- О, Имир! Прости меня за то, что я так давно не возносил тебе молитв. Я знаю, я грешен и без твоего благодатного света мне не найти пути к спасению. Мне так много есть за что просить прощения! А хороших дел я сделал так мало. Но все же, прошу тебя, услышь мои молитвы!
Ганс сидел на одной из множества скамеек в храме, закрыв глаза. Опутанный паутиной теней, отбрасываемой витражом, он потерял связь с реальностью, полностью отдав себя молитве Светлому Богу.  Многие последователи Имира упрекнули бы Ганса в излишней вольности, ведь он читает не канонические молитвы, а говорит отсебятину, но нашего героя это не беспокоило. Наоборот, ему казалось, что повторение заученных текстов, словно мантр, абсолютно бесполезно. Зачем произносить чужие слова, дабы выразить свои эмоции? И разве Имир не должен для своих последователей быть так же близок, как лучший друг или родственник? Если да, то почему с ним нельзя просто общаться? Вот почему Ганс, следуя велению сердца, продолжал свой внутренний диалог с немым собеседником.
В храме повисла приятная тишина. Лишь звуки шагов, словно ветерок, нагоняющий на гладь озера легкие волны, разносились негромким эхом. Именно в такой обстановке лучше всего рождались мысли, связывались в правильные цепочки и описывали нужные эмоции. Вот за что Ганс любил подобные места. Здесь была своя атмосфера, которая оставалась неприкосновенной для суматошного мира… Почти.
- Мам, ну, когда мы пойдем!
- Перестань, я сказала! Пойдем тогда, когда закончим! Не позорься! Смотри, как на тебя все смотрят!
Ганс резко потерял нить внутреннего разговора и непроизвольно повернулся. Недалеко от него стояла дородная женщина в платке, повязанном на голову. Рядом с ней судорожно переминался с ноги на ногу совсем юный мальчишка. Было видно, что детская энергия рвалась наружу и ей было тесно под сводами храма. Он то и дело осторожно окликал маму и бросал вожделенные взгляды на входную дверь.  Женщина же была определенно раздражена. Судя по всему, она была разочарована, что такая рутинная проблема, как неугомонное дитя, настигнет ее в храме, но поделать с этим ничего не могла.
Ганс лишь улыбнулся про себя этой парочке и решил не продолжать молитву. Он встал и вышел на улицу. Свежий воздух ударил в ноздри, раздувая уставшие от пахучих масел легкие. Как же было приятно стоять на ногах после долгого сидения на жесткой скамье! Наш герой довольно потянулся и начал было спускаться по лестнице, думая о том, куда бы ему сейчас пойти, как вдруг его взгляд слегка затуманился. Ганс сначала не мог понять, что с ним происходит и попытался протереть глаза, но пелена никуда не исчезла. Затем, словно из ниоткуда, донеслось требовательное: «Ганс!». Наш герой впал в ступор, но быстро вышел из него, ибо что-то резко развернуло его, да так, что он чуть не упал.
Каким-то чудом Ганс устоял на ногах, найдя опору, которой оказалось чье-то плечо. Вивенди тут же отстранился и вперил непонимающий взгляд в незнакомца. Перед ним стоял высокий мужчина в маске и черном балахоне. То тут, то там в его одежде мелькали различные элементы символики некромантов, будь то кости или черепа. Ганс плохо понял, о чем его спросили, но ему однозначно захотелось согласиться и последовать с незнакомцем. Он кивнул и безропотно пошел следом, правда, с трудом переставляя ноги,  ибо его не покидало чувство, будто он что-то забыл. Но что?

Ганс следовал за Авреллионом к выходу из деревни. Он совершенно не понимал, зачем вообще куда-то идет, но чувствовал, что так надо, ведь об этом попросил сам Авреллион. И Ганса совершенно не беспокоил тот факт, что непонятно откуда взявшийся мужчина даже не представлялся, хотя сам Ганс каким-то образом знал его имя. Наш герой был уверен – этому странному незнакомцу можно было доверять.
Они, наконец, остановились в небольшой рощице. Рядом не было ни единой живой души, кроме беспокойно щебечущих птиц на ветках. Ганс раболепно уставился на своего попутчика. Высокая фигура в балахоне и безликой маске его ничуть не пугала, напротив, она внушала доверие настолько, что ей можно было бы доверить свою жизнь…
Речи Авреллиона протекали, как душистое вино. Они опьяняли, обволакивали, заставляли безоговорочно принять каждое слово, как непреложную истину. Ганс верил в Имира. Верил в его правоту. Но Ганс не мог даже представить, чтобы этот незнакомец просто так взял и ошибся.
- Например - Я.
- Но…
Даже в мыслях это слабая попытка возразить звучала жалобно. Наш герой разрывался между светлым богом и смыслом слов Авреллиона. Для вивенди было не впервой слышать обвинение в бездействии в сторону Имира. И раньше Ганс знал, что ответить. Но не сейчас.
Знакомый незнакомец продолжил. Скажи те же слова кто-то другой, даже наш герой посмотрел бы на него с глубоким сомнением. Но в данном случае говорил Авреллион. От одной только мысли, что такой, как Авреллион, станет во главе порядка, Гансу становилось светло на душе. У кого еще получится сделать мир лучше?
- Надень.
Наш герой, не задавая лишних вопросов, взял кольцо, а точнее, перстень. В ослепительно золотой оправе покоился отшлифованный до безупречной глади камень цвета чистейшей небесной лазури. Стоило только кольцу коснуться пальцев вивенди, как камень засиял мягким светом. Ганс надел перстень на палец и свечение усилилось. В этот же момент все мысли в голове внезапно прояснились, словно кто-то смыл грязь с запачканного стекла, через которое теперь было видно то, что было сокрыто раньше.
Наш герой протер глаза и посмотрел на Авреллиона. Внутри стали зарождаться крупицы сомнений и целый ворох вопросов, но сначала Ганс решил исполнить просьбу. Он представил себе новый мир, в котором все были счастливы, в котором каждый уже давно забыл, что такое боль и горе. Он представил себе рай. Рай, во главе которого стоит высокая фигура в черном балахоне с маской…
- Я хочу… Чтобы Вы, господин Авреллион, получили безграничную силу…

Отредактировано Ганс (11-02-2017 10:48:51)