Эйнеке всегда испытывал некоторый болезненный интерес к вещам, о которых люди старались попросту не думать. Он был умен, точнее предпочитал думать, что он умнее большинства окружающих. Ум был для полукровки одним из самых совершенных его орудий. Знания, которыми он насыщал его, давали Эйнеке немалое преимущество, однако… не зря люди порой говорят, мол, горе от ума! Желание узнать новое и понять самые сокровенные тайны всего что только можно приводили к тому, что пиромант порой задумывался о том, например, каково это – сходить с ума? Что ты чувствуешь, когда твое виденье и ощущение реальности вдруг дает трещину, когда ты теряешь почву под ногами и вдруг сознаешь, что что-то определенно пошло не так, как ты рассчитывал… нет, как ты ощущал. Иногда Эйнеке казалось, что он и взаправду сходит с ума. Не имея опыта подобного и не зная, разумеется, наверняка сколь справедливы его подозрения, полуэльф чувствовал, что он попросту сходит с ума в стенах этого непозволительно роскошного дворца. Впервые за столько лет Эйнеке не знал, что ему делать дальше и как быть. Будущее его пугало, как и затаившая в глубинах подсознания ярость. Да, он отомстил. И он даже был рад тому, что наконец достиг поставленной цели, обеспечив врагу долгую и мучительную смерть. Только вот… радость от победы исчерпала себя буквально спустя несколько часов после того, как Закир увидел изуродованную голову Альрика Сивала, принесенную прямиком из поместья оного предателя. Не смогла эта победа утолить и жажду мести. Эйнеке хотел еще. Хотел больше крови и огня, хоть и понимал сколь это… бессмысленно.
Почти два дня полуэльф провел в покоях. В своих покоях. Впрочем, своими он их пока не чувствовал, как и не чувствовал себя Первым чародеем. Эйнеке не отпускала мысль о том, что он незаслуженно занимает этот пост и что не должен его, собственно, и занимать. Однако в те два дня он думал совершенно от другом, точнее не думал. От слова совсем. Бой в поместье Сивала дорого обошелся. Не все его раны залечили на месте. Самые мелкие и незначительные после обрабатывал личный лекарь халифа, он же (боги, как там его звали? Алим?) приносил сам или отправлял со слугами снадобья, помогавшие магу поскорее отойти от последствий отката. Да, последствия примененной магии были и впрямь весьма… ощутимы. Эйнеке чувствовал просто ужасающую слабость, однако на третий день все же заставил себя встать и идти, проведать могилу отца, хоть то и было сложно назвать могилой. Халиф оказал ему великую милость (от подобных мыслей излишне свободолюбивому полукровке становилось немного дурно), позволив захоронить череп Морнэмира на дворцовом кладбище. Эйнеке дважды посещал это место, но… слишком странно ему было находиться рядом с ним. И слишком болезненно. Впрочем, куда более странным было то, что сейчас происходило с Эйнеке.
Он гулял по саду (если так можно было назвать его шатание из одного его конца в другой), пытаясь отвлечься от своих не самых лучших мыслей, а заодно и вдоволь «надышаться свежим воздухом», как того ему советовал лекарь, когда услышал чужой голос. Женский, высокий, приятный. Схожий одновременно и со звоном ручья, и с шелестом волн, набегающих на морской берег. Впрочем, Эйнеке не был уверен в том, что он не придумал себе этого, что голос был действительно таким, а не каким ему хотелось бы услышать. И он подумал о Миристель, о юной эльфийской жрице, которую не видел уже несколько дней и о которой даже не находил ни сил, ни времени обеспокоиться. Пробираясь по тропкам сада тихой и мягкой поступью, столь свойственной его предкам-эльфам, Эйнеке шел на звук. Удивительно, но не вникая даже в суть чужих слов и не подвергая сомнениям свои абсурдные надежды, полуэльф шел на голос, веруя в то, что вдруг увидит… подругу? Просто знакомую? Предмет воздыхания? Честно сказать, он уже и не пытался в том и разобраться, поняв, что их приключение кончилось, что Даниэль и Мира просто вернутся в Арисфей, оставив в своей вечной памяти этот не самый удачный поход…
«Болван,» - разочарование больно резануло по самолюбию. Эйнеке видел перед собой эльфийку, но явно не ту, которую хотел бы видеть. Он молчал, не намереваясь прерывать чужое… заклинание? Вместе с тем он и не уходил, не находя в себе сил одолеть собственное любопытство, проснувшееся так некстати. Одетый, как и все придворные богато (как будто бы кто-то дал ему ходить в «своем»!), но потрепанный (все же ссадины на руках и затягивающийся порез на щеке скрыть он не мог), необычайно (даже для себя) бледный и болезненный, маг наблюдал за незнакомкой, покуда та не перестала петь. Он бы незамедлительно ушел, если бы не осознал, что его присутствие было замечено. Взгляд из любопытствующего превратился в настороженный и подозрительный. Мышцы напряглись.
- Приветствую, - хрипло и тихо молвил Эйнеке, выпрямляясь во весь свой немалый рост и делая шаг ближе. Говорил он на безупречном эльфийском языке, но более продолжать разговор сам явно не намеревался. Собственно, он так бы и стоял на месте, не шевелясь и поглядывая на незнакомку точно загнанный в угол зверь, если бы только не почувствовал, как на плечо ему садится Пигалица. Золотистое существо, похожее на миниатюрного дракона, явно заинтересовалось чужачкой, а потом Эйнеке был вынужден поднять руку, да погладить свою питомицу, отвлекая ее на себя.

Эйнеке не слишком любил эльфов, хоть и сам был эльфом наполовину. Впрочем, именно это и было причиной его постоянной настороженности и подозрительности по отношению к представителям этой расы. Не принятый когда-то людьми (да-да, уличные мальчишки дразнили его и за острые уши), по натуре своей излишне ранимый и недоверчивый, да еще и лишенный внимания отца-эльфа, Эйнеке не видел за собой веской причины любить этих созданий. Он был склонен считать, что те в большинстве своем испытывают к нему схожие чувства: неприязнь и отчуждение. Обилие негативных эмоций после недавней резни (все же облегчения после свершившейся мести не последовало, да и свирепая радость боя уже давно истлела) и определенное напряжение тоже давали знать. Эйнеке, пускай и совершенно неосознанно, готовился к очередной стычке, не зная как к нему настроена эта женщина, представляет ли она ему угрозу, будет ли проявлять враждебность? Война, убийства и кровопролитие накладывают свой след на сознание всякого разумного существа. Войн и крови в жизни Эйнеке хватало с избытком, хоть он и считался бы еще подростком среди эльфийского народа. Впрочем, если он и оставался еще в какой-то мере подростком, то явно был вынужден слишком рано повзрослеть, иначе бы и не стоял тут, глядя волком на эту незнакомку. Он бы просто не выжил. Иного выбора у Эйнеке не было. По крайней мере после того, как он поддался своей уязвленной гордости и вместе с братом сбежал из Греса. Исключение тамошней Школы Магии серьезно переменило его жизнь. И больно ударило по самолюбию, чего уж греха таить.
Конечно, во дворце халифа ему еще рано было искать врагов, Эйнеке тут просто никто не знал, да и не всякий замечал на его руке перстень-печатку Первого чародея (которую он, впрочем, нынче оставил в своих покоях, не желая раньше срока афишировать свое особое положение). Восток жесток и коварен. Вопросы вражды и дружбы тут имели особое значение, а плетение тонких нитей и паутин дворцовых интриг являлось едва ли не традицией, если не народной забавой, столь любимой привилегированными жителями халифата. Двор правителя Гульрама был многолюден. Если не до безобразия многолюден. Обладая превосходной памятью и определенной наблюдательностью, Эйнеке за несколько дней вызнал и запомнил более двух десятков имен и их обладателей, однако все это было лишь капля в море. Те люди и немногочисленные нелюди, которых знал полуэльф, были всего лишь теми, с кем ему, собственно, и приходилось взаимодействовать последние несколько дней. Лекарь и советник халифа, его личные слуги, слуги, которых Закир милостиво «подарил» (вот тут и сам Эйнеке был немного… смущен и озадачен, в Гульраме он не первый день, но все же рабы и само рабство для полукровки оставались вещью чуждой и малопонятной), псарь (ему Эйнеке показывал своего щенка мабари, того самого, что Пушоргал Третий, да-да), гвардейцы Соколиной гвардии, охранявшие все крыло, в котором находились покои Первого (как, собственно, и покои халифа) и некоторые случайно встреченные представители знати, удостаивавшие мага своим вниманием и желающие поболтать (и такое было). Женщин в этом списке было немного, а эльфиек и вовсе не имелось. Эту даму Эйнеке видел при дворе впервые.
О том, кто она такая полукровка, ест естественно не знал, но предположения у него были. Настороженность и желание как можно скорее покинуть незнакомку боролись в Эйнеке с любопытством. Не только Пигалица порывалась поскорее узнать, что тут к чему и познакомиться с ранее незнакомым существом, хозяин файра в определенной мере разделял желания своей питомицы, хоть в том не признавался даже себе самому, поскольку… эльфы! Ох уж эти эльфы!
- Мое имя Эйнеке, - тихо представился полукровка, делая глубокий вдох и принуждая себя незамедлительно успокоиться. Взгляд его смягчился, сошло на нет и напряжение, явно проскальзывавшее в его образе ранее. Маг лишь на миг задумался о том, как ему лучше всего следует представиться, а после, решив, что он все же сын своего отца, что этого не забыть (хотя и были дни, когда Эйнеке страстно желал это сделать, просто забыть и не мучать себя) и не отнять, заговорил вновь, - Эйнеке ал Аллэ. Из… - он хмыкнул и чуть качнул головой, - Мои предки были родом из Арисфея. А это, - полуэльф указал жестом на свою питомицу, - Пигалица. Не беспокойтесь, она вполне миролюбивое существо, хоть и иногда чрезмерно любознательное и игривое, - словно подтверждая эти слова, золотистая ящерка негромко закурлыкала.
- Вы простите меня, - не обращая толком внимания на чужие интонации, сказал Эйнеке усталым и тихими голосом. Он был слишком слаб и даже рассеян, чтобы заставить себя замечать яд или иронию в чужом тоне. Впрочем, что касается рассеянности… тут молодой маг понемногу заставлял себя концентрироваться на происходящем, собирая разрозненные мысли вместе, да понемногу откидывая на второй план все, что не касалось этой случайной встречи во дворцовом саду. Заставлял он себя и судорожно вспоминать об этикете и прочих дворцовых заморочках. Рано наживать врагов, значит следует играть в рамках, установленных местными интриганами правил – для начала пытаться произвести хорошее впечатление, а после выведать как можно больше сведений об оппоненте, утаив как можно больше о себе самом, - Я не хотел застать вас врасплох, миледи, - вполне себе вежливое обращение к женщине, чей титул и положение при дворе тебе неизвестны, верно? – И не желал вас тревожить. Я случайно услышал ваш голос, и любопытство во мне возобладало, - маленькая ложь, но кто обратит внимание на такой пустячок, особенно если учесть тот факт, что Эйнеке лгал столь же легко, естественно и непринужденно, как и выколдовывал небольшой клуб огня на своей ладони? 
«Маг… Значит это действительно было заклинание,» - немного апатично подумал Эйнеке, в силу привычки пытаясь смотреть женщине, назвавшейся Фирузе, исключительно в глаза, - «Ей дозволено свободно колдовать на территории дворца. Ей здесь доверяют. Либо не хотят ее оскорбить. Возможно, это посол из Гвионы, а возможно и кто из придворных магов. Занятно…» - разглядывая эльфийку, размышлял полукровка. Первый вариант казался ему куда более вероятным, однако и от второго он пока тоже не торопился отказываться.
- Господин придворный лекарь считает мои раны незначительными. Мне не хотелось бы вас затруднять подобными пустяками, как эти… царапины, - Эйнеке вяло улыбнулся, - Позволите мне сесть? – коротко глянув на белый мрамор ближайшей скамьи, спросил он спустя мгновение, - К сожалению, мои силы еще не восстановились полностью.

Отредактировано Эйнеке (05-12-2016 12:34:22)