ничего не скажут. А прежде одним только имировым знаменьем безнадёжно больных к жизни возвращали.
О чём ведунья думала, то ей и приснилось. Как мир, стремящийся сохранить равенство противоположностей, стал окончательно пресным и безвкусным, как лишились живущие в нём огня и как они с Настей шли это исправить. Удалось ли им или нет, она так и не досмотрела, проснулась от того, что кто-то коленом в спину тычет.
Продирать глаза оказалось невероятно тяжело. Когда Милена, наконец, более-менее проснулась, поняла, что всё так же лежит у костра, но теперь на боку и почему-то со связанными за спиной руками. Повернула голову и увидела, что в спину тычут её вовсе не коленом. Это Капель поднялась, дохрамала до хозяйки и принялась жевать верёвки. Чуть поодаль точно так же связанная крепко спала Настенька.
— А, очнулась, — к огню подсел улыбчивый дедушка. — Я уж переживать начал, что перестарался.
Тычущаяся в спину Милене лошадь его не обеспокоила, а вот он Капель, похоже, порядком нервировал. Та захрапела и неуклюже попятилась, припадая на перебитую ногу. Милена села и сосредоточила на нём взгляд.
— Не хотел тебе навредить, но иначе не получалось никак. Сама понимаешь.
— Я пока ничего не понимаю, — качнула гудящей головой Милена. Зря она это сделала, всё вокруг поплыло, раздвоилось и вернулось к нормальному состоянию только через пару минут.
— Ты не дёргайся, не дёргайся, — заботливо закудахтал старичок. — Себе навредишь или дитю. А это всё пройдёт скоро. Я у тебя силы забрал. Много. У девочки твоей и четверти от того не набралось, а она уже свалилась. Ты выносливая. Это хорошо.
— Да уж, — аккуратно кивнула ведунья, всё ещё ничего не понимая. — Ну, забрал и забрал. Мы каши твоей поели, ты от нас покормился. Связывать-то зачем?
— Тут видишь какое дело… — Ай-Ай присел рядом с ней на корточки. — Мне тело новое нужно. Сюда периодически кто-нибудь забредает. Вот нынешнее моё вместилище, например, позапрошлым летом появилось. Но, сама видишь, изнашиваются они быстро. Двух лет ещё не прошло, а мужик в полном расцвете сил в старика превратился. Того и гляди, загнётся совсем. А мне страсть как не хочется опять бестелесным по пещерам бродить. Я ведь тут давно, набродился уже по самое “не могу”.
— Призрак ты что ли?
— Вроде того. Яму огненную под водопадом видела? Моя работа! Ну то есть, не совсем работа, это не намеренно. Я другого хотел. Но человек предполагает, а духи располагают. А тут получилось так, что не было тогда никаких духов. Газ из недр земли после землетрясения выходить стал, им люди и звери травились. А я его поджёг, когда жертву приносил, вот сам духом бестелесным в этих пещерах и остался. Так что теперь я тут всем располагаю.
Сначала слаб был, не мог ничего. Потом люди сюда забредать стали, я сам себе жертвы приносить начал, от них сил поднабрался, тело занял. Меньше месяца оно продержалось. Теперь вот видишь, второй год в одном живу уже. И ещё годик оно бы послужило, пожалуй.
— Прогресс, — согласилась Милена. — Так мы-то тебе для чего?
— Соображаешь, женщина. Раз сразу не убил, значит причина есть. Ты не волнуйся, тебе вредно. Ничего страшного с тобой не будет, слово даю. Устал я из одного тела в другое скакать. А тут ты как раз, словно по заказу. Такой шанс раз за вечность выпадает и мне он достался. Хочу жизнь сначала начать, а ты меня родить должна будешь. Взрослые тела уже свои души зрелые имеют, отторгают меня. В твоё дитя я насовсем поселиться смогу и жизнь заново начать.
— Надо же… — кашлянула Милена. — И как же мне тебя назвать, сыночка?
— Хитренькая! Как захочешь, так и назовёшь. Мне без разницы. Настоящее имя над мёртвым власть даёт. Незачем его никому знать. Особенно тебе.
Ведунья вроде бы хотела что-то возразить, но закашлялась сильней и уткнулась в колени.
— Попить принеси, — попросила она.
Ай-Ай подскочил и тут же приволок плошку с водой. Милена напилась, поблагодарила, да и ухватила старого за куцую бородёнку. Капель не перегрызла удерживающие её верёвки, но порядком растрепала и обмусолила их, так что запястье из петли выскользнуло относительно легко. Ловкости Милене в нынешнем положении сильно недоставало, да и старичок, как все одержимые, оказался гораздо сильнее, чем выглядел. Но зато ведунья была чуть ли не вдвое тяжелее его и как подмяла под себя, так больше не дала подняться.
— Родить его надо, видишь ли. Ишь, чего захотел! Родили тебя уже один раз, хватит.
Милена освободила вторую руку и связала той же верёвкой с самого деда, а потом ухватила его за шиворот и поволокла подальше от норы. Ай-Ай только смеялся, пока она выбирала песчаное место, пока ножом чертила символы.
— Убивать призрака бесполезно. Тело погибнет, а сам он всё так же по земле бродить останется, пока новое не найдёт. А новое, вот оно, совсем рядом. Так что, ничего ты мне не сделаешь, ничем не помешаешь.
— Конечно, дедушка Айджемарай, — кивнула Милена, закончив последний угол изгоняющей печати. — Я ведь не некромаг, чтобы чужим душам вредить. Ничего я тебе не сделаю. Только водворю туда, где усопшим и место.
Старик изменился в лице. Не ожидал он, видно, что в пещеры может забрести кто-то, кто настоящее имя его помнит. Вдвойне не ожидал, что это окажется беременная женщина, хоть и седая на всю голову.
Обряд прошёл тихо. Поначалу шаман шипел и брыкался, но вскоре дыханье его кончилось и старик, скорчившись, затих на песке. Более ничего необычного не происходило. Похолодало только, когда поблизости приоткрылась завеса в иной мир, но и это быстро закончилось. Милена выждала ещё немного и встала на колени рядом с телом, ощупала шею и грудь в поисках сердцебиения, почаровала немного с кровью, встряхнула и тот, кто остался после ухода злобного духа, открыл глаза.
Кто бы он ни был, жизнь ему Лена сохранить сумела, но, увы, за два года одержимости душа и разум пострадали слишком сильно. Ничего членораздельного от молодого старика добиться не удалось. Он только мычал и крутился, а когда ведунья развязала бедолагу, подскочил и, спотыкаясь, удрал в темноту пещеры.
Милена постояла в задумчивости, а потом стёрла следы на песке и пошла развязывать спящую Настю. Девушке ничего о произошедшем она рассказывать не собиралась. Ушёл дедушка Ай-Ай по своим айаечным делам и ладно. Надолго ушёл. А они отдохнут, перекусят и отправятся дальше. И Капель, пожалуй, всё-таки здесь оставят. На водорослях из реки и мхах ей выжить будет проще, чем на поверхности. Если хищники подземные не сожрут. Но не тащить же её за собой до самого храма Рилдира, в конце-то концов.