На секунду ему показалось, что он вновь вернуть рассудок способно лишь самое ценное. То, что он должен был непременно заполучить себе, удовлетворяя свою хищную, скалящую пасть, манию. Сейчас он думал только о них. Руки, руки, руки! Прекрасные, утонченные, доводящие до экстаза, но совершенно случайно обнаруженные им в толпе. Все прочее меркло, казалось безжизненно и невзрачно. Но эти кисти, суставы, плоть, они смотрелись бледным совершенством, впечатываясь в сетчатку глаза. Он должен был заполучить их. Любой ценой. А убийство – совсем не цель, только средство. Прекрасное нужно, должно сохранять, беречь, лелеять, дарить ему вечность в анатомическом музее, в облике новой куклы. Но исполинские сосны смотрели на белого одноглазого змея с укором. А души умерших все еще выли, стенали, пробираясь и в его, Октавия, сознание. Поражая его той же чудовищной манией, становившейся все сильнее, сильнее, сильнее. Он уже не мог совладать с собой. Ему трудно было говорить, хотя следовало что-то ответить. Черно-белый мастер даже не желал убивать свою жертву, к чему? Можно лишь забрать то, что необходимо. Ибо сейчас ему казалось, что девушка обойдется без этих рук, а вот он нет, никогда, ни за что. Они были нужны ему. Нужны.
Наконец, пало заклятье, надобность в котором исчезла быстро, как и предполагалось. Чужой голос ударом набата резонировал в мозгу. Жертва выдала себя, и быстрым ветром колдун устремился к ней, на звук. Рука его до хруста сжимала набалдашник трости, которая просто парила в воздухе, равно, как и сам лич. Теперь уже не было смысла скрывать свою природу. Сценка вот-вот должна была завершиться, а получив желаемое, некромант вновь побрел бы к окраинам города, сгорбленный, хромой походкой, как древний старик. Но ликовало его сердце от близости к заветной цели. Оттого, он плыл в воздухе точно осенний лист по глади придорожной лужи. Наконец, некромант мог посмотреть в глаза своей жертве. И взгляд был колок и холоден, но все же упоительно восторжен. Губы разошлись в ликующей улыбке, и казалось, сейчас пасть чародея откроется на манер змеиной, чтобы сожрать свою пойманную в силки добычу. Хриплый голос вновь распорол могильную тишь, как брюхо дохлой собаки.
- Я прекрасно понимаю Вас, мадемуазель. Просто у Вас есть нечто, что должно достаться мне. Я всего лишь заберу это, чтобы уберечь, не более. Я не противник Вам. Просто мне понадобились Ваши руки и понадобились срочно. Ничего личного, мадемуазель. Вам придется оказаться без них, - едкая ухмылка и лезвие ланцета, крепленого к набалдашнику трости, блеснуло в лесном полумраке. То была лишь необходимость, вынужденная мера в широком замахе, которую полностью оправдывали высокие цели. Колдун не мог бороться со своей манией. Ему никогда не будет достаточно материала. Все живое кормится и убивает. Но у мертвого осталась лишь слепая страсть к охоте. Болезненная, искривленная, безумная. И почти неутолимая. Как жажда вампира, как ярость оборотня, как змеиный голод. Единственное желание – получить то, что являлось сейчас для белого актера самым… ценным.
Шрифт:
#main-reply, .punbb .post-content { font-size: ${value}px; }