Река Серебрянка стала для меня вехой жизни, местом, куда меня неизбывно тянуло в обеих моих ипостасях. В ней я обрела свое второе рождение, к ней я возвращалась снова и снова, как зверь на водопой. Хоть и называлась она благословенным металлом, она не жгла и не травила меня, она просто текла себе и ей было совсем не важно, что происходило со мной. А происходило со мной очень-очень плохое.
Я была не в силах бороться с проклятием. Я помнила свое первое превращение после того, как упустила оборотня и поплыла, в предсмертии по водам спокойной реки. После тех приключений меня скрутили два разбойника. Я так и не увидела их лиц, я была слепа. Мною владели тогда отчаяние и немой вопрос к Небесам. Небеса мне не ответили тогда, ответило новое мое я. Вся моя благочинность, вся праведность, все разлетелось в клочки под требованием нового Зова. Я поняла, как решу свои беды, обернулась и убила тех, кто посмел напасть на меня. Я поняла как мне было правильно поступить, я легко и безболезненно отринула глупые оковы, что стесняли всю мою жизнь и приняла себя новой и прекрасной. Это ощущение отпустило меня, но совсем ненадолго, до той самой ночи, ночи полной луны. Тогда зверь вернулся еще яростней.

Это все было в прошлом и воспоминания накатывали на меня иногда не фразами и историями, а картинками и запахами. Теперь же я жила новой своей жизнью, хищной и кровавой. Старая "я" умерла в водах реки, скончалась в молебнах к Небесам. Ей было не место на охоте. Иногда она возвращалась, с ужасом оглядывала творившееся со мной и пряталась вновь, не в силах справиться с осознанием творимого зверства. Я ее не винила в этом, ей нельзя было смириться с происходящим. Ее голосок лишь задорил меня. Позади меня оставались трупы, оставались истории насилия, задорного и приятного, оставалось ощущение свободы и поиска чего-то. Жизнь бурлила во мне тем ярче, чем больше я отнимала ее у других. И я никак не хотела замечать тонкую нитку горечи в моем сердце, что словно стянула меня поперек. Мне она не интересна.

Я мало думала, что было у меня позади, меня больше интересовало здесь и сейчас. В своих путешествиях вдоль тянущей меня к себе реки я переправилась через нее, покинула Великую степь и углубилась в просторные, лиственные леса, что покрыли эти равнины. Где-то впереди, у солёной воды стоял крупный человеческий город, место, где мне меньше всего хотелось появляться. Мне хватало добычи и на дороге, что соединяла этот город с Гресом. Пешие путники, возницы на телегах, один раз целая семья. Проследить за ними из кустов под лунным светом, посверкать глазами, любуясь их страхом, поиграться с ними и отпустить. Или прыгнуть внезапно на растерянную, не подозревающую ничего добычу, вырвать глотку, завыть на луну. Здорово! Сейчас же стоял день, а на дороге расположился целый отряд. Западные богатые одежды, доспехи и копья, поджарые кони, речь Всеобщая. Кто-то спешился, кто-то черпает воду в бурдюки и бутыли, кто-то травит байки. У кого шлемы - не расстегивает, видно им скоро предстоит продолжить путь. Я вижу их командира, элегантные одежды, благородная кровь. Благородная и порченая. Мой нос вдыхает чужой запах, знакомится с ним, ощупывает его. Оборотень, но, увы, не моего роду, так бы было очень соблазнительно познакомиться. Но запах все равно манит меня, тянет к себе, не очень приятно все время быть одной, знаете ли. Передо мной тот, кто любит и умеет командовать, кто храбр, авантюрен и силен. Его зверь крупный и хищный, его глаза поблескивают сталью. Все это заставляет меня выскользнуть из лесов, неслышно ступая босыми ногами по мягкой траве, мои глаза блестят, они полуприкрыты, я вся в запахе. На мне лишь мои волшебные четки и пышный восточный мужской халат, подбитый шелковой ватой, с орнаментом золотой нитью. Когда-то дорогой, он безнадежно изорван у ног, пустые рукава, напившиеся росы, тяжело обвисли. Широкий кушак небрежно стягивает мою одежду на талии, человеческие приличия мало волнуют меня, все равно мне уже не вернуться к нормальной жизни. Я просто буду тем, кем хочет сделать меня моя темная половина.

Я хищным и неспешным шагом выхожу к прогалине с ключом. Воины и обозники отвлеклись, они стоят выше на дороге за деревьями, не сразу меня замечают, какое-то время мы словно один на один с их зверем-командиром. Я низко склоняюсь к ледяному, журчащему потоку, в четырех шагах от мужчины, пью одними губами, словно не замечая соседа, не веду в его сторону глазами. Мой родничок выше его по течению. Ни одного слова не выходит из моих уст, но я как бы говорю ему: "Я знаю, кто ты и не боюсь тебя. Я бросаю тебе вызов и что ты сделаешь мне, чужак?" Мне интересно и весело от происходящего.

Мужчина говорить со мною начал, увещевать. Он говорил ладно, но не очень понятно, да и неинтересны мне слова были его поначалу. Слова обман, куда больше скажут движения и запахи, глаза и грубые руки. Сильный, храбрый, спокойно держится, но какой-то будто безрассудный. Словно в каждый новый омут готов с головою нырнуть. Сразу договариваться предлагает, а на товарищей своих ни разу не покосился, такой вот уверенный в себе. Говорит, "если хочешь вызов, то другому бросай". Сразу раскомандовался! Это мне и понравилось и не понравилось одновременно. Кто вот ты такой, чтобы командовать, что я могу, а чего не могу?! Глаза мои загорелись недобрым огоньком.

Мужчина мне чего-то показать сразу предложил, ну тут только пошлое что-нибудь подумалось сразу, но я такие мысли сразу отбросила, не такой передо мной человек был. А зря отбросила, потому что последующее можно было и стриптизом назвать! Я очень удивилась, когда он вот так, перед своими товарищами боевыми обратился в большого лохматого благородного кота, нисколько не стесняясь себя. И стоял спокойно, только ушами прял и носом водил, как лошадь. Кот он был очень красивый, огромный, куда больше, чем степной каракал или лесная рысь, я таких зверей ни разу не видела. В нем сразу благородство угадывалось в стати и даже мудрость какая-то, глаза проникновенные были.

Это его обращение в зверя можно было только одним образом понять - он мне настоящий вызов бросал. Как бы мерялся со мной статью и силой, говорил - я большой кот, ты для меня шавка подзаборная, а вышла и воду мне мутишь, бросай-ка лучше свой вызов другому кому. Я такое оставить без внимания не могла. Глаза мои загорелись еще ярче, я сразу ощерилась и одним плавным движением выскользнула из халата, оборачиваясь зверем тоже. Я припала к земле, шерсть моя вздыбилась, губы поднялись, открывая клыки, капая слюной, утробный рык предупреждал незнакомца. Хвост ходил нетерпеливо. Я коротко рявкнула. Сюда бы стаю! Пару-тройку здоровых молодых самцов, чтобы набросились этому коту на круп, повисли, не давая встать, а там мгновения останутся, прежде чем он откроет горло. Но нет, я была одна и стаи у меня не было, я упустила свой шанс когда-то в степях. Я была слабее этого мужчины, я чувствовала это, но будь я проклята, если хоть одной лапой выкажу ему это. Я скорее сдохну в неравном бою, чем отступлю! И вот так внезапно я оказалась в отчаянном положении. Что делать, если тебя загоняют в угол? Только вперёд, нельзя медлить! Я судорожно облизнулась, метя глазами в свисающую шкуру на горле льва. Шажок, еще шажок вперёд, мышцы напряжены, сердце колотится, глазам больно от солнца, они широкие, как два блюдца. В любое мгновение может завертеться пляска смертельной схватки. Где-то выше на дороге раздались восклицания. Скоро сюда прибудет подмога, медлить больше нельзя. Я ждала, искала любые знаки атаки от мужчины. Что же он сделает, как поступит? Я чувствовала себя в опасности и оттого была яростна.

Я продолжала стоять, приникнув к земле, рыча и скалясь, но момент для атаки был упущен. Странный кот лег спокойно возле ручья, я даже ждала, что он вылизываться начнет, словно меня и рядом нет. Я себя чувствовала не в своей тарелке, мне нечего было делить с этим котом, я была сыта и моя жажда убийств тоже была утолена. Но я бы все равно напала. Вопреки даже собственному пониманию, вопреки своим желаниям, вопреки всему. Просто из упрямства бы, просто потому что не любила себя глупо чувствовать.
Кот поднял на меня свои мудрые глаза и словно мне что-то сказал, я себя еще неуверенней ощутила. Что это было, к чему это он? Он что-то знает обо мне, что-то знает о том, как нужно поступить? Я ведь хоть и оборотень теперь была, но никто меня не учил, как вести себя с другими, только Альтаир чуть-чуть. Сверху стали спешиваться спускаться, забряцало оружие, но короткий рык заставил их всех остановиться. Это проявление власти, силы, оно произвело на меня впечатление, хоть я и не подала никакого виду. Я ведь когда-то и сама хотела людьми управлять, только не как командир, а как пастырь душ, вести их к свету. Здорово, когда мужчина одним своим велением всех строит. Я перевела взгляд на людей вокруг, снова на кота. Я чувствовала, что он выглядит хозяином положения и сама стала поддаваться этому ощущению.

Но нет! Я не такая! Момент для атаки был упущен, я ощущала это, но просто поджать хвост и скрыться в лесу было ниже меня. Я подхватила в зубы халат и, гордо подняв хвост, продефилировала мимо лежащего кота, чуть не заехав ему хвостом по наглой морде. Пусть знает! Прошла мимо спустившихся к ручью людей, бросая на них гордые и злые взгляды. Ни единой толики страха или волнения, лишь природная спесь. Свернув около дороги, я все так же гордо прогарцевала прочь и лишь когда кусты и деревья скрыли мой вид и мои шорохи, перешла на привычный мне припавший к земле бег. Где-то дальше, вдоль дороги, вновь натягивая халат на голое тело, я размышляла об этой встрече и об этом необычном мужчине, который меня заинтриговал. Если он думал, что от меня так просто избавиться, то он ошибался. Одевшись, я отправилась вдоль дороги, размышляя, стоило ли вообще перекидываться в человека и одевать эти тряпки. В обличье волчицы мне уже давно было гораздо удобнее. Но что-то все же останавливало меня, говорило: "Волк - это вторая форма, ты - человек, помни это всегда".

Люди вели себя странно. Не уходили. Суть дороги в том, чтобы все двигались по ней туда или обратно, а эта группа топталась на месте, лишь пройдя пару верст. Это было странно. Я не то, чтобы хотела следить за ними, но это было самое любопытное, что случилось со мной за долгое время. Я была сыта и спокойна, отчего бы и не понаблюдать, решая загадку? Я подумала, что они ждут кого-то. Может быть груза, может быть попутчиков в караван. Но до вечера так и не дождались. Здесь, в лесу за рекой, вечера были куда мягче и приятнее, не было такого ветра, холодало не так быстро. Деревья шумели недавно обретенной листвой, разговаривали, в их голосе мне чудились какие-то лишние звуки, но я не обращала на них внимания. Я не провела весь день подглядывая, я снова обернулась волком и сходила поохотиться, больше для развлечения, чем пропитания, но с удовольствием похрумала удивленным подобным поворотом судьбы коршуном. Охотник стал добычей, не ожидая, что волки могут так бесшумно лазить по деревьям. Вернувшись к дороге я с удивлением обнаружила отсутствие среди отдыхающих мужчин вожака.
Заинтригованная, я отправилась на поиски и вскоре обнаружила его запах, следуя по нему своим носом, я приблизилась к мужчине сзади с подветренной стороны и наблюдала за ним какое-то время из кустов, чувствуя охотничий азарт и какое-то волнение. Что он делает, зачем отправился один в леса? Отойдя в сторону, я обернулась вновь человеком. Увы, в ходе моих плутаний и охоты, халат был безвозвратно утерян, поэтому пришлось спуститься в неглубокий овраг за парой больших веток папоротника. Их хруст был хорошим сигналом и мужчина повернулся, чтобы увидеть, как из темени вечернего леса к нему, хищно ступая, вышла встреченная ранее девушка, прикрывающая срам и бюст листами растений, больше вызывающими фантазии и вопросы, чем исполняющие роль защитника скромности.

Я пошла вокруг мужчины, заходя за спину ему. Для простого человека я то скрывалась бы в тенях деревьев, то выходила бы на освещенные участки, но для кота, наверное, темень не была помехой.
- Кто Вы? - спросила я заинтересованно. Речь далась непросто, слишком долго я молчала, предпочитая словам клыки и когти, но, пожалуй, было даже приятно завести обычный разговор. Ну, обычный настолько, насколько было возможно для меня сейчас. Если незнакомец думал, что игра за главенство между оборотнями закончилась, то он был бы глупцом. Я обнюхивала его, привыкала к новому для меня запаху, ища малейшие колебания, феромоны, что источаются при испуге, агрессии или желании. Слух мой также был на остроте, ушки на макушке, я не хотела, чтобы нашему разговору опять помешали лишние мужланы. Отношения между оборотнями выясняются без вмешательства посторонних.

Снова спокойствие и приятная прохлада встречи. Кажется, было любопытство, но не болезненное, не пошлое. Хоглан зря боялся, что я разучилась понимать людей, просто давно не говорила. Просто начала путать, где во мне волк, а где человек, только то и всего. И кажется, я еще забыла что-то из прошлого. Часть себя. Это было все ерунда. Мужчина представился, я знала, что так вежливо было, но мой вопрос был о другом, о том, что он за зверь. Но прежде всего этого меня рассмешила одна его фраза. Когда он закончил сыпать предложениями я отрывисто, тихо засмеялась и сказала в ответ, чуть хрипло, но вполне внятно.

- Меня зовут Анастасия. Что это за глупое такое предложение научить меня? Вы что, ученый монах? Оборотень-монах, ха-ха. Бывает же такое. - Невесело рассмеялась я еще раз. Я расположилась в корнях раскидистого дуба, что один занял места, которого другим деревьям хватило бы на целую семью. Дубу было плевать на другие деревья, мне, собственно, тоже. Папоротник я сложила на своем теле.
Будь Вы монах или кто еще, Вам бы стоило догадаться, что прежде всего стоит предложить девушке скромные одежды, а после пригласить к костру и теплому питью. Я вижу, Вы узрели во мне зверя, сродни Вашему, Вы больше не видите во мне человека и Вы правы, я давно не люблю ночных костров и людское общение. Но предложить все равно стоило бы.
Будь я старая я, я бы такого не сказала, но простота звериных отношений делала мою речь прямее. Я сделала мужчине знак глазами, показывая в сторону, откуда он явился, говоря своим жестом, что я не откажусь от подношения одежды, а до этого разговаривать больше я не хотела. Когда он ушел, я тихонько отправилась вслед по его пятам в сторону людского лагеря.
Когда Хоглан пошел обратно в лес после визита на стоянку его спутников, я подкралась к нему сзади. Мне было интересно, смогу ли я застать его врасплох в этом неуклюжем человеческом теле. Касанием пальчика я запретила ему поворачивать голову, забрала одежду и удалилась в сторону, чтобы облачиться. Вернувшись, я скрестила руки на груди и еще раз внимательно осмотрела мужчину. Его спокойствие и невозмутимость начинали будить во мне то ли любопытство, то ли раздражение. Так и хотелось ему что-нибудь сделать, что-то пакостное. Но я повременила с этим, а вместо того спросила:
- Меня не интересует кров или защита, Хоглан, и уж тем более мне не нужна наука. Лучше скажите мне, кто Вы и я не об имени сейчас. Что Вы за зверь, что Вы за человек, что Вы искали в лесу, а еще кого и куда Вы ведете по ночной дороге?

Мужчина даже не попытался подглядеть за моим переодеванием, я за этим строго следила и вообще вел себя очень корректно, говорил со мною спокойно, во всем слушался. В общем с ним как-то скучно стало, я думала будет интереснее, вызов мне какой-то будет. Я уже сама думала, как над Хогланом подтрунить, может быть позадираться с ним или еще что-то, отпускать его просто так я не хотела. Но его слова меня сбили немного с игривого настроя, уж больно необычно было слышать, что он, оказывается, лев! Я про льва читала в книжке в монастыре, там много экзотических всяких зверей и тварей Господних писалось, у меня как перед глазами встали строки из книги:

- Ничего себе! И что, тоже спите с открытыми глазами? Я бы на такое посмотрела! Никогда бы не подумала, что львы так выглядят. Вы были какой-то... старый зверь, даже грустный. Так и представляю, как Вы с такими грустными глазами добычу едите.
При словах о добыче я непроизвольно потянулась всем телом, прогнувшись в поясе. Мне хотелось побегать еще! Платье, что принес мне Хоглан было маловато, жало мне всячески, выглядела я в нем глупо и носить его на голое тело не очень комфортно, но мне не приходилось выбирать. Я оглядела мужчину еще раз. В нем было благородство и затаенная сила, я их ощущала, особенно когда он зверем был, но он их прятал за маскою спокойствия, дружелюбия и простоты. Мне хотелось эти маски с него снять. Я никогда не понимала торговлю, все эти "я дам тебе обещание денег, чтобы ты за обещание товара дал человеку за триста верст отсюда разрешение передать записку иноземцу с корабля..." Ну вот такое вот всякое, бесконечные договоры и перепродажи, деньги, делающие деньги, мне все это всегда постыдным казалось и недостойным для истинного мужчины. И тут для меня был простор, чтобы повеселиться над собеседником моим.

- Купец, значит? Право слово, я была о Вас большего мнения. В Вашем звере стократ больше благородства, чем занятии. И правильно Вам стыдно. Что же, Вы не можете найти ворье? С Вашим нюхом и чутьем? И почему Вы держите людей здесь, разводите со мной трёпы, вместо безумной скачки наперегонки с ветром?! Позор, фу. Вперёд же за ними! Это охота, это здорово! Разве не горячит Вам кровь обещание справедливой крови?! Вернувшейся поживы? Или Вам настолько на все плюнуть?

Я с недоумением уставилась на мужчину. Мое тело все было готово уже броситься за ворами, настолько представляло неотвратимую кару, обрушившуюся на них в лице неостановимой волчицы, что я двигалась на месте и сверкала глазами. А этот Хоглан, как он может столько времени тратить впустую! Ох уж эти старые оборотни, я видела таких, мне захотелось проучить его, показать, как надо поступать с негодяями, позарившимися на твое добро.
- Знаете что, нет смысла учить Вас словами. Я придумала вот что, я найду это ворьё первой и заберу у них столько, сколько смогу и захочу унести. Это будет Вам уроком!
Я сорвалась прочь, скрывшись в лесу, только меня и видели. Я покажу этому заносчивому торговцу! Он думал, что может меня приручить всякими обещаниями и просьбами, а это меня не привлекает совсем. Я встречу его, попирая ногой его врагов и глядя на него с победною ухмылкой, а потом скроюсь, не сказав ни слова! Одна такая мысль будила во мне желания и аппетиты.

Право слово, одежда – сплошная морока! Вот, пришлось выпрашивать тряпки, словно с паперти, и все для того, чтобы через короткое время сбросить их, как змея кожу, и выскользнутьхищным зверем, своим истинным обликом. Когда у тебя есть своя, роскошная шуба, это требует много ухода, но гораздо приятнее, красивее и удобнее. Сразу ясно кто есть кто, кто вшивый и косматый, а кто гладкий и ухоженный. Лишь в лживой людской натуре все эти смены платья и бесконечные переоблачения в попытках стать теми, кто мы не есть.
Я это все сказала к тому, что одежда, которую мне дал Хоглан, осталась в лесу на сучьях и на лежалом ковре прошлогодних листьев. Меня ждала охота. Я не знала запаха добычи или ее вида, но меня пропитала уверенность в своей победе. Это было превосходное, пьянящее чувство, которого я всегда жаждала и была постоянно лишена, пока кланялась другим. Человеком я всегда сомневалась, всегда переживала. И лишь в мгновения Божьего откровения, когда Его огонь лился из моих рук, я обретала это ощущение правильности, благости. Ныне же я лишена была огня, но благость была доступна мне каждое мгновение моей новой жизни. Я теперь сама себе хозяйка была и не придумывала оков себе на лапы.

Глупый купец остался далеко позади, глубокий вечерний сумрак не мешал мне быстро двигаться вперед вдоль дороги. Я не знала, куда она ведет и на перекрестках, ответвлениях, просто прислушивалась к своему волчьему чутью, наитию. Я ощущала множество чужих запахов, следов, этот тракт был наезженный, видела и вживую людей, но все это были мелкие цели для моего внимания. Я неслась вперед и словно умудрялась обогнать свою усталость, молодая, здоровая, веселая, играющая на бегу. Когда звезды уже принялись загораться на небосклоне одна за другой, а серп Луны давно поселил странное, но привычное волнение в мое сердце, выбежав на дорогу в очередной раз, я припала к холодной, пропотевшей росой земле и, наконец, выбрала след добычи. Кони в пене, люди в азарте, они были здесь недавно, спешили. Их след довольно скоро свернул в сторону, на тропку.
Здесь почти не было колеи от телег и повозок, да и трудно бы их было провести по лесной тропе. Больше следы сапог грубой кожи, мокроступов, подков. Недолгая трусца вывела меня на лесной хутор. Два дома, летний и зимний, зимний на три печи, сараи, баня, загон для скотины, большой двор, крепкий забор, даже стойла для лошадей. Богато по меркам глубинки. Я припала в кустах, больше из любопытства, чем опасаясь напасть, хвост мой ходил вперед назад как бешеный, нос тянул запахи.

Несмотря на поздний вечер, почти ночь, на хуторе царила суета. Меняли лошадей: ходили люди, тихо переговаривались, слышалось ржание. Все делали, несмотря на темень, быстро, но без спешки, люди двигались вразвалку, видно было, что они долго в седле и обратно на коней им сильно неохота. В доме сквозь махонькое окошко виднелся свет, иногда его закрывали чьи-то тени. Похоже, все уже успели поесть и попить, скоро приготовления кончатся и люди продолжат ночную, опасную для лошадей скачку.
Сколько всего людей было здесь? Я своими глазами видела троих, два приезжих и один, кажется, местный, конюший или кто-то. Еще люди должны быть в доме, запахи и следы подсказывали мне, что сюда прибыло четыре усталые, груженые лошади, сколько живет на хуторе, отсюда было непонятно. Я не знала, те ли это воры, о которых мне рассказал купец, мужчины, что вьючили лошадей, выглядели суровыми и закаленными, от них пахло вонючей смазкой для кожаных доспехов, но это ничего не значило, большинство путников в этих краях были сильными людьми. Но мне, по большей части, было все равно. Те, не те, это в любом виде должна быть азартная охота и вызов для меня. Я давно отбросила все эти человеческие предрассудки и могла убивать легко, и не переживая лишне. Если же это действительно те злодеи, что украли вещи у купца, то тем лучше для меня и хуже для них.

Я могла бы подкрасться, проскользнуть ночной тенью вдоль забора и броситься на ничего не подозревающих людей сзади, порвать им горло, может быть, они даже не успели бы позвать на помощь. Потом проникнуть в дом через чердачное окошко, пусть дураки думают, что волки не лазят по бревнам, я не простой волк была, напасть исподтишка на тех, кто внутри. Но в чем здесь веселье тогда?! Нет, это было не по мне. Я привстала за кустом и пронзительно, протяжно завыла, перебирая волчьи ноты, радуясь набирающей силу луне. Пусть знают, что их ждет! Я не буду скрываться. Да начнется охота!

На крыльцо вышел седой, бородатый мужчина со шрамом, мне было отлично видно его в лунном свете. Он встревожился от моего воя, но несильно, о чем-то заговорил со своим товарищем, потом дал сигнал рукой собирающимся вокруг людям. Я не знала, что они собрались делать и мне было все равно. Глупые люди медлили, они были похожи на муравьев, щупающих друг друга усиками, пытающихся понять, что же случилось. Я же в это время уже перемахнула околицу, перебирала лапами по свежепосаженным грядкам. Еще спеша сюда я обратила внимание на грузную тушу на крыше дома, засевшую за коньком. Господь свидетель, это был тот самый купец. Надо же, догнал! Я никак не ожидала от него такой прыти и его появление только подстегнуло меня. Теперь мне было перед кем хвастать своими новыми навыками. Пусть любуется, как охотятся настоящие хищники.

Один из мужиков закричал, показывая на меня, только сейчас заметили стремительную тень. Это были вояки, непростые парни, спохватились сразу. Тренькнули луки, одна стрела угодила мне в лопатку, но только раззадорила меня запахом крови, мои глаза сверкнули. Мощный гребок лапами и я лечу, вытянувшись в струну. Такая свобода от собственного гибкого и мощного тела, которое способно на все, что ты хочешь от него - это пьянит, поистине пьянит, я не могла такого чувствовать от огненной своей магии, от знаний, ничто не давало мне подобного наслаждения раньше. Тело - ключ к душе и мне было жаль, что я так мало внимания уделяла ему раньше. Меня заводило удивление и испуг в глазах жертв при виде моего прыжка. Да, да, я не простой зверь, я прекрасна! И я хочу крови!

Посмевший обнаружить меня падает на влажную землю под моим телом, я позволяю себе мгновение, чтобы полюбоваться его ужасом, плачу за это еще одной стрелой в боку, потом рву чужую глотку одним движением челюстей. Я пропускаю над собой неумелый взмах колуном от конюшего, он мне неинтересен, я спешу к главарю. Альфа - всегда первая цель. Тот не спешит убегать, стоит на крыльце, держит в руке меч. Ему нравится стена за спиной, нравится возвышенность, которую обеспечивает ему крыльцо дома. За ним - освещенный проем двери, там крики. Мир сужается до двух компонент, двух вещей, он и я, сила и противосила, диалектика, дихотомия, как бы назвали это ученые монахи из позабытого мною монастыря. Я рычу, с губ капает слюна и кровь, враг смотрит поверх моих глаз. Это - уже уступка, уже побег от контакта. Я делаю шажок, он чуть меняет стойку. Еще шажок - шажок в ответ с его стороны. Он ловит мои намерения, отвечает, он опытен, умен, хитер. Может быть даже слишком хитер. Напряжение дрожит, как струна, секунды тянутся медленнее, чем целые дни в пустой степи. Я ставлю лапу в сторону, обозначая атаку, но не опускаю подушечку до конца, а потом, не ожидая реакции, все-таки бросаюсь с обозначенного направления. Ха! Сработало! Как бы не звали этого воина, он решил, что я его обманываю и приготовился к кружному маневру. А я как нацелила, так и сделала. Обхитрила хитреца! Я безумно довольна собою. Да, будь у него другой шанс, он больше на такое не поведется, но в этом и суть боя - другого шанса не будет, одной ошибки достаточно. Он все равно отмахивается клинком, но я успеваю полоснуть его по боку когтями, удар хлесткий и быстрый, как пощечина, доспехи не спасают, мужчина падает на доски, зажимая рану. Я не тороплюсь его добивать, я его уже победила, оставлю его на десерт. Меня волнует то, что внутри дома, я стремлюсь к добыче, что он охранял.

Купец-оборотень решил, наконец, взять дело в свои лапы. Я уж и не чаяла! Рыкнул, встал между мною и дверью в дом. Вот так вот, пришел на все готовенькое и еще показывает себя хозяином. Не заслужил! Зверь, что зовётся львом, прошел в дом, вальяжно обернувшись ко мне спиной. Я рычала на него с порога, показывая, что его главенство тут не признаю никак и если он хочет себя альфою показать, ему придется со мною сцепиться. Но оборотень эти мои знаки проигнорировал, его больше интересовал, что в доме, а меня он оставил разбираться с воинами на улице. Еще одна стрела чуть не прилетает мне в бок, я успеваю почувствовать опасность, отскочить, отвлечься от разбирательств с Хогланом. Этот лев еще получит, а пока мне нужно доделать незавершенное. Лучник понимает, что ошибся, привлек мое внимание, хочет скрыться в сарайке. У него ничего не выйдет. Проходят мгновения и он лежит в луже крови, стеклянно блестящей в лунном свете на досках сарая. По пути к злодею, что оставил мне пару жгучих подарков в правом боку, я окончила жизнь еще двух человек. Итого пятеро пали этой ночью от моих клыков и зубов. Знатная охота, она горячит мою кровь, заставляет искать еще приключения. Я мчусь обратно в дом, не обращая внимания на горячее, что стекает по моему боку.
Лев в доме ходят как хозяин, он недоволен мною. И пусть. Я хочу раззадорить его, я вижу, что одна из вещей ему важна, он обнюхивает ее, как сладкую добычу. Я выхватываю эту вещь у него из под носа, мчусь обратно во двор, как игривый щенок с палкой в зубах. Бросаю магическую вещицу на землю, посреди двора, грязи, тел и крови, вытаскиваю надоевшую мне стрелу из лопатки зубами, вторую обламываю. Оборачиваюсь ко льву и, пригнувшись к земле, зло рявкаю.
Я говорю ему: Давай! Напади на меня, отбери то, что тебе нужно! Разозлись, покажи, каков ты на деле! Хватит этих игр в достоинство и солидность, мы звери, давай вести себя как звери.
Я чувствовала, что раздражаю соперника мне не по зубам, но мне было недостаточно чувств. Пусть этот тюфяк с монетами покажет, на что способен, если он так силен, как я ощущала своей кожей, то пусть продемонстрирует мне это. И я не буду первой нападать на него, нет. Пусть он покажет свою хищную натуру, пусть атакует первый. Я буду бесить его и дергать, пока он не отзовется. Меня уже не интересовало, кто еще остался жив на хуторе, кто планирует нападение, кто побег. Мне важен был только Хоглан. Что он предпримет? Я наступила лапой на магическую вещь, клеймя ее своей.

Зверь, что стоял против меня, допускал глупую ошибку. Такую, которую я отмела в себе сразу, едва приняла свою новую суть и новое тело. Оборотень в бой вступил, но не принял его своей звериной сутью. Там, под кошачьими глазами, он все еще человек оставался, суетливый и глупый. Он то бросал взгляд на железку в грязи, то глядел по сторонам, опасаясь других врагов. Дурак! Опасаться ему стоило меня и только меня. И сосредоточиться стоило на мне, все своё внимание, весь ум, ловкость, силу уронить в бой, в свой прыжок. Он этого не сделал и прыжок у него вышел похожий на полёт его мыслей - вязкий и задумчивый. Меня это бесило. Почему, почему он не хочет отдаться феерии дикого и опасного танца под яркой луной?! Это же самое прекрасное, что только может быть на свете! Прекрасней молитвы, прекрасней любви. Я покажу ему, заставлю его.

Я не стала отступать или бросаться в сторону. Это слишком простое было бы, это как бы по плану драку строило, а я не хотела по плану, я хотела все делать сейчас назло и поперек. Я бросилась навстречу. Мы сцепились в воздухе, как подобает волкам и я торжествующе первой вцепилась в чужой загривок. Вот так! Радовалась я недолго - то ли падение на твердую землю, то ли удар когтистой лапой отбросили меня. Тяжко хрупнули кости, я что-то сломала себе и сильно. Лев был очень тяжелый, мне такого на голой силе одолеть тяжело выйдет. Только мне все равно было. И на раны мне было все равно, боли я не чувствовала совсем в пылу битвы. Лапы работают? Работают! Значит пора пустить их в дело. Теперь атаковала я, извернулась змеей и бросилась вперед, стелясь по черной земле. Я принялась юлить вокруг льва, пользуясь тем, что он никак не хотел оставить нерасторопного человека внутри себя в покое и целиком отдаться пылу битвы. Я не наносила ему сильных ран, а лишь кусала, царапала, бесила, подлетала то с одного боку, то с другого, попутно катая в грязи его любимую игрушку. Так нельзя было победить, ну да и что мне толку с победы? Загривок я уже раз уцепила, мне это достаточно было. Бешеный темп моих кружений не мог продолжаться вечно, счет был на секунды, минуты может быть. Силы в любой миг могли покинуть меня и тогда я даже ходить буду с трудом, а раны заболят стократ. Это откат называется, у меня такое уж случалось, когда я человеком была. Но меня это не волновало, это будет потом. А мир существовал для меня только здесь и сейчас и в этом мире я была счастлива, задирая большого и глупого льва. Рассудок окончательно меня покидал.

Купец не изменил себе. Он был упрям, упрямей меня, разница была лишь такая, что в своем упрямстве он заблуждался. Он продолжал обо всем от этом думать, как об игре и что если он потерпит немножко, то я наиграюсь и прекращу. Он не понимал, что есть лишь два способа заставить меня остановиться: одолеть или убежать. Он все так же думал о тысяче и одной вещи, старался меня не задеть и тянул, тянул, бестолку тянул эту схватку. Я не сразу раскусила его план. Он хотел меня измотать. Чтобы я, пышущая желанием схватиться в бою, устала и обессилела, не уследив. Что ж, ему это трудно удастся и дорого выйдет. Лев по имени Хоглан бесил меня сильно и я собиралась показать ему всю мою злость.
Вскоре он перекувырнулся, обернулся и предстал человеком. Это у него вышло легко и свободно. У меня бы так сейчас не вышло, зверь во мне сейчас был слишком настойчив, слишком силен, я бы не смогла свою человечью натуру вынуть наружу. Зачем он это сделал? Потому что дурак, одно слово! Он принялся меня увещевать, будто слова могли достичь того, чего не достигли клыки и когти. Даже сейчас, спустя все это время, он командовал мною, словно расшалившимся псом, он требовал, он взывал к человечности. Они ничего не понял. Я осознала это и меня пронзила обида, которая тут же растеклась во мне огненным ревом злости, добавляя масла в бушевавший во мне огонь.

Я - волк! Я теперь черный оборотень! За мной кровь и тела, сколько бы я ни пыталась это забыть. Мне не вернуться в прошлое, не стать той Настей, которая скакала вдоль Серебрянки вслед отряду воинов. Я пыталась, честно пыталась! Я думала, что молитвы и Божия сила сдержат зверя. Но я ошибалась. И теперь я иду другим путем, и пройду им до конца. Я приму зверя во мне и потом, много после, сражусь с ним. Хоглан зря кричал мне, глупой Насте. Меня здесь не было. Здесь был очень-очень злой волк.
Я никогда не любила приказы и точно не собиралась слушаться команд от едва знакомого оборотня. Кто он мне был? Не сват, не брат, не настоятель, не альфа. Лицо в степи, многообещающее, но очень наглое. Если он хотел власти надо мной, то ему стоило лучше стараться. В другой раз и при других обстоятельствах я могла бы обернуться человеком, ему возразить, поделиться своей болью, своим падением, искать у него поддержки и любви. Я уже пробовала подобное с другим оборотнем, куда более властным, чем этот Хоглан. Но здесь и сейчас он меня только зли, злил, злил.
Купец сказал, что ему хочется быть таким, голым мужиком, белесо мерцающим в свете Луны посреди грязи и крови. Что ж, пусть будет. Пора перестать жалеть его и себя, а так мне будет даже проще, на людей я уже охотилась, а вот на львов пока не получалось. Я припала к земле и зарычала, утробно, низко, вселяя страх в жертву, щеря покрытые чужой кровью клыки.
- Или и теперь на куски готова меня разорвать!
Ха-ха-ха-ха-ха! Словно не валялись вокруг нас мертвецы, прокушенные волчьей пастью.

О да. Я готова.

Я бросилась вперёд, привычно стелясь вдоль черной земли.
Я не собиралась убивать Хоглана, о нет, не было нужды, моя жажда убийств утолилась. Я всего лишь перегрызу, перебью ему лапы и оставлю его истекать кровью, а сама уйду. Преподам урок по-своему. Начатое мною закончат оставшиеся в живых разозленные похитители чужих сокровищ.

Я с удивлением и неприкрытой радостью наблюдала, как улепётывает голый купец, сверкая в темноте своими подтянутыми ляжками. Вот Вам и лев, царь зверей! Только и способен, что болтать. От счастья, от переполняющего меня чувства силы и могущества, я остановилась и пронзительно, вкладывая всю себя, завыла. Ах, как хорошо! Пусть бежит глупый оборотень, далеко ему не скрыться. Будь я человек, я бы смеялась, заливалась от счастья, со слезами на глазах. Мне так нравилось у всех выигрывать! Побеждать любого, без усилий, без превозмоганий и переживаний, быть уверенной в себе, драть глотки чужакам и валяться в их крови, пачкая свою красивую шерсть. Это пьянило, от таких чувств шумело в голове.
- А-у-у-у!
Я столько раз билась со злом и почти всегда проигрывала. Я утешала себя и придумывала оправдания всякие, говорила себе, что это испытание такое. Даже верила во все это. Но как проще ,как приятнее жить вот так! Когда у тебя в руках не просто вера во что-то, а реальная власть, реальная сила, вся в твоих клыках, когтях, стати.
- У-у-у-у!
Больше мне ничего не надо. Ни Бога, ни Его брата. Пусть этот праздник, этот фестиваль смерти длится и длится. Убивать, убивать, убивать, раз за разом демонстрируя всем, какие они жалкие и беспомощные.
Я прервалась от своего воя и в несколько широких, парящих прыжков нагнала улепётывающего человека. Он что-то говорил, но мне не было дела до его слов. Они только портили момент. Сдавшийся, жалкий на своих двух ногах, он перестал мне быть так интересен, показал свою суть. Я кусала и грызла его без большого удовольствия и оставила, как и хотела, истерзанного и окровавленного, но живого. Кусок разочаровавшего меня мяса. Развернулась. В нос бил аромат свежей крови, но мне было очень нужно найти прочих бандитов, что посягнули на чужое. Плевать на что, плевать зачем. Это лишь повод, чтобы искать и убивать. Бандиты были интереснее купца.
Все разбегались. Никто не хотел связываться со мной, как и должно было быть. Оставшиеся в живых жители хутора, женщины. Бандит, кажется, был лишь один, его след вонял рыжим запахом стали на набойках ботинок. Облизнувшись, я отправилась по его следу. Охота продолжалась.

***

Ночь еще не закончилась, когда я вернулась на хутор, но уже брезжил свет дорассветного сумрака. Я шла, человек, шатаясь, тощая, вонючая, покрытая коркой грязи, крови и чего-то еще,  о чем не хотелось думать. Ночная охота выпила из меня силы, но я плотно перекусила перед обратным превращением и знала, что скоро они восстановятся. Хотелось залечь куда-то в лежбище, переварить тяжелое, сырое мясо, переждать противный день, но теперь я была в человечьем обличье и хотела еще и другого. В руке я небрежно несла железку, один из артефактов, что украли когда-то у купца. Второй я нашла в грязи, где мы сцепились с львом. Подобрав и его, я побрела дальше к крыльцу, где лежал мертвый вожак бандитов. Он так и не оправился после моего удара, окоченевшие, синие руки зажимали черную рану. Я присела на ступеньки рядом с ним.
Саднили мои раны, но это мало тревожило меня, немногим больше трупов вокруг. Небрежно выдранный плащ бандита пошел на котомку, в которую я бросила оба артефакта, а еще его меч и кошель. После я направилась к домишке на окраине, на пороге которого я оставила купца. Он был еще жив, по крайней мере кровь из него текла живая, но, кажется, без сознания. Мне виделось, что он пытался остановить кровотечения и регенерировать, но ран было слишком много. Я приблизилась к нему и осмотрела. В голове моей было пусто и гулко, как в церковном колоколе после удара.

Ткань плаща пошла на тонкие полоски. В монастыре нас немало учили уходу за больными, эти навыки я успела освежить в пустыне, когда мы шли воевать с неверными. Полоски тряпья и палки из поленницы пошли на жгуты, шины и перевязки, просто чтобы остановить кровь. Потом я перетащила мужчину в дом и бросила на кровать, прикрыв ему срам, а сама принялась искать подходящую ткань на повязки и корпию, развела пожарче печку, что еще дымила с ночи. Мне не хотелось думать, живы ли еще хозяева этого дома, сбежали в лес, или пали от моих клыков. Я поставила большой чан с водой на плиту.
Работа давала мне время подумать, думать не хотелось, но мысли все равно лезли в голову, просачивались исподволь, стояли в тени, словно ночные хищники. Я еще помнила, плохо, как дневной сон, но помнила, кем я была этой ночью, что делала и что чувствовала. Я больше не забывала произошедшее после обращения, как раньше, это было и хорошо и плохо. Теперь я знала кто я есть и это не приносило мне счастья. Мне следовало принять мою новую натуру. И я приняла, честно! Жила как умный зверь, сторонилась людей, на прошлое свое смотрела как на злую шутку. Я стала ровно тем, что клялась уничтожать своим священным огнем, не жалея себя, денно и нощно. Да, теперь и огня-то у меня нет. Мне теперь стоило забыть прошлую жизнь, выживать в лесу, ждать полной луны и не думать. Не думать о трупах, что оставлены там, за порогом дома, не думать о крови, которой я покрыта с ног до головы, не думать о том, чье мясо у меня в желудке. На этой мысли тошнота подкралась ко мне сразу, но я привычно задавила её. Не в первый, чай, раз. Не думать. И я ведь смирилась с новой собой, да? Вроде да. Это оказалось удивительно просто. Бытие оборотня дарило мне слишком много удовольствия, достаточно, чтобы закрыть глаза на все остальное. Как приятно бегать волчицей! Как приятно убивать! Я знала это и раньше, но всегда строила себе воздушные замки из веры, из любви, из Бога. Теперь все это разрушилось, остались только зверь и желание крови. Так ведь и должно быть, да? Это и есть истинная свобода, та, которую воспевают темные силы, будь кем хочешь, делай, что желаешь, никто тебе не указ! Только отчего у меня такая пустота в груди? И зачем я помогаю Хоглану? На эти вопросы я пока не знала ответы. И не искала.

Зато я искала и нашла себе платье, по меркам данного захолустья даже приличное, с вышивкой по всем оборкам и льняной шнуровкой. После кипячения перевязок, я сняла всё, чем уже замотала купца и омыла его тело, не стесняясь лить воду на деревянный пол. После уже с удивительной для самой себя скурпулезностью я нанесла ему повязки на бедра и грудь, стараясь не смотреть туда, куда девушке смотреть не положено. Не знаю, почему это заботило меня сейчас. После процедуры я прикрыла мужчину одеялом и пошла мыться сама, обильно фыркая, как зверь. Я не боялась возвращения жителей хутора или случайно выжившего бандита. Я вообще ничего не боялась. Пусть возвращаются, я быстро покажу им свой звериный лик. После умывания, я надела платье и обувку. Платье было велико мне чересчур и в груди и в попе, висело, как тряпка на верёвке. В единственном платье на голое тело я выглядела по человечьим меркам не сильно пристойнее, чем просто голая, но мне было всё равно сейчас. Я вернулась, обновленная, в дом, присела на краешке кровати, проверила раненного. Да, жар в теле у него был явно не от натопленной печки, его забытье было неестественное и тяжелое, он сильно дышал. Будь купец простой человек, он бы давно умер от таких жутких ран, но я знала по себе, как живучи оборотни. А еще я знала, как сильно хочется есть хищнику после ранений и совсем не бульончик. Проверив, плотно ли сидят повязки, я подумала и решила не привязывать мужчину к койке. Толку все равно мало. Я вышла из дома, чтобы обойти опустевший хутор, скорее просто из любопытства и желания прогуляться, чем в поиске еды или еще чего-то. Куль с артефактами и прочим добром, я оставила небрежно подле двери.

На хуторе было тоскливо. Весенняя грязь все мазала одним цветом и  в предутреннем тусклом свете казалось, что брусья домов, дранка, лужи - все одинаково серое и безрадостное. Всего два тела осталось здесь, гораздо больше лежало в лесу, далеко или близко. Главаря я уже видела, я подошла ко второму, что лежал лицом в грязи, сжимая в окоченевших руках свой лук. Я посмотрела на него внимательно, едва ли не обнюхала по-звериному. Мне было странно внутри, будто я и чувствовала что-то и не чувствовала ничего. Удивительное ощущение. Вроде бы где-то во мне обитали и азарт, ярость недавней битвы и победы, все еще гуляли приятной усталостью по мышцам, вроде бы в другой части меня гнездилась глубокая печаль от того, кем я стала. А вроде бы мне и все равно совсем было. В грязи сейчас в конце концов лежало уже обычное мясо, не очень нужное, потому что я наелась до отвала. Вот во что превращаемся мы все, праведные и грешные. В мясо. Я постаралась сказать последнюю фразу вслух и поперхнулась, едва начав. Меня будто скрутило и я спешно пошла прочь, борясь с подкатившим комком в горле и одновременным желанием завыть. Впрочем, все эти чувства быстро прошли. Зато появилось желание действовать.

Вернувшись в избушку, что я выбрала временным пристанищем, я обнаружила, что купец уже пришел в себя. Я хмыкнула, осмотрела его и вывалила на стол найденную на хуторе добычу. Свежего мяса весной мало найдешь, зверь отощал, но удалось набрать в погребах солонину, а еще пахучие местные колбасы с травами и чесноком - вяленые и копченые, которыми теперь все мое платье пропахло. Моченое яблоко себе я взяла просто так, для кислинки, хрустела теперь им между фразами.
- Вот и получил ты урок, купец, как я обещала. Что теперь скажешь? Зачем полез, чего добился? Зачем в человека перевернулся? Разве не понятно, что человек - это маска просто, бесполезная. Мы звери теперь и не просто звери, а зло, хищное и черное, пригодное для убийства. Ты скрываешь это, прячешься, а все равно заметно.
Все моё "вы" к Хоглану после ночной победы улетучилось. Я, закончив свою речь, взяла палку, покрыла ветошью и обмочила животным маслом, что стояло здесь же, рядом с печью. Такой факел я зажгла в печи. Там, на хуторе, я снесла оба трупа в самый большой дом и теперь собиралась поджечь его, как огромный погребальный костер. Я не была уверена зачем. Может, я хотела дать последнее пристанище мертвым, пусть даже врагам, как заповедовал Господь. А может мне просто хотелось что-нибудь сжечь.
- Пойдешь со мной?

Я молчала на слова купца. Молчала, когда шла, не заметила даже, как мои плечи сами опустились понуро. Молчала, когда поджигала края низкой крыши, сыроватой от зябкой весенней погоды, когда поджигала матрас на кровати, куда сложила мертвеца. Слова Хоглана как-то резко очень меня выдернули из моего состояния расслабленного, сытного, снисходительного, я даже не ожидала такого. Будто прорвало плотину внутри. Мне скрутила нутро обида и я стояла, переминая её внутри себя, словно мокрое, жеваное тряпьё. Даже языки огня, расползающиеся по дереву и столб густого дыма над домом не приносили мне успокоения. Обида разжигалась внутри меня и её было не затушить моими жалкими попытками успокоиться. Я старалась с каменным лицом стоять и смотреть на пожар, но наконец повернула голову к Хоглану и мои губы скривило пронзительно. Начала я говорить тихо, но это были только отголоски той бури, что росла внутри меня.
- Да? Оставаться человеком. Оставаться человеком? Ага. - я покивала головой иронично, а в глазах стояла влага, что отражала отблески занимающегося огня над домом.
- Ничего не изменилось? Вот уж нетушки. Я была человек, че-ло-век понимаешь, ты, звериная морда?! - мой голос взвился, не выдержав внутреннего накала и вместе с ним лопнула рама дома, огонь с ревом вырвался на свежий воздух. Это красивое зрелище - пожар на нежно-розовом рассвете, я такое любила всегда.
- Я была... была достойной, была... чистой. У меня жизнь была впереди. Какая я тебе взрослая!? - слёзы брызнули из моих глаз - Но нет, меня убили, утопили в реке и подменили этим... этим - я принялась судорожно водить руками по своему телу, царапая себя неровными ногтями. - Я теперь проклята и вынуждена с этим жить. Господь свидетель, как мне хочется крови постоянно! Как мне нравится убивать. Я все пробовала. Я думала, я сильная, я это переживу как-нибудь, Господь меня спасет. Но меня никто не спасает. Я хожу, убиваю людей и нет надо мною скорого суда. И вот появляешься ты. Такой довольный, такой спокойный, такой... отравленный своей черной сутью. Говоришь - оставаться человеком. Как? Как?! - я потянулась схватить купца за грудки и тут же бросила, отвернулась, помолчала мгновения под шум пожара. Голос мой снова опустился, охрип.
- Иногда я словно просыпаюсь от кошмара. Вспоминаю, кем была раньше и кем стала сейчас. Я уже не знаю кто я есть. И не знаю как мне это выдержать дальше. Я как волк, наглотавшийся полыни, то мечусь в припадке, то падаю, не в силах собой совладать. И мне так же горько.
Я снова повернулась лицом к Хоглану, крупные слёзы катились по моим щекам, но я уже с собою совладала, плечи мои снова поднялись гордо.
- Никогда я не понимала ваше черное отродье. Как вы умудряетесь жить по-людски? Не понимаю и сейчас, когда сама стала такой. Ненавижу вас всех, ненавижу тебя, купец, за эту твою... за это... - я не смогла сказать словами, но речь свою  все же закончила.
- А себя ненавижу всех больше.
После этих слов я пошла прямо в пылающее пламя, к чернеющему в огне проёму двери.

Ни словом я не отвечала на слова мужчины, только когда он последнюю свою речь завязал о помощи, я обернулась на крыльце горящего дома, смотря на него со ступеней сверху вниз. Я молчала, глядя на него, мгновение, другое, третье, а потом сказала тихо, так, что даже оборотень, может быть, не услышал из-за пламени, ревущего за моими плечами:
- Лучше бы ты молчал.
Наверное, это все была моя вина. Я всегда от людей убегала, а если не убегала, то хотела слишком многого. Я хотела быть интересной людям, чтобы меня ценили и хвалили, чтобы поняли. Чтобы меня любили. Я очень многого хотела, да. Я не просила похвалы за свои старания и миссию священную, но всегда о ней мечтала. В словах же Хоглана я слышала лишь отговорку. Мямленье человека, которому совестно оставить меня одну. Неужели он и правда думал, что я соглашусь на предложение, сказанное вот так? "Я бы мог", "можно-возможно". Авось, небось, да как-нибудь. Мне не нужны были такие одолжения. Не нужны были очередные нравоучения и повторение про "если ты хочешь". Не этого я ждала и чаяла.
Снова купец за свое взялся. Не была я ему интересная, плевать он на меня хотел. Ни одного вопросика от него не было ко мне, ни одной просьбы поделиться бедой, ни одной попытки спасти меня от собственного безрассудства. Ну оно и правильно было. Кто я ему? Дура, истеричка, чуть не загрызшая насмерть. Спятившая волчица. Я и сама ведь ни о чем его не спрашивала, мне на купца этого было чихать с оттяжкой с высокой колокольни. Так что каков привет, таков и ответ, верно? Не были мы ни друзья, ни враги, а так, встретились в дороге. Купец был прав, ничего не поменялось и нас не поменять. Все, что я тут прыгала и дралась. И чего я на него взъелась, спрашивается? Чего дралась, чего ненависть к нему горит во мне? Это я ведь сама с собой дралась больше, сама себя убеждала. А у купца ответ один. Прости себя и иди с миром, а Бог и подавно простит. Неважно, сколько людишек загрыз. Само все пройдет, как чирей на носу. Делов-то.

От всех этих мыслей мне сделалось тоскливо и пыл мой, мое желание доказывать и драться, оно припало, притухло, как костер под дождем. Расхотелось мне идти в горящий дом, не хотелось идти и к Хоглану. Но моя гордость не позволяла мне просто сбежать, поджав хвост. Не могла я так и все тут. Я посмотрела на мужчину. Тряпка - подумала я о нем. Наверное, это было неправильно, но этого было достаточно, чтобы снова распалить мою кровь в такт с жаром, пышущим мне в спину. Назло. Против всех. Против всех советчиков, всех сочувствующих, всех злорадствующих. Мне стало все равно, что я собираюсь поступить максимально глупо, повинуясь секундному порыву. Плевать мне. Я больше не буду мириться с собою, с убийствами, с одиночеством и отчаянием. Господь мне судья и свидетель. В финальном моем взгляде, что я бросила на мужчине, горел пожар, похлеще того, что за спиной. Я не стала больше тратить слов на ветер, все равно толку не было, а развернулась и вошла в спасительный огонь. Благословенное пламя с радостью приняло меня в свои объятия, как блудную дочь и окутало мою одежду, обещая сладостный и дурманящий покой. Я прикрыла глаза и улыбнулась, темная тень в горящем аду.

***

Увы, моя звериная часть со мною не была согласна. Вместе с благостным покоем, меня почти сразу пронзила молния страха, разинула мне покрасневшие от жара глаза. Тело мое изогнулось, искорежилось и буквально взорвалось алыми мышцами. Зверь спешил выбраться из своей дурной человеческой оболочки и из жуткого пламени, а потому, еще не закончив даже оборот свой в животное, жуткое нечто вынырнуло горящим клубком из окна и прыжком шлёпнулось в грязь у хлева, полную весенней воды. Крутилось там и скулило, обрастая слоем грязи. Потом фигура волка вскочила на лапы, бросила взгляд на Хоглана и, нещадно хромая, поспешила в лес.