"Вам, случаем, не нужен подмастерье в алхимии? Или хотя бы попутчик до места жительства?" - интересовался Эоган, когда Тристан помогал ему заметать следы пребывания в Гресе. Если точнее, прибирать за собой трупы.

К этому разговору Доули вернулся позже, когда они отошли от города вглубь леса. Неподалеку берег реки, поэтому дух цивилизации все еще здесь. Как минимум "лисьи" тропы, популярный маршрут.

- Нужен ли мне попутчик, который перемещается пешком или верхом? - изображающий озабоченность мужчина прислонился к узловатому дереву. Таких много на этом участке леса и они образуют будто бы арки.
Еще наверняка и нуждающийся в отдыхе попутчик, да еще и, чего доброго, привыкший идти днем.
- Мой дом очень далеко. По ту сторону гор. Возможно, для вас обычное дело, несмотря на юность, держать путь неделями, питаясь одной лишь дичью. Но мне потребовалась бы очень веская причина для такого неудобства и растраты времени. К счастью, я знаю короткую дорожку.

Скоро ночь иссякнет. Тристан вертит медную цепь, свободно висящую на его запястье. Хоть с ног до головы такими обмотайся, а в ясный день идти все равно неприятно, чересчур яркий свет даже в лесу. Еще одно неудобство ко всем прочим. А лес отнюдь не весь маршрут прикрывал бы.

- Очень даже короткую, но небезопасную. Не для меня, а для живых, потому что она принадлежит мертвецам; знаю, вы уже поняли, что меня к живым относить не стоит.

Прямого вопроса он не задает, но поглядывает на Эогана вопросительно: нахватался ли тот сегодня риска до своих пределов или нужна еще капелька. В компании живых проходить порталы вампиру уже случалось, но те были опытными некромагами и водить их за ручку не требовалось.

- На той стороне портала - город Темного ветра, - отзывается старый алхимик, устремляя взор единственного глаза в горизонт.
Другой ветер, не светлый -
бесцветный -
треплет выбившиеся из строгой прически пряди на его висках. Мягкие как пух, во весь противовес его тяжелому металлическому сердцу.

- Да, я должен был пояснить сразу и принимаю ваше недоверие как должное. Я вынужденно помешал вам изучать алхимию, избавившись от своего недруга Зайгса.

И меня не может не впечатлять то, как легко вы об этом догадались. И  не может не настораживать. Только поэтому я не бросаю вас здесь, Эоган: вы интригуете и непросты.

- Согласен компенсировать эту несправедливость в отношении вас. Передать свои познания в алхимии. Взамен на мелкие услуги, которые не составят труда. В городе Темного ветра у меня есть и другие ученики, и другие слуги, и вы можете рассчитывать на мое покровительство в не меньшей мере. В крайнем случае - поддержат мои братья и сестры из ордена Творцов. Это вам не... шайка бандитская.

"Оказаться без всего, вещей и денег, в малознакомых землях мне неохота", - сомневается возможный попутчик.

- Мне тоже понадобятся некоторые вещи для перехода.
Перейти-то можно и налегке, но с профаном без многослойных защитных ритуалов не обойтись, компонентов вот этих всех.

- Поэтому мы так или иначе задержимся где-то рядом, чтоб купить все нужное. Денег я вам одолжу, если потребуется. А если сможете найти и нанять карету, обойдемся без порталов. Я прибыл в Грес экипажем, отчего б и не вернуться так же.

Тем более, что без антимага на козлах путь будет куда приятнее и легче...

- Есть у вас знакомые поселения, которые нам по пути? Ведите.

- Повреждения тела вам не грозят, - вставил Тристан в промежутке между молитвами жреца. - На вашем месте я опасался бы повреждений разума.

Множество его знакомцев проводили ритуалы крови при каждом удобном случае. Даже, пожалуй, больше таких адептов встречал за свою долгую нежизнь, чем алхимиков и некромантов. Оно и понятно, у вампиров такие ритуалы получаются гораздо проще, чем у живых или даже личей. Но сам он никогда не соблазнялся этим искусством, потому что не раз был свидетелем тому, как эта магия сводит с ума. Уж чем-чем, а своим умом Доули всегда дорожил безмерно, считая его уникальным и превосходящим все сущее.

От изучения некромантии, конечно, тоже случалось свихнуться некоторым, кто слаб духом. Чего уж говорить о живом парнишке, которому предстоит столкнуться с противоположностью того мира, что ему  ему знаком, где смерть занимает место жизни.

Сожженные компоненты, добросовестно добытые Эоганом, образовали невидимый, но ощутимый для мага барьер, кокон вокруг обоих, будто приравнивая жреца к Тристану для обитателей мира мёртвых, заставляя воспринимать их как одно существо; для верности некромаг начертил скрученным пучком свечей совокупность тайных знаков по четырём сторонам, и лишь затем вырисовал в пространстве линии портала.
Уже не свечами, которые затушил, склонившись, об землю, а просто скрещенными в нужном жесте пальцами, но потустороннее сияние потянулось за его рукой, разрывая пространство звёздной ночи бесцветным тусклым сумраком.

---

Сверхъестественно ровная поверхность, куда ни глянь, окружает теперь жреца и мага вместо кустов, холмов и звёзд. Воскреси в памяти место, откуда пришёл - и краски покажутся неуместно яркими в сравнении со здешними.

В сонме душ, что накинулись на новоприбывших, сложно отделить одно лицо от другого: настолько свыклись они друг с дружкой за бесчисленные безрадостные столетия. Достаточно однообразия в их существовании, чтобы путник-некромант всколыхнул всех, как одного. Шепотки их отдаются прямо в голове, разное они говорят, бранятся, умоляют, но по большей части пытаются познакомиться.

- Падаль мне имя! - заявляет Тристан с такими интонациями, словно не обругал себя, а возвеличил царственным титулом. - Падаль мы нерождённая, прах мы рассеянный. Прочь!

Духи-тени постепенно теряют к ним интерес, хотя за Эоганом позади по-прежнему стелются, и, кажется, все еще что-то шепчут жрецу, Тристан не слышит их, он занят проложением троп: от крупной кости, которую он держит словно магический жезл, пепел под ногами разлетается в стороны, обнажая гладкие чёрные прожилки.

Это пространство бесконечной скуки, это королевство пустоты, оно встречало некроманта в каждом переходе, поэтому он не боится развоплощения так, как боятся многие другие немёртвые. Абсолютное небытие кажется ему намного более предпочтительным, чем эта компания лишенных индивидуальности сущностей. Хоть и переписывался он с одним смертным, который находил потусторонний мир более разнообразным, чем материальный, исследовал его с фанатизмом и рассказывал об истинных чудесах, и даже обещал показать...

Обещания остались обещаниями.

---

Тропы вывели Тристана прямиком домой. В буквальном смысле: его исключительная аккуратность позволила шагнуть из портала на чёрный, испещрённый символами пол ритуального помещения. Точнее, одного из многих, скрытых за потайными дверями его сложно устроенной обители. Живым слугам запрещено входить сюда, а смотритель-мертвец с каждым закатом солнца выполняет одни и те же действия, отлаженные, призванные поддерживать порядок церемониального чертога.

Сейчас, когда ночь еще в своих правах - смотритель не проявляет признаков жизни, стоит в постоянном полупоклоне рядом с открывшимся порталом, от него пахнет не разложением, а кедром. Эстетики ради Тристан обрядил его в богатые одежды и шляпу, но лицо оставил как есть мёртвым, безносым, с торчащими из-под пергаментной желтой кожи костями черепа.

Помещение многофункционально, кстати,  но главное его свойство - скрытый треугольник, выверенное направление вершины позволяет в мгновения скрыться, телепортироваться в известное лишь Тристану убежище.

Если вдруг что-то пойдет не так...

---

Живым запрещено входить, но дворецкий знает о прибытии хозяина и встречает в ближайшем коридоре, и Доули представляет ему своего спутника не как пленника, а как гостя.

В стенах коридора - никаких обоев. Наспех вылепленные лица. Торчат из камня, напоминая массу мёртвых душ, недавно встреченных... Но ни одно из них не выражает той тоски, которой обдавали путников тени, нет, на лицах в стене выражение экстаза.

- Я не развлечения вам предлагал, кажется, - зло бросает Доули через плечо, шагая впереди дворецкого и гостя. "Унылым" - прозвучало будто обвинение, будто этот неофит ждал чего-то там особенного.

Неприятная неблагодарность, и до чего же Тристану неприятно думать, что он впустил в свой дом недостойного.

Дворецкий, в отличие от владельца дома, любезен с Эоганом так, как только можно быть любезным.
- Вы только взгляните, все тут создано руками лорда, - седоволосый, как и Тристан, мужчина сочетает поклон с указующим жестом. Его движения изящны, выверены, его волосы сплетены в  косу, а тонкие пальцы указывают на картины в золочёных рамах. На картинах - одно и то же женское лицо, кропотливо запечатленное в этапах старения, а ближе к гостиной - уже в этапах разложения и смерти.

- Эллебор, к вашим услугам, - высокий мужчина, в чьих тонких пропорциях угадывается дальнее родство с эльфами, кланяется Эогану, стремясь не оставлять гостя без внимания: лорд Доули словно бы забыл, что вернулся из страны мёртвых не один.
Двое слуг сидят по обе стороны от него на диване с резной ажурной спинкой, один нашёптывает на господское ухо новости, вторая подносит руку - внутренним сгибом локтя к губам Тристана, чтобы тот восстановил силы после своих странствий, переходов, ритуалов.

- И резьба, и вышивка - все его искусство, - продолжает вещать Эллебор, указывая на спинки мебели, где красное дерево расцветает лилиями и сплетается стеблями в простые, но изящные узоры; и на гобелены, в метафорической манере запечатлевшие процессы алхимических трансформаций. Гостевые спальни наверху, а лестница есть только в этой комнате, и мимо гобеленов им никак не пройти.

- Не оба сразу, - Тристан, явно не в духе, расталкивает локтями слуг и лишь теперь обращает внимание на гостя.
- Приятного отдыха. Двое суток вам на то, чтобы приспособиться к нашим порядкам: я ожидаю видеть вас бодрствующим по ночам, как и все остальные в этом доме.

- Статус гостя дает вам право приказывать рабам, - тон дворецкого все так же мелодичен и учтив. На верхнем этаже он придерживает для Эогана дверь спальни.
- Мне распорядиться, чтоб вам принесли еды, вина, может, желаете компанию в постели?

Еда для живых припасена в достаточном многообразии: в долгие, порой до месяца, периоды отлучек Тристана Эллебор остается за хозяина дома. Тристан выделяет ему золота достаточно, чтобы полуэльф давно приучился ни в чем себе не отказывать.

- И сообщите мне сразу же, как только пожелаете увидеть дом снаружи: пока что вам одному выходить небезопасно, - слова "пока что" дворецкий выделил особенными интонациями.

- Лорд будет доволен тем, что вы так легко приспособились к ночному режиму, почтенный юный гость, - с таким самодовольством проговорил Эллебор, как будто увидел в этом факте собственную заслугу.

За жрецом и дворецким затворились ворота, тяжелые, черные, изукрашенные узором из чешуйчатых спиралей, и тотчас к ним повернулись злые морды каменных гаргулий, заслоняя красоты сада, пряча за оскалами фонтаны и цветы.

- Вот об этом я и говорил, предупреждая вас об опасности, - спокойно, даже слишком спокойно пояснил полуэльф, распростирая руки в широких белых рукавах, касаясь обеих недружелюбных морд.

Стоило лишь ему проговорить короткие слова на неведомом языке, попросив сперва Эогана дотронуться до каменных стражей, - и гаргульи забыли свою нежизнь, снова становясь статуями, одинаковыми и симметричными, обрамляющими ворота и устремляющими вдаль свои белокаменные, невидящие взгляды.

Дом лорда Доули расположен на самой окраине города Темного Ветра, врезан в скалы по традициям гномов, резко отличаясь от прочей местной архитектуры. Грубоватая, минималистичная внешняя аркада монолитно вырезана из черной скалы, плавно переходя в нее по краям; под этим навесом несколько скамей, и крупный бельэтаж и второй этаж позади тоже будто уходят в гору.

Лишь надстройки, полусферические башенки с двух сторон - ни с чем не сливаются, образуя формально третий этаж. И немногим известно, что самые обширные помещения скрыты в глубинах: интерьеры верхних двух этажей светлы, уютны, в них преобладают оттенки дерева, и лишь в подвальных помещениях раскрывается суть владельца-темного мага: от алхимических лабораторий до пыточных застенок, от церемониальных помещений до бездонных колодцев, набитых костями. Тристан строил свое жилище руками покорных ему мертвецов, сочетая искусство гномов с собственными идеями, признавая лишь черный камень горной гряды в качестве внешней отделки...

- Прошу прощения за вынужденное отклонение от маршрута, - в своей вычурной манере изрекает дворецкий, когда извилистые садовые дорожки приводят к внешней кованой ограде, там две такие же гаргульи сторожат покой обитателей, но сейчас у ворот стоит кто-то, с кем стражи уже явно познакомлены.

- Вы одна! - констатирует очевидное Эллебор, взмахнув рукой, отпирая ворота, впуская надменную женщину в черном. Она остановилась у фонтана, и чем-то подсвеченные струйки бросают свет на её алебастрово-белое лицо с алыми губами.

- Запросы вашего лорда чересчур экзотичны даже для меня, - заявляет дама. Отодвинув дворецкого, словно шторку - тот покорно шагнул в сторону - статная вампиресса разглядывает Эогана, как неживой объект, как совокупность свойств внешности, в холодном взгляде ни капли смущения, хотя любому этикету противоречила бы манера так пялиться.

- Вот таких ему что ли надо? - бросает гостья, обходя фонтанчик вокруг и наслаждаясь мелкими брызгами на совершенном, безупречном своем лице:
- А ваш лорд хоть знает, что годков ему куда как больше, чем кажется?

- Вы не видите на нем рабские одежды, - ожив, наконец, Эллебор смотрит нахальной брюнетке в глаза.

Все живые слуги, что встречались в доме, кроме самого дворецкого, одеты были в струящиеся белые тоги, в золотые цепи, что выглядели скорее украшением, чем символом несвободы.

- Оставьте в покое нашего гостя. Лорд будет недоволен, - на краткий миг непроницаемое лицо Эллебора скривилось в гневе, выдавая его отношение к Тристану куда более сложное, чем труд за деньги, куда более преданное и почтительное, но это было лишь мгновение, после которого лицо слуги вернулось к своей вечной чопорной гримасе.
- Вы не сдержали обещание. Ваши слова о любых рабах были пусты. Убирайтесь, - чеканит полуэльф.

Женщина в черном переводит взгляд с одного на другого, и в глазах ее теперь видны столетия, видно, насколько она старше, чем кажется, старше самого Тристана, а может, старше и всего этого города.

---

-Я особо и не надеялся, что она обезвредит демона, - доносится вдруг из теней голос Тристана вслед уходящей женщине. Доули показывается из тьмы, словно сформировавшись из нее, проявляется на свет парой неспешных шагов.

- Еще один такой случай, и я разорву контракт, - констатирует он бесцветным голосом, затем обращается к Эогану:

- Как видите, мой сад разнообразен, но из эстетических соображений я не держу в нем те растения, которые привычны этим горам. В то же время они ценны для зелий, поэтому на следующую ночь я жду вас с образцами паучьего плюща и гусеничных корней, - алхимик махнул рукой в сторону горных троп, - это растет здесь повсюду, собрать труда не составит. И будьте готовы рассказать мне, какая область алхимии для вас важнее, сейчас я  рассказы слушать не готов, сейчас кое-кто нарушил мои планы пленить древнего демона.

Уходя было к дому, Тристан развернулся и добавил:
- Вас проводят в лабораторию, я буду ждать там.

Отредактировано Тристан Доули (25-03-2020 22:52:48)

Как Тристан и обещал, он ждет в лаборатории за столом, причем ждет достаточно давно, чтобы изрисовать несколько листов небрежными, но ровными линиями: из-под его руки на столе торчит листок с черепом, левая верхняя часть которого переходит в нагромождение остроконечных башен. Созвездия над ними - в геометрические узоры на следующем листе; а на третьем из узора формируется платье женщины, чей профиль выделен, обведен толстой чертой неоднократно.

- Вы так молчаливы с тех пор, как гостите у меня, и будто чем-то стеснены, - наблюдения хозяина встречают Эогана с порога вместо приветствий, а его взгляды и жесты направлены на сопровождающих слуг, однозначно указывая им закрыть дверь с обратной стороны.

- Если кто-то обошелся с вами непочтительно, мне следует об этом знать.

За спиной сидящего мужчины деталь интерьера напоминает окно. Узкое стрельчатое окно в мир голубого сияния, будто они не под землей, будто где-то высоко. Это не единственный источник света: на других стенах магическое холодное сияние заключено в форму капель.

- Как ученику и учителю, нам следует быть открытыми и честными друг с другом, - редчайшая нотка теплоты проявилась в голосе Тристана, когда он двинулся лицом вперед, опираясь на стол обоими локтями. - Слышал, наша ненадежная знакомая предполагала, будто вам много лет. Она, должен признать, редко ошибается. Не вижу в этом ничего дурного: мне так-то и самому за пять сотен, - сообщил доверительно, с усмешкой, будто другу.

- Но напомню о важном: вы должны были рассказать мне, чего ждете от алхимического искусства, ищете ли философский камень, как иные знакомые мне юноши, или имеете более приземленные цели? Сдается мне, что есть у вас свои, уникальные идеи, для воплощения которых не хватает лишь мастерства. Я угадал?

- Мне приятно иметь дело со столь образованным человеком, - самодовольная улыбка на лице Тристана свидетельствует о том, что он принимает комплименты как должное. - Особенно - в области архитектуры: это моя следующая страсть после алхимии, даже некромагии я отвожу лишь третье место.

Неизменно ступенчатые силуэты одеяний, даже ритуальных и даже дома - и легкость, с которой старый маг раскладывает по полочкам, препарирует собственную душу. Алхимия - она в первую очередь про самосовершенствование и уже потом все остальное, но к этому выводу каждый должен прийти сам, если просто сказать - не поймут.

- Никто не ожидает, что камень способен ожить, не вы один: в этом и заключается главная сила моих стражей. Сейчас я занимаюсь по большей части трансмутацией металлов, и близок к тому, чтобы вкладывать в металл такую же  имитацию жизни, а неживой плоти, наоборот, даровать лучшие качества металлов, не лишая ее при этом подвижности.

Из любимого Тристаном металла - недооцененной другими алхимиками меди - сделано тут множество как полезных предметов, так и просто украшений.

- Быть может, и живая плоть впоследствии поддастся этому волшебству. Кстати, о жизни, сам я не занимаюсь заклинательством крови, как вы тоже знаете. Но устремления ваши достойны, трезвы и благородны. Нам нужно будет побывать в... разных местах, чтобы взяться за них: во-первых, познакомить вас с моей дорогой сестрой, которая знает о крови все. Во-вторых, я не могу предоставить вам рабов для экспериментов: те, кого вы видели здесь, тщательно отобраны и все до одного уже имеют обязанности. Но прежде, чем мы отправимся за новыми - присядьте поудобнее, дорогой гость, я расскажу вам одну историю. Пусть вас не смущает то, что эти запасы вина - для растворов: это все еще лучшее вино в этом городе, так что угощайтесь.

По-простому, руками и белоснежной тканью, он очищает от пыли один из дареных золотых кубков с каменьями, чтоб предоставить Эогану: сам ни разу не использовал по назначению, потому что каких бы чар ни накладывали на посуду - кровь в ней все равно очень быстро делается гуще и холоднее, и он один из немногих, кто способен это замечать; будучи в то же время сравнительно неразборчивым в отношении источников крови. Столетия всех делают привередами, но каждого -  по-своему.

- На заре века, который сейчас кончается, я отобрал тринадцать лучших из моих сестер и братьев. Самых талантливых, самых необычных. Критерием отбора была узость специализации: я выбрал сильнейшего специалиста по рунам, самого одаренного некроманта, лучших из заклинателей тьмы, - это допущение, чтоб не вдаваться в подробности. Сам я, разумеется, вошел в этот круг как алхимик, чтоб через меня созданное ими неживое проникало в живое, чтобы одно растворялось, а другое сгущалось.

Наш замысел был поистине грандиозен, но простите меня, чтобы объяснить его суть, придется истратить вдвое больше времени, чем на весь этот рассказ от начала до конца. Как несложно догадаться, мы стремились к сотворению идеального существа, посягали на совершенство, и те жрецы темных богов, которые были допущены к нашим таинствам, благословляли нас и пророчили нам успех. Те, кто были слишком слабы духом, впадали в ступор от одной только идеи, одной только мысли - и я безжалостно заменял их другими. К счастью, таких было совсем немного.

Мы слишком поздно поняли, что круг разорван, что в него протекает скверна через одного из самых важных участников, через мага крови. Все мы, так получилось, принадлежали к одной расе, все тринадцать. Возможно, поэтому нам не сразу удалось распознать чудовищный перекос в сторону зависимости от чужой крови того существа, которое мы собирались породить. Ведь вампиру непросто ощутить этот... паразитизм, буду объективен... ощутить его как нечто неправильное.

Но поймите меня правильно, Эоган, одно дело - относиться с почтением к субстанции, которая дает возможности и нам, и вам, смертным. И совсем другое - смотреть в чашу с кровью и видеть в ней бога! Маркаб, древний вампир, которому я доверял, как себе, узрел уродливого бога в глубинах сочащегося кровью грааля и позволил этому существу исказить все, к чему мы стремились. И более того: нечестивое существо показало ему линии происхождения, по которым он пошел набирать себе паству среди внешних кругов.

А может, это даже было его собственной фантазией. Так или иначе, к моменту, когда я оттолкнул его и погнал прочь из Творцов, за ним ушли десятки одурманенных адептов. Они назвали себя Последователями Древней Крови. Они оставили в нашем коллективном творении непоправимый изъян, делающий из совершенства - сверхъестественного сосущего червя. А главное - похитили все наши записи, все, что относилось к этому проекту. Потому что подготовились к разоблачению заранее.

Но, насколько мне известно, за все те годы, что эти фанатики действуют отдельно от нас - они так и не приблизились даже к тому извращенному творению, в которое превратили нашу выпестованную идею. К чему я вам это рассказываю? Высока вероятность, что они выйдут на контакт с вами, едва узнав, что я приблизил к себе жреца.

- Да я к тому, что не всякий отличит стиль гномов от орочьих шалашей, - пояснил Тристан. Недобрая ирония в его голосе адресована, несомненно, не Эогану, а всему интеллектуальному большинству, с которым приходится сталкиваться слишком часто.

- Без механики никуда, если понимать ее в широком смысле. Гномы не слишком одарены магией, но по части механизмов я узнал от них немало полезного.

Этим своим изобретательным сочетанием механики с магическими достижениями и добился когда-то признания неприветливых подгорных кланов. Вкладывая алхимию в оборонные сооружения, совершенствуя костями конструкты из камня и металла. И уже тогда он проводил первые опыты с призрачной энергией, которым впоследствии посвятит многие труды. Поисковые устройства на основе мертвой плоти и живой крови также впечатляли наставников, как и бесполезные, но красивые безделушки, изменившие их отношение к мертвечине до противоположности.

- Насколько хорошо вы знакомы с этим мастером, Лерандисом, он ведь еще жив? - видно, что Доули заинтересован свойствами необычного металла. Если б только научиться превращать другие металлы в такое! Это не золотишко плавить.
- Я пригласил бы его погостить, если знаете, как с ним связаться. Думаю, нам есть что предложить друг другу. Что же касается культа... Несомненно, я рассчитываю вернуть украденное. В ордене каждый волен верить во что вздумается. Но они ведь даже не в состоянии воспользоваться этими разработками. Я предпочел бы, чтобы эти маги разуверились в своих заблуждениях, возможно, даже принял бы их обратно, но... Упрямство лидеров культа не позволяет надеяться на такой исход. Поэтому, если вы проредите их ряды, объявив священную войну, я совсем не против этого. А помимо взрывчатых веществ, что еще вам уже удалось освоить? - внезапно переводя тему, Тристан не меняет интонаций. - Как многие, начинали с травничества, или с чего-то особенного?

— Да ну, что вы, как можно потратить полжизни на такое,  — посмеивается Тристан едва ли не смущенно. - Пара сотен лет моей нежизни — так будет вернее.

Отправляясь на поиски знаний к гномам уже неживым, одолеваемым неизбежными страстями молодым вампиром, Доули многократно усложнял себе задачу: известно, что горный народ относится к нежити ещё хуже, чем к чуждым расам. Но у него был мудрый наставник, много золота, немало диковинных артефактов для подарков. И много терпения.

— Клан принял меня как слугу,  — легко признается маг, ныне облеченный немалой властью, но не придающий ей значения. Разве что как инструменту для главного, для познания и творчества.
«Ходячим трупом» брезговали даже как слугой, этим-то Тристан и сумел воспользоваться: работая не на кого попало, а лишь на одного жадного и не слишком принципиального юношу, наводнил его разум своими идеями. Убедил, что с использованием поднятых останков обогащаться куда легче, чем своими силами. Когда молодой гном привлек на темную сторону двух старших братьев, Доули разыграл свою основную карту. Ту, которая вела к драконьим сокровищам. Влияние троих братьев-ювелиров возрастало взрывными темпами, а о том, что своим успехом они обязаны слуге-чужестранцу, ползли неостановимые слухи…

— Но потом, спустя почти две сотни лет, я повел на север тех представителей этого клана, которые согласились умереть и возродиться, чтобы стать Творцами,  — тон вампира по-прежнему ровный и повествовательный, но не скрыть теперь интереса к реакции собеседника.
— А несогласных мы съели.

Повторялась эта схема и с несколькими другими сообществами, откуда надобно было снять интеллектуальные сливки впоследствии. Сообществами того рода, куда легко войти и невозможно выйти, но Тристан выходил, забирая с собой единомышленников и оставляя позади трупы недостойных.

В Городе Темного ветра он поначалу удивлялся на каждом шагу, знакомясь со старыми вампирами и узнавая, что большинство из оных, в отличие от него, обращены недобровольно. Сам он такого никогда не делал, и тем не менее, быстро выделился на фоне сородичей редкостной «плодовитостью»: если многие из тех делились бессмертием с единицами за тысячелетие, то за неуемным архитектором уже тянулись десятки обращенных к его сравнительно скромным тремстам. Возможности для творения неисчислимы, и смертные — исходный материал для него же.

Но поспешность неуместна в таких делах. И чтоб Тристан хотя бы задумался о щедром подарке для того смертного, что сидит напротив — смертному надлежит проявить себя еще не единожды.

Пока что проявляет наилучшим образом, суля новые полезные связи, и вампир благосклонно кивает:

— По пути мы говорили о поручениях, которые вы будете для меня выполнять. Заинтересовать Лерандиса встречей со мной — это и будет одно из них. Не срочное, поэтому вы можете хорошенько поразмыслить над письмом. Второе вы взяли на себя сами, и я предупреждаю, что это задача непростая, и если не увенчается успехом — я не стану вас осуждать: Маркабу за тысячу, и он хитер, как сотня демонов. Мои братья уже внедрялись в культ, выкрасть записи никто не смог, принесли только информацию. Как бы эту дурную идеологию изложить-то связно, тьфу! — в очередной раз Доули срывается на повышенный тон и, как обычно, успокаивается движением воли в единый миг.
— Сущность, с которой он связался через кровь в ритуальном чертоге, называет себя первым вампиром, прародителем, опровергая учение о том, что Рилдир благословил бессмертием избранных.

Не так уж для Тристана и важно, кто там был первым, а кто вторым, и насколько там правдивы легенды о благословении Рилдира — наполовину или на четверть. Но взращенные на этой почве нездоровые цветочки противны ему идеологически:

— И все у них теперь упирается в иерархию. Мол, кто ближе к этому прародителю — тот и сильнее, тот и достоин наибольшей власти. Якобы кровь слабеет с каждым последующим обменом; полагаю, суть вы поняли. Я категорически не могу согласиться с тем, чтобы место, права, возможности вампира определялись его происхождением, а не личными достижениями, не талантом! Но Последователи убеждены, что магия крови превосходит все прочие искусства, и что добившись в ней должного мастерства — всю эту систему адепт будет видеть, и уже не сможет в ней усомниться.

---

Перед внутренним взором Тристана встают моменты ссоры: он и предатель вдвоем посреди величественного зала, возведенного специально ради высокой цели тайным кругом тринадцати. В нужное время, предсказанное провидцем. В нужном месте, определенном расположением светил. И звезды свидетельствуют их спору, ставшие словно бы ближе к земле из-за хитроумной архитектуры помещения, и витые колонны сходятся в точке над головами.

Отступник осуждал магистра за ту самую его плодовитость. Он называл творения Тристана злодеяниями, а лучших из его братьев и сестер — калеками.
И самого его — недостойным возглавлять орден и неспособным увидеть истину никогда, потому как отстоит от создателя безнадежно далеко.

Сойдись они тогда в поединке — и вряд ли бы Доули выстоял, как понимает он теперь. Но в тот момент он не заботился ни о какой опасности, не думал, давая выход своей ярости и кроя Маркаба последними словами, оскверняя священный чертог площадной бранью, прогоняя древнего вампира как паршивого пса с глаз долой. Только пса он перед собой и видел.

Но оставшись наедине со звездами, размышлял почти до рассвета о том, что он станет делать, если ему и вправду недоступны истины, открывающиеся другим. По итогам своих размышлений — один открыл ту дверь, которую должен был отпирать круг в полном составе. То, что он выпустил из иных измерений, не было ни ужасным, ни слабым. Но оно было настолько далеким от того, что Тристан представлял себе изначально, что магистр с печалью и с отвращением послал сосущую тварь вслед за изгнанником, уводящим за собой доверчивых членов ордена, уносящим прочь надежды и чаяния.

---

— Что самое поразительное и противоречивое в их вере — в отличие от нас, Творцов, они допускают и смертных к своим таинствам. Наверное, потому, что ими легче управлять… Но декларируемая позиция культа — в том, что создатель сам, без опосредованного участия обращенного вампира, может преобразовать кровь смертного так, чтобы тот сделался полубогом, что ли. Превосходящим любого из нас, в общем.

Поэтому и «злодеяния». Своей, мол, слабой кровью у стольких отнял возможность приблизиться к «божественному».
Уходили за Маркабом лишь те, кто пришли уже бессмертными.

— Существо, что было извращено, не склонно долго оставаться вне чужого тела. Оно — и проклятие для культа, и один из символов парадоксальной веры. Мы так и не выяснили, по какому принципу червь выбирает себе носителя. Но он перемещается лишь между прошедшими посвящение. Отличает их от других. Носитель становится своеобразным оракулом, ему приносят жертвы, точнее, тому, кто сидит внутри него. Приносят кровь: расплачиваясь частичной потерей разума и личности, оракул может манипулировать огромными объемами крови посредством своей магии, но для культа намного важнее то, что он в этих лужах видит, из бессвязных видений составляют они свои священные писания.

Насылая тварь на Маркаба, Доули рассчитывал свести того с ума окончательно, чтоб никто его больше не слушал. Но тот исхитрился как-то поделиться своим проклятием с последователями, и оно стало действовать в пользу их общности.

Коварен, как сотня демонов.

 — Надеюсь, достаточно подробностей, поговорим уже о приятном?.. О том, что касается минералов. Вы совершенно правы, полагая, что я часто имею с ними дело. И как алхимик, и как архитектор, и просто как деятель искусства. Но оставим пока, временно, в стороне и смеси с толчеными камнями, и трансформацию простых камней в магические, и обратимся к простому и изначальному… Что бы там ни говорили некоторые из нынешних горе-учителей, — собственный дух остается основным инструментом алхимика так же, как и у мага. Символ есть передатчик между духом и материей.

Перевернув один из листов со своими спонтанными художествами, Тристан чертит семиконечную звезду. На глаз изъянов в симметричной фигуре не обнаружить.

 — Даже такое вот простое действие усилит всякую мазь, порошок или эликсир, если взаимодействовать с символом в процессе приготовления. Хотя бы расставить перед работой инструменты либо по лучам такой звезды, либо по сторонам света. Многие этим пренебрегают, зовут в своем невежестве антинаучными церемониями. Но благородные камни, если знать, как их применить, развеют всякие сомнения в пользе церемониального подхода. Раз уж мы здесь, уделим полчасика практике,  — вставая наконец из-за своего монументального стола, Доули потягивается, будто живой, выражает этим движением не усталость, но жажду деятельности. Приблизясь же к Эогану, замирает на миг:

— Иссушил горло всеми этими речами, как насчет ответного угощения? — необычно широкая улыбка, не совсем серьезный вопрос. На уголке стола Тристан оставляет раскрытую шкатулку с различными самоцветами, среди них пара довольно крупных алмазов.

 — Весь секрет, хотя какой там секрет… В том, чтобы окружить свое рабочее пространство драгоценностями семи разных цветов. Фигура помогает разложить их правильно. Попробуйте, здесь есть все необходимое: что-нибудь из привычных для вас рецептов, но с этим несложным дополнением. Заодно я смогу увидеть уровень вашего мастерства. Сам пока найду для вас запасной ключ от лаборатории, можете пользоваться, когда угодно. Замки только не трогайте: они кусаются.

Снова вроде бы и шутка, но не совсем: одни из запоров на ящиках и сундуках открываются только каплей крови владельца, другие — каплей крови и тайными словами; и те, и другие оборудованы выдвижными шипами для удобства.

— И пошлю гонца к сестре Шехине, предупредить о нашем визите, так что определитесь: сначала отправимся к ней или на рынок за рабами? И еще вам небольшое поручение, найдите себе набор камней, как тот, что я описывал. Не предлагаю выбрать из своей коллекции, потому что собственные будут у вас работать лучше — в связи с тем, что я говорил о духе. И еще лучше, когда потом вы осознанно свяжете их с небесными телами, со днями недели, с каждым из собственных тел и прочее.

«Иногда слуги знают о своих господах больше, чем те могут себе представить.»
Просто личный опыт в этих скупых откровениях — или все же намек на нечто такое, что Эоган успел узнать за несколько дней знакомства со слугами?
Секреты Тристана может ведать разве что дворецкий. Но дворецкого некромаг научил стольким разнообразным способам скончаться в безвыходном положении, что беспокоиться не о чем, а в лояльности Эллебора он не сомневается.

В каменном доме, таящем неисчислимые загадки, всякий столкнется рано или поздно с непримиримым характером хозяина. И всякого, кто додумается наливать ему кровь в посуду, Доули доходчиво проучит: сперва дождется окончания этого бестолкового действа, а потом напьется из той дыры, откуда наливали…

— Премного благодарен, дорогой друг, — вопреки столетним привычкам, Тристан принимает из рук Эогана золотой кубок, потому что не хочет лишний раз смущать его эксцентризмом. Благодарен хотя бы за то, что не пришлось впускать посторонних, когда тут два алхимика заняты делом. Ведь такая неуместность и такая дисгармония ощутимы не в меньшей степени, чем густота венозной крови на дне чаши.

Замкнутость ученика вернулась и не осталась незамеченной учителем. Но теперь уже понятно, отчего подмастерье вновь немногословен: увлечен работой. Из-за его сосредоточенного юного лица Доули вспоминает себя в отрочестве: времена, когда не говорил ничего лишнего, молчал месяцами, но ни часу не сидел без дела. Не такие уж плохие.

Вот и нынче, оторвавшись от наблюдения, некромаг отходит в сторону — поговорить с духами мертвых. Их проявленное присутствие остужает воздух в помещении. Высасывает яркость из теплого света там, где он есть, но усиливает холодный, голубой, потому что те светильники тоже созданы не без участия некромантии. Бесплотные гости повинуются бессловесным указаниям. Расстояния не значат для них ничего. Они не могут врать магистру и рассказывают ему, что Шехине в ближайшие ночи будет дома, и что она заинтересована в новых знакомствах, и что она примет визитеров с любопытством, с надеждами и с дружелюбием.

Еще одна особа из множества тех, кто презрительно относится к некромагии, но уже не может отмести ценность имматериального сообщения.

— Отлично, раз уж такой настрой — навестим прямо сегодня!
Духовный подъем в словах, проблеск в нацеленном вверх глазу: старые часы висят высоко. Когда-то были гордостью Тристана, ведь тогда он надоумил мастера-часовщика работать с лучшими из самоцветов, а потом уж сам встроил вместо них магические кристаллы, и такие часы стали показывать совсем другое, астрономическое время, а иные — совсем не время, а кое-что другое.

Темные ветры застилают небо слоистой пеленой. Извечно, с давних пор. Но дневные визиты без срочного дела — все еще моветон, и вряд ли это поменяется. Затем Тристан и обращался к своим обрамленным хитрым орнаментом часам, чтобы те ответили, что до утра еще полно времени.

— Нужно ли вам отлучиться в свои покои, чтоб собраться на недалекую прогулку? — никакой больше резкости, любезность пришла ей на смену, потому что процесс работы ученика понравился мастеру.
Не та обстановка, чтобы оценить результат на практике, однако наметанный глаз судит о качестве уже по однородности и оттенку зелья. По степени прозрачности. Да и запах, оставшийся витать после закупорки склянки, сообщает старому алхимику немало.

Лаборатория эта таит свои опасности: например, немалая из них — пропитать одежду и волосы едкими запахами. На этот случай в одном из запертых сундучков есть еще коллекция; выбрав оттуда граненый флакон темного стекла, Доули шагает к выходу сквозь облачко аромата зрелых ягод и прелых листьев, трюфеля и дубового мха. Пара десятков других таких пузырьков расставлены по отделениям ящичка, оставленного открытым; а просьбы прибраться Тристан оставляет при себе, слишком элементарны они, подобные просьбы, да и можно будет понять Эогана получше, выяснив, сам он займется этим или позволит действовать лакеям.

Едва ли не каждый пятый приветствует лорда Доули на улочках города, а чем ближе к центру — тем чаще встречные приподнимают шляпы или встречают путников наклоном головы. Взгляды в сторону Эогана — пристальные, изучающие: запомнить его, учесть, с кем видели, чтоб впредь избежать непозволительных действий, чтоб не обострить отношений с желчным его провожатым.

Небольшая, асимметричная площадь обрамлена зданиями с вездесущими заостренными фронтонами так же, как и весь город с трех сторон окаймлен горными пиками. Не поймешь так сразу, где кончается здание колдовской лавки и где примыкает к ней очередной закрытый клуб. Жилья здесь немного: оно недешево. Домик Шехине вписывается в общий возвышенный ордер, но вместе с тем далек от классических устоев, от
ровных параллелей, и длиннота ее крыш почти гротескная, кинжальная. А вместо первого этажа арки и колонны. Это все оттого, что когда-то в качестве подарка Тристан довел до ума фантасмагоричные проекты своей подопечной так, чтоб это возможно было возвести и в то же время не внести диссонанса в окружение.

Хозяйка открывает узорные двери лично. Это неофициальный визит, поэтому здороваются вампиры без орденских церемоний, лишь обхватывая пылко обе руки друг друга. Мертвые уже рассказали в общих чертах об Эогане, поэтому представлений не требуется, Шехине просто встречает его пригласительным жестом и грудным «добро пожаловать». Ее можно принять за родную сестру Тристана: тот же редчайший оттенок глаз, подчеркнутый еще и крупным красным камнем на груди. И все же, называя себя ее братом, магистр имел в виду только духовное родство.

Приглушенные, темные цвета обволакивают вошедших в гостиную. Когда хозяйка говорит, ее припухлые губы походят на изгиб лука:
— Ваши визиты всегда так коротки, магистр. Но я каждый раз надеюсь, что вы останетесь подольше. И вы, Эоган, чувствуйте себя как дома, и скажите, если вам чего-то не достает для комфорта.
На этот непрямой призыв откликаются двое слуг, минуют плавно гнутые балюстрады и витую лестницу; одного из них Тристан отправляет прочь от себя, похлопав по плечу, и тогда оба принимаются подпирать стены в ожидании приказов.

Шехине вкратце излагает новости ордена: магистр не созывал их вместе уже давно, однако между собой Творцы продолжают встречаться, обсуждая возможности для совместных проектов. По тому, как женщина говорит, уловима ее инициатива в таких встречах, не повторится ли давняя история, когда настолько же одаренный, как она, кровавый маг устроил подлость?

Доули видел ее в средоточии ритуалов, облеченную в кружево алых струй, во всей красе ее филигранного таланта. Видел и в белой мастерской, одетую в белое, в средоточии художественного беспорядка: скребки и кисти, перья разных птиц и хвосты пушных животных, человеческие трупы и алхимические реагенты, простые и сложные устройства для создания брызг — все это шло в ход изобразительного искусства, хоть и валялось под ногами художницы. Четверть человеческой жизни она могла провести, выискивая идеальный угол падения кровяной струи на холст, чтобы потом уже крохотными мазками довершить дело до осмысленной картины. Одно такое произведение Тристан хранил у себя, но не на обозрении у всех. Другое же — здесь, в гостиной, занимает половину стены. Миниатюр живописица не признает.

— Нам понадобятся книги о вашем благородном искусстве, дорогая моя, — излагает магистр, покончив наконец со светской болтовней и созерцанием художеств.
— Нет, не какие попало! — слуг, устремившихся было в сторону книжных стеллажей, он останавливает властным жестом, взметнув пятерню. — Редкие, продвинутые, сестренка, те, что есть лишь у вас и не хранятся на виду. Конкретнее: наш сотоварищ Эоган решил повелевать кровью через алхимические субстанции. Я вызвался ему помогать. Никто лучше вас не знает, что стоило бы прочесть для такой цели.

Похвала цветет маковой улыбкой на алых устах женщины, и она удаляется за одну из драпировок, заменяющих двери.

— Сможете навещать ее и без меня, только предупреждайте вначале. Если, конечно, она вам понравилась, — поясняет Тристан, сложив руки на низенький стол, изучая его шероховатости.

https://i.pinimg.com/564x/39/c1/0d/39c10df0aa75df640fe334451c70b486.jpg
Шехине
soror sacricola

Ее сокровенные места — вершины башен, как у магистра — напротив, подземелья.
Вдохновленная волшебница вышагивает по видимым лишь ей по спиральным линиям в свои запретные покои, но берет там лишь только пару книг вместо ожидаемых гор запретных фолиантов. Выносит каждую в другой руке, как будто они то ли тяжелы, то ли не должны соприкасаться.

Тристан и его новый ученик беседуют не таясь, и Шехине с верхних этажей слышит четко, как о ней говорит учитель. Как о своем произведении. Ей не обидно, она скорее даже горда.

— Вижу, вы приметили мое искусство,  — проворковала женщина, спустившись. Она удивлена. Немногие видят в ее творчестве, в главном для нее, эстетику и смысл. Немногие даже из своих, а уж из чужаков… Обычно — просто грязь и хаос.

- А сложно ли сказать, нравится ли вам оно?  — приближаясь к Эогану, Шехине шуршит пышной юбкой. Последнее слово колдунья подчеркивает голосом. «Сложно сказать, нравлюсь ли я», — имеет она в виду при этом. «Но так вопрос должен звучать легче, а это едва ли не одно и то же».

Обе книги все еще на ее ладонях. У живой давно устали бы руки. Доули в кресле у окна отклоняется назад и выпрямляется вновь, словно убеждаясь, все ли в порядке.

- Эту советую читать второй, но откликается на ваш зов она первой, тут все… или почти все о том, как преображать собственную кровь ценой минимальных усилий. Преображать почти во что угодно, и ошибки могут быть опасней смерти… — прежде, чем передать Эогану книгу, Шехине слегка сдавила ее пальцами. Глянцево-черная обложка — будто из чего-то эластичного, восстанавливающего форму со временем. Бугристая и неровная по краям. Настолько черная, что заголовков на таких не пишут.

— Как вы считаете, может ли быть измерена в чем-либо стоимость творчества? — расставшись с книгой, женщина неслышно и невесомо перемещается к другому краю своего полотна. Встает позади него, над бело-красной картиной только ее непроницаемая улыбка, да с угла рамы свешивается рукав- «фонарик».

— «Без царя в крови» — неказистый каламбур, я б сказала. Уж точно не отражает стоимости этого.
Она не о своей картине, конечно, а о другой книге, о выработке базовых алхимических компонентов из крови, не принадлежащей заклинателю, обложка у этой книги скромна, это просто серый переплет; а страницы сплошь в сокращениях и диаграммах.

— Живая тварь и живая кровь — то, что всегда и везде. Ну, почти.
Улыбка между пурпурных губ хозяйки — самое белое, что можно найти в этом доме.
— Но в ней ключ к любым простым компонентам… И этот ключ проще тех трансмутаций, которые называются чистыми.

— Что поняли вы здесь? — сердечно вкладывая в руки молодого жреца вторую книгу, Шехине косится на свои художества, намекая, что вопрос был о них.

Вообще, рисовать кровью - это как рисовать золотом, ну или как рисовать чернилами кальмаров, смысл в нетрадиционных средствах есть лишь когда результаты соотносятся с материалом, кровь во многом похожа на акварель, но не во всем... Она иначе реагирует на художественном полотне с солью. Например.

Книги хороши именно в совокупности, и, возможно, Эоган это поймет, Шехине на это надеется.
Тысячекратно более она надеется на то, что Доули задержится в гостях подольше. Самым длинным их контактом была ночь... почти целая ночь! Когда кровь ее и магистра смешивались и разъединялись.

- Слышала, вы сегодня посетите рынок. Я хотела бы сопровождать вас, господа.

Тристан скорее даже приветствует ее компанию, но женщина ждет и мнения ученика. Шехине не хочет навязываться.

Рынок не отличился ни величием, ни величиной.
Располагался он за городскими стенами. И даже не сразу за стенами, а ещё и за мостом через буйную Наньёган. Сама по себе горная река не из широких, но обрамлённый остроконечными перекрытиями мост пересекает также и внушительную расщелину.

Поэтому он, мост, достаточно длинен, чтобы Шехине обволакивала Эогана своим вниманием, пока Тристан молча ступает вперёд, в холодные оттенки тумана. Чтоб у нее хватало на это времени.

— Я видела намного лучше, намного разнообразней, — хвалится она в ответ на интерес Эогана к рынку.

— Влияние творчества на мир — это прозвучало очень глубокомысленно, кстати…

Адептка Творцов появляется на узком мосту то с одной стороны от жреца, то с другой. Шехине убеждена, что таким образом — взяв беседы с учеником на себя — она помогает магистру, приносит ему пользу, что он это заметит и запомнит.

Хотя даже те взгляды, которые она то и дело бросает в спину Доули, выдают: он погружен в совсем иные думы.

Территория рынка — где нет ни величия, ни величины — даже не всюду вымощена, по большей части под ногами бесцветный песок. Черные скалы прикрывают этот грязный закуток от ветров с юга и запада. Хмурый Тристан выискивает среди невольников что-нибудь похожее на демона. Хоть и понимает, как это глупо, раз уж даже его проверенная наемница ударила лицом в грязь. Но прогнать эту прихоть из своего сознания алхимик уже не может. Раб демонического происхождения ему теперь уже… необходим.

На выгодном для торговли месте, то есть у самого входа в греховодие невольничьего рынка, стоит Дубина.
На первый взгляд, ему категорически не идёт это прозвище: ведь это дроу, разукрашенный рубинами и серебристой филигранью где только можно. А прозвище — орочье какое-то, неотёсанное.

Но лишь на первый взгляд, потому что его единственный товар, с которым узорчатый Дубина не может совладать, дал ему звание подходящее по уму. И теперь всячески это подтверждает на потеху народу: например, когда вероятный покупатель, пнув скованного полукровку под коленку (чего толковый торговец не допустил бы) спросил небрежно:

— А этот для чего?

— На корм свиньям или на опыты, — тут же ответил продавец.

Не задерживаясь, Тристан ведет обоих своих спутников к дощатому зданию в центре рынка; однако фраза полуэльфа-раба заставила магистра ненадолго оглянуться:

— Я сильный маг, не хуже ваших, не слушайте Дубину. Поснимайте дрянь эту с меня и убедитесь.

Доули качает головой: нескончаема глупость, бездонны ее провалы. Даже дурацкому бизнесу и то дурака учить надо. Даже раб сам себя продать пытается, лишь бы только подальше оказаться от одной такой бездны идиотии в форме темного эльфа.

В убогом строении из досок, куда и направлялась троица, ожидаемо расположен кабак. Предоставив Шехине и Эогану возможность использовать злачное место по назначению — пусть знакомятся получше, ведь в дальнейшем обучении без верной адептки не обойтись — Тристан укрылся в тенях, чтоб послушать, о чем нынче говорят там, где все языки развязаны хмелем.

Говорили о беспорядках в Гресе, но он так и не мог уловить из слухов: затронули школу или нет? Кто-то утверждал, что и взрывов-то никаких там не состоялось. А кривой красноглазый тифлинг распалялся громче всех:

— Да животы взрывались у всех, кто купил эту новую дрянь, говорю вам, животы! Вот вы видели, как пузо берет и взрывается, вот вы? — орет хам, хватая одновременно Эогана за локоть и Шехине за зад…

Нескончаема глупость, и грязный притон тоже забит ею, но проходить мимо него означало бы  упустить возможные известия с юга. Потому что не так уж много мест в городе Темного Ветра и в его окрестностях, куда часто наведываются чужестранцы. И потому что новости в этот раз Тристана волновали особенно.

К сожалению, его любопытство не привело ни к чему хорошему: сплетники начинали уже нести полную чушь, как будто бы соревнуясь, у кого наиболее извращенная фантазия. И к вящему недовольству, он ощутил, что Эоган и Шехине общего языка не найдут, а значит, обучение получится сложнее, чем казалось.

Ни магистр, ни его новый ученик не успели проявить свои джентльменские качества: неистовая колдунья схватила наглеца, едва тот схватил ее, и стремительно уволокла  куда-то прочь. Может, помчалась писать с его помощью новую картину, а может, ей пришлись по нраву грубые знаки внимания и в ней воспылала страсть... Для таких полтора века - все еще возраст неуравновешенности и чрезмерной спонтанности. Но понимание это не уменьшает негодования Доули: по взглядам и по жестам моментально вычислив друзей гнусного тифлинга, он заставляет обоих извиняться за своего товарища хотя бы перед Эоганом, раз уж Шехине сбежала. Без разрешения и даже без "до свидания", и зол Тристан скорее на нее, чем на безмозглых пьяниц. Что взять со скота? Но на ком еще выместить злобу?

Разумеется, у пьяниц нет того лексикона, который позволил бы принести соразмерные извинения ртом, поэтому им приходится ползать на коленях и долбиться головами об пол. Пусть у меня потом башка поболит от этого проклятого ментала, пусть, зато у вас поболит сильнее, уроды. Покидают кабак уроды все еще согнувшись в три погибели, как будто дверь слишком низка для них. Никаких сомнений, больше они в этот город не вернутся:

- Не нужны такие тут, - Доули провозгласил это в притихшее нутро притона столь тяжеловесно, что будто кусок вековечного льда обрубил. Поманил жестом Эогана и вышел наружу, в сумерки, где уже не было ни Дубины, ни его товара, зато нормальных торговцев заметно прибавилось.

- Управимся и без дам, не правда ли? - вампир обернулся, двинул белыми бровями, уже такой спокойный, будто не он лютовал минуты назад.

- Не ущемляйте себя в выборе подопытных. Сколько нужно вам, столько и оплачу.

Выбор сегодня неплох: в основном люди всех возрастов и профессий, но присутствуют и все другие расы, кроме, разумеется, демонов и неживых. Эти представлены лишь среди торговцев.

...Путь к рынку неудобен, и сам он организован как попало, но когда-нибудь у Тристана руки дойдут и до этого. Он уже половину города облагородил, выполняя и частные заказы, и - жаль, что так редко - передаваемые из дворца; и даже бескорыстно, по своей инициативе, немало потрудился над оформлением улиц и площадей.