Наконец-то наступила передышка. Сначала все перепугались неожиданного появления великанов, однако те показали свою лояльность, чем немного подбодрили итак изрядно помятый бойней дух защитников крепости. Под ногами гигантов пробегал отряд Гвалина, а рядом с ним шествовал Аэнрин. Пытаясь вразумить упрямого короля Карака, Ноэль увидел издалека эльфа, которого уже как сутки считал погибшим, но, к великому счастью ошибался. Встреча двух друзей вышла неожиданной. Пока дварфы Гвалина перемешивались с порядками дварфов Карака, оба аэльдари вышли друг на друга в грозном и хмуром молчании, глядя друг на друга пропитанного тяжестью дня мрачным взглядом. Их пути разошлись в самом начале сражения, но на долю каждого успела выпасть своё испытание.
— Идём, Ноэль! —  бросил эльф.
— Нет! Я не покину царя - таков был приказ Фениксийца! —  твёрдо настоял на своём рейнджер. — Уходите в Залы кланов! Мы прикроем ваше отступление! Скорей!
Сначала Аэнрин хотел было возразить и остаться радом с другом, но он должен был занять своё место подле принца. Если погибнет “одна рука”  Идущих в тени, это будет необходимой жертвой, но две - безумием. И хоть к рейнджерам Ноэля эльф имел лишь косвенное отношение, кто-нибудь да должен будет их возглавить случись с их лидером что-нибудь недоброе, а  лучше Аэнрина после Ноэля их никто не знал.
— Пусть Аэрендиль вечно сияет над тобой, друг! —  слетело с уст, с ног до головы покрытого копотью, аэльдари. —  Но не задерживайтесь! —  с этим словами эльф устремился дальше, вглубь крепости.

Гимрин хотел было ответить Готреку, что думает о его храброй заднице, но быстрее уронил челюсть при виде своего брата и воинов клана Рарин Дорн. Оба дварфа крепко сжали друг друга в братских объятиях и принялись громко хохотать, будто вокруг был какой-то праздник, а не поле брани, настолько они радовались своей встрече. Рядом с ними прошагал Траин. Он выглядел столь слабым и уставшим, что Гвалин и Гимрин на миг забыли о своей встрече, нахмурившись провожая принца взглядом. Гимрин и рад бы был помочь, но подоспев недавно понятия не имел, где находился Унгрим. Сейчас дварфа волновала задача сплотить воинов клана и проследить, чтобы Готрек опять не набедокурил в своём иногда не здоровом безумии.

В зале, где недавно молоты, вампир и маг вступили в смертельную схватку, наступила некая тишина. Силиэн не могла поверить, что всё закончилось, хотя она осозновало, что это лишь временное затишье перед возможной бурей. Сейчас нимфу заботил лишь её любимый учитель, чьё состояние она не могла понять или прочесть, при её то даре целительства. Как ни странно, наличией старого Ишмаэля… вампира… даже успокаивало её, пускай его проявившаяся тёмная аура и бросала в лёгкую дрожь. Это был тот момент, когда очаровательная и добродушная нимфа судила человека не за его тёмную натуру, а за сердце и душу. Она верила, что даже проклятие не способно отобрать у нас право выбора пути, даже если наш выбор в конечном итоге приведёт к увяданию. Но Силиэн всё ещё слабо разбиралась в подобных вещах, однако пережитый ею опыт будет бесценным, несмотря на всяческие перенесённые ею страдания.
Силиэн прислушалась к словам Ишмаэля, легко улыбнулась и тихи шёпотом слетело с её уст: “Спасибо…”
Старик легко поднял учителя нимфы. Силиэ видела, как недавно Дориан нанёс вампиру значительный ущерб и не могла поверить своим глазам, что после такого он всё ещё был полон сил, но не стала задавать глупых вопросов, ведь её ещё молодое и наивное сознание не было готово получить ответы на все ныне мучающие её вопросы, тем более, что она и сама порядком устала.
— Старик… — раздалось над ухом Ишмаэля. На миг Дориан открыл глаза. Его взгляд был усталым и потухшим, лицо бледным, а сам он выглядел так, будто стоял одной ногой на тот мир. Тем не менее, волшебник улыбнулся.
— Про...сти. — слабо протянул он, обращаясь к вампиру. То, что сделал с ним Маэнсиль открыло Дориану просветление в его мыслях. Он видел вещи, которые не мог даже себе представить, он боролся с самим с собой в своей голове, выкорчёвывая остатки посеянного злым божеством семян из своего разума. Эта битва было долгой, нелёгкой, могучей, масштабы её было не сравнить, ведь победа над самим собой, особенно, когда эти слова обретают прямое значение, невероятное деяние.
Да, чародей действительно повстречал своего близнеца, объятого яркой вуалью злобы другого Дориана, что был в нём уже ооочень давно, заклятие Маэнсиля лишь позволило мужчине открыть глаза шире взглянуть глубже, внутрь своего Я.
На мгновение Силиэн встрепенулась, заметив, как её учитель приходит в сознание но в тот же миг, как он подарил Ишмаэлю слова извинения, снова провалился в беспамятство. Силиэн чувствовала, как внутри её мастера бушует непонятная ей энергия, чистая, природная, в перемешку со стихией Дориана. Она знала, что учитель изначально имел в себе Дух ветра, но не знала насколько этот дух в нём был силён и обуздан.. если вообще был обуздан. Обуздание? Неужели Дориан что-то пытался в себе обуздать, перестроить изменить? Возможно. Но пока всё выглядело, как обычное истощение, но едва ли маги такого уровня истощаться от таких простых заклятий. Неужели это всё та невероятная и могучая сущность снаружи постаралась?

Когда хаос более-менее улёгся, Аэнрин присоединились к эльфам, но предварительно, покрытый копотью и кровью, предстал перед Тирионом. Ему не нужно было ничего говорить. Он прекрасно осознавал свою вину ошибку, как и то, что уже ничего нельзя было вернуть. Другое дело, что по ту сторону от войск союза расположились остатки тех, кто недавно желал уничтожить Карак, убить всех защитников, а остальных обрести на вечное рабство, а то и участь провианта для зверолюдей. Пускай за вратами чинили хаос демоны и прочие бестии, аэльдари не мог просто так взять и забыть все нанесённые ему и его народу обиды - невероятная солидарность по отношению к дварфам. Не исключено, что у какого-нибудь эльфийского лорда есть своя книга обид...
Хримтус пал. Сейчас это стало очевидно, как никогда. Многие видели смерть могучего великана, но вопрос его грозного сородича звучал так, будто был предназначен кому-то одному. Но была в этом и доля истины, ведь не отвечать всем сразу?

— Он пал в бою с трёхглавым драконом, как воин, до самого конца не выпуская из рук свой меч! — смело и громко заявил Аэнрин. На самом деле у эльфа был не лучший вид на то легендарное сражение у врат. Он не видел, как великан заполучил своё оружие обратно и быть может много чего не видел, но видел последний миг его смерти, как раз в тот момент, когда дварфы только начинали осуществлять свою затею по сокрушению отряда чёрного мага. От воспоминаний, накативших на аэльдари в момент расправы над пленными - его людьми - вынудили Аэнрина крепко сжать кулаки. Чернокнижник был ещё жив. О да, пока тот ублюдок маг ещё жив, у эльфа появилось чуть больше смысла для жизни, чем могло бы быть. Возможно, Ноэль осудил бы его за такие мстительные помыслы, а с другой стороны, кто не без греха? Аэльдари более благородная и рассудительная раса, нежели люди, менее суетливы, но... обиды могут держать долго ввиду их природного высокомерия. Вот и сейчас эльф не знал, что именно им движет: его высокомерие или честь? Какой лидер не захочет втоптать в грязь ту сволочь, что одним жестом приказало пожрать его солдат едва ли не живьём? Ублюдок. Эльф выдохнул и вернулся мыслями к великанам.

— Это лишь малая часть более глубокой истории. — продолжил Аэнрин. Несмотря на усталость и потери, боль, охватывающая сердце эльфа, сделала его более сильным и неутомимым. В нём пылала ярость, но не злоба... ярость на себя самого. — Хримтус сражался за нас всех...за жизни женщин и детей. И больше всего хочется верить, что это было не напрасно! — Аэнрин был тем ещё гордецом, но когда речь заходила о тех, кто как он отдавал силы за благое и общее дело, он не скупился на правду и хорошие слова, так как видел именно так, верил в это. Для него в определённый момент даже дварф может стать другом , когда они вместе ставят лагерь, вкушают еду за одним костром, спорят о том, как скоро закончится скорая битва и наконец  когда они начнут бить врагов плечом к плечу. Всё именно так - друзья познаются в сражении!

Пустота. Вот что ощутил Дориан, когда открыл свои глаза и осознал, что больше не спит. Не печали, ни радости, не даже боли от истощения он не испытывал. Лишённый своих сил чародей более не чувствовал ничего, словно все его чувства были высосаны и унесены ветрами неодолимых событий вместе с его магией. Он ощутил, что изменением подверглась не только горная долина, где стоял Карак, не только сама крепость и её комнаты, обширные залы, что отныне стали, своего рода, кладбищем для многих храбрецов… или глупцов. Возможно, Дориан и сам был глупцом, что возымел храбрость принять участие в этом выгорающем деле, прихватив в самоубийственную кампанию свою ученницу. Возможно, он в своём тщеславии возомнил, что это будет полезным для неё уроком, тем самым окончательно отворотив её от горестей внешнего мира. Идиот. Да, у него получилось. Силиэн действительно рассталась со своей девичьей невинностью разума, однако… видя горя, она ощутила и сострадание. Чародей никак не мог повлиять на её природное ядро, её натуру, как светлой души, так и чистой добродетели, которая вознамерится хранить жизни от вечного мрака, уводить от людей гнев и ярость теплом своих нежных рук, самой доброй и очаровательной улыбкой и… конечно же… данной ей богиней-матерью магией. Исцеление ран мира - вот её предназначение и его она осознала очень хорошо. Дориан тоже ощутил изменения внутри Силиэн и несмотря на пережитое, внутри него зародилась лёгкая искорка счастья. Что-то, ещё живое в его душе, нашло маленький лучик света в бесконечном океане мрака и отчаяния, но...
— Учитель, выпейте. Вам это нужно. — заботливо слетело с уст уставшей, но улыбающейся нимфы, когда она преподнесла к губам Дориана небольшую миску с травяным отварам.
Несмотря на то, что Дориан был в сознании, он выглядел подобно мертвецу. Его взгляд был потухшим, выражение лица символизировало полное и чистое безразличие ко всему в округе. Девушке приходилось кормить и поить мага исключительно из своих рук, но она не жаловалась и была счастлива уже от того, что чародей хотя бы оставался всё ещё живым. Эта, маленькая и, казалось бы, почти беспомощная нимфа пережила битву лучше её учителя. Конечно, масштабы нельзя было сравнить и тем не менее, из них двоих Дориан был подобен калаке. И всё же, Силиэн ощущала внутри него маленький, но могущественный огонёк. Она не понимала его, но серебро его пламени постепенно росло, становилось могущественнее, преодолевало любое воздействие внешнего мира. Быть может это то, что люди зовут “волей”, обличённое в магию или некую непонятную ей силу. Внешне этот “серебристый огонёк” никак не сказывался на Дориана, но девушка верила, что это не конец для волшебника… а лишь начало, как одно из многих других начал, быть может героических или по-своему величественных, да даже если и не одно из них, но всё же… начало. И Силиэн было плевать, что там говорят старцы, что думают воины, что показывают знамения. Для неё Конец Времён не был концом и не будет… по крайней мере, пока её учитель с ней.
— Обязательно! — мощным импульсом отозвалось сначала в мыслях, а затем твёрдым и решительным слетело с уст Силиэн, когда нимфа нахмурилась, подобно некой воительнице и крепко сжала свои крохотные ладони в кулаки. — Он вернёться! Он не может не вернуться!
Девушка искренне верила, что истинная сила пролегает не в магии, не в грубых и крепких руках кузнеца или воина, а в душе, в самом сердце, в таком месте, которое может узреть и понять лишь его владыка. Если человек найдёт силы в своей душе, обретёт волю к жизни, поднимется даже после самого сокрушительного удара, он найдёт и даже приумножит то, что утратил, а быть может… ему оно уже и не будет нужно, ведь истина таких вещей весьма непредсказуема. Её учитель был могущественным магом, владея невероятно сокрушительными и грозными заклятиями, однако… он созидал. И тому, как Дориан созидал, мог бы позавидовать даже самый отпетый эльфийский любитель природы и жизни. Её мастер умел превращать даже самые никчёмные, брошенные вещи в настоящее произведение искусств, он умел внушать доверие и веру. О да… именно так он с ней и поступил, когда обнаружил в лесу одну, нагую и напуганную. Он спас её. Нет! Он не может так просто сдаться, он не может оставить её одну!
— Это не его судьба, о святая Играсиль!  — выплеснула девушка и по румяным щекам медленно поползли слёзы. Она не могла больше сдерживать эмоции… и не хотела. Слишком многое произошло, слишком многое потеряно, и слишком многое ещё может случится.
— “Вернитесь ко мне!” — взмолилась она. — “Во имя Имира и всех светлых богов!”
Неужели утрата магии сделала его таким, уничтожила?

Приказ Тириона, несмотря на свою простоту и объективность, был подобен когтю демона, что медленно срезал слои кожи, жира и мышц с костей аэльдари. Аэнрин и Ноэль всё очень хорошо понимали, но ещё больши они понимали, что каждый из них был готов пуститься друг с другом в спор, чтобы выбраться себя кандидатом на последнего стража обречённой крепости. Аэльдари решили отложить разговор по этой теме на потом.
— Талайт жив, мой лорд. — отвечал Ноэль. — Но сейчас он больше похож на опавший осенний лист, нежели на пылающий и бодрствующий дух. Боюсь, он мог потерять рассудок и уже не вернётся к нам. —  с печалью продолжал эльф. Он переживал за Дориана в не меньшей степени, как и другие аэльдари. Уж больно многие бессмертные знали этого некогда сияющего и жизнерадостного мага. Его потеря обернётся для них большим горем.
— Мы заберём Талайта и его ученицу с собой. — говорил Аэнрин, однако ещё не знал, кто из них с Ноэлем останется в крепости, а кто уйдёт.

Покинув на некоторое время Тириона и уединившись в холодном коридоре Карака, Аэнрин и Ноэль принялись решать, кто же из них останется в крепости, а кто поведёт выживших в родные леса.
— Я хорошо изучил стены Карака, пока ты был плену! Я должен остаться с Фениксийцем! Ты же знаешь, что лучше владею луком, чем ты. — убеждал своего друга Ноэль, когда оба эльфа покинули принца, чтобы обсудить его решение.
— Бред! — отрицал Аэнрин. — Мне хватит меньше часа, чтобы запомнить тут каждый уголок, даже тот, который не заметил твой взор!
Иронично. Два ратных друга из-за любви, пытались убеждать друг друга за счёт слабостей своего оппонента. Но каждый из них понимал, что это ни к чему не приведёт. Их не долгий спор привёл к самому простому решению.
— Жребий! — бросил Аэнрин. Ноэль согласился, поскольку иначе это дело было не разрешить из-за природной упрямости и гордости аэльдари.
Аэнрин раздобыл две соломинки и по решению двух друзей, было решено, что кто вытянет самую длинную соломинку, что и победил.
— Согласен! — твёрдо ответил Ноэль, уверенный, что обыграет своего друга. Перед ним выставили тыльную сторону ладони , зажав несколько соломинок между большим и указательным пальцами. Он думал почти десять минут, когда наконец нашёл решение и вытащил соломинку. Ему она показалась… маленькой, отчего аэльдари печально улыбнулся, уверенный в своей победе, однако момент его радостного трюмуфа был сразу и грубо прерван.
— Мой меньше… — раскрыл свою ладонь Аэнрин. И действительно, соломинка эльфа оказалась меньше, но… Ноэль был уверен, что обыграл друга, ведь он всегда читал его, како открытую книгу. Лицо эльфа демонстрировало полное негодование вперемешку со страхом. Ему было проще погибнуть в бою, чем признать правду.
— Не может… — протянул Ноэль, не веря своим глазам.
— Я… выиграл! — лицо Аэнрина излучало только твёрдость и полную решимость. Ноэлю осталось лишь крепко сжать кулаки. проглотив свою гордость, чтобы затем резко развернуться и быстро удалиться, выстукивая по каменному полу коридора быстрый ритм каблуками эльфийских сапог.
— И я… солгал… — тихо слетело с уст Аэнрина, когда его соломинка неожиданно преобразилась. Магия иллюзии. И действительно, иногда ложь - это благо.
— Прощай, друг. — улыбнулся эльф. Он знал, что Ноэль вернётся и они попрощаются, как полагается, но пока его другу следовало остыть и побыть наедине, собственно, как и Аэнрину. — Я достану ублюдка-мага даже на том свете, а ты... ты должен найти то чудище и отправить его в бездну, из которой же он и вылез!

— Иди в зад! — твёрдо ответил Гимрин Готреку. — Я уже слишком стар, чтобы тащиться хрен знает куда, да и кто-то же должен прикрывать твою спину? — а затем дварф залился лёгким, но искренним смехом, чтобы после воспользоваться и своей, набитой лучшим дварфийским табаком по эту сторону гор трубкой.
— К тому же, мы уже с Гвалином всё решили. — мрачно продолжал он, глубоко вздыхая. — Он лидер клана и его долг оберегать его, а я… я… — Гимрин замялся. Он вспоминал свою прошлую жизнь, через какое великое множество приключений он прошёл. Вспоминал крепость Морское Копьё и как они пробились через стены.
— Да, с братом было не легко… — признался кузнец. — Но я то знаю на него управу! ХА-ХА-ХА! — этот смех оказался даже очень сильным, отчего несколько мимо проходящих встрепенулись от неожиданности.
Гимрин не был склонен к меланхолии, апатии и к этим элгийским с умги настроениям, мол все умрут, конец времён, бла-бла-бла, нам всем крышка. Гримнир всех подери, он то и других дварфов не слушал. Умудрённый жизнью уже стареющий кузнец был слишком прост, да и повидал слишком многое, чтобы какая-то огромная троличья блевотина с кальмарами на бороде или что у этого древнего божества, как ему рассказывали очевидцы, там за сопли висели,  могла убедить его в неком непонятном конце-хренце. Да будь там впереди, прости его Валайя, разгуливать по пастбищам орда божественным титанов, сминающая города одним рёвом, когда Гимрин просто встанет на край утёса и начнёт насвистывать любимую песенку Хенерангского барда  Вальди Морбинссона, пока его мочевай пузырь опусташается. Да, кузнец ссал на всё это дело.
— Так что, заткнись! — пробурчал Гимрин. — Если тебя контузил чёртов дракон, то это не значит, что надо брызгать везде своими соплями. — Гимрин усмехнулся, бросив на друга хитрый взгляд из под густых бровей. — Или хочешь, прижму тебя к себе, поплачешь мне тут на плечо, если хочешь. — ухмыльнулся он.  — И если ты ещё раз скажешь, что мне делать, то я тебя изобью прямо здесь! Уж померь, все тёмные боги меркнут и дуд в гузна друг друга в сравнении с моей злостью! — да, Гимрин пытался разбавить атмосферу шутками. Он считал, что если уж действительно “бледная” по ним всем плачет, то пускай отважные воины Гримнира уйдут в Вечные залы с улыбкой на устах, кружкой медовухи в одной руке и козочкой в другой… гхм… или без козочки!
— В любом случае... своих ребят я тоже отпускаю. — за время осады кузнец полюбил Оина и Глоина. Эта молодёж приглянулась ему и он был уверен, что их ждёт великое будущее. Уж если не Гимрин размозжит голову какому-нибудь тёмному владыке, что учинил всё это дерьмо, то уж эти двое помогут дави сплотиться. Да, воздух вокруг буквально пропах огнями войны, но однажды каждый зверь, каждое, затаившееся во мраке чудище и каждый коварный, законченный убийца... найдут свой топор. Все они найдут свою гибель от могучих рук дави, элги и умги! Все они узреют мощь и силу топора Гримнира! Пламя войны разгарается, твари! Это не рыцари в блестящих доспехах, не ангелы с сияющими крыльями, не светлые жрецы, а воины... простые, но закалённые воины в вечных сражениях воины - они вытащат вас из тьмы, перемолотят все кости в труху и засунут в ваши же глотки. Зло свирепо, но сражающиеся за свои дома мужья и жёны ещё свирепее!
Лицо Гимрина нахмурилось, руки напряглись. Больше всего на свете он сейчас возжелал взять свой молот, свой Арнсингир! Ничто так не успокаивало, как  приятная и привычная рукоять его старого рунного Громовержца.

Отредактировано Дориан (24-12-2020 21:49:43)