Утро. И вновь наступило утро.
Ричард тяжело сел в постели, свесил ноги и склонился вперед, уперев локти в колени и медленно проводя ладонями по лицу, словно бы сводя, смывая с себя пелену внезапного, ночного кошмара. Тяжелый сон... Его яд еще не выветрился из крови, мысли все еще разбегались, будто бы шустрые жуки под палящим солнцем пустыни. Он был столь странным, жутким и непредвиденным, неожиданным, что Армонт на какое-то время полностью погрузился в себя, не слыша и не замечая мир вокруг. Давно ему не снился Север... Наверное, со времен боя с мертвецами.
Не смотря на весьма неприятное пробуждение, рыцарь все же довольно быстро пришел в себя. Оделся, наскоро набросал на бумаге все, что он видел в своем безумном кошмаре, облачил себя в броню... Все, что он слышал за пределами своей комнаты - это умиротворенная, звенящая тишина и какие-то, изредка доносящиеся звуки снизу. Первый этаж, дальний зал, по всей видимости - то, что происходило там, заставляло Ричарда время от времени замирать, обращаясь в слух. Эти звуки не были похожи ни на голоса беседующих людей, ни на грохот боя, ни на что-либо такое, что могло бы вызвать неподдельное беспокойство. Похоже, Церера проснулась раньше Армонта и теперь там, внизу, чем-то занималась. Может завтракала, может приводила себя в порядок или же посвятила утро тренировкам.
- А... Вот ты где.
Негромкая фраза Ричарда, сказанная все еще слегка хриплым после сна голосом, была обращена к маленькой саламандре. Ее острая голова виднелась в щели прикрытой двери, из которой она с любопытством взирала на действия своего нового хозяина, щуря глаза с то сужающимися, то расширяющимися вертикальными зрачками. Улучив момент, когда Армонт отвернулся, она быстрой рысью двинулась к нему, виляя и гулко стуча крохотными коготками по полу. Вскоре эти коготки вонзились в дублет, помогая зверьку взобраться сначала на плечо, а после - юркнуть рыцарю за пазуху, в привычное и теплое место.
- Прости, милая. Кормить мне тебя сегодня нечем.
Ричард сомневался, что маленькое существо его понимает. Он сказал это больше для себя, опечаленный мыслями о сбежавшей лошади и судьбе навьюченной на нее поклажи. И хоть самое ценное рыцарь забрал с собой вместе с сумкой, повторная закупка припасов для пустынного перехода, покупка новой лошади и качественной упряжи для нее - все это выльется в весьма существенные затраты, способные опустошить и без того не очень-то толстый кошелек. Не говоря уже о необходимости вновь тратиться на бытовые и оружейные мелочи. Впрочем, быть может, ему повезет и каким-то чудом лошадь можно будет найти и выкупить, если кто-то решил заявить на нее свои права? Ведь кому нужна старая кобылка с весьма непрезентабельным видом... Не зная о ее возможностях, случайный человек дешево продаст ее на мыло, счев лишь бесполезной скотинкой.

Тяжелые шаги Ричарда эхом раздавались в узких стенах, возвещая о его пути на первый этаж. Это бессовестно выдавало его Церере, будь та заинтересована в осторожности или же приватности своих занятий. Тем не менее, девушку вряд ли интересовало хоть что-то, кроме ее своеобразной тренировки. Этим невольно и воспользовался Армонт, выйдя из-за угла коридора и замерев, взирая на прекрасную девушку и ее движения, ее грацию, с которой та совершала свои упражнения. Прекрасные черты, прекрасная внешность... Ричард залюбовался Церерой, совершенно забыв о том что он стоит как истукан, проглядев все глаза на знатную южанку, забыв о приличиях и вежливости, забыв обо всем и поддавшись велению души, зову сердца, всколыхнувшему запретные чувства. И как же хорошо, что она пока что его не замечала...

Ричард с невероятным интересом взирал на то, что делает девушка. На ее точные, выверенные движения, что творились ею, казалось, на грани человеческих возможностей. На необычную магию, что сопровождала Цереру в ее упражнении, почерпнул для себя ее манеру дыхания во время движений, то, как она старается позиционировать себя и как предпочитает вытягивать мышцы. Армонт редко встречался с ловкими и быстрыми противниками - зачастую стиль воинов и рыцарей Севера и Центральных Земель, где он провел больше всего времени, зиждился на стандартных подходах к фехтованию, любви к двуручным топорам и классическим клинкам, большая часть техник рассматривалась с позиции силы и упреждающих блоков. И хоть рыцарь старался расширять свой кругозор, улучшать свои навыки, вплетая в свой стиль достаточно экзотические приемы и стараясь быть разносторонним бойцом, то, что творила сейчас девушка было для него в новинку. Она напоминала ему песчаную бурю, бурную круговерть воздуха, хищника, готового к мгновенной атаке и мгновенному отступлению. Да... Стиль боя южан нравился Ричарду. Интересно, кто учил Цереру этим упражнениям? Какой мастер вложил ей в руки посох и научил ее подобным движениям? Возможно это был ее отец - в знатных семьях принято учить детей не только грамоте, но и воинскому искусству, а учителями зачастую выступают родители. Впрочем... Чего скрывать грехи души своей - Ричард взирал на то, что делает Церера, не только из-за любопытства к ее техникам. Она была для него все так же прекрасна, неодолима и неприкасаема в своей красоте, в своей статусности. То было величайшее наслаждение с каплей боли, горчащей разум, великолепие, на фоне которого самые изысканные картины и скульптуры, золото и украшения меркли, как грязь, равняясь с оной по ценности своей, пища для изголодавшегося человека, до которой он не сможет дотронуться, приговоренный лишь взирать на оную из-за решеток своей тюрьмы, медленно угасая с каждым прожитым днем. Армонт с ужасом понимал, что пути назад для него уже нет - он не сможет забыть ее. Судьба лишила его подобного выбора, его приговор приведен в исполнение. Он будет вспоминать ее до конца своих дней, видеть в каждой встречной девушке, его сны станут для него ядом, приманкой, давая ложную надежду и развеивая ее пылью морока, стоит ему только открыть глаза и понять, что все это - лишь сон... И она никогда не будет рядом. Она никогда не будет с ним.
Голос девушки вывел Ричарда из глубины его тяжелых мыслей. Она уже закончила тренироваться и теперь смотрела на него, что заставило рыцаря ощутить всю неловкость своего положения. Он все это время стоял здесь и глазел на нее, не смея оторваться, нарушая ее, возможно, столь желанное уединение. Не самый вежливый и достойный поступок с его стороны.
- Я... Простите, миледи. - Армонт опустил голову, кланяясь Церере. - Я проходил мимо и увидел утреннее занятие. У вас... Очень уверенные и необычные движения. Подобная ловкость для меня - редкое зрелище.
Она предложила ему размяться. И Ричарду было, чему научить девушку. Вот только... Насколько болезненным для него станет вновь оказаться так близко к ней? Взирать на ее лик, не смея коснуться и пряди ее прекрасных волос?..
- Да... Я не откажусь от хорошей тренировки. - Рыцарь сделал шаг вперед, выходя из тени на свет и оказываясь в пределах импровизированной "арены", того пространства, по которому двигалась Церера. - Чему вы желаете научиться сегодня, миледи?

Церера чувствовала себя лучше. Она двигалась иначе, принимала куда более рискованные решения, старалась вовлечь в свою технику все, что успела усвоить за это время. Ричарда радовали ее успехи. Он всегда любил учить кого-либо тому, что умел сам, хоть и полагал искреннее, что до убеждения и красноречия истинного, мудрого учителя ему еще очень и очень далеко. С каждым годом он сам узнавал что-то новое, открывал для себя ранее неизведанные грани, становился свидетелем тех искусств, что сокрыты на краю мира и подвластны лишь избранным. Как он может быть наставником, если учится сам? Хотя... Человек учится всю жизнь. Он постигает то, что способен поглотить его разум, что вызывает отклик в его душе и становится частью его естества.
Отбив очередной удар, Армонт отошел чуть назад, взяв меч в одну руку и обходя девушку по кругу, опустив клинок в низкую стойку. И хоть разоружение все еще никак не давалось наследнице дома Аматониди, ее стиль изменился. Пора и Ричарду сменить свой подход. Отнестись к противнику серьезнее, раскрыв некоторые карты своих умений. Ловкий противник напирает скоростью и хитростью, но... Что будет если перехитрить самого коварного хитреца?
- Сегодня я покажу вам новый прием. Он не относится к классу оборонительных движений и действий, как разоружение. Наоборот - это прерогатива тех, кто идет в атаку.
Взмахнув мечом, рыцарь буквально тараном понесся к девушке. Все такой же медленный и мощный, с ударами, что, казалось, способны расколоть камень. Но что-то изменилось в его движениях - он будто бы предугадывал действия Цереры, успевал отклонить корпус назад, пользуясь инерцией клинка во время замахов, играл с девушкой так, что она едва ли не "пролетала" мимо него. Он никуда не торопился, в его движениях и уклонениях не было резкости, наоборот - он отклонялся и разворачивал корпус медленно и плавно, словно это была часть танца, вновь и вновь наблюдая как девушка промахивается мимо него. За ближайшее время Армонт не отбил ни одного удара Цереры - он умело уклонялся, отходил, поворачивал тело, а Кость лишь разрывала воздух рядом, едва ли не в нескольких сантиметрах от его брони. Во всем этом ему немало помогал вес его экипировки, инерция его меча, который он при движениях выставлял в нужную сторону, добиваясь изменения баланса.
- Пользуйтесь своим оружием чтобы уклоняться. Меняйте баланс! - Хрипло выкрикнул Ричард в запале боя, развернувшись на каблуках и уходя от очередного удара девушки. - Вы - маятник! Не сопротивляйтесь воле ваших мышц и вашего туловища - следуйте за ними, слушайте их! Не бойтесь идти за ними - ваш центр тяжести не даст вам упасть или споткнуться.
Удары Армонта стали чаще. Он перехватил инициативу и из абсолютного уклонения перешел в атаку. Медленную и свирепую, держа меч обеими руками, вкладывая в замах всю их могучую силу. Он видел, что Церера старается внять его совету и уклоняться - учитывая скорость рыцаря это было не очень трудно, он специально давал девушке фору, чтобы та смогла понять всю суть движения за собственным балансом. Однако... В какой-то момент что-то изменилось. Занеся над головой меч для очередного удара, Ричард повел клинок вниз чуть легче, чем обычно, но осознать это девушка не успела. На полпути вниз клинок остановился и резко, с необычайной быстротой для такого оружия пошел вбок, нанося резкий, мощный, рубящий удар, к которому Церера была совершенно не готова. Он застал ее врасплох. Обманный финт!.. Очередная хитрость рыцаря, которой и будет посвящен сегодняшний урок.

Отредактировано Ричард Армонт (30-11-2019 02:57:48)

То, что Церера завязала себе глаза, удивило, восхитило и испугало Ричарда одновременно. На несколько секунд он замер, не зная даже, что же ему предпринять. Он совершенно не хотел каким-либо образом причинить ей вред, и нет, совершенно не потому, что она была его учеником или же знатной дамой. Армонт внезапно для себя понял, что боится причинить боль человеку очень ему близкому, будто бы перед ним сейчас стояла его сестра или жена. Сердце, бесчувственное и жестокое ты создание!.. Рыцарь с глухим звуком, напоминающим разозленное рычание и мысленно отсылая свои терзания куда подальше, ринулся в атаку. Урок нужно было закрепить, а девушка знает, что она делает.
Следующие несколько минут сражения напоминали зеркальное отражение ситуации, что творилась здесь чуть ранее. Теперь уже Ричард промахивался а Церера уходила от его атак - изящно и аккуратно, без нервных движений. Не без редких ошибок, конечно же, но ее способность учиться почти что мгновенно необычайно изумляла Армонта. Как он и говорил ранее - у него еще не было столь талантливых учеников. И почему только она не избрала путь воина?.. Ее ловкости и упорства хватило бы, чтобы стать величайшей фехтовальщицей Юга. Никакие Сольпуги не смогли бы посоревноваться с ней в быстроте и коварстве.
- Хорошо... Хорошо!.. - Рыцарь сделал шаг назад, переводя после очередного удара меч в срединное положение. - Изменим тактику. Больше не будет тяжелых ударов сверху и нижних рассечений.
Теперь уже Ричард бил иначе. Рубил с плеча крест-накрест, широкими движениями, в которые вкладывалась не столько сила, сколько инерция и общий вес оружия. Удары в большинстве своем наносились почти что в абсолютной, боковой проекции, прибавились редкие, колющие выпады, меч чаще стали держать одной рукой, а не двумя. Это открывало для Цереры возможность для разоружения... Но воспользуется ли она им, или предпочтет оттачивать навыки уклонения, не открывая глаз? Армонт по-прежнему держал себя и свою силу, свои движения под жестким контролем. Видя моменты когда девушка двигалась не совсем правильно он отводил удар или наносил его несколько иначе, чтобы дать ей возможность уйти в последний момент и понять свою ошибку. Медлительность облаченного в броню Ричарда позволяла Церере экспериментировать, и рыцарь пока что не хотел избавляться от своей защиты, предоставляя девушки полную свободу действий.

Ричард, фехтующий умело, размеренно и со вкусом, вошедший в ритм и чувствующий себя в нем, как рыба в воде, ожидал внезапной хитрости от девушки. Она многое умеет и многое он сумел показать ей - так почему бы не воспользоваться всем, что есть в твоем арсенале в угоду победы в этой необычной схватке? Он просил ее уворачиваться, да - но не запрещал нападать. Он научил ее разоружать врага и видел, как она старается применить это знание на практике. И хоть девушка пока не желала работать с обманным финтом, рыцарь видел, что она сосредоточена на несколько ином стиле, на ином подходе, ищет внутри себя что-то... Необычное. Что-то трудно поддающееся его анализу, но несомненно очень важное, то, в чем он сейчас мог ей помочь. И он помогал, занимаясь с ней серьезно и в полную силу, как занимался со многими своими учениками, желающими постичь искусство владения клинком. Разница была лишь в том, что он боялся. Боялся навредить ей, причинить ей боль. Его дыхание сбивалось с мерного ритма каждый раз, как его взгляд ловил все прелести Цереры, утонченность ее рук, подтянутость ее тела. Пожалуй, сейчас они оба были погружены в свой мир, в свои мысли, в свое естество. И если она была сосредоточена на бое, то мысли Армонта были точно бесы, жестокие и опасные в игрищах своих, смущающие его рассудок и заставляющие с неизбывной, болезненной тоской мечтать о том, чего и быть в помине не могло. И он ловил себя на мысли - скажи она хоть слово, заставь пожертвовать собой, умереть ужасной участью, чтобы доказать свою любовь, чтобы дозволить прикоснуться к ней в последние мгновения предсмертной тьмы... Я б не колеблясь бросился на меч.
Для человека, чьи глаза были завязаны тряпицей, вверяя его в жестокий мир слепым и следующим лишь за чувствами иными, девушка действовала просто превосходно. Она бросилась вперед и выхватила клинок, маленький и толстый кинжал из сапога Ричарда, будто бы знала, что он там, будто бы видела, куда идет ее рука!.. Как же возможно это? Быть может, то магия была ее союзником? Так или иначе, рыцарь безоговорочно принял свое поражение, почувствовав удар рукоятью кинжала в бок. Конечно, в реальном бою клинок не пробил бы его хауберк, или оставил совсем легкую рану... Но они были на тренировке. И одна из Аматониди выполнила основное ее условие - она смогла поразить противника первой, не дав ему поразить себя. Вот только... Похоже, радости ей это совсем не принесло.
- Доводилось, миледи... Но лишь несколько раз.
Армонт, отдышавшись, опустил меч. Церера заставила его неплохо взбодриться, и хоть подобные нагрузки для тренированного воина были сущей мелочью, восстановить дыхание и силы все же было нужно. Лови любой момент для отдыха, обращай сражение в свою пользу - этот урок Ричард усвоил еще давным-давно.
- Моим первым убитым магом был маг крови. Я помог группе из трех лучников и всадника - они преследовали его, он был повинен в каких-то ужасных преступлениях. Потом я встретил еще одного мага крови, и битва с ним была тяжелой - он излечивал, казалось, самые ужасные раны, а я наоборот, становился слабее с каждой секундой. Мне стоило огромных усилий разобраться с ним... Не хочу даже и вспоминать этот бой, миледи - до сих пор ноют старые шрамы. Третьим по счету вновь стал приверженец школы крови - но я снес ему голову прежде, чем тот успел сотворить хотя бы одно заклинание. - Рыцарь задумался, вспоминая дела давно минувших дней. - Последним же убитым мной магом был некромант. Я остался с ним один на один, и он вызвал просто безумные полчища мертвецов, чтобы преградить мне дорогу. Я рубил их до тех пор, пока мой меч не затупился - с последним, решающим рывком я удавил этого мерзавца голыми руками.

Ричард молча смотрел вслед уходящей девушке до тех пор, пока она не скрылась за поворотом, исчезнув из его поля зрения. И даже долгое время после этого он продолжал смотреть в то место, положив ладонь на рукоять вложенного в ножны меча и не в силах вынырнуть из водоворота обуявших его мыслей. Нож, который ему вернула Церера, рыцарь медленно вертел во второй руке, проворачивая лезвие меж пальцев замысловатым хватом, в такт своему настроению. Сладкий яд речей девушки проник в кровь, растворился в ее течении и надолго поселился в ней, отравляя разум и заставляя Армонта вновь и вновь задавать себе вопросы, на которые у него совершенно не было ответов.

День тек медленно, обдавая Сарaмвeй невыносимым жаром пустыни, купаясь в мареве, играя в салочки с безумными ветрами. В своей неторопливости он напоминал засахарившийся мед, что переливали из одной крынки в другую, тщательно фильтруя каждую каплю драгоценной сладости. Ричард не смел беспокоить Цереру, запершуюся в своей комнате, а посему делал то, что умел лучше всего - защищал ее покой. Он вновь и вновь обходил в своем дозоре дом, бдительно ожидая любой напасти и развлекая себя... Сочинением. Да, и вправду - бурные сомнения улеглись в душе рыцаря, уступив место странному настроению, требующему выхода в иной форме. И теперь Армонт, меряя тяжелыми шагами особняк, складывал строчку за строчкой, слог за слогом, не в силах сопротивляться столь редкому велению своего сердца. Он негромко напевал себе под нос бархатистым, низким баритоном, подражая мелодии какой-то очень старой песни Севера, которую часто пели охотники. Ричард старательно подбирал слова так, чтобы они подходили к общему ритму и строению песни. Интересно, слышала ли его Церера?.. Рыцарь мало этим интересовался. Слова его песни повествовали о Золотом Юге, о Сарaмвee, обо всех недавно пережитых приключениях, и конечно же о деве, чьи локоны черны, как ночь, а глаза таят в себе целое море. Армонт пел, увлекшись этим занятием настолько, что даже забыл о еде. За весь день он отправил в свой желудок лишь несколько спелых яблок и его, похоже, это вполне устраивало.
В конце концов, палящее солнце опустилось за линию горизонта, уступив бремя власти и свой незыблемый трон вечерним сумеркам, принесшим с собой долгожданную прохладу. Тени сгущались в проулках - они казалось плыли темными слугами, служили странной охраной для одинокой фигуры в плаще и капюшоне, приближавшейся к особняку любовницы Мазура. Фигура не скрывалась, не таилась по углам, не пыталась избежать огня жаровен и факелов - чуть согнувшись, она спокойно пересекла дорогу, прошла сквозь приоткрытые ворота и, совершенно не таясь, поднялась по ступеням главного входа в дом. Теперь неизвестный был внутри. Он спокойно, чуть шаркая сапогами при ходьбе, неторопливо двигался вперед по коридору, чувствуя себя как хозяин в обители покоя. Его шаги и шорох его плаща, усиленные эхом, не услышал бы только ленивый. Но что было нужно этому гостю?..
Коридор заканчивался комнатой-садом с множеством развилок. Одна вела к лестнице на второй этаж, другие вели к кухне, бане, иным помещениям... Незнакомец не спешил. Он остановился почти что на пороге сада и замер, подняв голову. Луч света вычерчивал лишь краешек его острого, смуглого подбородка, увенчанного не менее острой, аккуратно остриженной, угольно-черной бородкой. Гость смотрел туда, вперед, где его внимание привлек еще один участник возможного действа.
Ричард медленно вышел из-за угла, держа ладонь на рукояти своего меча и перекрыл дорогу незнакомцу, встав в проходе во весь свой рост, выпрямившись и всем своим видом показывая, что он не позволит пройти дальше. Свет хорошо вычерчивал его фигуру, являя взгляду гостя крепкого и могучего противника. Двое мужчин смотрели друг на друга, оценивая риски и ситуацию, расстояние между ними составляло всего лишь три длины меча. Армонт знал, что неизвестный один здесь - он не услышал и не увидел иных гостей, что проникли бы в особняк. Быть может, это и есть тот таинственный человек, что должен был прийти к Церере до завтрашнего утра, по указке из свитка незадачливого купца?
Ситуация накалялась. Ни рыцарь, ни неизвестный не произнесли не слова, стоя друг у друга на пути и выжидая. Пока в конце концов гость, не разведя в стороны руки, не сбросил с себя эффектно плащ, распахивая его полы и являя на свет то, что было сокрыто под ним. А сокрыт был посох, что лег в руку, как влитой. Сокрыто было легкое одеяние без единого намека на какую-либо броню. И был сокрыт медальон. Маленький и круглый, висящий на шее, с уже знакомым Ричарду знаком. С резным изображением многолапого паука.
Клинок, извлекаемый из ножен, угрожающе пропел песнь стали. К сожалению, это движение стало единственным, что успел сделать Армонт. Гость выбросил вперед руку с посохом, чей конец осветил полутемный коридор тусклым светом. Рыцарь был готов поклясться, что из уст мужчины выскользнуло несколько коротких, отрывистых слов - после чего последовал удар. Сильнейший поток воздуха, в один миг сформировавшийся в коридоре, с быстротой рывка змеи устремился к Ричарду, метя в его грудь. Мужчину буквально снесло с места - он пролетел  пару метров и от души впечатался спиной в колонну, да так, что та заметно задрожала. Голова, откинувшаяся назад по инерции, приложилась затылком - рыцарь на несколько секунд отключился, безжизненно съехав вниз и обмякнув, меч выскользнул из его ладони, со звоном упав на пол. Перепуганная саламандра, едва не придавленная насмерть, выскользнула из-за шиворота Ричарда и бросилась, куда глаза глядят, спасаясь от начинающейся драки.
Армонт быстро пришел в себя. Он мотнул головой, отгоняя морок, сквозь слезящиеся глаза он различил мага, что медленно, чеканя шаг и опираясь на свой посох, приближался к нему. Посланник Сольпуг, по всей видимости, не воспринимал его как серьезного противника - или же хотел приберечь силы для другой, более серьезной задачи. В конце концов, та, по чью душу он пришел, так же владела магией стихий. И именно для нее стоило сохранить самые могущественные заклятья. Скосив глаза, смуглый мужчина с черными волосами наблюдал за тем, как Ричард, сжав зубы и подбирая свой меч с пола, поднимается на ноги. Боль вряд ли могла остановить столь живучего, огромного медведя - и он совершенно не собирался позволять магу продолжить свой путь.
Клинок сверкнул в воздухе. Рыцарь бросился к противнику - тот, в свою очередь, отправлял потоками воздуха в него различные тяжелые и острые предметы, отступая к стене и меняя расстановку с удобством для себя. Что-то Армонт рассекал прямо на лету, с разворота, от чего-то уворачивался, что-то разбивалось об его могучую грудь, защищенную дублетом и хауберком. Расстояние сокращалось, пока не превратилось в удобное положение для удара - оный был нанесен резко и умело, но маг отбил его, взмахнув своим посохом. Ричард не ослаблял натиска и теснил противника, давил его, обрушивая на мага вереницу могучих рассечений, от которых враг или уворачивался, или отводил удары с помощью воздушных потоков, дающих хозяину необычайную быстроту и ловкость, или же блокировал металлическим посохом - всякий раз это вызывало целый ворох искр, что сыпались на зеркальный пол. Рыцарь не давал магу возможности отступить и выиграть для себя удобный момент, успеть сотворить хотя бы какое-нибудь действительно весомое заклинание, но тот, в свою очередь, держался весьма достойно. Они кружили друг вокруг друга, будто разъяренные шмели, осыпая друг друга ударами, носясь по саду и громя все на своем пути, издавая безумный шум и грохот. Безумные воздушные потоки кружили вокруг соперников, атмосфера стала плотной, словно при летней грозе, в воздух поднимались предметы, куски камней, штукатурки, обломки строительных материалов - многие из этого летело в Армонта, нанося ему удары, осыпая его осколками, оставляя рваные следы в ткани и кровавые полосы порезов на незащищенных доспехом участках тела. В какой-то момент маг все же умудрился разорвать круг "танца" и, увернувшись от очередного удара, выбросил вперед руку с расставленными, скрюченными пальцами, выкрикнув несколько слов на незнакомых рыцарю языке. Воздух бешено завертелся вокруг одного из Сольпуг, укрывая его непроницаемой стеной, будто бы буря, поднимая пыль, осколки и листья. Все это сопровождалось всполохами маленьких молний внутри этого небольшого торнадо - разряд, в итоге посланный в воина, прошелся по его рукам, оружию, доспехам. Воздействие электричества было болезненным, оно ошеломило Ричарда, парализовало его на несколько секунд, свело мышцы в неконтролируемой судороге. Этого хватило для перехвата инициативы - сначала острый конец посоха впился в грудь Армонта, пробивая дублет и гася удар об хауберк, а после, провернув свое оружие в руке, маг нанес резкий удар сбоку, размахнувшись и полоснув рыцаря по лицу. От удара голова мужчины дернулась вбок, а сам он потерял равновесие и завалился на одно колено. Маг провернул посох еще раз и занес его над Ричардом, чтобы нанести решающий удар, проломить им череп врага... Но звон возвестил о неудаче. Все еще стоящий на одном колене рыцарь успел заблокировать удар мечом и теперь они стояли в клинче, вкладывая всю свою силу в свое оружие. Их лица встретились - полное ненависти, смуглое лицо мага с едва ли не пылающими от алчного азарта глазами, и светлое, небритое, покрытое редкими морщинами лицо Ричарда, испещренное порезами и искаженное выражением праведного гнева. Они хрипло, едва ли не рыча, дышали, давили друг друга, причем маг был в существенном выигрыше - он навалился на рыцаря всем телом, а тот, находясь в крайне неудобном положении, не мог разорвать клинч с пользой для себя, уйти от удара, разорвать дистанцию... Но кто сказал, что враг был действительно сильнее Армонта?
Низкий, басовитый, хриплый вопль, больше похожий на рев разъяренного медведя, сопроводил рывок рыцаря. Он буквально отшвырнул мага от себя, как побитого мальчишку, вскакивая на ноги и в тот же миг давая выход собственному бешенству - клинок меча, тускло сверкнув в лунном свете, обрушился на посох гостя со всей возможной силой Ричарда, со всей его инерцией, с тем могуществом, какое только мог найти в себе воин. Мерзкий звон оглушил противников, отозвался эхом в стенах, запел в узких проемах. Посох был уничтожен. Удар меча рассек его пополам, разрубив тонкий, витой металл, как топор разрубает ветку. В руках у мага остались лишь жалкие обломки, не пригодные более к сотворению заклятий и эффективной обороне от меча рыцаря. Их с злобой бросили последнему в лицо, воспользовавшись секундной заминкой обессиленного Армонта, а сам же маг, выбросив вперед обе руки, прибегнул к силе решающего козыря. Пора было с этим кончать... Он заигрался в опасную игру, а этот вояка занял его время, драгоценное время, что должно было быть потрачено на куда более важную цель. Он убьет ее и без посоха... Как убьет и того, что посмел бросить ему вызов, столь безрассудно бросившись с клинком на властителя одной из четырех стихий.
Теперь Ричард понял, как чувствовал себя Мазур, вызвавший гнев одной из Аматониди. Его постигла та же участь - его глотку сдавила невидимая, ледяная рука, выворачивающая его мышцы, сдавившая трахею, не пропускающая ни единой капли воздуха. Глаза застилала пелена ярости, Армонт, рухнувший на колени, пытался нащупать меч, схватиться за него в отчаянной попытке спасти свою жизнь, но увы - оружие пинком мага было отправлено в дальний угол комнаты. Хватка невидимой силы усилилась - рыцарь начал рваться, как безумный зверь, пытался схватить противника, но тот лишь сделал шаг назад, позволяя пальцам Ричарда рассечь воздух в его бесплодных попытках спастись. Победа была близка и маг аж скрипел зубами от напряжения и предвкушения своего триумфа, немигающим взглядом взирая на полузадушенного противника.

Говорят, что когда человек умирает, перед его глазами проносится вся его жизнь. Все его поступки, все его решения, все то, что он не успел сделать и о чем горько жалеет в последние минуты своей одинокой, предсмертной тоски. Быть может это применимо для того, кто медленно истекает кровью на поле брани, чувствуя, как жизнь медленно уходит из его жил, по капле. Или же для приговоренного на дыбе, когда каждая секунда невыносимой боли превращается в состояние отрешенного безумия, уступая место отчаянным воспоминаниям о прошлой жизни. Но для Ричарда все это было лишь праздной блажью - он не ощущал ничего кроме злобы и ощущения бессильного разочарования. Закончить жизнь вот так? В бесчестном бою против бесчестного противника? Закончить жизнь как бешеный зверь, которого топят, жалкий и беспомощный, не в силах никоим образом отсрочить или изменить собственное положение?.. Единственная мысль, которая причиняла ему боль еще больше, чем осознание собственной смерти, это мысль о предательстве своего долга. Он обещал девушке защитить ее... А в итоге не смог защитить даже себя.
Когда девушка напала на мага и заставила его отодраться от многострадальной глотки Армонта, последний уже потерял сознание и мешком рухнул на пол, лицом вниз. Еще несколько секунд гипоксии убили бы его, но одна из Аматониди подоспела вовремя и к головному мозгу вновь начал поступать кислород. По конечностям прошла болезненная судорога, после чего рыцарь затих. Человеку со стороны могло показаться, что то была предсмертная агония. И по всей видимости, маг подумал так же.
Северянин был на редкость крепким и выносливым воином - как и многие представители людей, что живут в самых негостеприимных землях Альмарена, вынужденные биться не только с угрозой нечисти, орков и шефанго, но и с яростью самой Матери-Природы. И если изнеженный рыцарь из Центральных или Восточных земель провалялся бы на полу полчаса-час, то Ричарду понадобилось около десяти-пятнадцати минут, чтобы выплыть из зыбкой дымки в реальный мир. Судорожный, сдавленный хрип ознаменовал его полноценное возвращение к жизни - Армонт, жадно хватая ртом воздух, будто бы утопающий, с огромным трудом перевернулся на спину, держась за невыносимо саднящее горло обеими руками. Кровь, в избытке текущая из многочисленных ран и порезов на его лице застилала рыцарю глаза, щипала их, смешиваясь с соленым потом, но это было неважно. Воздух! Такой прекрасный, чистый воздух - мужчина готов был поклясться, что он сладковат на вкус. Как можно жить и не замечать его?..
- Церера...
Как и когда-то, несколько месяцев назад, в Золотой Пустыне, Ричард не узнал свой голос. Он превратился в сиплое нечто, а каждый вздох рождал с собой необоримые приступы кашля. Встав на колени и упершись руками в пол, Армонт прочищал глотку, не в силах совладать с спазмом пылающих от натуги легких, чувствуя, как глаза застилают непрошеные слезы. Голова кружилась, все вокруг качалось и шаталось, где-то в желудке будто бы ворочался мерзкий ком, рождающий не менее мерзкую тошноту... Но не это сейчас беспокоило рыцаря - он слышал шум. Речь и грохот, крики, свист потоков воздуха, шаги и бег. Маг добрался до своей цели и сейчас там, в дальних коридорах, куда Церера увела его, разгоралась схватка.
Рыцарь поднялся на ноги. Его нещадно шатало и он едва не упал, попытавшись сделать хотя бы несколько шагов. Держась за стены, колонны и всеми силами стараясь не рухнуть на пол, Армонт добрался до своего меча, ранее отброшенного магом прочь. Он подобрал клинок и выпрямился, прислушиваясь к звукам битвы и пытаясь понять, куда же ему следует идти.
- Держитесь...
Трудно было разобрать эти слова, произнесенные все тем же сдавленным, хриплым голосом. Все еще пошатываясь, но постепенно приходя в себя, Ричард, сжав меч до боли в пальцах, рысцой понесся вслед за магом.

Один из Сольпуг был хорош. Очень хорош. Пожалуй, убийцы прислали к двум беглецам настоящего аса, профессионала своего дела, истинную угрозу, перед которой мало кто мог устоять. Он пришел сюда довершить начатое и даже потерянный посох не стал для него помехой. Но даже такой человек в конце концов допустил ошибку. Увлеченный боем с Церерой, он был абсолютно уверен в своей победе над Ричардом, и нисколько не задумывался о том, чтобы хоть как-то прикрыть свой тыл, направив всю силу защитных барьеров вперед, к своему новому противнику. Это и стало приговором для него - из-за угла, откуда начинался коридор, сверкнув в тусклом, лунном свете, вылетел кинжал. Толстый, короткий нож, который девушка утром выхватила из сапога своего защитника. Армонт метнул его с большой силой, не особо заботясь, куда же именно прилетит клинок - а прилетело лезвие точно в занесенную руку мага, не дав ему довершить очередное заклятье. Плоть буквально пришпилило к стене, пронзив насквозь. Хриплый рык обрушил на рассудок одного из Сольпуг холодящее осознание своего промаха - из коридора к нему приближался Армонт, несущийся, словно взбешенный медведь, тараном, сжимая в обеих руках занесенный меч...

Ричард, озлобленно и сипло дыша, чуть сгорбился, опустив гулко звякнувший чуть ранее об череп мага меч. Пелена ярости отпускала его, жгучая ненависть вперемешку с липким и едким дымком адреналина, кипящим в крови, медленно растворялась, а слезящиеся глаза начинали видеть так же зорко, как и раньше - что скрывать, кинжал был брошен едва ли не наугад и Армонт только сейчас понял, насколько он рисковал этим замыслом, ведь клинок мог задеть Цереру. Однако же, отчаянные ситуации, как известно, требуют не менее отчаянных мер.
Рыцарь все еще довольно смутно и глухо слышал происходящее вокруг себя, и когда девушка тронула его за руку он невольно вздрогнул от неожиданности, посмотрев на нее. Любой мужчина, даже охваченный кровавой яростью, мгновенно оттаял бы, стоило ему только ощутить прикосновение южной красавицы, сойдясь с ней взглядом, погрузившись в водоворот ее глубоких, синих глаз. Ричард не стал исключением - он успокоился окончательно, забыв о злобе и боли. Быть может, магия была в ладони Цереры, она вела ее движения?.. Взбешенный, раненый зверь, жаждущий свирепой мести за свое унижение и наглую попытку тронуть того, кого он поклялся защищать, был усмирен мгновенно и с невероятной легкостью.
Меч вложили обратно в ножны. Армонт, глухо сопя, молча взирал на то, что девушка делала с магом. Он не собирался ей мешать - мерзавец заслуживал куда худшей кары, и окажись он в руках самого рыцаря, тот, возможно, заставил бы его умирать медленной и весьма мучительной смертью, забыв в порыве гнева о достоинстве и благородстве, обетах, что он когда-то дал самому себе. К тому же он мог стать их ключом, светочем в царстве пустынного мрака, пролив луч истины на тайны, клубящиеся вокруг их сомнительного положения. Вот только эта правда была сокрыта глубоко внутри разума израненного мага, и та боль, которую он испытывал, была недостаточной для того, чтобы извлечь ее наружу. Ни у него, ни у путников не было времени на тщательный и полноценный допрос - легкие мага медленно наполнялись кровью, оставляя ему несколько минут на его жалкую жизнь, а по их души могли заявиться и остальные Сольпуги. Теперь, когда их укрытие было раскрыто, особняк больше не был безопасным местом.
- Миледи, не стоит... Прошу, поберегите силы!.. - Хрипло, спешно выпалил Ричард, протянув руку к Церере в красноречивом, подкрепляющем его слова жесте, раскрыв ладонь, но так и не посмев коснуться девушки. - Нам нужно уходить!
Но мстительный напор одной из Аматониди уже невозможно было остановить. Маг был мертв - участь, приготовленная им для Ричарда, настигла и самого хозяина стихий. Рыцарь, рванувшись вперед, едва успел подхватить падающую девушку - она отключилась прямо на его руках, потеряв сознание. Магия забрала все силы своего владельца - настало время жестокой, неизбежной расплаты.

Армонт не собирался терять время. Он бережно отнес Цереру на второй этаж, туда, где он спал прошлой ночью - если прямо сейчас в особняк вломятся другие ассасины, это место будет последним, куда они заглянут в яром поиске своей знатной добычи. Уложив девушку на кровать, рыцарь отправился в торопливый обход их недавних владений. Забрал некоторые съестные припасы, прихватил с собой ткани, которые можно будет пустить на заплаты и бинты, отыскал саламандру, с перепуга забившуюся в самый дальний, темный и теплый угол... Вернувшись в комнату, Ричард одним движением взвалил на плечо сумку, в которой покоились его свитки и драконье яйцо, после чего склонился над Аматониди.
- Что ж... По крайней мере, вечная погоня не дает нам заскучать.
Сказано это было с мрачной иронией, и скорее для разрядки сгустившейся атмосферы беспокойства и подозрений. Какое-то шестое чувство Ричарда буквально шептало ему в ухо, что особняк следует покидать как можно скорее, не теряя ни единой минуты - что он и собирался сделать. Аккуратно взяв девушку на руки и позволив ей вольготно устроиться головой на своем плече, Армонт последовал к лестнице на первый этаж и начал спускаться. Когда они оба уже почти покинули дом, чуткий слух рыцаря уловил шаги. Он с трудом успел скользнуть в темный угол, скрывшись из-под лунного света и нежелательных взглядов - мимо него, будучи закутанными в темные плащи, скользнули две низкорослые тени. Выждав еще некоторое время и убедившись, что путь чист, Ричард покинул укрытие. Зорко оглядываясь по сторонам и готовый в любую минуту положить девушку и схватиться за меч, он твердым, быстрым шагом покинул особняк через приоткрытые гостями ворота, не оборачиваясь.

Вряд ли пробуждение Цереры можно было назвать комфортным и легким. Армонт не знал, что она чувствует, но видел, как она шевельнулась - и понял, что девушка вот-вот придет в себя. Когда та открыла глаза то сквозь темноту и тусклый лунный свет смогла различить вокруг очертания домов. Ричард спокойно и мерно шел через узкий и очень темный проулок, полный удобных закоулков, надежно сокрытый от нежелательных взоров стражи, дежурящей на главных дорогах, удерживая драгоценную ношу на своих руках столь цепко и твердо, что одна из Аматониди почти не ощущала покачивания. Вся ее одежда была перепачкана кровью мага и самого Ричарда, но похоже, воинственный медведь воспринимал многочисленные, мелкие раны не иначе как сущие царапины, нисколько не мешающие ему двигаться дальше. Странное движение на плече - то была спящая саламандра, свернувшаяся клубочком у шеи Цереры, пригревшись от ее тепла и надежно защищенная от ветра. Само же лицо Армонта, четко вычерченное лунным светом, было хоть и узнаваемым, но каким-то... Странным. Что-то вносило диссонанс в узнаваемые черты, и лишь спустя какое-то время девушка поняла, что причиной тому была левая скула, в которую пришелся удар посоха мага. Она распухла до неприличных размеров и приобрела характерный цвет, напоминая изрядно перезревшую дыню.

Ричард молчал, склонив голову и не смея смотреть Церере в глаза. Он так спешил покинуть особняк, взять хотя бы что-то из предметов первой необходимости, унести девушку подальше от ее врагов, что совершенно забыл про ее главное оружие. То, что делало ее по-настоящему серьезным противником, продолжение ее сущности, предмет, важнее которого для мага вряд ли могло быть хоть что-то. Посох остался там, в особняке, у тела мертвого стихийника-Сольпуга. И... Кто знает, если бы рыцарь потратил несколько минут на его извлечение, удалось бы им выбраться наружу, миновав подошедшее подкрепление убийц? Но говорить об этом Армонт не хотел - девушке и так хватало переживаний.
- Я... - Он осекся, не закончив фразу. - Простите, миледи... Я подвел вас.
Рыцарь видел, каким ударом для Цереры стала потеря посоха. Он молча наблюдал за ее эмоциями, не решаясь даже шевельнуться или сказать еще хоть что-либо в свое оправдание. Лишь когда одна из Аматониди со свойственной ей категоричностью заявила о побеге из Сарaмвeя, брови Ричарда медленно поползли вверх, но его удивление было лишь минутной слабостью. Вскоре выражение его лица переменилось, превратившись в хмурое и излишне серьезное, с нотками плохо скрываемого, кипящего в душе гнева.
- Нет. Мы не можем сдаться. Мы слишком далеко зашли.
Армонт с несколько задумчивым теперь видом прошел мимо девушки, чеканя шаг по колкому песку, пока не остановился, задрав голову и глядя на многочисленные звезды, пылающие в небе наравне с вторым светилом. Он гулко втягивал в себя воздух, а в его голове зрело решение. Неоднозначное, не самое лучшее, и... Тяжелое. В первую очередь, для него самого. Впрочем, нечто подсказывало ему, что поступи он так - это будет правильно. Так, как должно. Как нужно. Так, как требуют его клятвы. Так, как сделал бы тот, чей меч он носит все эти долгие годы.
- Та, которую мы ищем, по-прежнему нуждается в помощи. Но я не могу позволить вам рисковать своей жизнью. Вы покинете это место одна, миледи. - Твердо произнес Армонт, обернувшись и посмотрев на девушку. - Вдвоем нам не выбраться. Возьмете мое золото - я найду для вас лучшую лошадь, лучшие припасы, и останусь. Отвлеку на себя стражу и убийц, чтобы дать вам шанс исчезнуть в Золотой Пустыне.
Повернувшись всем корпусом, рыцарь сделал несколько шагов к девушке и остановился перед ней, глядя ей в глаза.
- Вы поскачете в Миссаэст - это самый короткий путь через пески к цивилизации. Впрочем, я уверен - вы знаете это и без меня. - Армонт слабо, дружелюбно улыбнулся. - Простите, миледи. Я не могу поступить иначе. Обещаю - я сделаю все, чтобы найти Дочевез - даже если для этого мне понадобится перевернуть дворец вверх дном и убить эмира. И если мои планы потерпят неудачу - я хотя бы отдам свою жизнь в сражении за благое дело, и душа моя будет спокойна, зная, что вы целы, невредимы, и отправляетесь домой. Но если я выживу...
Ладонь, лежащая на рукояти меча, сжалась в крепкий кулак.
- Я найду вас. Отправлюсь в Эмилькон и приведу Беллу с собой. И верну вам ваш потерянный посох.

Отредактировано Ричард Армонт (08-12-2019 00:47:02)

Она ругалась. Стояла и кричала на него, выплескивая всю злость, все эмоции, что кипели в ее благородной крови. Она говорила все, что думает, и Ричард не стал ей возражать. Он мог бы спокойно стерпеть даже ее пощечину, последуй она вслед за горяченными словами, полными неистовой решимости и азартного, мстительного упорства. Но она не последовала. Церера лишь ткнула его кулаком в грудь. Быть может для нее это был сильный удар, нанесенный в сердцах и на порыве эмоций, но могучий рыцарь его даже не ощутил. Он молчал, смотря на нее, и... Украдкой улыбался. Лишь левый краешек губы слегка пополз вверх, и Армонт был не в силах его остановить. В своем гневе, в своей ярости, в своей искренности она была по-настоящему собой. Импульсивная и категоричная, горячая, как пески Золотой Пустыни под нестерпимо палящим солнцем. Она кляла его на чем свет стоит, а он улыбался, в очередной раз понимая, насколько же прекрасна та, что обрекла его душу на невыносимые муки.
В ее словах был резон, и тяжесть выбора ломала Ричарда, выворачивала наизнанку его сердце и будоражила его совесть. Как же она не понимает... Он - никто. И мир не заметит его исчезновения. Но она... Она - рассвет после долгой ночи. Она - первый цветок после мрачной зимы. Она - свет, изгоняющий тьму. Она - его вечный, жестокий палач и тюремщик, которому он бесконечно предан. Зачем ему эта жизнь, если она умрет? Зачем ему его клятвы, если он не сможет ее защитить?.. Если бы только боги дали ему сил... Он перевернул бы пустыню и обратил ее морем - в ее честь. И только ради нее одной.
- Миледи...
Он попытался вставить хоть слово в ее гневную тираду, но не смог. Ее слова больно ранили его, уязвили и заставили метаться между собственным долгом, ее жизнью и ее желаниями. Она хочет, чтобы он спасся. Она лукавит, говоря, что не справится с переходом, и он это знал. Глупая... Он сделает все для того, чтобы Сольпуги не бросились в погоню, и плевать, чего это будет стоить. Но она не верила. Не хотела. И даже Дочевез, таинственная женщина, о судьбе которой Ричард не имел ни малейшего понятия, уже не волновала Цереру. Но... Как же так?.. Армонт не мог найти ответа. Если бы только она послушала его! Он больше не может это видеть. Видеть, как ее жизнь подвергается опасности, как она страдает из-за магии, как все вокруг нее летит кувырком. И он ничего не может сделать. Он лишь крошечная песчинка в пустыне событий, судеб и времен, в той силе, что пронизывала Альмарен со дня сотворения мира.
Она желает, чтобы он защищал ее. Что ж... Он это сделает. И если одна из Аматониди желает, чтобы он остался, чтобы он был с ней до самого конца, пусть и печального для них обоих - кто он такой, чтобы спорить с ней? И дело было даже не в клятве, что он дал ей. Он хотел помочь ей. Искренне. От всего сердца. Как хотят помочь самому близкому и дорогому человеку в твоей жизни.
- Как прикажете, миледи.
Ответ был сухим и спокойным, но Церера не слышала в нем недовольства или сомнений. Наоборот - лишь решимость и преданность. Теплое и уютное ощущение надежно прикрытого тыла, защиты, на которую можно положиться. Девушка уже не смотрела на Ричарда, но он коротко поклонился ей вслед. После чего, устроив ладонь на рукояти клинка, мерно зашагал следом, уверенным жестом вытирая с лица спекшуюся кровь.

...Они выросли буквально из-под земли. Старые. Странные. Жуткие. Безумные ведьмы, плетущие сеть лжи и интриг, сеть смерти, их речи сочились пылающим ядом. Армонт, сжав клинок в обеих руках, встал за спиной девушки и выставил корпус чуть боком, надежно отсекая собой Цереру от врага сзади и в то же время готовый в любой момент дать отпор противнику спереди. Двое... Их всего двое. Но что они могут? Что предпримут? Рыцарь не был дураком и не собирался лезть в драку первым. Не желал спорить и угрожать, ибо не слова говорят о человеке, а его поступки - слова же лишь пыль на старом тракте, они опасны, неосторожная фраза может стоить им обоим жизни. Девушка и жуткие гостьи вели беседу - а Армонт ждал. Терпеливо, с монументальной, медвежьей стойкостью, всем своим видом показывая лишь одно - если эти твари попробуют прикоснуться к Церере, им придется иметь дело с серьезной угрозой.

Ричард никогда не любил долгий сон. Всякий раз, как дымка сладостного беспамятства смыкала его веки, он спал чутко, поверхностно, тревожно - даже находясь в абсолютной безопасности. Это уже невозможно было стереть из его крови, из его привычек, из инстинктов - виной тому была суровая юность, проведенная в Темных Землях, когда спать приходилось с луком в руках, в глухих и опасных снегах, где каждый шорох, каждая скрипнувшая ветка, каждая секунда вороньего грая могли говорить о том, что приближается нечто. Там, на Севере, у юноши, едва вступившего в возраст, после которого можно называть себя не мальчиком, но мужем, не было друзей. Не было надежных мест, которые могли бы служить хорошим укрытием и лагерем. Каждое встреченное существо - будь то зверь или человек - несло с собой опасность. Хищники, малая часть из которых белые волки, грозили разорвать свежую добычу. Люди - обокрасть, зарезать ради куска мяса и теплых шкур. Орки и шефанго восприняли бы парня не более чем развлечением на своем пути, превратив его тело в изуродованный обрубок. А многочисленные мертвецы, слепо бродящие в темных закоулках средь вековых деревьев, желали лишь испить крови живых существ, вонзиться в них, превратив в себе подобную тварь, что будет обречена до конца времен блуждать там, где даже солнце не выходит из-за горизонта месяцами, погружая истерзанную вечной мерзлотой и темной магией землю в обитель безнадежного мрака полярной ночи. Впрочем, не только привычка бдить за собственной сохранностью была причиной нелюбви рыцаря к крепкой дреме. Его часто мучили сны, обычно - кошмары, что он видел с завидной регулярностью. Изредка это были видения, смысла которым он не находил, или же их истинное назначение раскрывалось спустя долгие годы, вместе с нажитой мудростью, опытом и событиями. Армонт никогда не воспринимал эти сны как что-то серьезное, пророческое или важное, предпочитая думать что то его измученный событиями и пережитым рассудок мешает образы былого в чудное варево. Как же отвратительно он спал тогда, после битвы с нежитью на Севере!.. Почти каждую ночь он видел один и тот же сон, одни и те же образы существ, что умирали под натиском мертвецов, безумных, темных магов, переживал собственные страхи. Но чаще всего он видел Варуна Ватража - того, кого называл своим другом.
Того, кого не сумел спасти.
Второй раз за последние несколько часов Ричард блуждал по краю собственной гибели, стоя у границы бездны, откуда уже никто не возвращается. Пожалуй, переборщи старухи с ядом еще хоть немного - и его тело теперь гнило бы в пустыне, на радость голодным падальщикам. Горячечный рассудок подкидывал образы один отвратительнее другого, играя с рыцарем в опасную, жестокую игру - он вновь то видел битву, то пустыню, где едва не погиб пару месяцев назад, то вспоминал сражения с магами. Или же видел Сольпуг, с которыми бился, но тщетно, как оно бывает в самых кошмарных снах. Подводил его то меч, то его рука, не давая ударам нужной силы, и каждый раз итогом было одно и то же - смерть. Смерть той, кого он обещал защищать.
- Кавальери...
Ее голос донесся до него словно сквозь толщу мутной воды. Совершенно не понимая, где он находится и что происходит вокруг него, Ричард, тем не менее, не стал препятствовать своей мышечной памяти. Правая рука характерным образом, пусть и слабо, шевельнулась, пальцы несколько раз сжали воздух, ища рукоять клинка. Одно из видений еще не покинуло Армонта - ему нужен был меч, чтобы отбить атаку, но куда он подевался?..
Голова, вопреки ожиданиям, не отозвалась болью - лишь тупой заторможенностью, странной пустотой, словно где-то неподалеку разорвался пущенный из требушета снаряд, контузив рыцаря, попавшего в область действия. Зато зрение подводило со всей бессовестностью и наглостью - то, что видел перед собой Ричард, не до конца обрело цвет и двоилось, а то и троилось, будто бы мужчина от души напился в каком-то трактире совершенно дешевым и мерзотным пойлом, лишь бы только отключиться, едва успев добрести до какого-то закоулка и рухнув там в обнимку с блохастой, дворовой псиной. Черты лица, что склонились над ним, угадывались с трудом, но все же были в них приметы, что вонзили в мозг догадку будто стрелу в мишень. Черные волосы, голубые глаза...
- Церера?..
Попытка заговорить была похожа на все те же усилия пьяного в хлам человека. Все остальные чувства постепенно вступали в свои законные права, сообщая Ричарду, где он находится и что с ним происходит. Лежит. На спине, руки вытянуты вдоль туловища, левую ногу оттягивает нечто тяжелое. Впрочем, какой-либо боли Армонт не чувствовал - что на самом деле удивительно, учитывая каким интересным образом прошла драка с стихийным магом. Воспоминания о последних событиях быстро промелькнули в голове - ссора, старухи, предложение, яд... Яд!..
- Бегите...
Пока Ричард медленно приходил в себя, выплывая из неохотно отпускающего его бреда, под бдительным взором девушки, за ними обоими наблюдало еще одно существо. Маленькое и незаметное, надежно укрывшееся в небольшой щели, подальше от взора Сольпуг, упустивших из своих лап столь... Необычную тварь. Которой, несомненно, еще предстоит сыграть свою маленькую роль.

- Я... Я помню предложение. Сольпуги сделали нам предложение...
Лицо Ричарда пересекла болезненная, слабая усмешка. Он чуть сгорбился, окончательно приходя в себя и с чувством облегчения понимая, что зрение возвращается к прежнему состоянию. В конце концов - показанное количество пальцев он счел верно. Мысли, разбежавшиеся по самым дальним закоулкам разума, медленно соединялись воедино, словно реставрируемый мастером разбитый горшок.
- Оно из тех, от которых не отказываются, верно?..
Фраза была исполнена мрачной иронией. Да, Ричард вспомнил все, что произошло с ними на улице близ покинутого особняка, когда они оказались в окружении двух весьма жутких магов, с ликами уродливых старцев, но голосами юных дев. Их единственным шансом выжить было принять условия Сольпуг - что и сделала Церера, поступив весьма разумно и правильно. И теперь их судьбы находятся в руках таинственной личности, что называет себя Повелителем Мерхизом Узерли.
Армонт вскинул голову, наспех осматривая помещение вокруг себя и чувствуя, как воздух непривычно легко, с странной прохладой проходит по его щекам и части шеи, касаясь их, будто бриз у далекого моря. Знакомое ощущение, от которого рыцарь постепенно отвыкал, предпочитая довершать свой образ густой, светло-пшеничной щетиной, что в некоторых местах переходила в более густое подобие легкой бородки. Теперь же рыцаря гладко выбрили, не оставив даже темных, характерных отметин по росту жесткого волоса, внешне немного сбавив ему лет. С легкой досадой отметив столь нежеланное изменение, Ричард продолжил свои наблюдения. Место, где они оказались, не было похоже ни на тюрьму, ни на тюремную камеру, ни на что-либо близкое к этому. Убранство и стилистика помещения больше напоминала особняк для любовницы Мазура, но никак не клетку для двух неосторожных узников. Складывалось впечатление, что они оба действительно были желанными гостями при дворе весьма влиятельного человека, не желающего им зла... Но мерзкий привкус яда на языке, угрозы, что звучали в речах старух, а так же длинная, но тонкая, маскирующаяся под украшение на поясе девушки цепь, что поблескивающей, золотой змеей пролегла через комнату, надежно удерживаемая кольцом-креплением в полу, явственно говорили о том, какими же на самом деле были намерения и поступки их похитителей.
- Я рад, что с вами все хорошо.
Армонт посмотрел теперь уже на одну из Аматониди, говоря ей эту фразу искренне и тепло. Да, девушка выглядела вполне неплохо, не было похоже, что Сольпуги хоть пальцем тронули ее, причинив какой-либо вред. Скосив глаза чуть ниже до рыцаря внезапно, наконец-то дошло, как выглядит он сам. И осознание того, что сейчас он "красовался" перед знатной дамой в одном лишь полотенце, насмешило, смутило и раззадорило его одновременно. Пожалуй, он готов был отдать все, лишь бы она была рядом с ним, держала его за руку, касалась его, а он дышал ей, жил ей, любовался ей без конца. Жаль, что эти мгновения пришлись на столь печальную для их жизней и участей ситуацию.
Рыцарь вытянул руку, опустил взгляд на могучую, вздымающуюся грудь, ожидая увидеть многочисленные шрамы и следы от порезов после боя с магом, но к его изумлению он не увидел ничего. Ни единого напоминания о схватке, будто бы ее и не было. Несколько чистых бинтов все еще пересекали его торс, но Армонт почему-то был уверен, что то, что скрывалось под ними, заживало столь же эффективно, без следа и тяжелых последствий. В целом Ричард чувствовал себя полным сил и готовым к решительным действиям - если не считать легкой тошноты, все еще сковывающей желудок после воздействия яда. В его душе медленно рос гнев. Мерзавцы похитили их, забрали все их вещи, держат здесь и неизвестно, какую кару в итоге изберут для них обоих. Церера потеряла посох, ее возвращение домой стоит под большим вопросом, он понятия не имеет, где находятся его доспехи, клинок, что он чтил и берег все эти годы. Меч, что он поклялся не давать в руки тем, кто ведет бесчестную и злобную жизнь. Они оба понятия не имеют, где находится Дочевез, их кошельки скорее всего уже прикарманили и поделили меж самыми удачливыми мародерами Сольпуг... Пальцы правой руки Ричарда медленно сжались в кулак, красноречиво выражая все бушующие в его душе эмоции.
- Они ничего не сделали с вами, миледи? Ничего не сказали о том, зачем мы им? - Во взгляде мужчины читалась плохо скрываемая тревога за девушку и ее дальнейшее благополучие. - Долго я был без сознания?..
Могучий медведь попытался подняться, но его внимание привлек звон. Гулкий и тяжелый, всколыхнувший и странную тяжесть. Опустив взгляд, Армонт обнаружил цепь, куда толще и надежнее тем та, что удерживала девушку. Кандалы прочно сомкнулись вокруг левой ноги, делая рыцаря заложником перемещений исключительно в рамках данной комнаты. Это вызвало в нем еще большую ярость, в дыхании послышались рычащие нотки. Мерзавцы... Пусть только подойдут поближе. Он удавит их этой же цепью, если они посмеют мучить девушку.
Церера внезапно поняла, что ее что-то касается. Какое-то движение, легкая боль - будто бы острые коготки впились в ткань, а затем - и в кожу. Резкое, почти мгновенное движение по спине, шорох у уха... На плечо девушки взобралась саламандра, глядя своими узенькими зрачками поочередно то на нее, то на изумленного присутствием крошечного зверька Ричарда. Животное выглядело сонным и довольно вялым - видимо, от яда ему тоже крепко досталось. Но... Почему саламандру не забрали Сольпуги? Быть может, просто ее не нашли?.. Так или иначе, крошечный дракончик был недоволен таким обращением с его персоной. Он легонько, быстро укусил Цереру за ухо и тут же разжал необычайно острые и крепкие зубы, оставив отметинку. Существо было голодным, и это начинало его злить. Прежде, чем девушка успела поймать нахальную саламандру, та спрыгнула с ее плеча и молнией пронеслась в дальний конец комнаты, вонзив зубы в камень стены. На удивление, те поддавались и мелкая, каменная крошка поглощалась причудливым любителем вулканических пород с большим аппетитом.

Отредактировано Ричард Армонт (08-12-2019 18:21:55)

- Фай... - Ричард, чуть приподняв голову, наощупь поправил платок, уточняя его крепление и уклад так, чтобы он не мешал дышать и был удобен во время возможного сражения. - Это красивое имя. Оно по нраву мне, миледи.
Рыцарь, закончив одеваться, начал перемещаться по бане и части прилегающего помещения, насколько позволяла цепь. Он шагал медленно и неспешно, чеканя шаг, привыкая к новым ощущениям и восстанавливая баланс ослабших после отравления мышц. Разминал могучие, покатые плечи, вновь и вновь втягивал в себя воздух полной грудью, хрустел затекшей шеей, сжимал и разжимал кулаки, позволяя костяшкам пальцев хрустеть и отзываться приятным ощущением восстанавливающегося кровообращения. Почему-то все это до боли напомнило ему долгий плен у орков, много-много лет назад. Когда он, вынужденный сидеть в яме, мерял ее шагами, звеня цепью и считал каждый раз, стоило его сапогу опуститься в холодную грязь. Ричард хорошо помнил сколько шагов он совершал за день. Ровно тысячу. Движение не давало ему замерзнуть во время снегопада, не давало сойти с ума и потерять контроль над собой, сноровку, не давало мышцам атрофироваться от длительного пребывания без движения в ледяной ловушке. Все изменилось, когда его начали выпускать на бои - день за днем, неделя за неделей... Но это уже совершенно другая история и совершенно иные воспоминания. Ричард отогнал их прочь, наблюдая за поведением саламандры и действиями девушки.
- Купец говорил, что она ест лишь вулканические минералы. Обсидиан, оливин, и подобные им... Но похоже, голод заставляет ее поступиться своими гастрономическими пристрастиями.
Саламандра, обернувшись к Церере, резко дернула хвост, убирая его из-под пальцев девушки. Зверек все еще выглядел недовольным, но постепенно его злость уходила и он все же дал себя погладить. Фай потянула драконоподобную голову к одной из Аматониди, обнюхивая предложенное угощение, после чего с легкостью заглотила драгоценные камни - будто это были кусочки мяса. Впрочем, одними камнями дело не обошлось - девушка внезапно обнаружила, что зверек грызет... Металл. Золото (или то была позолоченная сталь?) украшения с легкостью, хоть и довольно медленно, поддавалось острым зубам саламандры, хоть эта пища, судя по всему, не была чем-то действительно желанным для существа.

Ричард ненавидел этот запах. Он мог узнать его где угодно и когда угодно, будь оный сокрыт даже за многочисленными фиалами благовоний. Это был запах крови. Даже нет - не запах, а характерная вонь. Вонь, что вписалась в это место намертво и безвозвратно, вонь крови давно засохшей и ставшей частью этого места, щедро поливаясь все новыми и новыми порциями этой же жидкости, которой суждено смешиваться с налетом пота, гнили и разложения. Весь этот смрад дополняла одна-единственная, важная нота - металл. Кислый и характерный запах металла. Именно он, смешиваясь с голосом крови, давал столь знакомый и столь ненавистный Ричарду запах. Запах смерти и страдания, безнадежного рабства, страха и звериного, затравленного возбуждения перед каждым грядущим днем. Пожалуй, он везде был одинаков - будь то просторные амфитеатры Запада, арены Гресса, орочьи загоны для рабов на Севере... Он не изменился и здесь, на Юге, вонзив в разум раскаленным прутом ворох болезненных воспоминаний.
Армонт помнил совет Цереры и ему вполне хватало ума, чтобы надежно держать язык за зубами. Все это место, сокрытое в пустыне, насквозь лживое и опасное, дошло до точки своего кипения, запустив в душе рыцаря невозвратный процесс искренней ненависти к Сарaмвeю. Когда он впервые приехал сюда, то все же таил надежды на то, что город окажется гостеприимным и необычным после приевшихся земель Центра и Запада, пусть и не лишенным низости, подлости, коварства, причем в таком количестве, в каком узреть их рыцарю еще не доводилось ни в одном другом месте. Какая ошибка...
- А это ваш верный пес, хатун.
Возможно, кто-то другой опустил бы взгляд, не рискуя провоцировать противника, или же не смог оторвать своего внимания от столь ужасного увечья, что безнадежно уродовало половину лица Мерхиза, но только не Ричард. Он смотрел Пауку прямо в его ледяные, серые глаза, с поднятой головой, с привычным для себя спокойствием выдерживая зрительный контакт, каким бы неприятным для него он не был. Подлый убийца вызывал у Армонта эмоции и впечатления самые отвратительные, из которых презрение было, пожалуй, самым простым, легким и очевидным, но ничего из того, что бушевало в сердце рыцаря, не отразилось на его лице. Его взгляд был уверен и тверд, лишь неизбывная, медвежья суровость не покидала Армонта. Да уж, что скрывать... Ричард терпеть не мог политику и переговоры, в которых, за ширмой сладкой лести, скрывались отправленные, уродливые клинки истинных намерений.
Каждый раз, когда Паук уходил за спину и освобождал Ричарда от необходимости бросать ему вызов своим непоколебимым взглядом, Армонт бегло осматривал все и всех, что только находились вокруг. Украдкой, не поворачивая головы. Врагов тут было не счесть... Любое неосторожное слово, любое движение - и их смерть или придет в тот же миг, или их схватят, прервав разговор. О том, что могло быть с ними дальше, Ричард думать не хотел. Если бы только у него был шанс, возможность, мгновение, если бы только он был уверен в своем успехе и безопасности для Цереры!.. Он удавил бы этого мерзавца, свернул ему шею, выломал бы ему позвонки одним могучим рывком, и никакие цепи не стали бы ему в том преградой. Желанные мечты... И столь неосуществимые.

Безумное пари. Игра со смертью, выжить в которой сродни лишь чуду. Ричард плохо верил традициям Юга и всем этим замысловатым обрядам, они казались ему куда более запутанными и бессмысленными, чем те верования и устои, что чтились в иных краях Альмарена. Тем более, когда заключение договора происходит с бесчестником, убийцей, их бесстрастным палачом - как можно верить его слову? Подобный человек поступится всем ради исполнения своей цели, не считаясь с тем, насколько священным считается право, что от него требовала девушка. Но рыцарь не хуже Цереры понимал одно: выбора у них нет. И если судьбы пленников предопределены, они закончат свои жизни достойно, как того требует честь. Пред ликами богов и людей, что станут их судить.
Меткий удар молотка сбил штырь, открывая кандалы и освобождая Армонта. Один из ожидающих отмашки Паука убийц, за черными одеяниями и обмотками которого были видны лишь поблескивающие в свете солнца глаза на фоне смуглой, почти что черной кожи, подошел к рыцарю, держа на вытянутых руках сложенные доспехи. Ричард немедля облачился в них: сначала надел двойной, кольчужный хауберк, с такой легкостью, словно он был дюжей рубахой из шелковой ткани, после - набросил сверху порядком уже изрезанный и попорченный после всего пережитого, плотный дублет, привычно застегивая ремни по бокам и проверяя их на прочность, аккуратно дергая, удостовериваясь, что они не разойдутся в самый разгар жаркого боя. Оставался лишь меч, верное оружие, давно ставшее привычным продолжением руки - его вернули с пренебрежением к хозяину, без ножен, но на подобную мелочь Армонту было плевать. Он взял клинок, взвешивая его в руке и примериваясь к балансу, бегло осматривая до боли блестящее, зеркальное лезвие в лучах солнечного света, убеждаясь, что оружие не испорчено. И лишь когда проверка была закончена, Ричард, прокрутив меч в руке, с размаху вонзил его в землю перед собой. Наточенное лезвие, ведомое могучей силой северянина, прошило песок и податливую почву с такой легкостью, будто бы вонзалось раскаленным ножом в кусок подтаявшего сливочного масла. На первый взгляд обычного человека, подобная демонстрация была логичной - рыцарю требовалось освободить руки и принять чарку с водой. Однако суть этого действия, его голос, его воля - все это таило в себе смысл куда более глубокий. Ричард бросал Пауку вызов, следуя давним традициям гладиаторов Севера. Он выказывал ему уважение в той же мере, сколь и отъявленное неповиновение, готовность идти на смерть свободным - пусть не телом, но душой.
Вода оказалась отличной. Свежей, чистой, грамотно разведенной. Баланс был соблюден идеально, к удивлению Армонта, ожидавшего от убийц подвоха и пересоленной жидкости. Не смотря на мучившую его жажду, рыцарь пил медленно, маленькими глотками, не желая давать возможность жестокому Повелителю от души позлорадствовать над зрелищем жадно дорвавшегося до воды узника. К тому же подобные действия были оправданы и с точки зрения подготовки - излишняя спешка в принятии питья и пищи перед боем могла привести к серьезным последствиям, из которых сильнейшая тошнота представляла наименьшее зло. Осушив все до последней капли, Ричард вернул пустую чашу обратно в руки того, кто ее ему подал, тыльной стороной ладони утирая взмокшее лицо.
Церера смотрела на него, и мужчина это знал. Чувствовал. Он повернулся к ней, закончив подготовку, с тоской ловя на себе ее пронзительный взгляд. Быть может, сейчас он в последний раз стоит рядом с ней, слышит ее голос, видит ее красоту, что лишила его сна и покоя. Быть может, стоило сказать правду, что так мучила его? Сбросить невыносимый груз с души?.. Но Ричард не посмел. К тому же... Быть может, одна из Аматониди и так все понимает. Их разделяет нечто большее, чем разница характеров и убеждений. Их разделяет их кровь, их наследие, то, что было куда выше и древнее их жизней. И ни один из них не мог пойти наперекор чести и долгу, вынужденный мириться с собственным происхождением.
- Я всегда буду рядом.
Он сказал это спокойно, без тревоги и боли в голосе, улыбнувшись ей - в последний раз. Он вложил в эту фразу все, что чувствовал, все, что только мог выразить. Не было смысла говорить что-то большее. Но прекрасной деве нечего сказать ему на столь глубокие слова, она спрятала блеснувшие глаза, опустив их в пол и сжимая своими ладонями могучие руки северянина.
- Удачи, кавальери. Я молюсь за вас каждому из наших ветров.
Южанка улыбнулась Армонту в ответ, грустно, не обнадеживая, но принимая его добровольную жертву. Черная, атласная плеть взвилась вокруг серого лезвия и бесшумно иссеклась об острые грани, оставаясь в смуглой ладони. Дона Церера обвязала черную прядку вокруг запястья рыцаря, крепко-накрепко скрепляя узлом - последний дар, который может ему предложить. Ричард следил за всем этим с замиранием сердца, едва дыша и судорожно ловя каждое мгновение, в котором они все еще были вместе. И в то же время бесконечно далеко друг от друга.
Он должен сделать это. Ему нечего терять. Стоя на пороге смерти, он совершит поступок, для которого придется собрать всю свою недюжинную храбрость.
Могучая ладонь Ричарда, на запястье которой красовался дар Цереры, медленно поднялась вверх, касаясь ее щеки и проводя по бархатной коже чуть ниже большим пальцем, даря ощущение приятного поглаживания. Осторожно и бережно, со всей возможной нежностью, которую только мог найти в себе бурый медведь. Рука мелко тряслась, будто бы рыцарь по-настоящему боялся того, что он собирался сделать, не верил себе, клял себя за столь непозволительную дерзость... Безумец. Любовь и смерть способны сотворить из мужчины зверя, воззвать к его отчаянной отваге, дать ему сил на любые подвиги, перевернуть его мир с ног на голову, заставив по-новому взглянуть на все прожитые годы. Непонимание отразилось крошечной льдинкой в ее глазах - вот он, миг, после которого пути назад уже нет. Армонт набрал воздуха в грудь и подался вперед, наклоняя голову и одним точным, уверенным, но бесконечно трепетным движением ловя дрогнувшие губы Аматониди.
В его жизни не было мгновения более прекрасного, чем этот. Мгновения более желанного, более страшного и безумного. Его поцелуй длился всего несколько секунд, но они показались рыцарю вечностью. Он выпрямился, чувствуя, как содеянное выжигает его изнутри, будто пламя, и Ричард был не против сгореть в нем полностью и без остатка, поддавшись велению своего сердца. Он все еще чувствовал ее вкус, ловил ее запах, и теперь ничего больше в этом мире не могло остановить его. И пусть сегодня он умрет. Но он умрет в ее честь. Его любовь останется с ней навечно, закрепленная, будто печатью, тем, на что он только что осмелился пойти.
Меч выдернули из земли одним сильным движением и Ричард, опустив его, отправился следом за своими молчаливыми конвоирами. Он не оборачивался и не смотрел на Цереру, чувствуя, как его сердце бьется в темпе столь отчаянном, что готово выскочить из груди. Он считал каждый свой шаг, спускаясь по лестнице меж трибун, приближаясь к желтому кругу песка, пропитанного смертью, и чувствуя как его губы по-прежнему жжет тень ее прикосновений. Шум толпы, казалось, давно исчез, превратившись для рыцаря в единый, незначительный призвук где-то далеко, на границе его сознания. Толпа, учуявшая запах крови, все равно что зверь... Ее можно укротить, а можно взбесить, она хочет твоей твоей смерти больше, чем хотят твои злейшие враги, для нее нет понятия зла и добра. Есть только жестокое зрелище. Впрочем, настроение толпы Армонта не волновало - он шел спокойно и размеренно, готовый к тому, что его ждет, погруженный лишь в свои мысли, поддавшийся лишь тому, что захлестнуло его с головой.
Я всегда буду рядом.
Он не заметил, как остался один, посреди просторного круга арены. Трудно было счесть точное расстояние от стены до стены в шагах, но по примерным подсчетам Ричарда их было не меньше доброй сотни. Мужчина не желал терять время - знакомый, затравленный азарт, предвкушение боя, колючее нетерпение - все это кипело в крови бурным варевом, разгоняя по жилам пылающий огонь. Задрав голову и повернувшись к главной трибуне, Ричард встретился взглядом сначала с Пауком, показывая, что он готов к драке, а после - с Церерой. Свирепый вызов и медвежья суровость, с которой рыцарь смотрел на Повелителя, мгновенно исчезли, превратившись в столь знакомое выражение уверенности и глубокой, тщательно скрываемой, усталой тоски.

Ожидание противника - одна из наиболее отвратительных вещей, которую Ричард ненавидел всей душой. Гадать, каким будет облик твоей возможной смертью, чувствовать, как мышцы заходятся в судороге от предвкушения боя, с каждой секундой упуская последние мгновения спокойствия. Мало кто мог унять дрожь в руках и смесь страха и волнения в такие минуты, но Армонт принадлежал к числу подобных счастливчиков. Он спокойно опустился на одно колено, воткнув меч в песок и зачерпнул оного полную пригоршню, начав медленно и старательно растирать ее в ладонях, следя за тем, чтобы песчинки плотно засели в коже. Рыцарь исподлобья смотрел на черный проем врат амфитеатра, закрытых решеткой, в ожидании мгновения их поднятия, в ожидании той секунды, когда лучи солнца осветят противника, показавшегося из липкого мрака.

Отредактировано Ричард Армонт (13-12-2019 17:15:29)

…В конце концов, жизнь всегда побеждает смерть.
Годы сменяют друг друга. На смену погибшим приходят новые воины, а поколения продолжаются, сменяя друг друга, продолжая шествие рода человеческого и не только. Это был вечный цикл, повторяющийся раз за разом. Вновь и вновь – испокон веков и до конца существования Альмарена будет идти эта цепь, презирая мнимое величие смертных. Их города растворяются под песками, империи рушатся, государства перерождаются, а старые устои становятся пеплом, из которого поднимет голову феникс новых. И какие бы судьбы не ждали тех, кто населяет этот мир, одно будет неизменным – жизнь всегда будет побеждать смерть. Добро всегда будет побеждать зло. Любовь всегда будет сильнее бесчестия и подлости. Так и будет – и лишь когда солнце взойдет на западе, а сядет на востоке, прервется этот цикл, сыграв последний реквием в дыхании умирающего мира.
Кем же были те, кто вышел сейчас на Арену? Кто осквернял землю каждым своим шагом, чье существование, чье присутствие было столь же неуместным и отвратительным для мира, как капля яда в прекрасном вине? Их вряд ли можно было назвать людьми в полном смысле этого слова – они давно укротили слабости человеческой сущности, презрев старость, презрев само время, укрепив лишь свои пороки, что выедали их давно прогнившие и искушенные в низменных грехах души. Эти твари владели той силой, могущественной и злобной, что могла извратить всю суть вечного цикла, превратить жизнь в смерть, пить ее, упиваться ей, играя с величинами и понятиями, думать об изменении которых считалось кощунственным даже среди мудрейших магов и безумных экспериментаторов. Эти существа познали и извратили суть самого существования, обретя власть над тем, что бурлило в жилах каждого творения Альмарена – будь то смертный муж или величайший дракон.
Маги крови… Проклятые, поганые отродья…
Ричард прошипел это не вслух, но мысленно, с бессильной яростью выпуская воздух из-за стиснутых зубов. В этой жизни он ненавидел многое. Ненавидел подлецов и клятвопреступников, ненавидел предателей, ненавидел ложь, что пронизывала почти каждое слово, каждый поступок, он видел ее в глазах и душе тех, кто, улыбаясь, предлагал ему вино, а за спиной прятал кинжал. Рыцарь никогда не считал себя идеальным, в его прошлом было много того, о чем он предпочел бы забыть и никогда больше не вспоминать. Он ненавидел себя за слабости, которые он когда-то проявил, за всех тех, кого он не уберег. Но больше всего Армонт ненавидел этих существ. Тех, кто продал свою душу и жизнь, положив их на алтарь изучения низменной, запретной магии. Слишком часто в своей жизни он встречался с ними… И похоже, сейчас судьба решила сыграть с ним мерзкую шутку. Посмеяться над ним всласть, руша любые надежды и заставляя сердце судорожно сжиматься от одной мысли о том, что ему предстоит вынести.
Любой другой на месте Ричарда сдался бы. Начал умолять о пощаде и легкой смерти, ведь почти что ни одна магия Альмарена не умела и не могла причинять живым существам столь страшные увечья и столь страшные страдания. Но рыцарю отступать было некуда. Он сражался не только ради себя – от его успеха зависела жизнь человека, которого он любил. Его гордый нрав и слепое следование своему долгу, своим клятвам, его храбрость и отчаяние всегда становились для него щитом и опорой, тем, что поддерживало его дух. Одна только мысль о трусости, о бегстве, приводила Армонта в ярость. Он не подарит своим врагам столь желанного зрелища собственного страха, он умрет с поднятой головой, в битве с врагом неодолимым и свирепым. Ричард сражался всю свою жизнь и понимал, что теперь его шансы опустились почти что к нулю, превратившись в призрачную дымку наивных, надежд. Как он говорил Церере тогда, утром? Это танец, миледи. Каждое движение несет в себе смысл. Меч или посох – не более, чем инструмент, продолжение, не он делает человека воином, не он выигрывает битвы. Важна рука наносящего удар, его суть, его умения и опыт, то, во что он верит.
Ну что ж. Потанцуем.
Они заходили с двух сторон, беря рыцаря в клещи. Наличие холодного оружия в виде замысловатой цепи у одной и трофейной Кости Цереры у другой, говорили о том, что ведьмы повременят со своей магией. Они пришли сюда за зрелищем, за утверждением собственной власти, они собираются победить его в его же стихии, унизить, и лишь потом – уничтожить, выпив всю его жизнь до последней капли. Ричарда это более чем устраивало, и он знал, что будет делать. Разозленный противник, самоуверенный, склонный к странным и позерским поступкам, допускает больше ошибок. А их Армонт прощать не собирался. Сплюнув в песок тягучую слюну, забившую горло, он поднял свой меч в срединную стойку, удерживая рукоять на уровне головы, расставив ноги для баланса и медленно отходя назад, держа обоих противников в своем поле зрения. Когда дерешься с теми, кто превосходит тебя числом следует всегда иметь надежный тыл. И сейчас этим тылом была стена амфитеатра, к которой Ричард неуклонно приближался.
- Мы пожрем твою печень и выпьем кровь, северянин...
- ... А из костей выточим дудки, и они будут петь твоей хатун, пока она не сойдёт с ума. Или Повелитель не пожелает убить ее...
Шипение ведьм напоминало глас песчаных кобр, их жуткие мотивы распаляли в душе животный страх. Армонту было плевать на угрозы его палачей. Поддаваться на уловки, провокации и оскорбления врага мог только совсем неопытный вояка, не муж, мальчик, впервые взявший в руки оружие. Ричард был сосредоточен и серьезен, он продолжал отходить назад, поворачиваясь так, чтобы солнце светило в глаза ведьмам. Впрочем, те раскусили его маневр, не собираясь играть в игру по правилам рыцаря. Дальнейшее продвижение вбок было безнадежно заблокировано угрожающим взмахом цепи, взметнувшей в воздух желтое облако песка, попытка ухода в противоположную сторону – гудением выставленной Кости. Под спиной ощутился горячий, шершавый камень, сапоги шаркнули. Рыцарь был прижат к стене, а два его противника приближались к нему одновременно. Ричард, прикрыв глаза, внимательно следил за тем, как одна из ведьм разматывает цепь и начинает ее вращение, закрепляя вес оружия и его убойность инерцией. Хорошее строение, отличная ковка, тот, кто делал эту вещь знал толк в жестоком и зрелищном убийстве. Острые зубцы, стоит брошенной цепи обернуться вокруг шеи или конечности противника, намертво вопьются в плоть, и вытащить ее будет практически невозможно. Попытка же размотать или выдернуть приведет к ужасным ранениям.
Взмах. Еще взмах. И еще. Ведьмы приближались, а цепь описывала мерный круг в воздухе с четкой и посчитанной Армонтом периодичностью, разрывая атмосферу гулким звуком, угрожающим и жутким. Взмах. Две секунды, полный оборот… Взмах. Ричард чуть пригнулся, оскалив зубы, как загнанный в угол медведь, сапоги чуть приплясывали на каблуках от нетерпения, рука до боли стиснула меч. Взмах… Обе ведьмы были совсем рядом, еще несколько метров, несколько шагов… Взмах. Меч поднялся чуть выше, готовясь ринуться в атаку, готовясь нанести удар, жалить, будто бы разъяренный шершень… Взмах!
Армонт бросился вперед и вбок, к ведьме, что размахивала цепью, подгадав момент, когда ее страшное оружие уходило на новый виток и попав в мертвую зону. Клинок, благородный и достойный, тот, что когда-то держал и носил с гордостью павший воитель Кай, вклинился своей басовитой, гордой песней в фальшивую арию цепи, рассекая воздух и нанося удар. Рыцарь резанул своего противника по туловищу и сразу же ушел за спину, пригнувшись буквально в последнюю секунду – свистнувшая цепь срезала прядь его волос. Провернув клинок в руке Ричард нанес еще один удар, на этот раз по спине, но от него ведьма увернулась, прыгнув вперед с какой-то даже невероятной, безумной скоростью. Развернувшись, она щелкнула цепью, направляя ее в Армонта – тот неприятный, пусть и неглубокий порез, что зиял на ее теле, казалось, нисколько не мешала ее эффективности. Рыцарь бросился вбок, уходя перекатом, и сразу же попался на выставленную Кость. Острый конец был судорожно отбит клинком, но посоху явно не понравилось такое обращение. Мифрил, загудев пуще прежнего, выпустил поток сильнейшего ветра, направленного в грудь Ричарда. Армонта буквально снесло с места – он пролетел пару метров и проехался спиной по песку, едва не закончив все это феерическим ударом головы о стену. Толпа взревела, почуяв первые нотки сладостного веления смерти.
Ладонь стиснула меч. Северянин вскочил на ноги и едва успел встать чуть боком – цепь прорезала воздух в сантиметре от него, вонзившись в песок. Эффектно развернувшись, Ричард оттолкнул плечом раненую ведьму и одним широким, мощным ударом отбил взмах Кости. Бой приобрел совсем уже ближний характер, яростный и безумный – Армонт отбивал удары, уклонялся, рычал и пытался всеми силами избавиться от наиболее опасного оружия. Но пока что ему удавалось лишь достойно сдерживать натиск противников. Очередной взмах, от которого уклониться уже не получилось – самый краешек металлических сочленений резанул рыцаря по горлу, заставив его схватиться за оное и отступить назад. По руке потекла горячая кровь, осыпая желтый песок темно-алыми каплями.
- Убей! Убей! - Ревела толпа.
Дыхание не сбилось. Во рту не было привкуса крови. Ричарду повезло – будь удар чуть глубже, это грозило бы стать разрывом артерии. Рыцарь знал, что произойдет дальше. Маги получили доступ к одному из своих основных орудий, и он не мог позволить им воспользоваться им, исцелиться и обрести новые силы за счет его собственных. Взревев, Армонт бросился вперед, на корню сбивая и прерывая начавшееся было сотворение заклинания одной из ведьм.
Гудение Кости. Свист цепи. Басовитое пение меча-бастарда. Песок все больше и больше окрашивался кровью, а на всех троих противниках появлялось все больше и больше ран. Армонт фехтовал так, словно в него вселились все бесы Альмарена разом, ведомый лишь гневом и яростью, не видя за кровавой дымкой ничего, кроме своих врагов. Он бил, уклонялся, падал, вставал и начинал все сначала. Казалось, рыцарь был везде и сразу – его бешеный натиск не давал ведьмам рассредоточиться и начать творить свою отвратительную магию, вынуждая их идти в не самый комфортный для них ближний бой. Доспех надежно защищал воина, но все, что не было им закрыто, медленно превращалось в месиво. Запах собственной крови бил в нос, щекотал его, вызывал тошноту. Она, смешиваясь с потом, заливала глаза, распаляла ведьм, чувствующих раненую добычу.
- Ваши черепа украсят пустыню в назидание другим наглецам, что посчитали себя выше Пустыни…
- …Но ты этого уже не увидишь!
Очередной удар совпал с очередным взмахом цепи. Оглушительный звон и сноп искр – наточенный, закаленный клинок перерубил жуткое оружие, заставив его половину упасть на землю, точно раздавленная, ядовитая змея. Перебросив меч за спиной и развернувшись, Армонт отбил очередной удар Кости, что метила ему в спину, развернулся к первому противнику и… Застыл. Костлявая рука, силы в которой было как в дюжем гиганте, выбросилась вперед, точно стрела, хватая Ричарда за горло и сжимая пальцы до предела. Рыцарь схватился за них в тщетной попытке разжать, хрипя и судорожно ловя ртом воздух, с изумлением понимая, что дряхлая на вид старуха, на чьем теле зияли раны от его меча, поднимает огромного северянина над землей. Сапоги висели в сантиметре от земли, не касаясь ее.
- Умри же… - Триумфально проскрежетала тварь, сводя уродливое лицо в не менее уродливой ухмылке. – Страдай!
Ощущение было отвратительным. Болезненным. Слишком хорошо знакомым Армонту. Пальцы сжимались все сильнее, а меж ними струилась кровь, ползя, точно змея, по направлению к врагу. Исчезая в его коже, всасываясь в его раны, залечивая их буквально на глазах. Предательская слабость окутала стремительно теряющего свою кровь рыцаря, заставляя его дергаться в судорогах, пока толпа восторженно ревела, а ведьмы шипели в предвкушении жестокой расправы.
- Убей! Убей!
Клинок взметнулся в воздух. Ричард, собрав силы, с размаху вонзил его в живот ведьмы, пробив ее тело насквозь, слыша, как ее шипение переросло в ужасный, жуткий вой, страшнее которого он еще ничего не слышал, вой, к которому прибавился голос и второй твари. Хватка ослабла, и рыцарь рухнул на песок, прямо под заносимый над ним острый конец Кости. Закашлявшись и едва не подавившись собственной кровью, застрявшей в глотке, рыцарь с трудом успел перекатиться в сторону, избегая удара и позволяя посоху вонзиться в землю. Под руку попался отрезанный кусок цепи, и Ричард что было сих схватил его, вскакивая на ноги. Разворот, взмах – и вот уже металлическая лента, блеснув на солнце, летит по направлению к ведьме, держащей оружие Цереры, хваткой удава обвиваясь вокруг ее горла. Ошеломленный противник мало интересовал Армонта – перехватив меч в руке, он с разъяренным рычанием бросился на ту, что несколько секунд назад держала его, давая волю своему гневу и ненависти. Клинок вновь вонзился в живот ведьмы, на него легли обеими руками и с силой дернули вверх. Наточенное лезвие с мерзким хлюпаньем пошло сквозь плоть, мясо и кости, разрезая их, выворачивая, до тех пор, пока не вышло из левого плеча. Ведьма, представляющая из себя теперь кусок недорезанного до конца мяса, рассеченного почти что надвое, к изумлению Армонта еще стояла на ногах. Ее жуткие зрачки, напоминающие змеиные, вспыхнули безумным огнем, руки взметнулись вперед, желая вновь схватить рыцаря, испить его крови, высушить его без остатка, исцелив себя… Но Ричард отскочил назад, разрывая контакт и что было сил взмахнул клинком в могучем, боковым рассечении. От жутких, костлявых рук, обтянутых морщинистой, испещренной нарывами коже, остались лишь бесформенные, убогие обрубки. Армонт не остановился – он наносил удары вновь и вновь, войдя в раж, наплевав на кровь, что заливала ему глаза и сочилась из ран. Он бил и рубил своего врага до тех пор, пока на песок не рухнуло лишь нечто, напоминающее нашинкованный стейк на столах пьяной знати.

Ричард, сопровождаемый безумным ревом почуявшей смерть толпы, опустив окровавленный клинок сделал шаг назад, тяжело и хрипло дыша, вздымая плечи и могучую грудь, вытирая с лица кровь, что еще больше размазывалась и превращала бесстрастный лик рыцаря в нечто ужасное. Казалось, он не пил воды перед боем – столь сильно его мучила жажда, горло пылало огнем, а каждая капля воздуха, казалось, несла с собой добрую пригоршню осколков стекла, что приходилось стоически глотать, сдерживая судорожный кашель. Столь драгоценные секунды его заслуженной передышки текли, будто песок сквозь пальцы, безвозвратно, неумолимо приближая мгновение смертельного действа. Армонт слышал хрипы и вой ведьмы позади, он знал, что ей не составит труда освободить свою шею от обрезка цепи, знал, что это введет ее в еще большую ярость. Но теперь, когда противник был всего один, шансы рыцаря заметно возросли. Чуть расслабленная ладонь привычным хватом стиснула меч, Ричард набрал в грудь побольше воздуха, напряг мышцы, собрался обернуться…
Сначала он услышал грохот. После – страшное, утробное рычание, смешавшееся с злобными криками бьющейся едва ли не в истерике толпы. Гигантский хищник, молодой, с почти что черной гривой, в самом расцвете сил. Он выпрыгнул наружу из подземной клетки с невероятной, кошачьей грацией, окутанный вздыбленным песком будто ореолом диких духов, будто бы вестник самой смерти, ее ручной питомец. Ричарду показалось, что его сбила лошадь – столь сильным и могучим был прыжок хищника. Он не успел подготовиться, не ожидал такой подлости, его ноги подкосились, и он рухнул вперед, лицом вниз, придавленный тушей разъяренного животного. Огромные, лохматые, желтые лапы льва вцепились когтями в плечи, задние начали рвать спину. Клыки вцепились в ворот дублета, разрывая его, загребая в пасть кожу и металл. Лев потащил Армонта вперед, по арене, дергая его и встряхивая, мутузя, будто пес мутузит и слюнявит любимую игрушку. Северянин был невесомой пушинкой на фоне могущества хищника, и ничего не мог сделать со своим положением. Он выл и рычал, судорожно стискивая меч в руке, чувствуя, как острые когти разрывают дублет на спине, вгрызаются в кольчугу, раздирают кольца и добираются до кожи. Ведьма за его спиной издала безумный, жуткий, клокочущий хохот, будто бы гиена, взвывшая в ночных барханах Золотой Пустыни.
- Северный пес боится кошек? От этого ты не сможешь убежать на дерево!
Лев, утробно урча, дернул могучей головой, вышвыривая Ричарда куда подальше. Большой кот желал поиграть со своей жертвой перед тем, как убьет ее, как обычно их более мелкие сородичи играют с мышами. Армонт лишь глухо застонал, не в силах подняться, наблюдая за тем, как его меч, вылетев из рук, лег в песок всего в нескольких шагах от него. Он должен дотянуться… Должен взять его… Стиснув зубы, рыцарь медленно пополз к своему оружию, оставляя за собой кровавую полосу на песке – хауберк на его спине был почти полностью разорван, обнажая длинные, глубокие полосы от когтей хищника.
Короткие, отрывистые слова на неизвестном, мерзком наречии, слетали с уродливых губ ведьмы. Она раскачивалась, будто бы в трансе, закрыв глаза и вытянув руки, что были обращены к внимательно смотрящему на нее льву. Молодой хищник облизнул перепачканную кровью Ричарда морду, развернувшись к старухе и весело, рысцой потрусил к ней, постепенно увеличивая скорость. Он еще вернется к своей игрушке… Сейчас лев видел перед собой легкую добычу, мясо, которым можно утолить первичный голод. Мягкие лапы бесшумно ступали по песку, оставляя характерные следы, животное готово было вот-вот прыгнуть на ведьму… Но та внезапно открыла глаза и выкрикнула последнее слово своего заклятья, подавшись вперед, шипя, будто разозленная кобра. Капли крови закружились вокруг нее, будто хоровод воды в эпицентре бури, когда прибрежный шторм бросает соленые брызги на лицо и тело человека, неосторожно подошедшего близко к морю в разгар его бурного гнева. Кровь устремилась к льву, он вдохнул ее в ноздри вместе с новым глотком воздуха, остановился, начал рычать… Глаза животного медленно менялись. Ярко-желтая радужка наливалась иным цветом, отливая темно-багровым отблеском жуткого свечения.
- Убей его! – Взвизгнула ведьма, указывая узловатым пальцем на Ричарда за спиной хищника. Лев, будто послушный ручной зверь, развернулся и помчался к Армонту, рыча и разбрасывая слюну, пену, капающую из его пасти. Рыцарь, не успевший доползти до своего оружия, с трудом перевернулся на спину и выставил вперед ладони. Вовремя – гигантский хищник запрыгнул на него всем своим весом, всей своей тушей, выбив воздух из легких, заставив охнуть от боли. Когти вонзились теперь уже в хауберк на груди, огромные, желтые клыки клацали в опасной близости от глотки Армонта. От мгновенной смерти Ричарда спасали лишь его руки, которыми он схватил животное за исторгающую отвратительный смрад пасть, пачкаясь в крови и пене, не позволяя льву закрыть ее и вонзиться зубами в плоть. Рыцарь хрипел от натуги, вкладывал всю свою силу в взбухшие булыжниками мускулы, бросая отчаянный взгляд на меч. Он был рядом… Совсем рядом! Протяну руку и вот он, вот его спасение!.. Оставалась лишь одна возможность ошеломить зверя, избавиться от него. Армонт отпустил пасть льва и, прежде чем тот сомкнул челюсти, сунул в них левую руку, заорав от боли. Огромные клыки грызли плоть, ломали кости, но это было необходимой жертвой – правая рука рыцаря судорожно била по морде зверя, пальцы зарывались в мягкую шерсть, ища глаза. Едва пылающий огнем зрачок хищника оказался под пальцем Ричарда, тот со всей силы сдавил его, сжимая кулак, не позволяя льву вырваться. Отвратительный, мерзкий, хлопающий звук огласил уши, по руке потекло что-то теплое и липкое, заставляя подкатить тошноту к горлу. Зверь, выпустив изрядно пожеванную руку, взвыл белугой, соскочив с Ричарда. Он наклонил голову, судорожно проводя лапой по дыре, где некогда был его глаз, трясясь от боли и издавая кошмарные звуки, напоминающие одновременно мяуканье, рычание и вой. Армонт не собирался мучить бедного зверя, павшего жертвой прихоти жестоких Сольпуг – он вскочил на ноги, забыв о боли, бросился вперед, выставляя пальцы… Рукоять меча, прохладная и столь знакомая, легла в руку, клинок взвился в воздух… Ричард, зарычав, как бешеный медведь, да так, что его слышали Церера и Повелитель, собрал все свои силы, вкладывая их в могучий удар сверху. Меч понесся вниз, будто таран, наточенное лезвие прошло сквозь шерсть, кожу, мышцы гигантского кота. Одно мгновение – и вот уже обезглавленная, ярко-желтая туша некогда красивого и мощного хищника падает на арену бесформенным куском содрогающегося в конвульсиях мяса, в то время как голова, окольцованная темной гривой, будто короной павшего короля, катится куда-то вбок, оставляя за собой след из крови, лимфы, пены и слизи.
Очередной всплеск восхищения толпы оглушил Армонта. Он шатнулся, едва не выпустив из рук меч, совершенно забыв про последнего противника, что оставался на этой арене. Рыцарь заметил ведьму слишком поздно – подняв голову он обнаружил лишь летящее ему в лицо древко Кости, наносящее могучий удар, ломающее ему нос и заставляющее рухнуть обратно в песок.
- Разве тебе не говорили, что сражаться с имраз - все равно, что петь над собственной могилой?! – Мерзко прошипела ведьма, ее тень упала на Ричарда, закрывая его от слепящего солнца. - Я вскипячу твою кровь и напою ею твою хатун!
Ричард пошевелился. Он упорно, стоически тянулся к своему мечу, что вновь выпал из его руки. Но ведьма не дала ему это сделать – она вновь вытянула свои костлявые руки, шепча какое-то жуткое, страшное заклинание. Оно возымело свое кошмарное действие – рыцарь внезапно почувствовал, что его окутывает жар, словно он находился в бредовой горячке, а жгучая боль поднимается из самых глубин истерзанного тела.
- Умри! УМРИ!
Никогда в своей жизни, даже под пытками, Армонт не ощущал таких невыносимых страданий. Безумная тварь хохотала, глядя, как рыцарь корчится в агонии, захлебываясь собственным криком. Впрочем, даже при всем этом он упорно пытался добраться до меча, хватая пальцами пропитанный запахом крови воздух…

Битва с магами – тяжелое бремя. И пусть у Ричарда не было опыта сражений с хозяевами стихий (до ночи предыдущего дня), но у него был опыт сражения с теми, кто познал низменную сущность темной власти над кровью. Каким бы страшным и неуправляемым не было их могущество, им все же нужно время, чтобы воспользоваться им. Ресурсы. Голос, жесты. В конце концов – прямой зрительный контакт, прикосновения. Рыцарь знал об этом. Те маги, которых он убил когда-то, потратили на живучего медведя много сил, пока тот, в свою очередь, вынуждал их биться вблизи, мешал им творить паутину мерзкой магии, укрывался и маневрировал. Но здесь… Здесь все было иначе. Армонт не мог уйти, не мог передохнуть, его загнали в ловушку, дождавшись, пока он будет ослаблен битвой со львом, лишив его возможности снова броситься в ближний бой и сковать этим противника, навязать ему свою игру. Он не мог остановить то, что плетет ведьма, шепча и вытянув руки, не мог оказать ей сопротивления. Ему оставалось лишь биться в мучениях, чувствуя, как все вокруг будто бы исчезает, вытесненное безумной болью, уходящим, подводящим его слухом различая, как знакомый голос прекрасной южной девы доносится сквозь восторженный рев толпы. Ричард давно был бы мертв, если бы ведьма пожелала убить его быстро, он растаял бы, словно свеча, сгорел заживо от кипящей крови в собственных жилах. Но имраз не желала так быстро заканчивать зрелище. Она наслаждалась тем, что делает, продлевая агонию своего врага. Она видела, как Армонт, в последней, безумной попытке, пытается достать до меча, вспахивая скрюченными от боли пальцами пропитавшийся кровью песок. Почему бы не лишить его последней надежды? Уничтожить его последний шанс? Ведьма, не прерывая заклинание, двинулась вбок, по кругу, обходя выворачивающееся в конвульсиях тело и приближаясь к мечу. Один пинок – и благородный металл улетит куда подальше, туда, откуда рыцарю его никогда не достать.
Это стремление и стало ее последней, самой большой ошибкой.
Ричард дернулся, неимоверным, невозможным, железным усилием воли превозмогая безумную боль. Пальцы стиснули рукоять меча, лезвие взвилось в воздух и резануло подошедшую ведьму точно по ногам, оставляя глубокий порез, до кости, рассекающий мышцы и сухожилия. Жуткий вой гиены разорвал уши, имраз упала на песок, прекратив плести сеть своей магии. Армонту показалось, что его будто бы кто-то отпустил – да, его все еще бил и мучил невыносимый жар, кровь в висках стучала и пульсировала, перед глазами плыла странная дымка, а раны жгло будто каленым железом. Но все это стало хотя бы возможным вытерпеть. Возможным пересилить. Сжав зубы и всеми силами стараясь не отключиться в самый ненужный момент, рыцарь вонзил в песок свой меч и, опираясь на него, начал медленно подниматься. Где, где он нашел силы на это? Где нашел волю?.. Ричард и сам не знал ответа. Он уперся на клинок и поднялся на ноги, чувствуя, как его шатает, как мышцы отказываются его слушать. Но бой его был еще не закончен.
Он еще не победил. Он не имеет права падать.
Армонт повернулся к ведьме. Та исцеляла себя на его глазах, его же кровью, которой в избытке был вымазан и пропитан песок почти что всей арены. Он зашагал к ней, с трудом передвигая ноги, крепко сжимая в своей руке меч, пока глаза его горели безумным огнем праведного гнева. Она вскочила и замахнулась на него Костью, но этот удар отбили. Ричард, казалось, фехтует не сам – он медленно плыл куда-то далеко, его сознание стремилось покинуть хозяина, погрузив того в столь желанную темноту и покой, дать шанс изувеченному организму восстановиться. Руки, мышечная память опытного воина сами делали свое дело, вытаскивая для него последние запасы сил из тех закромов, о которых даже сам рыцарь не знал до сегодняшнего дня. Быть может, сейчас ему помогали сами боги?.. Те силы, защиту которых просила для него Церера? А может сил ему давала любовь к ней. То прекрасное, затаенное чувство, ради которого храбрый муж был готов умереть тысячу раз. И только в ее честь. В честь той, чьи локоны черны, как смоль, а глаза поют гласом далекого моря.
Ведьма отступала. В ее ужасных глаза Ричард видел страх. Кто же был ее противником? Человек не мог так биться, у него не хватило бы сил! Но Армонт бился. Вполне возможно уже умирал. Но бился. Наносил удар за ударом, резал, колол, махал. Мифрил и сталь сходились в безумной песне льда и пламени, силы и магии, добра и зла. Праведности и бесчестности.
Могучий меч рассек грудь ведьмы, нанеся ей страшную, смертельную рану. Ричард больше не мог сражаться – жестокая тварь воспользовалась этим, в последний раз взмахнув Костью. Острый конец посоха вонзился в тело рыцаря, там, где не было хауберка, продырявленного когтями льва, в правое плечо, пробивая его насквозь и выходя с другой стороны. Излечимая рана, болезненная, опасная, но излечимая – если только Армонт не умрет от потери крови, болевого шока и прочих ран, которыми пестрило все его тело. Его можно было спасти и исцелить – если он победит, конечно же. Но Церере, что наблюдала за боем с неудобного ракурса, могло показаться, что посох пробил грудь рыцаря, выйдя у него из спины рядом с позвоночником.
- Ты пойдешь со мной!..
Шипение ведьмы, яд, которого и так уже с лихвой хватило на сегодня. Ричард в ответ лишь отвел назад руку, в которой был сжат меч, а после – нанес удар. Резкий и колющий, метящий точно в живот. Острое лезвие пробило плоть имраз и теперь они были оба прикованы друг другу, находились в клинче. Их глаза встретились – зеленый круг и отлив адского пламени. Армонт, зарычав, дернулся назад, увлекая за собой свое оружие. Меч с хрустом вышел из тела ведьмы, а посох, уже с трудом удерживаемой оной, покинул плечо рыцаря. Взмах. Последний, вымученный, невозможный. Наточенное лезвие, с триумфом блеснув в свете солнца, прошлось по шее, отсекая уродливую голову ведьмы от не менее уродливого тела.
Он стоял, не помня себя. Стоял, опустив меч и расставив ноги так, чтобы они хоть как-то удерживали его равновесие, понимая, что нет сил напрягать мышцы. Его шатало, но он стоял. Стоял, подняв голову и с ненавистью, с свирепостью смотря на Паука. Перепачканный кровью до такой степени, что одна из Аматониди с трудом узнавала его лицо. Ричард не обращал внимание на реакцию толпы, ему было плевать на то, что будет с ним дальше. Он победил.
Армонт стоял до тех пор, пока мог. Пока это было нужно, пока Повелитель не признает, что его чемпионы проиграли, а узник остался безоговорочным победителем. И лишь когда это свершилось, рыцарь пошатнулся. Он не упал на колени, не выпустил из рук меч – лишь завалился на спину, как подкошенный, рухнув в раскаленный песок арены.
Я всегда буду рядом.

Каким же прекрасным было это небо. Играющее переливами от темно-синего до нежно-голубого, чистое и светлое, будто стеклышко, зеркало, отражающее суть того, кто в него смотрит. Ни единого облачка, ни единого изъяна. Ричард лежал и смотрел в это прекрасное небо, любуясь им, едва дыша, не чувствуя своего тела, захлебываясь кровью, пока его глаза не сомкнула пелена забвения, заставив опустить дрогнувшие, вымазанные кровью и песком веки. Небо Севера, где он родился и вырос, всегда было мрачным, тяжелым, укутанным тучами. Сквозь его пасмурное варево с трудом пробивался свет, а полярные ночи могли свести с ума любого, кому по нраву яркое солнце и долгие дни. Но Юг... Нигде еще Армонт не видел столь чистого и великолепного неба, как здесь. Оно было последней радостью для умирающего рыцаря, последним прощением и милосердием для этого края, для этого города, погрязшего в лжи и пороке, пожелавшего убить тех, кто бросил вызов воле самой Пустыни.
Где-то сбоку, на границе зрения и сознания, мелькнула тень, быстрая и хрупкая. Ричард мог ощутить как его трясут, тормошат, пытаются дозваться до него, он чувствовал тепло изящных рук на своем изуродованном теле, потерявшем слишком много крови. Церера... Она была здесь. Она была рядом. Пришла к нему... Она была жива. А значит все, что он сотворил, все мучения, что он вынес, были не напрасны.
Жгучая боль, вызванная попытками девушки растормошить Армонта, временно привела его в чувство, пронзив мышцы, стиснув голову, отозвавшись огнем в многочисленных ранах. Он глухо, едва слышно застонал, приоткрыв глаза, видя, как одна из Аматониди склонилась над ним. Она смеялась и плакала, она что-то говорила ему, но что - он почти не слышал. Зрение уплывало, у Ричарда не было сил сфокусировать зрачки, но он все же смог поймать взгляд ее красных от ветра, песка и слез, прекрасных, синих глаз, что украшали бледный лик девушки точно два благородных сапфира. Она касалась его лица, гладила его впавшие, гладко выбритые намедни щеки, пачкаясь в его крови, он чувствовал как ее соленые, горячие слезы обжигают его кожу расплавленным свечным воском, но он не мог ей улыбнуться. Не мог ничего произнести. Ему едва хватало сил, чтобы дышать, распаляя легкие, иссушая и без того истрескавшиеся, окровавленные губы. Армонт мог лишь смотреть на нее - внимательным, усталым, измученным, но в то же время бесконечно влюбленным взглядом. Забавно... Они знают друг друга меньше недели, но судьба, кинувшая их в одну лодку посреди бушующего моря событий, распалила такую страсть в его душе, какую не испытывают, порою, к тем, с кем общаются и даже живут долгие годы.
Шли секунды. Минуты. Они тянулись медленно, они, казалось, были вечностью - прекрасной и печальной. Ричард умирал, но Церера была рядом с ним. Она держала его голову, обнимала его, он чувствовал тепло ее рук, тела, слышал биение ее отважного сердца. Что еще ему нужно было для счастья перед тем, как он отправится на суд богов?.. Только знать, видеть, что она осталась в живых.
Что она отправится домой. В Эмилькон.

***

...Его могучая, высокая фигура была резко вычерчена на фоне стремительно чернеющего неба, а холодный воздух ночной пустыни ерошил его волосы, трепал рубаху, обдувал и гладил все еще бледное, изрезанное лицо. Рыцарь выглядел заметно лучше, он стоял на ногах без опоры и помощи, но его все еще заметно пошатывало. Он напоминал Пауку человека, которому не давали спать несколько дней - Армонт точно так же наклонялся чуть вперед, опускал голову, с трудом удерживая ее, прикрывал глаза... Но в следующую секунду вновь выпрямлялся, втягивая в себя воздух, сжимая скулы в выражении суровой непоколебимости. Грудь, что под одеждой была буквально целиком замотана многочисленными бинтами и припарками, мерно вздымалась, являя собой будто бы щит, мощный и гордо выгнутый колесом, за которым билось не менее мощное, медвежье сердце. Сольпуги постарались на славу - вычистили, прижгли и зашили раны, остановили кровотечение, напоили Ричарда обезболивающими и укрепляющими травами, после которых у него до сих пор оставался горький привкус во рту. Не обошлось и без совсем малой толики магии, без которой Армонт точно умер бы, едва его вынесли с арены. Самым заметным следом от лечения могла похвастаться левая рука - до локтя и до самых пальцев ее крепко замотали в тугой бинт, пропитанный травами, глиной, яичным желтком и мукой. Вся эта смесь застыла, надежно фиксируя переломанную конечность и позволяя костям комфортно срастаться.
Рыцарь не удостоил поднявшегося наверх Паука внимания. Он знал, что их палач в бешенстве, подспудно ощущал дискомфорт от его присутствия, чувствовал его взгляд на своей спине, пылал гневом, но был слишком слаб, чтобы открыто выказывать свое неповиновение и быть готовым к внезапным последствиям. Плюс ко всему это привело бы к смерти Цереры, бросься он на Повелителя с желанием удавить мерзавца прямо на месте. Уж кому-кому, а Ричарду было за что мстить убийце. Сольпуги понимали это и, став живыми свидетелями того, на что способен северный воин в гневе, перестраховались, взвинтив безопасность своего господина, наплевав даже на тот факт, что узник едва выбрался из лап самой смерти. Чуть позади Армонта, в темноте, стояли два конвоира, готовые в любую секунду прервать жизнь отчаянного мужчины. И словно этого было мало - на перевязанной бинтом шее рыцаря красовался туго затянутый обруч кандалов, тяжелая цепь от которых спускалась вниз, вдетая в замурованное в пол кольцо, едва давая Ричарду свободы даже на один шаг. Медведь, посаженный на поводок. Огромный, суровый зверь, внимательно наблюдающий за тем, как там, далеко внизу, крошечная фигурка входит внутрь лабиринта, а двери за ней захлопываются с грохотом и скрипом, вздымая едкий песок.
- Тебе далеко до ее мужества. - Внезапно произнес Армонт, обращаясь к Пауку. - Даже я не стою и десятой доли оного. Впрочем, какое мужество может быть у того, кто добивается своего лишь коварством и подлостью?

Отредактировано Ричард Армонт (15-12-2019 19:12:13)

Сильный, резкий порыв свежего ветра, несущего с собой сладкий отзвук трав и дым Сарaмвeя, мириадами огней расстилающегося за пределами погруженного во мрак Старого Города и поглотившей его Пустыни, заставил Ричарда чуть качнуться. Рыцарь немного отклонился, соблюдая баланс между собственным телом, тянущим его назад, и тяжестью толстой, шириной едва ли не в руку цепи, что куда более сильно тянула его вперед. Он не имел права давать Повелителю возможность позлорадствовать над его слабостью, не мог рухнуть на колени, хотя они у него предательски подрагивали. А посему, устроившись, как на арене несколько часов назад, Армонт по сути обмяк, оставаясь в вертикальном положении только за счет баланса и грамотного распределения ничтожного количества собственных сил. Если бы прямо сейчас у него была возможность лечь и закрыть глаза, он проспал бы не меньше полных суток. А то и гораздо больше. Мысль об этом развращала, приводила в состояние еще большей слабости, начиная торг разума с самим собой, и Ричард гнал ее подальше. У него еще будет возможность выспаться, как и у Цереры. Когда они выберутся из этой банки с разозленными пауками.
Если вообще выберутся...
- Мужество... Воля... Они способны сломать любую крепость. Выиграть любую битву, не обнажая оружие... - Негромко ответил Армонт, парируя инсинуации Паука. - Сила же - закон звериных стай. Люди верой в добродетели сами становятся себе богами...
Лицо Ричарда исказила кривая, слабая усмешка. Он по-прежнему не смотрел на Повелителя, не собираясь удостаивать его своим взглядом, но знал, что тот видит выражение лица своего пленника.
- Твоим людям не помогла их сила... Они пришли за нашими головами - и их поглотили пески. Всех... До единого. Рано или поздно... Тебя будет ждать та же участь...
Разговор пришлось на время прервать и Армонт замолчал, собираясь с силами. Пошатнувшись, он вновь опустил голову, не в силах ее удерживать и прикрыл глаза. Ему показалось, что он даже отключился на несколько секунд... Но крик, пронесшийся по особняку, разогнавший безмолвие песков и вонзившийся в атмосферу ночи, будто бы клинок, вонзающийся в плоть, заставил Ричарда вздрогнуть и мгновенно очнуться. Знакомое, острое ощущение нахлынувшего в кровь адреналина придало сил, подкинуло в душу гнев, смешивающийся с волнением. Он не видел ничего, не мог понять, что происходит, там внизу, и что стало причиной такой реакции Цереры. И это, пожалуй, было самым отвратительным. Девушка хотя бы видела, как он сражается на арене. А вот самому рыцарю приходилось добивать себя догадками и предположениями, каждое из которых было пострашнее другого.
- Даже обыкновенные женщины способны творить чудеса. - Прохрипел Армонт, чувствуя, как слова Повелителя о одной из Аматониди распаляют его еще больше. - Их сила не в мускулах, не в великой мудрости... Она в способности крутить законами мира так, как нам, мужчинам, не позволяет честь. Мне казалось... Ты понял это еще сегодня утром...
Факел полетел вниз. Ричард опустил голову и слегка сощурился, старательно пытаясь рассмотреть что же происходит там, внизу, под покровом клубящейся тьмы. Ему оставалось лишь надеяться, что девушка еще жива.
- Честь имени - все, что остаётся после нас... Эта память ценнее золота и тяжелее сотен мечей. А что останется после тебя, Узерли?..

Отредактировано Ричард Армонт (15-12-2019 21:56:12)

С каким бы невыразимым, искренним удовольствием Ричард плюнул этому мерзавцу в лицо!.. Тем не менее, рыцарю хватало выдержки, чтобы задавить это желание на корню, избавиться даже от мыслей о нем. Своим поведением, своим разговором Армонт ходил по опасному льду, и в любой момент он мог провалиться под его ногами, утянув мужчину в ледяную бездну, из которой его не вытащит уже ничто – ни медицина, ни магия, ни случайная шутка судьбы. Без сомнения, злить Повелителя было для Ричарда последним доступным, мстительным удовольствием, призванным не только сохранить собственный рассудок в относительной трезвости, но заставить убийцу потерять бдительность.
Грохот, звон, искаженные стенами и становящиеся от этого еще более жуткими крики – все эти звуки, сопровождаемые могильным эхом, нарушали покой пустыни, терзали зыбкую гладь бархатной ночи, вгрызались в уши рыцаря, точно голодные шакалы. Железная хватка Паука еще не ослабла, и Армонту пришлось лишь скосить глаза, пытаясь высмотреть, что же происходит там, внизу. Тщетно. Требовалось повернуть голову в более удобное положение, к тому же жадная темнота и подводящее из-за слабости зрение сильно мешали Ричарду, по-прежнему оставляя его наедине со своими догадками. Он знал, что Церера жива – пока продолжались эти крики внизу, пока отзвук шагов резал шершавые стены. Тем не менее, она могла быть ранена, могла оказаться в ловушке, из которой нет выхода. Быть может, те события, что оглашали все вокруг – это лишь последняя, отчаянная драка девушки перед неизбежной агонией?.. Воистину, одним только пустынным демонам известно, что происходит там, внизу. Человек в неведении склонен мыслить об ужасных вещах, и Повелитель прекрасно об этом знал. Ричард буквально чувствовал, как убийца буравит его взглядом, силясь увидеть хоть одну столь нужную, столь желанную для него эмоцию, что исказит мышцы, выдаст северянина, даст возможность упиваться безграничной властью и осознанием собственного, жестокого коварства. Любое живое существо способно испытывать страх. Перед грядущим, перед неизвестным, перед собственной смертью – даже величайшие герои страшатся утра в ночь перед боем, укрывая за своей монументальной стойкостью, щитом для глаз и душ более слабых, те эмоции и чувства, которые заставляют их обращаться к богам, прося у них милости и заступничества. Заставляют бдить у костров, следя за исчезающим пламенем, отчаянно бороться с собой. С тем, что подступает к горлу, к мышцам, населяя их непозволительной мукой. …Но тот, кто способен совладать со своим страхом, тот вправе управлять миром, сказал Кай когда-то, с улыбкой смотря на взъерошенного, одинокого мальчишку, и Ричард слабо, едва заметно улыбнулся от этих воспоминаний. Сейчас ему было страшно. Очень страшно. Паук даже не представлял себе, насколько. Глупо было убеждать самого себя в том, что ни ожидание смерти, ни возможные страдания, ни угроза потери близкого ему человека не способны хоть как-то расшевелить флегматичного рыцаря. Но Армонт обязан был бороться с этим чувством. Биться с самим собой, не давая Повелителю увидеть ни тени страха в его глазах, пусть даже эта битва стоила ему огромных усилий. Все, чего был удостоен убийца – это зрелищем усталой усмешки и чуть дернувшегося, частично видимого под сползшим обручем кандалов кадыка, сопровождающего сглатываемый ком в глотке.
- Оставь свои угрозы тем, кто будет достаточно слаб душой для того, чтобы испугаться их. – В хриплом голосе явственно звучала едкая ирония. – Ты прав… Все мужи смертны. Но она – не муж.
Стоило Узерли отпустить Ричарда, как тот сразу же повернул голову и опустил ее, смотря вниз, туда, где бродила знакомая ему фигура. Армонт плохо видел мелочи и детали, но надеялся, что с девушкой все в порядке. Во всяком случае на полу за ней не оставалось следов крови, а движения были спокойными и в меру уверенными. Он знал, что ей тоже страшно. И ничего не мог с этим сделать. Интересно, знает ли Церера о том, что он жив?.. Рыцарь едва удержался от того, чтобы задать этот вопрос Пауку. Он не скажет ему правду. Никогда. Наверняка скажет, что солгал Церере, чтобы принизить ее боевой дух, а осознание этого добьет еще и самого Ричарда. Шаткое неведенье в такой ситуации лучше любых слов.
- Запомни эту ночь, Мерхиз… На рассвете она станет твоей самой большой ошибкой. Твоим самым нелюбимым воспоминанием… - Армонт, пошатнувшись, улыбнулся еще шире. – Ведь твои палачи останутся ни с чем. Каково это – быть уязвленным в собственной гордости?..

Отредактировано Ричард Армонт (18-12-2019 00:50:11)

В общем и целом Ричард никогда не воспринимал любых возможных насекомых с должным отвращением. Сказывались привычки - в далекой юности оголодавшему парню в Темных Землях приходилось едва ли не выдирать ножом короедов из стволов вековых деревьев. Те времена давно ушли, вечное чувство голода забылось, юноша вырос и окреп, но своеобразное отношение осталось - как и должная осторожность к ядовитым особям. Рыцарь не видел смысла бояться существ, которые меньше его в сотни раз и которых он мог уничтожить одним движением ладони. Но то, что происходило сейчас внизу, выходило за рамки привычного понимания ситуации. Пауки, размером с добрую мышь или даже крысу, в таких количествах, в каких Ричард еще никогда ранее не видел. С такой ордой не справился бы даже сам Армонт, даже в доспехе, даже грамотно распределяя силы и точно нанося удары. Никаких шансов. Гарантированно сжирание заживо.
Рыцарь, привыкший к отвратительным зрелищам, все же с трудом сохранял самообладание, борясь с желанием немедленно отвернуться. Он не имел права проявлять подобное малодушие, оставляя человека, которого любил, наедине с мерзкими тварями - пусть и в моральном, душевном смысле, ибо у Ричарда не было возможности хоть как-то физически помочь девушке. Один факел - и ситуация бы изменилась совсем в другую сторону, но не было ни единого способа его достать, отобрать, бросить вниз, спасая жизнь одной из Аматониди. Мужчина болезненно понимал, что ситуация становится безвыходной. Без света, без оружия, без возможности куда-либо отступить Церера обречена. Жуткая смерть, мучительная, бесчестная - и не будет возможности даже похоронить ее тело, достойно, как и подобает, по велению совести, чести и долга. Осознание всего этого уничтожало душу смесью гнева и отчаяния, толкало на радикальные действия, поселяло в голове безумные мысли. Армонт, чьи мускулы на шее характерно дернулись при очередном душераздирающем вопле, доносящимся с места изощренной казни, чуть повернул голову и скосил взгляд на стоящего неподалеку Паука, чувствуя, как слабость уступает место нахлынувшему адреналину. Плевать, что убийца увидит тень страха на лице пленника. Плевать, что испарину, покрывшую лоб, не спрячешь в свете жаровень. Плевать, что сердце колотится так, что это можно увидеть даже под повязками и рубашкой. Подойди он на шаг... Еще на один шаг ближе, на расстояние длины цепи, на которую он посадил медведя. И можно будет ударить в ногу, сбив туда, вниз, к тварям, которые, не колеблясь, сожрут и хозяина. И Ричард и Церера обречены на ужасную смерть, так почему бы не забрать с собой и своего палача?!
Странный звук, шипение и отблеск света отвлекли Армонта от его мыслей, вернув внимание рыцаря к действу. Быть может, боги и впрямь помогают сегодня им обоим? Он был уверен, что саламандра давно сбежала, что ее нашли, что могло пройти все, что угодно, но... Она оказалась вместе с Церерой в этой проклятой ловушке с пауками, и сейчас, недовольная происходящим, делала то, что умела, но что отнимало так много сил у маленького существа - чихала и дышала короткими всполохами яркого, живого огня. Дышала, спасая себя и девушку, растапливая тот колючий лет, сковавший сердце вынужденного наблюдать за смертью близкого человека Ричарда. Черта забвения и неминуемой гибели сдвинулась - пусть и незначительно, пусть шанс этот был мизерным и слабым, плевать. Он был. И если девушка поторопится до того, как саламандра устанет или падет под натиском озверевших Сольпуг, она сможет спасти свою жизнь. И осознание этого радовало Армонта, в то же самое время продлевая его мучения. Воистину говорят - надежда есть страшнейшее оружие.
Рыцарь никогда не считал себя религиозным человеком и полагался лишь на свою силу и могущество, на те навыки, что были им выработаны и развиты за долгие годы практики. Он желал Церере удачи - пусть примитивно и скупо, но желал. И быть может, это хоть как-то сможет помочь ей, помимо воли ее таинственных и неизвестных мужчине богов, которые вряд ли откликнутся на просьбы северянина. Внезапная мысль заставила шатнувшегося Ричарда слабо усмехнуться, опустив голову. Паук мог услышать странные, смутно знакомые звуки, что исходили от рыцаря. Армонт смеялся.
- Ты говоришь о власти и могуществе... Но твои люди не смогли найти даже пугливую саламандру...

Говорят, если долго вглядываться в бездну, ища в ней проблески разума и света, она, в конце концов, начнет вглядываться в тебя. И этот момент станет твоим концом, твоим неумолимым финалом, ведь назад пути уже не будет. Ты утонешь в этой бездне как в чахлом болоте, забыв о том, каким пришел к ее границам, с какими достоинствами и целями, растеряешь все и будешь частью той жадной тьмы, что пожирает без остатка каждого, осмелившегося взглянуть в ее мертвые глазницы. Ричард чувствовал ее зов, ее тленное дыхание, обжигающее вновь подернутые щетиной, впалые щеки, продолжая вглядываться туда, вниз, в липкий мрак, отчаянно кляня на все лады предательски слезящиеся глаза - он забыл что ему нужно моргать и силился увидеть хоть одно движение, что возвестит благую весть. Этот процесс был невыносимым ужасом, то дающим ложную надежду каждый раз, когда зрение подводило и Армонту казалось что Церера шевельнулась, то обрушивающим обратно в бездну страшного осознания. Рыцарь не имел ни малейшего понятия, сколько времени продолжалось все это, он хотел только одного - увидеть то, что так хочет, чего так отчаянно желает, то, что развеет и уничтожит тяжелый ком где-то за грудиной, нарастающий и мешающий дышать, отзывающийся монотонной болью. Ему было плевать, как он выглядит со стороны, плевать на злорадство Повелителя и нежелание скрывать собственные эмоции. Ричард не хотел верить в то, что видит, с головой ухнув в самую жестокую часть любой утраты - в абсолютное, отравленное страхом, мучительное отрицание.
Мощный, точный, отлично поставленный удар пришелся сзади и в бок, чуть повыше и левее почки, угодив точно в прижженную, зашитую и перевязанную, рваную рану от когтя льва, одну из наиболее широких и глубоких, что "украшали" собой всю спину и часть груди. Рыцарь рухнул на одно колено, инстинктивно потянувшись здоровой рукой к месту удара, но движение завершить не удалось - конечности заломили за спину, жуткая боль прошла по всей поверхности раздробленной клыками левой руки. Ричард заорал бы, но сквозь толстую, канатную, зажатую между зубами веревку вырвался лишь глухой, сдавленный хрип.
- Эти эмильконки только и хороши на то, чтобы их продавали в рабство. Что та, что эта...
Они смотрели друг другу в глаза - палач и жертва. Убийца и воин. Подлец и человек чести. Если бы в объятом страхом и отчаянием рассудке Армонта, что безнадежно выдавал его взгляд, оставались хоть крупицы логического здравомыслия, он мог бы предположить, что речь идет о Беллоре. И что, без всякого сомнения, Сольпуги только что расписались в абсолютной и прямой причастности к ее исчезновению. Но мысли о пропавшей девушки это последнее, о чем Ричарду хотелось бы думать в данный момент. Он утратил последние крупицы самообладания, поддавшись чувству, что приходило так редко и несло с собой лишь неумолимые последствия - чувству всепоглощающей, неуемной, звериной ярости, застилающей глаза и приглушающей любую, даже самую страшную боль.
Если бы Паук оказался хотя бы на полшага ближе к Ричарду, его снесло бы с места, туда, в колодец, откуда уже не было бы выхода. Два конвоира, цепь и веревка с трудом удержали рывок взбешенного, огромного медведя, желающего только одного - убить своего мучителя. Потратившего на эту выходку остатки своих и без того мизерных сил, подкрепленных бушующим адреналином и невыносимой горечью невосполнимой потери, нарушенной клятвы, огня, что выжигал душу изнутри, без сожаления и милосердия. Рычащего, обезумевшего от боли и утраты Армонта еле-еле оттащили от Повелителя, душа цепью и усмиряя все новыми и новыми ударами - до тех пор, пока Ричард не обмяк, безвольно уронив взъерошенную голову, по которой, капая на землю с кончика носа, стекала темно-алая кровь из вновь открывшихся порезов...

...Зрение подводило. Бессовестно и со всей своей циничной безвкусностью, превращая то, что качалось и плыло перед полуприкрытыми глазами в непонятное, желто-серое пятно. В ноздри ударил смрад разлагающейся плоти и спекшейся крови, хватка чьих-то рук на плечах ослабла и Ричард мешком рухнул в вздыбившийся и поднявший облачко в воздух песок, лицом вниз, вместе с пропускаемым в легкие воздухом отправив в них же и ворох многочисленных песчинок, забившихся в нос. Судорожный кашель сотряс туловище, отзываясь болью, рыцарь кое-как выплюнул остатки песка и повернул голову, чувствуя, как горячее солнце печет повернутую к нему щеку, в то время как охладившийся за ночь песок щекочет и царапает другую. В иной ситуации Армонт попытался бы подняться, оглядеться, сделать хоть что-то для спасения собственной жизни... Но не сегодня. Не сейчас. Не в эту минуту. Не было смысла пытаться сбежать от своей судьбы, нет сил на это - их хватает только чтобы дышать и не отключаться, хоть веки и предательски подрагивали. Клятвопреступникам нет прощения. Он поклялся защищать Цереру, поклялся помочь ей найти пропавшего человека, но в итоге он стал свидетелем ее смерти. Он не смог уберечь ее от такой участи. И не смог сделать ничего, чтобы спасти ее. Даже Паук остался в живых, избежав ярости озлобленного северянина, что был готов умереть прямо там, на обзорной площадке, лишь бы исполнить свой последний замысел. И осознание всего этого убивало и добивало Ричарда куда более изощренно и жестоко, чем любая возможная казнь.
Гигантская тварь одним своим дыханием всполошила волосы лежащего без движения рыцаря не хуже, чем это сделал бы внезапно поднявшийся ветер. Армонт затравленным, пустым взглядом смотрел в ее желтые глаза с вертикальными глазами-щелочками, не в силах отвести его и чувствуя, как в угол глаза затекает тонкая струйка из смеси крови и пота. Пасть, полная ряда острейших клыков, гнилостная вонь, от которой впору было вывернуть желудок, мощные когти, мощный хвост... Может, клыки проколят ему хребет и смерть будет быстрой?.. Капля слюны упала на плечо, язык зачерпнул песок у самого носа. Еще секунда... Одно движение...
Ричард не понимал, почему виверна остановилась. Почему она смотрит куда-то в другую сторону, поверх него, рыча и переминаясь на огромных, чешуйчатых лапах. Когда где-то на границе зрения всколыхнулось иное движение, рыцарь чуть скосил взгляд вверх, глядя на человека, приближающегося к месту неудавшегося завтрака злобной твари. Была ли то игра измученного рассудка или же мистическая воля неизведанных богов? Армонт видел Цереру перед собой и это понимание сдавило его пересохшую глотку горьким укором. Он видит лишь ее призрак... То, что так желал увидеть. Мстительный дух явился, чтобы проклясть Ричарда, напомнить о его нарушенной клятве, о долге, что он попрал своей слабостью. Призрак его не отпустит. Он будет здесь до тех пор, пока боль не закончится и смерть не заберет с собой и без того зажившегося на этом свете северянина, выбравшего, по всей видимости, весь запас своей природной удачи. Армонт все еще чувствовал на своих губах поцелуй девушки, вспоминая его, как последний луч света в беспроглядном мраке, как последний дар, принимал свою участь без страха, готовый ответить за свои поступки и ошибки - лишь чувство невыносимой муки и беспощадный глас совести выжигали ему сердце. И лишь когда виверну оттащили за цепь, а голос Паука поставил печать на скрепленный кровью договор, исполнить условия которого могло лишь чудо, граничащее со случайностью, до Ричарда наконец-то дошло все понимание того, что он видит и слышит перед собой.
- Вы... Живы...
Да, в такое невозможно было поверить. Даже видя собственными глазами.

Возможно, кто-либо другой начал бы бросаться оскорблениями. Попытался отстоять свою честь, оправдаться... Но не Ричард. Паук совершил последнюю подлость перед тем, как отпустить своих жертв, и теперь оскорбление, нанесенное рыцарю, было неизгладимым. Непростительным. Ричард так боялся даже заикнуться о том, что на самом деле чувствует к девушке, он хранил это чувство в себе с трепетом и безграничным уважением к той, что была так далека от него и так прекрасна, он с трудом решился на прощальный поцелуй, стоя на пороге смерти, найдя в себе для него смелость, какую способен выразить далеко не каждый. Безумец... Он знал, чем все кончится. Зачем, почему он не заставил себя забыть о ней?! Почему не отринул прочь недостойное чувство, то, что грозит обернуться вещами куда более ужасными, чем смертная казнь за притязания безродного к знатной? Что может быть хуже разбитого сердца?.. Что может быть хуже осознания того, что ты допустил ошибку, после которой уже не сможешь жить, как прежде? Хуже осуждения не публичного, но от человека, ради которого ты готов умереть и тысячу раз, продать собственную душу ради одного ее взгляда? Сердце Ричарда вывернули наизнанку и от души выпотрошили, причинив ему боль, по сравнению с которой мучения от магии крови на Арене были лишь легким порезом. Он чувствовал себя преступником, которому нет оправдания, он поступился своей честью, поддавшись тому, о чем не должен был сметь даже помыслить. Он нарушил клятву, не сумев защитить Цереру. И теперь ему вынесли окончательный приговор, после которого Армонт хотел лишь одного - смерти. Он понял бы, если бы девушка всадила ему клинок в сердце прямо сейчас. Это было бы справедливо. Это положило бы конец его страданиям. Он хотел этого - знали бы боги, как он хотел этого!.. Но она не стала этого делать, подарив ему жизнь, что отныне будет хуже смерти.
Все это время Ричард молчал, опустив голову и не смея смотреть на Цереру. Но когда он прошел мимо Паука, направляясь к лошади, то поднял голову, встретившись с убийцей взглядом. И теперь Повелитель не видел в нем ярости. В нем была лишь жуткая, страшная пустота, бездна, где прячутся самые жестокие и безумные демоны. Мерхиз видел такой взгляд не раз за всю свою жизнь и прекрасно понимал, что он означает. Ричард Армонт вернется.
За его головой.
Окраины руин старого Сарaмвeя оставались позади, удаляясь и уступая место всепоглощающей пустыне, расцветающей алчной смертью под яркими лучами жаркого солнца. Там, впереди, на горизонте, в легком мареве виднелся основной город, рукой подать, не больше часа езды, но Ричарда это зрелище интересовало мало. Он сидел, шатаясь и качаясь при каждом движении, закрыв глаза и опустив голову, не в силах даже держаться в седле - лишь просунутые в стремена сапоги спасали его от падения с коня в песок. Те зелья, что Церера буквально выбила из Сольпуг, заявив о своем бессмертном праве на награду Девы, придали ей сил и она управляла животным уверенно и твердо, переведя его с быстрого шага на рысь, после - на галоп, а через несколько секунд и вовсе пустила в карьер. Армонт не понимал, почему она забрала его с собой и пожелала спасти. Почему жертвовала сейчас скоростью и выносливостью и без того чахлого коня, оставив рыцаря в седле позади себя. Возможно, он был все еще нужен ей, чтобы найти Беллору - но теперь, когда Сольпуги не представляют угрозы, обнажать клинок нет смысла. Логичнее было бы найти человека, что сможет крепко держать в руках меч заместо изувеченного рыцаря, который заслуживал смерти за недостойные и запретные чувства. Но она его забрала. И Армонт не хотел думать о том, для чего...

Плащ Варуна Ватража, оказавшийся в сумках среди прочей поклажи Ричарда, что послужила трофеем для поймавших лошадь в городе Сольпуг, надежно укрыл одну из Аматониди от строгих взглядов стражи. Едва не съеденная заживо девушка выглядела куда более жутко, подозрительнее и хуже Ричарда, что по-прежнему сидел в седле, удерживаемый лишь стременами. Довольно знакомый рыцарю путь до Храма по главным дорогам был преодолен быстро и лошадь, которую и не думали сдерживать в ее порывах и скорости, почти что галопом влетела за огражденную территорию, где был разбит сад, снося на своем пути попавшиеся под копыта скамейки, горшки и распугивая редких посетителей, едва не попавших под копыта. Животное остановили только у самых дверей, привлекая к себе все необходимое внимание, и теперь Церера могла спокойно спешиться. Армонт помнил ее слова о Храме, которые она сказала ему тогда, еще на базаре, но понимал, почему она привела их обоих именно сюда. Без помощи и лечения они оба погибнут - а те люди, что посвятили жизнь служению богам в этом проклятом городе средь песков, как нельзя лучше смыслили в врачевательном деле.
- Что вы делаете?.. Сюда нельзя на лошади! - Изумленный голос одного из монахов был явственно слышен на фоне гомона испуганных прихожан. - Это святая земля!