Морской воздух был свеж и прохладен, в диком прибрежном ветре чувствовалась насыщенная, терпкая и горькая нотка соли. Волны с тихим рокотом накатывали на берег, облизывая белый песок, и рассыпались белыми барашками, убегая обратно в море. Начинало светать, рассвет карабкался по восточному горизонту, окрасив бескрайние небеса в теплые рыжие тона и отразившись золотым блеском в водах спокойного моря; исчезли самые последние звезды, каждую ночь украшавшие черный купол неба, покинув небеса вместе с серпом-полумесяцем.
Так тихо. Птица давно не ощущал этой безмятежности и спокойствия, давно не слышал только шепот морского ветра и мерный ропот волн, набегающих на песок и оставляющих на песке водоросли. Ру скинул в головы капюшон и подставил лицо ветру, тотчас растрепавшему мокрые спутанные рыжие волосы, но не смог насладиться чуть дольше ощущениями, успев вовремя подхватить покачнувшуюся Элеонору и не дать девушке упасть, распластавшись на песке. Не было времени любоваться видами и морскими просторами – О’Хара, одной рукой прижимая к себе Аморе, здоровье которой, кажется, резко сдало позиции, со всей возможной осторожностью чуть присел и подхватил спутницу на руки, еще постаравшись пошевелить плечами и не дать упасть своей походной сумке, а также вещам самой Элеоноры. Закинув мешающийся ему плащ девушки на живот самой Элеоноры, Птица, быстро осмотревшись, двинулся вперед, направляясь к утесу, на котором сиротливо и одиноко возвышался единственный дом. О’Хара даже не пытался бежать по песку, зная, как неприятно падать лицом в него и набирать полные сапоги земли – а теперь он отвечал еще и за сохранность жизни и здоровья Аморе: раз уж он не оставил девушку в Гресе, то дотащит ее до дома. Оставалось только надеяться, что там не будет пусто.
«Я устала», - так объяснила Роксана Птице свое желание осесть вместе с Микаэлем у моря, оставив дом в самом Рузьяне. Последняя их встреча была несколько лет назад, после нее были только редкие письма, чтобы не потерять друг друга в этом мире, где все легко может пойти кувырком. И сейчас, пытаясь самому дойти, а также донести Элеонору до дома Фараго, Ру понимал, что тоже устал. Не от города даже, нет. Он просто устал. Последние два-три года сильно подкосили здоровье Птицы, который в последнее время слишком часто с трудом и в самый последний момент, самыми крайними способами уходил от проблем. Ру нужен был отдых от всего, что навалилось за эти два-три года – сейчас мужчина понимал слова Роксаны как никогда лучше. «Я устал…»
Интересно, посещает ли такое чувство безграничной и сводящей с ума тоски по какому-либо месту Элеонору? Есть ли у нее дом или что-то вроде приюта у близких людей? Семья или любимые друзья? «У нее сейчас есть только жар», - Птица с опасением наблюдал за Элеонорой и ускорил шаг, утопая в рыхлом влажном песке и спеша к утесу. Ру знал, что не в праве назвать дом Фараго своим домом, хотя что Микаэль, что Роксана настаивали, но О’Хара только качал головой – крыша над головой в Аримане, временный приют в Гресе и дом по всему материку. Птица давно перестал искать место, которое можно назвать домом, ведь не стоит привязываться к чему-либо надолго: жизнь вора слишком шаткая и хрупкая вещь, в которой нет места привязанностям к определенным местам и людям. Наверное, он тогда неправильный вор: вечно все усложняющий, слушающий ненужные для чернорукого слова обычной человеческой совести, не спешащий в гильдию и владеющей магией, крайне странно сочетающейся с воровским ремеслом, а также слишком привязавшийся к людям. Когда-нибудь это обязательно плохо кончится, воры хорошо не заканчивают свою карьеру и не уходят на заслуженный покой, но Птица постарается, чтобы, когда этой истории подойдет конец, расплата за все грехи, мелкие и большие, настигла только его и никого больше. О’Хара снова посмотрел на Элеонору, взбираясь по изгибающейся тропинке, и приложил ладонь ко лбу девушки – все еще горячий. Ру уже преодолел подъем по теперь каменистой и заросшей травой тропинке и обогнул вишневое дерево, приблизившись к двум полуразрушенным каменным стенам, которые с каждым годом только сильнее разрушались, и поднявшись вверх по каменным ступенькам к крыльцу.
Наверное, сейчас О’Хара представлял собой довольно странное зрелище: уставший больше обычного, отощавший и осунувшийся, так еще и с раненой девушкой на руках. Как объяснить всю ситуацию и рассказать эту историю Микаэлю или Роксане? Примут ли они вообще Птицу, от которого получили за последний год лишь шесть коротких писем? Ру не скрывал от них, чем занимается – Фараго не осуждали. Это было фактом – вот и все. И О’Хара был благодарен им за это. Мужчина, собравшись с мыслями, негромко постучал в дверь, опираясь о косяк и уже сам с трудом держась на ногах.
И тут дверь открылась.
«Она совсем не изменилась».
Роксана стояла на пороге и с изумлением смотрела на незваных гостей, лишь чуть приоткрыв двери. Волосы, спешно собранные шпилькой в черный пучок, растрепались и небрежными локонами падали на плечи и спину, одна прядь спадала на лицо, а зеленые глаза в полумраке блестели от удивления. Взгляд женщины стремительно переместился с лица О'Хары на Элеонору, исследуя разорванную рубашку и перевязанное плечо, а потом на руку Птицы, потрепанного не меньше лежащей на руках спутницы.
- Перенеси ее в зал, - Роксана, быстро оправившись от удивления, распахнула двери, впуская в дом раненых гостей, и поспешила в комнату, подобрав пеструю юбку. – Я возьму необходимое.
Ру, быстро кивнув, вошел в дом, закрыв за собой дверь, и коротко огляделся – на губах мага сама собой расцвела улыбка: дом тоже не изменился, те же уют, покой и тепло. Над дверью висели гроздь серебряных колокольчиков и подкова на удачу, в комнатах стояли золотые, красные, белые и оранжевые свечи с ароматами лаванды, кедра и лимонного сорго; на подоконниках красовались цветы – алая и розовая герань в горшочках. На стенах висело несколько картин в грубо сколоченных рамках, простых, но довольно красивых: легкие наброски пейзажей, изображающих бескрайнее море, таинственные леса или золотистое пшеничное поле - заметно, что работа не настоящих художников, но милые картины любителей. С потолка, довольно высокого, в дверных проемах между комнатами свисали длинные алые ленты, а на них поблескивали десятки маленьких бусин и на более коротких лентах раскачивались привязанные птичьи перья – легкая цветастая перегородка, служащая чем-то вроде ширмы между комнатами. От едва заметного сквозняка это все слабо колыхалось, бусинки играли зелеными, синими, красными и желтыми огоньками, купаясь в лучах рассветного солнца. Напротив камина, на лето позабытого, стояли два мягких кресла – явно старых, но все равно удобных – и невысокая софа, накрытая пледом из множества сшитых друг с другом лоскутков. О’Хара со всей осторожностью положил Элеонору на кровать, приподняв голову девушки и устроив ее на подушке, и отошел в сторону, позволяя Роксане приблизиться к раненой: в руках женщины была миска с каким-то приятно пахнущим отваром, чистые повязки, а также сложенная вдвое тряпочка, от который исходил резкий, бьющий в голову запах трав. Фараго поднесла ткань к лицу Аморе, чтобы девушка, сделав вдох, хотя бы пришла в себя, и начала постепенно ложка за ложкой вливать в Элеонору горячий отвар.
- Я смотрю, за эти три года ты так и не выучился хорошим манерам, - Роксана даже головы не повернула в сторону Птицы, который с интересом осматривался по сторонам и подмечал новые детали.
  - Прости.
- За что? – Фараго осторожно начала разматывать повязку на плече Аморе, стараясь причинять девушке как можно меньше боли.
- За то, что не избавился от дурной привычки без разрешения вваливаться раненым и окровавленным в дом замужней женщины, а также приводить с собой сомнительную компанию. И за то, что не предупредил ни тебя, ни Мика... – Ру виновато пожал плечами и медленно опустился в кресло, посматривая на покосившуюся повязку на плече Элеоноры. – Где он, кстати?
- В Рузьяне с Арьей и Витором, час назад уехали. И я не сержусь.
Женщина коротко усмехнулась, заприметив то, что осталось от банта, и окончательно сняла повязки, ставшие бордовыми от крови, а потом прикоснулась к ране Элеоноры кончиками пальцев и, прикрыв глаза, негромко прошептала простое заклятие. Магия, тепло исходящая от ладоней Роксаны, действовала на поврежденные мышцы и потихоньку должна была восстанавливать их, но женщина хмурилась, между темных бровей пролегла морщинка, а взгляд стал более суровым. Но, ничего не сказав, Фараго извлекла из карманов на юбке баночку с светло-зеленой мазью и нанесла вязкую субстанцию на рану, попросив мага передать чистые повязки
- Отвар должен сбить жар, а мазь - предотвратить заражение и воспаление, - пояснила Роксана, обращаясь то ли к Ру, то ли к Элеоноре, и занялась новой повязкой, тщательно и со знанием дела накладывая ее на рану. – Ей нужно побыть в тепле, поспать, поесть и восстановить силы. И пока я буду рядом с ней, - тут зеленые глаза женщины нехорошо блеснули, - ты пойдешь и выспишься, а после расскажешь мне всё. Без утайки и без секретов. Ясно? – Фараго, в голосе которой зазвенели стальные нотки, туже затянула повязку и снова нахмурилась, проводя кончиками пальцев, исколотых и изрезанных работой, по ране Аморе, снова концентрируясь на чарах.
О'Хара поднял руки и покорно удалился из залы, не став лишний раз спорить – на возражения не было ни сил, ни желания. Роксана, проводив мага тяжелым взглядом, вернулась к своей пациентке и критически осматривала порванную рубашку девушки, неодобрительно качнув головой
- Мы с О'Харой старые друзья уже почти как семнадцать лет, но не знаю, как долго вы знакомы и говорил ли Ру обо мне что-нибудь или нет, поэтому представлюсь. Роксана Фараго, - женщина ласково убрала растрепанную светлую прядь Аморе за ухо и попыталась согнать со своего лица суровость, тепло и мягко улыбнувшись, но взгляд остался таким же холодным и настороженным - никогда не знаешь, чего ожидать от раненых гостей.

Отредактировано Ру О'Хара (18-09-2016 00:00:41)

Минули года, промчавшись стремительнее ветра, и, оглянувшись назад, Роксана понимала, что ни о чем не жалеет, только лишь с приятной ностальгией  вспоминает кажущееся теперь беззаботным время. Как далеко те дни, когда она вертелась среди других комедиантов, путешествуя по миру в их пестрой повозке, показывая чудеса ловкости и гибкости народу, наслаждаясь песнями и танцами и откликаясь на другое имя. Сейчас у нее заботы, муж, дети, дом – и Роксана не скучала по прошлому, ибо никакое прошлое не сравнится с любовью, которую испытывала женщина сейчас к дорогим родным людям. Заботы, семья - и старый друг, решивший навестить спустя три года с последней встречи и, кажется, познакомить ее со своей спутницей. Женщина слабо усмехнулась: каждый раз, когда О’Хара встречал ее, Фараго кого-то зашивала, бинтовала и лечила – никак иначе их встречи не проходили. И сейчас, склонившись над девушкой, Роксана накладывала исцеляющие чары и надеялась, что девушка не умрет прямо на диване – женщина весьма смутно представляла, что делать с телом, если смерть все же возьмет свое.
- Ру?.. – девушка с трудом подала голос, слабый и такой безжизненный, что у Роксаны невольно сжалось сердце от жалости.
- Он наверху.
Фараго осторожно прощупала пульс уснувшей незнакомки и вздохнула с облегчением: сердце девушки билось ровно, ей просто нужен был отдых. Роксана не могло сказать точно, в какую беду Ру угодил снова, но следы копоти и пепла, беспощадно измазавшие рубашку, куртку и брюки О’Хары, а также одежду раненой яснее ясного говорили о каком-нибудь грандиозном пожарище – но тогда что с ним делает эта девушка? Они сожгли что-то – или кого-то – вместе? Или ради нее Ру старался? Может, сорвалась очередная авантюра?.. Существовало бесконечное множество вариантов и догадок, но Роксана выяснит это позже, когда либо первым проснется О’Хара, либо же сперва очнется незнакомка –  последнее более вероятно: Фараго сразу заметила, как измождено и устало держится старый друг на ногах, а залегшие под глазами темные круги наводили на неприятную мысль, что О’Хара в последний раз спал очень давно – здесь Роксана не была удивлена: она, как и Микаэль, прекрасно знала, чем промышляет Птица, но смотрела сквозь пальцы. Долгая дружба, прочно соединившая ее жизнь с О’Харой, не должна была рухнуть только из-за того, что у кого-то имелась неутолимая тяга к чужим вещам – и Роксана уже не осуждала Ру за воровство. Лишь когда-то, очень давно, когда она только познакомилась с ним, тогда еще юная и наивная Марьям пыталась наставить рыжего плута на путь истинный, но Ру только смеялся и отмахивался, а после возвращался вечером или ночью с сумкой, груженной краденными вещами. Только в редкие дни он что-либо приобретал честным путем, купив на ярмарке: на свадьбу Ру подарил молодоженам Фараго зачарованный светильник, по ночам играющий разноцветными огнями и отгоняющий от порога ночную тень; на рождение близнецов принес шкатулку, проигрывающую нежную колыбельную, если поднять крышку и завести механизм специальным ключом; а когда Арье и Витору исполнилось шесть лет, то порадовал близнецов целым мешком пряников, леденцов, засахаренных яблок и крендельков – Ру любил делать подарки, этого у него не отнять. Фараго никогда не тянуло к миру воров, миру наемников и золота, украденного или окропленного кровью, поэтому О’Хара был единственным, кто жил в ночное время суток и жил по другим законом, но женщина понимала, что щедрость у воров не в почете – и каждый раз с непониманием наблюдала, как Птица не скупится на подарок друзьям и внимания не обращает на попытки отказа принять дар. Несмотря на все эти семнадцать лет, что они были знакомы, Роксана все же иногда не могла понять Ру: его логику, мотивы и причины, желания и внезапные душевные порывы – он всегда был один и делал все так, как сам считал нужным.
Наверное, поэтому она полюбила и вышла замуж за другого мужчину – и была счастлива.
«Что же ты натворил, Ру?..» - Роксана отошла от кровати с девушкой и, пройдя на кухню, убрала на полочку мазь, отодвинув в сторону кувшин с сухими травами, ягодами и цветами. Поглощенная своими мыслями, безрадостными и мрачными, женщина занялась готовкой: вымыла овощи, купленные на рынке, почистила рыбу, нагрела воду, но думала о том, что могло произойти такого, чтобы О’Хара, каждый раз отвергающий чью-либо помощь, нуждался в ком-то, кому можно довериться. Небрежным магическим жестом заставив воду вскипеть и положив в горшок нарезанные продукты, Фараго проверила развешанные у окна травы, которые должны были высохнуть под теплыми летними солнечными лучами и позже отправиться в кладовую, но те еще не были недостаточно сухими. Ромашка, мята, одуванчик, ноготки, валериана, розмарин, сон-трава, мак, крапива и другие растения – всему целительству травами учила Роксану сперва мачеха, когда Марьям жила с родителями, а после многочисленные старушки-наставницы, травницы и лекари: знания переходили из поколения в поколение, передаваясь вместе с рецептами настоек и сывороток. Женщина, пока готовился ужин, дважды проверила состояние спящей в зале незнакомки, и, протерев лицо девушки теплой водой и убрав сажу, возвращалась на кухню.
За окном уже давно царствовал день, ясный лик солнца висел в безоблачном высоком голубом небе и заливал мягким светом безграничную морскую гладь, играя яркими бликами в воде, а теплый ветер поднимал в воздух белый морской песок, пробегал по утесу и беспокоил траву, раскачивал старый светильник и пел в серебряных колокольчиках, висящих у порога дома. Роксана любила такие дни, когда не было дождей, вихрей и штормов, и с удовольствием проводила свободное от домашней работы время, наслаждаясь теплом милого сердцу юга, но сейчас нужно было сосредоточиться – у Фараго все еще оставалось одно невыполненное дело. Оставив готовиться уху, женщина ушла в мастерскую, в которой ее ожидало платье: неизвестная, но явно богатая госпожа наслышалась о таланте швеи Фараго и заказала наряд из самых лучших и дорогих тканей. Роксана, не в первый раз работавшая с дорогими заказами, с обычной серьезностью отнеслась к работе: женщина в первый же день принялась за дело, сняв мерки, сделав выкройки и подобрав цвета из лучших тканей, что у нее были. Через два дня наряд должен был быть готов, поэтому каждый свободный час Фараго посвящала платью, кроя, вырезая, сшивая ткани, вышивая замысловатые узоры и щедро, но не пóшло украшая наряд лентами и камнями, которые предоставила заказчица. Поэтому ничего удивительно, что, с головой уйдя в работу, Роксана не заметила, как быстро пролетели часы, а отвлеклась только тогда, когда в дверь постучали. Женщина, отложив в сторону иголку с ниткой и аккуратно разложив на столе почти готовое платье, поспешила к дверям.
Арья и Витор, державшие в руках по корзине купленных на рынке продуктов, наперебой начали рассказывать то, что видели в городе: торговка схватила уличного воришку, стража как-то странно смотрела на торгующего травами лекаря, где-то неподалеку от рыночной площади играла музыка, они видели птицелова и клетки с самыми разными пташками, отец купил им пирожок с вишней, а также нашел ножны для того самого меча, который так долго и тщательно ковал.
- После пирожка их за стол не загонишь, - женщина ласково улыбнулась и прижалась к обнявшему ее Микаэлю. – Как прошел день?
- Что-то стража зачастила менять оружие, поэтому пришлось разговаривать с офицером и договариваться о партии мечей, - Микаэль устало зевнул и прошел вперед. – Не знаю, как можно одному управиться. Он никак не мог понять разницу между… - мужчина осекся, заметив кое-что крайне необычное в зале, а именно спящую девушку и стоящую рядом миску с холодной водой, и с немым вопросом взглянул на жену.
- Ру, - коротко ответила она.
Микаэль удивленно поднял брови, явно изумленный не меньше, чем Роксана утром, но уже только имя О’Хары вполне могло что-то объяснить – у рыжего мага были серьезные проблемы.
- Я не знаю, кто она, - добавила женщина, проходя в зал и присаживаясь рядом с раненой. – Ру ничего не сказал. И не объяснил, - в голосе Фараго послышалась легкая нотка разочарования.
- Отсыпается? – сочувственно угадал Микаэль и оглянулся на детей, которые с любопытством смотрели на гостью. При упоминании Ру близнецы переглянулись и улыбнулись: он никогда не приходил без подарков и всегда рассказывал истории, о которых могли только мечтать даже самые отчаянные приключенцы.
Микаэль тепло относился к О’Харе, зная, что Ру питает к Роксане исключительно дружеские чувства. Но когда он только-только познакомился с очаровательной двадцатилетней Роксаной Марьям и когда их отношения только начали развиваться, чтобы в будущем вспыхнуть и обернуться любовью, Фараго ревновал, считая постоянно бывшего около девушки Ру соперником. И с трудом верил, что Птица, который тогда еще не имел никакого прозвища, видит в Марьям только подругу или сестру, и при любом удобном и неудобном случае вызывал О'Хару на серьезный разговор. Только потом Микаэль понял, что Ру и вправду не лгал и не смотрел на Роксану как на женщину, и прекратил наседать на рыжего мага, допытывая, что между ним и красавицей Марьям. И когда последние искры ревности угасли, а позади остались вода, огонь и прочие неприятности и трудности, пройденные вместе, Микаэль даже считал О'Хару другом молодой семьи.
- Когда проснется, я с ним поговорю, - Микаэль снял с широких плеч плащ, сырой из-за утреннего тумана, растелившегося вдоль дороги в город, и аккуратно повесил вещь на крючок. Дети, о чем-то тихо перешептываясь, умчались наверх в свою комнату, оставив родителей в комнате одних, если не считать спящую девушку.
- Ты же не собираешься его выставить за дверь? - Роксана понизила голос и с неверием смотрела на мужчину, который озадаченно замер на месте.
- Нет, конечно. Когда я вообще хотел выставить кого-то за дверь? Особенно Ру. Мне нужно только поговорить с ним о чертежах, которые он присылал три месяца назад, - Микаэль улыбнулся и удовлетворенно наблюдал, как с лица любимой женщины уходят напряжение и хмурость. - Но навряд ли он проснется до вечера, поэтому встретимся на ужине. Тебе оставить Витора с Арьей помочь?
Роксана коротко взглянула на кухню и, на секунду задумавшись, отрицательно покачала головой - сама справится. Микаэль, поцеловав женщину и с улыбкой услышав, что ему пора бы побриться, сперва хотел было позвать близнецов, но осекся, вспомнив о спящей на кровати раненой, и поднялся на верх, чтобы предложить близнецам помочь ему в кузнице.
Перемещаясь от кухни, в которой приятно пахло ухой и овощами, к мастерской, Фараго вслушивалась, как со двора разносятся звуки кузнечного молота и разговоры мужа с детьми, и приглядывала за раненой девушкой. Женщина загнала детей на кухню, объяснив, что пирожок утром это не еда, и заставила их поесть, но как только трапеза закончилась, Арья и Витор умчались обратно к отцу, громко поблагодарив за обед и чуть не разбудив своими голосами незнакомку. Уже только ближе к вечеру, когда усталость напомнила о себе и заставила женщину на время отдохнуть, Роксана налила в миску горячую уху и приблизилась к спящей, мягко коснувшись лба девушки и негромко позвав.
- Тебе нужно поесть, - женщина присела рядом и поднесла ко рту блондинки ложку ухи. – И сменить одежду, чтобы грязь не попала на рану, - продолжила она, критически оглядывая испачканную в саже рубашку девушки. Можно было бы еще и наполнить бадью горячей водой, чтобы девушка помылась, но пока жар и температура не спадут, лучше не рисковать здоровьем и потерпеть. – Как себя чувствуешь?
https://pp.userapi.com/c626630/v626630510/5dba2/mNYutYZ_uWU.jpg
Роксана Фараго
We'll never be apart

Отредактировано Ру О'Хара (01-05-2017 01:51:57)

http://s8.uploads.ru/UHV1B.png
Микаэль Фараго
We'll never be apart

Если бы кто-то шестнадцать лет назад сказал Микаэлю, что тот станет мужем самой красивой и пылкой женщины, отцом двух непоседливых детей с бесконечной тягой перевернуть все вверх дном и другом однорукого мага-клептомана, то Микаэль точно бы не поверил в сказанное: слишком уж безумным и невозможным было такое предсказание. Но жизнь - дама непредсказуемая, которая иногда выкидывает сумасшедшие повороты судьбы, сводя совершенно разных людей - Микаэля Фараго, Роксану Марьям и Ру О'Хару. И сейчас, склонившись над раскаленным металлом и вытерев тыльной стороной ладони вспотевший от жара лоб, Микаэль в который раз ловил себя на мысли, что присутствие однорукого мага в кругу семьи Фараго в какой-то степени даже радует его: размеренная жизнь на берегу моря в такие моменты переставала быть излишне тихой - и в прямом, и в переносном смысле. Иногда нужны были дни, когда дом наполнялся оживленными беседами, новостями, история и рассказами – в этом была своя прелесть. Мужчина, через окно в кузнице поглядывая на бродящих по пляжу и выискивающих крупные ракушки детей, чуть усмехнулся: что Витор, что Арья обожали Птицу и могли часами слушать истории крутившегося в самых разных кругах Ру, который, к облегчению Роксаны, тактично опускал в своих историях мрачные и жестокие моменты, превращая рассказ в опасное, но интригующее приключение. Правда, Микаэль разделял невольные опасения Роксаны, что близнецы когда-нибудь под впечатлением от услышанного сбегут из дома, чтобы найти приключения, но пока дети, к облегчению родителей, проявляли благоразумие, не спеша покидать родной дом ради не пойми чего. Может быть, что в будущем, когда Арья и Витор станут старше, то наверняка ввяжутся в опасную авантюру, в этом Микаэль нисколько не сомневался, и легче от этого не становилось: сколько бы лет не было Витору с Арьей, они всегда останутся для них с Роксаной детьми.
По крайней мере, если близнецы через несколько лет отправятся в отчаянное приключения, от которых их всеми правдами и неправдами не удастся отговорить, за ними будет кому присмотреть – пусть лучше они будут под надзором Ру, чем вовсе без него. Если О’Хара, конечно, доживет до того времени и не растеряет остальные конечности, а также голову или не угодит шеей в петлю. Фараго, конечно, был бы очень рад, если бы Арья, став девушкой, удачно вышла замуж, а Витор продолжил бы дело отца, деда и прадеда в кузнице, а после тоже женился, но сейчас, наблюдая за близнецами и зная их неутолимое желание быть везде и всюду, Микаэль сомневался в реальности своего желания. Он часто подшучивал над Роксаной, что дети пошли в нее: Роксана, когда они только встретились, не была похожа на робких и кротких девиц, покорно смотрящих в пол и смущенно отводящих взгляд – именно это и привлекло мужчину в красавице Марьям, зацепив и заворожив тогда и навсегда. И сейчас он видел те же черты в Виторе и Арье, а потому не мог сдержать улыбки.
Сейчас от близнецов было бы мало помощи в кузнице: работа требовала усидчивости и терпения, а также того, чтобы никто не лез под руку, поэтому Микаэль отговорил детей от их настойчивого желания помочь и сделать как лучше – опыт показал, что работа одному не так уж и плоха, а также более безопасна. А когда Фараго требовалось нанести знаки на выкованное оружие, то ему нужна была тишина, чтобы не ошибиться и не начертить неправильно какой-либо элемент – последствия неправильно нанесенного знака могли быть ужасны. Иногда, в особо редких случаях, Микаэль привлекал к помощи Роксану, чтобы та зачаровала клинок магическим огнем – подобное оружие однажды заказал дальний родственник самого графа, чем очень польстил мастеру-кузнецу. Сейчас все обстояло куда проще: страже потребовалась партия отличных мечей – а вопрос, куда пропало прошлое оружие, остался для Фараго загадкой, на которую, впрочем, мужчина и не стремился сильно уж знать ответ.
Работа заняла несколько часов, но и то была выполнена самая малая часть – потребуются еще дни, чтобы выполнить ее безупречно. Микаэль, загасив огонь и убирая инструменты на место, вышел из кузницы, заперев двери на тяжелый грозный замок, и, не удержавшись, поднял взгляд к чердаку, который вот уже который год служил комнатой для одного гостя, предпочитающего уютным комнатам крыши и склады – мысль о закрытом замке в тот день, когда О’Хара был в доме, позабавила Фараго. Загнав ребятню, набравшую полные карманы ракушек, в дом и погасив свечи в прихожей, мужчина прошел в зал, откуда расслышал негромкий ласковый голос Роксаны и слабую речь девушки.
- Даже не друзья. Но обо всем  вам лучше пусть он рассказывает... Если бы мне такое рассказала... незнакомая девчонка, валяющаяся у меня на диване, да еще и полумертвая, то я бы не поверила.
- Ну, полумертвая - это сильно сказано, - вмешался Микаэль и присел в кресло, изучающее глядя на девушку. – Ты выглядишь вполне живой, что не может не радовать.
- Ру выглядит хуже. Но разве он даст заниматься своими ранами? – женщина разочарованно покачала головой. – Все такой же упрямец.
- Может быть, что, когда он потеряет полностью руку, чему-нибудь и научится, - Микаэль хмыкнул и повернулся к незнакомке, слегка улыбнувшись и сообщив пугающим шепотом. – Беги он него, девочка, пока не поздно, беги, а то он додумается сделать из тебя подмастерье.
- Не пугай девушку, Мик, - Роксана с укором взглянула на мужа, но не смогла сдержать улыбки. – Ей и так досталось, а ты еще ее и заставляешь зря переживать, что точно не улучшит самочувствия. Да и Ру давно не берет учеников…
- Кто знает, что у него сейчас в голове? Вдруг он собирает свою армию, вербуя, - мужчина с долей сомнения посмотрел на раненую, отмечая бледность кожи и особенности черт лица, и наугад продолжил, - северян?
- А мне нравится эта идея, - раздался приглушенный смешок с лестницы.
Микаэль давно не видел О’Хару, но сразу понял, что имела в виду Роксана, говоря о состоянии вора: Ру действительно выглядел хуже, чем обычно, и даже то, что он поспал, не улучшило внешнего вида. Темные круги под глазами, мертвенная бледность, растрепанные и спутавшиеся клоками волосы, в которых седины заметно прибавилось, впалые щеки, резкие скулы – О’Хара за шесть месяцев будто изменился на несколько лет. От внимания Микаэля не укрылось то, как Птица опирается о стену, удерживая равновесие, чтобы не упасть, и его дрожащие руки, а также все время настороженный взгляд, будто и сейчас вор чего-то опасался под крышей дружеского дома.
- Рад видеть тебя относительно целым и невредимым, - Микаэль пожал руку приблизившемуся другу и ощущал, какая горячая у того ладонь. – Нечасто ты к нам заглядываешь.
- Здесь слишком уютно и тихо, чтобы вмешиваться, - рассеянно улыбнулся Ру, окидывая теплым взглядом комнату. Фараго обратил внимание на тонкие морщинки в уголках глаз, но ничего не сказал. – Да и в гостях хорошо, а дома лучше.
- Ты побывал в Аримане? – Роксана скептически посмотрела на друга, Микаэль недоверчиво поднял брови и нахмурился. – У кого-то свадьба, день рождения, дуэль, поминки, бал-маскарад или светский прием, который требовал твоего обязательного присутствия?
- Нет, там дома я не был. И надеюсь, что не придется, - Ру пожал плечами и наконец-таки посмотрел на девушку. – Элеонора, это мои друзья, о которых я говорил. Микаэль, Роксана, это Элеонора Аморе, моя… - маг задумался, подбирая слово. Микаэль почти видел, как крутятся шестеренки в все еще спящей голове О’Хары, и переглянулся с Роксаной, которая тактично не стала озвучивать свои догадки. – В общем, вы поняли.
- Приятно познакомиться, Элеонора, - Роксана улыбнулась так ласково, что Микаэль невольно почувствовал укол ревности, но вовремя усмирил это неприятное чувство. Женщина, впрочем, повернулась к мужу и подарила такую же мягкую улыбку, похожую на благословение. – Я буду наверху.
Микаэль проводил женщину долгим задумчивым взглядом разноцветных глаз и после пристально посмотрел в лицо О’Хары, но не увидел на нем и следа возможного соперничества: отношения они выяснили еще пятнадцать лет назад, Фараго не ставил под сомнение исключительно дружеские чувства Птицы к Роксане, но, бездна и тысячи ее демонов, не мог поверить в это, то и дело невольно ревнуя – Микаэль старался быть честен с собой и не мог понять, каким нужным быть слепцом, чтобы не видеть в Роксане нечто большее. Конечно, это все было к лучшему, но такая простая вещь никак не давалась его пониманию. И сейчас, выслушав неопределенный ответ мага про том, кем является Элеонора, Микаэль оставил попытки вообще попытаться понять О’Хару.
- Интересная вещица, - заметил мужчина, когда Птица достал из кармана серебряный гребень для волос, украшенный тремя опалами; Микаэль искренне сомневался, что гребень был честно куплен, но Ру только покачал головой.
- Камни - подделка, они ничего не стоят, - фыркнул маг и присел на край софы, склонившись над Элеонорой. – Тебя следует привести в порядок, ласточка, - мягко проговорил Ру, проводя гребнем по спутанным волосам девушки и перебирая костяными пальцами испачканные кровью и сажей светлые волосы. - Хотя бы немного причесать для начала, я уже молчу про горячую ванну и чистую одежду, это все завтра...  Мик, мы не помешаем, если какое-то время не будем гасить свет?
- Не помешаете, не беспокойся. Доброй ночи, - Фараго, понимая, что сейчас гостей лучше оставить наедине, поднялся из кресла и подмигнул Элеоноре. – Запомни, что я говорил про подмастерье.
- А что там с подмастерьем? - уже поднимаясь по лестнице, Микаэль смог расслышать вопрос Ру, но оставил вора с Элеонорой, надеясь, что ночью уж точно ничего не случится с двумя уставшими гостями.

Отредактировано Ру О'Хара (02-03-2017 21:10:12)

Ру почему-то вспомнился тот теплый весенний день, когда он присутствовал на свадьбе Микаэля и Роксаны. Невеста в легком светлом платье и цветами, вплетенными  черные косы, держала будущего мужа за руку и улыбалась такой счастливой улыбкой, которой, наверное, можно было бы согреть весь мир. Микаэль торжественно приносил свадебную клятву, не сводя бесконечно влюбленного взгляда с красавицы-невесты, и О’Хара отчетливо понимал, что молодожены нашли друг друга, создавая идеальный союз сердца и души, и был искренне рад за них. И сейчас, коротко кивнув напоследок Микаэлю, Ру думал, что судьба все же есть, раз она сталкивает, знакомит и сплетает людей одной невидимой нитью, соединяя жизни. «И тебя тоже можно считать судьбой?» - Птица ответил Элеоноре немного рассеянной полуулыбкой, когда девушка решила уйти от конкретного ответа по поду подмастерья; впрочем, Ру догадывался, что имел в виду Микаэль – эта была старая шутка, которая никогда не надоела ни Фараго, ни О’Харе.
- Спасибо. В смысле...
Мужчина хотел было попросить Аморе не двигаться, чтобы не тревожить раны, но не укладывать же девушку силой, если той захотелось сменить позу и поговорить?
- Ты был не обязан... Вообще обо мне беспокоиться. И уж тем более - заявляться с незнакомкой на руках в дом к... друзьям?
Сомнение? Непонимание? Ру не мог точно сказать, что сейчас лежало на душе Элеоноры и почему последнее слово было сказано так странно, оставляя после себя будто горечь. Друзья… О’Хара не мог никого более назвать друзьями или близкими, кроме Мика и Роксаны, а также своей семьи, с которой, впрочем, старался не контактировать, бросая тень на всю фамилию: младший сын известного переплетчика книг Роберта О’Хары явно не тот, кем можно гордиться и чье имя необходимо упоминать при каждом случае на любом вечере – Ру был не против, что он исчез из этого круговорота сплетен и разговоров знати. И сейчас о нем знали только Фараго и несколько братьев. «Тебя так удивляет, что у меня есть друзья?» - Птица задумчиво посмотрел на Аморе, но решил промолчать, не поднимая эту тему, чтобы случайно не задеть какое-нибудь больное место в прошлом Элеоноры – мужчина предполагал, что работа девушки не способствует налаживанию отношений с людьми и поддержанию дружеских связей.
- Я ошибалась насчет тебя, извини. До последнего думала, пока могла это делать, что ты меня оставишь и уйдешь с деньгами, а тут вот оно как вышло. И да, все деньги у меня в сумке. Если найдешь, то забери свою долю.
- Пожалуйста, давай не будем сейчас говорить о деньгах, - мягко попросил он, неприязненно косясь на сумку.
Золото, окропленное кровью и помазанное пеплом погибших – Птица чувствовал, как волна невольного отвращения к себе и своим поступкам, своей магии, уничтожающей и испепеляющей все на своем пути, поднимается, разрушая невидимую стену старательно выстроенного спокойствия и душеного равновесия. Убийство было противно натуре вора, а потому, вспоминая, как безжалостное пламя кидалось на живых, голодным зверем пожирая любого, кто вставал на пути, О’Хара испытывал неприязнь к себе, будто ощущая, как на руках все еще остывают пепел и копоть, и даже то, что магия была вынужденной мерой, не влияло на самоощущение вора. Испытывала ли Элеонора подобные чувства? «Или же давно привыкла?..»
Резкая смена темы заставила Ру недовольно качнуть головой: уходить от разговора было обычно его занятием. Птица понимал, что в словах девушки есть доля здравого смысла, но ему меньше всего хотелось беспокоить Роксану еще и своим самочувствием – не в первый раз получает раны, заживут. Не до свадьбы, конечно, но со временем затянутся. Самое главное, что кисти рук не пострадали – раз и навсегда потерять руки, свои главное оружие, вор просто не мог.
- А я постараюсь уйти сразу же, как только смогу на ногах нормально стоять и не замечать боль в плече. Не думаю, что в этом уютном гнездышке найдется место такому безнадежному кукушонку, как я.
Ру понимал, что это значит. Он и сам планировал в скором времени покинуть дом Фараго: он не может долго оставаться рядом с дорогими людьми, навлекая на них возможную опасность. Уже само только нахождение Птицы здесь ставило семью Микаэля под удар, а рисковать жизнями дорогих людей Ру не мог – это цена за безопасность слишком высока. Оставалось надеяться, что выздоровление пройдет быстро, а потом он попрощается с Роксаной и Миком, чтобы после покинуть их. О’Хара не знал, как отблагодарить их за все, что они сделали для него, но каждый раз, когда крайний случай вынуждал искать помощи, старался хотя бы чем-то отплатить за доброту, подаренную друзьями, ставшими Птице почти второй семьей, но никаких богатств мира никогда бы не хватило, чтобы расплатиться за нее.
- Мы здесь на несколько дней, - Ру убрал с лица Элеоноры спутавшуюся светлую прядь, и пристально посмотрел в глаза. – Ты сама прекрасно понимаешь, что людям нашего ремесла нельзя долго быть с близкими… - голос мага оборвался, когда с лестницы послышался топот ног, а затем счастливый выкрик:
- Дядя Ру!
Через несколько секунд О’Хара беспомощно смотрел на обнимающих его близнецов, но тревога все же сошла с лица мага, сменившись теплой улыбкой и лукавым взглядом. Витор и Арья, уже одетые ко сну, ждали того момента, когда родители отправятся спать, чтобы подробно расспросить названного дядю обо всех приключениях, которые случались с ним.
- А вы выросли. Наверное, в следующую нашу встречу я буду казаться карликом рядом с вами, - Ру пожал руку Витору, как следовало каждому мужчине, и не отказал Арье в таком же жесте, которая, как мужчина помнил, не любила девичьи любезности. – Итак, вы же сделали то, о чем я просил? Приглядывали за родителями? - О'Хара строго посмотрел на детей, но в голосе мага не было и ноты суровости.
- Да, мы же обещали, - Витор поспешно кивнул со всей взрослой серьезностью. Арья только фыркнула, не оценив слишком быстрого ответа брата, и недовольно протянула:
- Ты просто ждешь подарков.
- А вот и нет!
- А вот и да.
- Нет!
- Да!
Ру украдкой посмотрел на Элеонору и развел руками, мол, все в порядке, ничего необычного. Пусть со стороны и кажется, что эти маленькие чертята – Ру знал, что детей Фараго с сильной натяжкой можно было назвать цветочкам – не ладят друг с другом, но стоило только присмотреться, как можно увидеть, что близнецы неразрывно связан друг с другом. Правда, сейчас эту связь лицезреть навряд ли можно было бы: Витор упорно доказывал сестре свою позицию, но О’Хара все же видел, как мальчик наградил сумку коротким заинтересованным взглядом, и усмехнулся: Арья – проницательная девочка, вся в мать.
- А она за тобой приглядывает? – Арья отпихнула близнеца и неуверенно посмотрела на незнакомку. Витор цокнул языком, не одобряя слишком пристальный взгляд сестрицы, которая никогда не скрывала своего любопытства.
- В смысле? – уточнил Птица с искренней заинтересованностью, не понимая, зачем за ним-то приглядывать: ему вроде как перевалило за третий десяток лет…
- Матушка говорит, что, если много курить, можно выжечь легкие, - важно проговорил Витор, объясняя простую истину взрослому; Арья только вздохнула, закатив глаза и выражая свое отношение к излишней прямолинейности братца. – Значит, что за тобой нужно приглядывать.
Ру тихо рассмеялся и покачал головой, хитро взглянув на Элеонору. Обрадовать ли девушку, что ныне она должна присматривать за вором и отнимать у того трубку, а также выкинуть весь табак и все то, чем можно его заменить? «Не оценит», - О’Хара потрепал близнецов по черным волосам, и без того спутанным, и все же мысленно пообещал себе в который раз, что начнет избавляться от пагубной привычки.
- А она разве не говорила, что в столь поздний час нужно уже спать? – Ру с удовлетворением наблюдал, как переглянулись дети. Впрочем, совершено точно зная причину, почему эта парочка еще не в постели, мужчина сразу пообещал, предугадав просьбу «племянников»: – Историю я расскажу завтра днем, иначе мы проболтаем всю ночь напролет, что ваша мама вряд ли одобрит. Но вот подарок у меня есть.
При любых обстоятельствах, независимо от причины визита, когда Ру гостил (или, если точнее, латал раны) у Микаэля с Роксаной, О’Хара всегда дарил подарки. В оставленной наверху сумке, забитой самыми разными вещами, книгами, свертками и безделушками, покоились кое-какие дары, которые вор в спешке забрал из своего убежища в Гресе, но кое-что сейчас было под рукой: Птица, поискав нужную ему вещицу в кармане куртки, протянул близнецам парные талисманы в виде серебряных рыбок и наблюдал, как вспыхнули глаза у ребятни: пусть это и не целый мешок сладостей, как несколько лет назад, но подарок вполне понравился юным Фараго. Ру мужественно вытерпел крепкие объятия благодарности, хотя больное плечо мгновенно отозвалось короткой вспышкой боли, и мягко намекнул, что пора укладываться, пожелав умчавшимся наверх близнецам спокойной ночи и крепких снов.
- Думаю, нам бы тоже не помешало выспаться, - маг удобнее устроился на полу, прислонившись спиной к мягкой софе, и прикрыл глаза. – Завтра нас ждет долгий день...

Воспоминания о днях, проведенных рядом с молодоженами Фараго, горько-сладкие, пахнут медом , лавандой и солью южного ветра, наполненные звуками морского прибоя, криками чаек, треском ночных цикад и тихими песнями под мелодию лютни. О днях, прожитых под крышей четы Фараго и их двух детей, напоминают пахнущие лимонным сорго свечи и цветы вишневого дерева, перезвон серебряных колокольчиков над дверью, ночное звездное небо над тихим морем и кружка горячего чая с ароматом мяты. Именно так Ру помнил время, которое смог когда-то разделить с друзьями: воспоминания могли исчезать, стираться, забываться, но образы, связанные с ними, нет. Сегодняшний день будут напоминать изумрудный таинственный лес, чистые ручьи, бегущие между камней, пение невидимых в кронах деревьев птиц и шепот ветра в сочных зеленых листьях. О’Хара наблюдал, как Арья и Витор, так повзрослевшие с их последней встречи, следуют за отцом, читают следы на мягкой влажной после утреннего тумана земле, спешат поскорее в самую чащу, не боясь заблудиться, ведь это их родные края, и переводил задумчивый взгляд на Микаэля, незаметно улыбаясь: он был рад за Фараго, за всех их. Возвращаясь обратно, маг негромко разговаривал с Миком, впервые за долгое время ощущая это страстное желание поговорить по душам с кем-либо. За полгода набралось много историй, чтобы рассказать их друг другу, поэтому мужчины даже замедлили шаг, чтобы успеть поведать еще некоторые моменты, заслуживающие своей истории. Разговор как-то сам собою зашел за сражения и зацепился за воспоминания, когда пришлось скрестить клинки друг с другом, а после и вовсе обернулся беззлобным спором. И уже приближаясь к дому, оба знали, что вызов брошен, назад пути нет.
- В этот раз без ран, - Микаэль поцеловал жену и почувствовал, как Роксана чуть улыбнулась, а после хитро взглянул на О’Хару. – А вот про синяки ничего сказать не могу.
- Я тоже ничего не обещаю, - вор повел плечами и сдул с лица длинную рыжую прядь.
- Мужчины, - Роксана присела у крыльца, понимая, что идея продемонстрировать искусство боя так просто не уйдет, а спорить бесполезно. Мик попросил Арью с Витором принести из кузнецы затупленные клинки, выбрав оружием легкие шпаги – нужно же сделать одолжение заранее проигравшему сопернику.
О’Хара приветливо улыбнулся Элеоноре, отметив, что домашняя одежда девушке идет куда больше заляпанных кровью и пеплом одеяний. Даже если рубашка на размер больше. Даже спадающая с плеч и великоватая в груди. Иногда удивительно, как одежда и горячая ванная меняют человека: Элеонора больше не походила на ту, которая вчера пережила огонь и кровь, валилась с ног и с трудом могла открыть глаза, не говоря уже о подхваченной лихорадке. Даже можно было забыть, что под рукавами рубашки вчера скрывались клинки наемной убийцы, а залогом к выживанию служила чья-то смерть – сейчас перед Птицей было лишь немного уставшая, чуть бледная девушка в чистой свежей рубашке и длинной домашней юбке с атласным поясом.
- Ты чудесно выглядишь, ласточка моя, - вор окинул Элеонору оценивающим взглядом и благодарно улыбнулся Роксане, которая могла поставить на ноги любого.
- Я смотрю, ты все так же любишь делать комплименты девушкам, - Микаэль не удержался от колкого замечания, но и маг не смог не сострить в ответ:
- И именно поэтому ты тогда чуть не снес мне голову?
- Может быть.
Роксана с усмешкой посмотрела на мужчин и качнула головой: десятилетие сгладило острые углы неприятной истории, превратив те воспоминания о дуэли в еще одну почти веселую байку общего прошлого. Кто же знал тогда, что Микаэль настолько ревнив, чтобы вызвать сражаться на мечах одного слишком долго и близко находящегося с юной Марьям мага, чуть не переломав молодому рыжему плуту все ребра и сам чуть не лишившись левой руки. А теперь они лишь смеются, вспоминая это недоразумение.
- Витор, не дергай сестру на волосы! – Роксана сурово посмотрела на сына, бежавшего следом за Арьей и попытавшегося такой подлой уловкой обогнать ее, чтобы первым принести отцовскую шпагу.
- Ну мам…
- Арья, осторожнее, не поранься – оружие это не игрушка, - напомнил Микаэль девочке, вынувшей шпагу из ножен и проводящей ладошкой по затупленной от многих сражений стали. – И деревянное оружие тоже.
Близнецы устроились около матери, с нетерпением ожидая воочию увидеть ту историю, о которой иногда рассказывали родители: Арья присела на самой нижней ступеньке, устремив сияющий взгляд на отца, Витор рассматривал эфес шпаги, которую помогал ковать отцу прошлой весной.
- Время скрестить шпаги, господин О’Хара, - Микаэль отвесил шутливый поклон противнику. – Или как принято у вашей аристократии обращаться к тому, кто обречен на поражение?
- Это ведь похоже на вызов...
Ру давно не приходилось сражаться, держа в руке клинок: он вор, а не воин, к тому же маг. И если не вспоминать эти очень и очень бурные годы глупой молодости, где Птица вместе с отрядом наемников мчался на то же болото впереди всех, охотясь на всяких лесных чудовищ, или отбивая торговый караван от разбойников, защищая корабль от пиратов, а также пару месяцев сражаясь на арене, то его навыки воина были весьма скромными. О’Хара прекрасно знал, что он не соперник Микаэлю: Фараго учился сражаться на мечах с самого детства, чему его учил отец, а того – его отец, деда – прадед и так дальше – мужчины рода Фараго были не только кузнецами, но и талантливыми мечниками.
Но это был вызов!
Первые удары соперники присматривались друг к другу, высматривая слабые стороны, однако Ру не видел ни одной возможности выиграть этот поединок, а во  довольная улыбка Мика наводила на мысль, что Фараго прекрасно видел все изъяны в технике своего противника.  Следующие выпады и атаки только подтвердили невеселые мысли О'Хары, что мечник из него не самый одаренный: мужчина не успевал нанести удар, лишь защищался, пытаясь все еще предугадать, куда Фараго будет целиться, чтобы уж совсем не ударить в грязь лицом.
Но через некоторое время вор уловил ритм боя и перехватил инициативу: Птица легко  перемещался  с  места на место, шпага в левой руке вспыхивала  в отблесках солнечных лучей,  когда  он  парировал  удары,  заставляя теперь Микаэля менять позицию,  чтобы дотянуться  до ловкого противника. Фараго не распалялся на лишние движения, не прогибаясь под излюбленную тактику О'Хары, желавшего сперва измотать соперника, а потом начать наступление. Близнецы с восхищением смотрели, как вспыхивают искры от скрещивающихся клинков, и подбадривали отца одобрительными выкриками восторга; Роксана же обеспокоенно наблюдала за сражающимися, будто ожидая, что этот спор может перерасти в настоящую битву. Ру вертелся вокруг Фараго, пытаясь задеть хотя бы руку мужчины, но Микаэль каждый раз отражал атаку, а потом наступал сам - вскоре уже нельзя было сказать, кто нападает, а кто защищается, кто наступает, а кто преследует.
Шутливое сражение окончилось своего рода ничьей: Микаэль отсек кусочек от рукава куртки противника, выбив из рук клинок Птицы, поднял острие шпаги к шее вора. Но в этот же  момент появившийся левой руке О'Хары короткий клинок китобоев, выхваченный из висящих на поясе ножен, проткнул тунику Микаэля как раз там, где сердце.
Противники секунду стояли неподвижно, потом со смехом разошлись.
- Ты устроил сквозняк в моей новой тунике.
- А ты попортил мою куртку, - О'Хара поднял с песка кусок кожи и поднес его к испорченному рукаву, про себя лишь удивляясь, как Микаэль не попал ему по самой руке и не отсек пальцы
- Это вполне справедливо за то, что ты воспользовался вторым клинком при честном поединке, - Фараго кивнул на оружие китобоя в руках друга.
- Но разве это не мошенничество? -  спросила Арья, поднимаясь со ступенек крыльца.
- Конечно! - с хитрой улыбкой подмигнул Птица.
- Теперь вы довольны? - Роксана подперла ладонью подбородок и пыталась сохранить серьезное выражение лица, но весело блестящие глаза не придавали южанке суровости.
- Вполне, - Микаэль поднял с песка шпагу, которую так легко удалось выбить из рук мага. Так подозрительно легко. - Ты этого и добивался? - спросил Фараго у мужчины. - Заставил меня отвлечься, чтобы сократить дистанцию и нанести точный удар?
- Ты сама проницательность, Мик, - Ру довольно улыбнулся и убрал верный клинок в ножны. Фараго коротко взглянул на оружие вора и поинтересовался:
- Не думал поменять его? На рапиру или шпагу, например. А то твоя иголка для ловли рыбы когда-нибудь может просто сломаться.
- Для рыбалки я предпочитаю использовать удочки.
Несчастное слово "рыбалка" долетело на ушей юных Фараго, которые сразу же оживились, попросив родителей отпустить их к пруду порыбачить.
- Не сегодня, - Микаэль отрицательно покачал головой. - Одних мы вас не отпустим.
Роксана тоже осталась непреклонна: пруд находился посреди леса, слишком далеко от дома. И даже возражения, что они уже сотню раз ходили туда, не смогли переубедить женщину. Ру отказался от приглашения: утренняя охота слегка переменила план поговорить с Микаэлем и Роксаной, а рыбалка неизвестно когда закончится, может быть, что даже вечером. Но у детей остался последний шанс - и две жалобные мордашки обратились к Элеоноре.

Когда вам десять, мир полон особого очарования.
Теплый южный ветер тихо поет в серебряных колокольчиках, весело шепчется в листве одинокой яблони и склоняет к земле дикие травы, гонит пыль по взбирающейся на холм тропинке и уносит прочь недобрые серые тучи, уберегая земли он дождей. Море всегда кажется теплым, ведь в нем по вечерам тонет теплое алое солнце, окрашивая бесконечные воды во все оттенки огня, янтаря и яхонта. Даже лес, находящийся недалеко от дома, не выглядит зловеще: деревья как великаны возвышаются над многолетними травами и ковром мха, в их кронах вьют гнезда и поют птицы, ловко прячутся шустрые рыжие белки, среди зелени кустарников иногда можно увидеть настороженные звериные глаза, недоверчиво наблюдающие за пришедшими в лесную чащу детьми. Нет ничего страшного, ведь мир полон секретов и тайн, которые ждут, чтобы их разгадали.
Старые отцовские удочки из орешника очень приятные на ощупь: гладкие, теплые, пахнут древесиной и солью. Арья тянет Элеонору за руку, уводя гостью вслед за братом, без тени сомнения шагая в сторону древнего леса, в котором они знают каждое дерево и каждую тропу. Витор, держа в руке удочку и ведро для будущего улова, легко перескакивает через тонкий, вьющийся серебряной змеей, ручей и торопит, дразнит сестру: почему он такая медленная? Лучше поторопиться и исчезнуть с глаз родителей, пока те не передумали: мама очень долго смотрела на Элеонору пронзительным, изумрудно-огненным взглядом, как только она умеет, и лишь только потом медленно кивнула, соглашаясь отпустить их с гостьей.
Кто она?
Как здесь оказалась?
Она останется?
Они с Арьей видели, как мама сидела у Элеоноры, положив ладонь на лоб, отпаивала горькими травами и бинтовала плечо - что произошло? Витор переглядывается с Арьей, незаметно кивая на светловолосую девушку, но сестра лишь пожимает плечами. Элеонора очень бледная, кожа как снег, который в этих краях зимой редкий гость, а глаза - голубые, море в предрассветный час. Она совсем не похожа на них, на родителей или на Ру: нет этой кожи, золотящейся южным загаром, этих темных волос, перевязанных лентой - они у девушки тоже светлые, как пшеница, прибрежный песок или полуденное солнце. Будто белая северная птица, которая на время покинула родные края, чтобы побывать на жарком морском юге. На О'Хару она тоже не похожа, совсем: он рыжий, как сам огонь, и высокий - чтобы с ним разговаривать, нужно неудобно задирать голову, но все же ниже отца.
Лес пахнет летом, благоухает ароматами изумрудных листьев, хвои, можжевельника, ягод, прячущихся под тенью кустов. Где-то над головой поют и щебечут птицы, перелетают с ветки на ветку, скрывшись среди зелени деревьев - только иногда крылья мелькают. Солнечные лучи пробиваются через сеть ветвей, падают на землю, сверкают в паутинке, поймавшей мотылька, и сверкают на атласном поясе Элеоноры - Арья какое-то время завороженно смотрит, как блестит алая ткань. Витора такие мелочи не заботят совсем - Фараго, только крепче сжимая в руке удочку, ведет сестру и Элеонору к знакомому пруду. Где-то недалеко слышится шум ручья, бегущего среди гладких камней к желанному пруду - ветер приносит звуки серебряного журчания воды. Арья замирает на месте, когда слышит голос кукушки, и, подняв голову, стараясь найти птицу, внимательно слушает, подсчитывая - лишь губы чуть шевелятся. Витор только хмыкает, не одобряя такое пристальное внимание сестры к птице и к этому поверью, что глупая кукушка знает, сколько осталось жить. Сестра верит в суеверия, предсказания, звезды, гадание; верит, что нельзя ночевать на перекрестке, в странных людей со змеиными головами, в желания, загаданные на падающую звезду - ее чаруют мысли о другой магии, которую нельзя никак объяснить. Притягивают нелепые истории о таинственных существах, живущих под землей в полях - их никто не видел, но говорят, что они жарким летом могут утащить ребенка в свое подземное царство, что кожа у них белая и холодная, как у лягушки, и глаза кроваво-красные - страшнее вампиров. Витору больше по душе магия отца: четко вычерченные руны и символы, требующие терпения и аккуратности - с ними не пропадешь, нужно только не ошибиться со знаками.
Пруд встречает их прохладой. В воду, только заслышав человеческие шаги, прыгают лягушки и скрываются под слоем зеленой ряски, под колеблющимися кувшинкам; туда же устремляется черный уж, побеспокоенный чужаками - Витор успевает заметить длинный змеиный хвост, исчезающий в следующее мгновение. Неудачливые букашки, неуспевшие вовремя убежать, становятся наживкой, когда близнецы, устроившиеся на теплом песчаном берегу рядом с Элеонорой, закидывают свои удочки в воду - белый поплавок из гусиного пера забавно дрожит посреди черной воды.
Отец учил их рыбачить. Специально вставали рано утром, перед рассветом, чтобы двинуться в лес, а вернуться уже ближе к заходу солнца - найти тропинку назад в сумерках очень сложно. Отец рассказывал, как люди рыбачат даже посреди моря, бесстрашно плывя на хрупких лодках среди соленых вод, но такими отважными были только маги воды - им уж точно ничего не грозит в своей стихии. На морском дне водятся огромные крабы, изворотливые осьминоги, таинственные рыбы с огромными круглыми глазами, большими челюстями и огоньком, свисающим на удочке и привлекающих глупую маленькую рыбешку. Ру рассказывал о могучих китах, которые могут одним ударом хвоста потопить корабль, или о кракенах, утаскивающих под воду случайных мореходов и пиратов. Истории о плаваниях увлекают - когда-нибудь близнецы отправятся искать приключения в океане, на своем собственном корабле под белоснежными парусами. Маме для беспокойства достаточно того, что у пруда живут змеи.
Домой они возвращаются только вечером.
We'll never be apart
http://sg.uploads.ru/sonVq.jpg
Витор & Арья

Отредактировано Ру О'Хара (02-03-2017 21:11:08)

Это воспоминание самое яркое.
Солнце постепенно уходит, прячась за горизонтом и оставляя на небе пурпурно-золотой след заката. Поэтому силуэт Элеоноры, сидящей почти у самой воды, кажется особенно четким, будто высеченным из камня. На ней летнее платье цвета меди, а в волосы вплетена алая шелковая лента. Ру неслышно подходит к ней, стараясь шагать по песку как можно аккуратнее, и, присев рядом, некоторое время пытается проследить ее взгляд, однако безуспешно - Элеонора наблюдает за закатом, но смотрит в себя, в таинственный и закрытый для него мир. О'Хара который раз задает себе вопросы: не должна ли она еще раз все обдумать и отказаться? Что скрывается сейчас за этим сейчас спокойным и безмятежным, как вечернее море, взглядом? Хочет ли он знать все о ней? Не пора ли прекратить рассуждать, как влюбленный мальчишка?
Ру постепенно замечает, что что-то не так. С ним что-то не так. На это наблюдение ему нужно время, чтобы понять, разобраться и после смириться с этой неутешительной мыслью: теперь они связаны. Случайное знакомство и последующие препятствия послужили толчком для отношений, которые он может описать как очень крепкая дружба, скрепляющая теперь их вместе. Можно ли разорвать эти узы? Нужно ли? Мужчина украдкой смотрит на Элеонору. Крайне тяжело после вынужденно-добровольного одиночества принять тот факт, что теперь это солнышко подарило ему свою дружбу, что для самой Элеоноры тоже непростой шаг. Неужели это все для него?
Море неспешно накатывает на берег прозрачными бесконечными волнами, по белому песку бежит рак-отшельник, а на его панцире сидит ярко-розовая ощетинившаяся актиния.
«Наше будущее будет только нашим», - Ру вспоминает, что сказал Аморе пару часов назад, и теперь читает эту фразу в ее ответном взгляде. Ведь должен мир хоть раз услышать? И даже это «наше» теперь не кажется чем-то чуждым, напротив, обыденным и тем, как должно быть. Вместо слов он лишь приобнимает Элеонору за плечи, как много раз делал это, естественно, нежно, и чувствует мягкое тепло, исходящее от нее. Слова не нужны.
Солнце уходит совсем.
~
Длинный каменный коридор тонет в огне, черный удушливый дым заполняет помещение запахом паленой плоти, поэтому Птица старается дышать неглубоко. Он смотрит под ноги, на обожженный до неузнаваемости труп мужчины -
глаза, пустые, холодные и мертвые, неподвижно глядят на него в ответ, но О'Хара сосредоточен только на бушующей вокруг него стихии и внутреннем спокойствии, которое он ощущает, которое стерло все прочие эмоции. Костяшки пальцев побелели от напряжения, но этого не видно под слоем сажи и копоти.
Ру косится на главный вход, за которым собраны остатки людей, не ожидавшие нападения в самом сердце закона. Их слишком мало, времени нет, у них нет шансов, нет надежды - мужчина видит отчаяние в их взглядах, неописуемый ужас за мгновение до того, как раскаленный огненный шар врезается в их ряды и безжалостная пасть пламени смыкает зубы на их телах. Впрочем, ему все равно.
О'Хара смутно помнил тот переломный момент, когда Эхо пытался унять дрожь в голосе, рассказывая о вечере и Элеоноре. Мужчина ждал канатоходца в таверне города ближе к вечеру, но тот смог появиться только после полуночи, бледный и вымотанный случившимся и допросом, коротком расследовании и предположении о соучастии, но все обошлось.
«Ее схватили».
Два слова, полных ужаса. Два слова, после которых Ру застыл, пытаясь пропустить через себя услышанное. Эти два слово, значащих худшее. Ее схватили. Элеонору схватили. Элеонора. Тюрьма. Суд. Казнь.
Весь мир сжался вокруг двух слов и одного чувства.
Ру надеялся, что никогда больше не ощутить снова этот леденящий кровь страх, подступающий к горлу и обвивающий его невидимой терновой петлею, сжимающий сердце черными когтями. Страх перед осознанием, что человек, который для тебя теперь значит все, который стал миром, без которого из жизни вырвут самое дорогое, неизвестно где, неизвестно что с ним. О'Хара молился, чтобы никогда больше не ощутить боль и горечь утраты, разъедающей и убивающей изнутри.
Не сегодня.
Он спасет Элеонору. Любой ценой, неважно, как много придется заплатить, какую часть себя, противящуюся убийствам, придется отвергнуть, если нужно, уничтожить, но он должен ее вытащить.
И пришел огонь.
И пришла смерть.

«Только бы ты была жива, прошу, только бы ты была жива, я не могу... Если вы причините ей боль, если она...»
Страх рвался наружу, грозя уничтожить его окончательно.
Если Элеонора жива, то неизвестно, сколько она еще продержится, пока страже не станет слишком скучно и она не прекратит допрос.
Это чувство вины, съедающее изнутри, потому что он виновен: в том, что оказался плохим другом, в эгоизме, в тщеславии, в невнимательности, в том, что оставил ее одну, во всех неверных решениях, которые принял. В том, что опоздал.
Раньше чувство вины и страха не терзали его настолько сильно. И теперь этот день останется навечно в его памяти.
Но все это может подождать до завтра.
Ру смотрел на то, как молится умирающий под его ногами, и не сомневался, что его душа темна так же, как и ночь за стенами тюрьмы. Но свет ему не нужен - ночь только начинается, и сквозь нее его проведет пламя.
Он призвал на помощь холодную ярость. И она откликнулась
~
Прижавшись к стене, мужчина замер, услышав жуткий вопль, будто исторгнутый страдающей душой всех погибших, а потом к нему понеслось нечто отчаянно визжавшее и дергающееся при каждом движении. Это была объятая пламенем собака.
Ру отшатнулся от мчащегося на него существа, выбравшегося будто из другого, более мрачного и злобного мира, и, удобнее перехватив рукоять клинка в левой руке, нанес удар по туловищу, отбросив псину на каменный пол - обезумевшую от боли, дымящуюся, с щелкающими челюстями, безумно вытаращенными глазами и извивавшуюся под горящей бурой шкурой. О'Хара чувствовал невыносимый запах паленой шерсти и сгоревшего собачьего мяса, от которых к горлу подступала тошнота. Откуда-то вынырнула вторая собака и рванула прочь от вспыхнувшей стены огня, столкнувшись с первой псиной - она металась, охваченная болью и паникой, издавая жалобный невыносимый вой.
Из камер позади слышались голоса - крики ужаса, мольбы, молитвы тех, кто оказался на пути огня и не смог выбраться из камер, обреченный сгореть заживо в четырех стенах. Люди толкали друг друга в объятия страха, доходящего до безумия - Птица руководил этим парадом, неся в руках пылающие знамена смерти.
Перед этим безумием не выстоял даже один из офицеров, отдававших приказы разобраться уже наконец с одним магом: глаза блестели, мокрые от копоти и жара, а губы шептали то ли проклятия, то ли молитвы.
Что-то просвистело мимо и ударилось об стену рядом с плечом Ру - болт вонзился в каменную кладку за пару дюймов от вора. Где-то на периферии сознания мелькнула мысль, что целься противник чуть лучше, то сейчас бы острие болта раздробило бы ему череп, но она оставила О'Хару совершенно равнодушным - как и к телам, лежавшим под ногами рядом с обгоревшими собаками. Пять. Десять. Двенадцать. Больше. Птица остановился, считая. В основном мужчины, в форме - стража, в обносках и дымящихся одеждах - узники, которые во время паники смогли как-то вырваться из камер, но на этом отчаянный рывок к свободе себя исчерпал. Все они лежали там, где их достигла смерть, дотянувшись огненными руками к их телам - на порогах камер, на полу коридора и дверных проемах. Безымянные, с искаженными страхом и болью лицами - те, кто попались под руку, забывшую о жалости и милосердии.
Теперь все знали, что произойдет, если не убежать и не спрятаться - ужас захватил темницу, заполняя ее вместе с жаром. Крики отражались от стен и эхом разносились по казематам - как на охоте во время преследования дичи. И снова крики - настолько высокие, что еще никогда не слышали эти застенки.
Ударом ноги вор открыл следующую дверь.
Кухня. Два человека. Ближайший появился из-за угла, так и не успев воспользоваться своим оружием: Птица ударил его в грудь, но противник выставил перед собой левую руку, на которую Птица обрушил весь удар, отрубив руку выше локтя - недавно заточенное лезвие оказалось острее, чем он ожидал - раненый, захлебываясь криком, рухнул на колени. Когда второй из стражников ринулся на мага в отчаянном шансе напасть - или защититься? - Ру ответил на эту жалкую попытку небрежным жестом и шепотом слова на языке огня, превратив противника с дернувшийся тлеющий уголек плоти.
Вор присел рядом с первым раненым, который был еще жив, но это только вопрос времени, и растормошил его за плечо  - ответом послужил долгий мучительный стон.
- Где девушка, которую вы взяли на приеме у де Ферра? - спросил О'Хара.
- В западном крыле. Они наверху, в западном крыле, с Абели. - Молодой человек, оказавшийся лишь невинным юнцом, посмотрел на обрубок собственной руки и всхлипнул.
- С Абели? - мужчина вопросительно склонил голову.
- Рэй Абели, сударь, в допросных, он сам ведет допросы.
- Сколько с ним людей?
- Я не знаю... Дайте мне минуту, я вспомню... - парень закашлялся, и изо рта потекла красная слюна. - Я... - красные глаза распахнулись в понимании того, что сейчас произойдет с ним. - Пожалуйста, не убивайте меня, сударь! Я даже не видел девушку, я тут только четыре дня. Пожалуйста, я...
- Закрой глаза.
Молодой человек подчинился.
За дверью послышались бег и крики - подмога приближалась.
- Пожалуйста...
Ру качнул головой и, взяв со стола тряпку, заткнул рот обреченному парню, а потом, вытерев короткий клинок об одежду, перерубил запястье правой руки. Молодой стражник втянул в себя воздух для крика, и тряпка провалилась ему в горло. Отрубленная кисть была горячей и потной - Птица швырнул обрубок за дверь. В коридоре послышались проклятия. Юнец задыхался от попавшей ему в горло тряпки, но вытащить ее было теперь нечем, и застонал, когда О'Хара подхватил его за плечи и вытолкнул за дверь - удар своих же сослуживцев, ожидавших появления мага, расколол череп от макушки до бровей.
Паника в коридоре усилилась. Ру с невозмутимым интересом слушал, как кто-то говорил, что нужно позвать еще людей, а кто-то жаловался, что пришлось расстаться с доспехом - раскаленный металл зажарил бы заживо. Голоса подскочили до воплей, оборвавшись вместе с потоком пламени, вырвавшемся из кухни и поглотившем коридор на несколько метров.
Лабиринт коридоров, двери, люди, крики, пламя - все смешалось в одну картину, написанную красками крови и огня.
Западное крыло полно тел, пепла, копоти и искр, слетающих с пальцев. Пламя уже пожрало все, до чего могло дотянуться, и теперь облизывало камень, когда все остальное превратилось в прах, который не мог насытить жадного зверя. Кто-то сбежал, кто-то отступил, кто-то погиб - огонь безжалостной чумой забирал жизни, а едкий черный дым заполнял легкие.
Где-то на улице звенели колокола.
Абели прижимался спиной к стене, зажатый в угол; с клинка, дрожащего в руке, капала кровь, размывая пепел у его ног. Форма почернела и местами сгорела подчистую, под тканью алели кровоточащие ожоги, кожа на левой щеке пошла волдырями, но глаза горели как угли. О'Хара старался игнорировать боль, разливающуюся и парализовавшую правую руку от запястья и локтя, хотя догадывался, что, скорее всего, с ней придется распрощаться - клинок Абели рассек мышцы, чуть не отрубив и без того несчастный остаток руки.
Ру посмотрел на Абели.
Ничего примечательного. Немного ума, немного тщеславия, немного важности, но безграничный океан жестокости - ничего такого, чего бы вор не видел в людях, подобных ему. Рэй ответил магу взглядом, полным ненависти, переселившей даже страх - он был зол вторжением в свою цитадель, в свой дом, в свою власть, которой обладал. Теперь это все догорало и испускало запах хорошо прожаренного мяса. 
Все это стало личным делом.
Ночь была наполнена криками, и никто не обратит внимания и на вопли, доносящиеся из дома главного пыточного мастера, вспыхнувшего живым факелом и сгорающего в огненном шторме.

Если вдуматься, то можно заметить, что всякие города мало чем отличаются друг от друга. И Рузьян не исключение. Здесь есть торговцы, купцы, лавочники и ремесленники. Кузнецы, оружейники, портные, сапожники, дубильщики кожи и красильщики тканей, гончары и резчики по дереву – и многие другие люди, которые нужны любому процветающей городу. Рыбаки, охотники за жемчугом, моряки и китобои, которые знают моря лучше чем кто-либо. Артисты, актеры, трубадуры, барды, танцоры, музыканты – от искусства не сбежать. Светлые маги, алхимики, врачи, целители и прочие наместники богов на земле, которые могут спасти жизнь и отогнать смерть.
Здесь есть нищие, калеки, уроды, попрошайки и те, кого приличные люди зовут отбросами, которым не дожить до утра. Убийцы, насильники, мясники, линчеватели, растлители, воры – от этих людей не может уберечь себя ни один город.
Рузьян не исключение.
Заработать на чужой смерти? Подставить, обокрасть, отравить, убить? Наниматель ищет нужного человека – нужный человек ищет заработок. Сбыть краденное барахло, получить наводку, передать метку смерти или вырезать целую семью подчистую – если есть деньги, то проблем не возникнет. Необходимо только знать, что хочешь.
Птица был вором, поэтому знал, чего хотел.
Лекарь, который не будет спрашивать, какого происходит, когда к нему в дом вламывается окровавленный и подгоревший мужчина с такой же девушкой на руках, а в городе тем временем происходит безумие и что-то горит, люди бегут, стража кого-то ищет. Кошелек, забитый чистым золотом, которое досталось в Гресе, легко переманивает одноглазого пожилого лекаря на сторону незнакомца со спутницей. Ру не хочет запугивать или угрожать – сейчас пряник куда действенные кнута, а пряников этот старик, который латает самых разнообразных представителей социального дна, уже давно не видел.
А потом на два дня мир перестает существовать.
Сон без снов длинною в два дня.
Как хорошо.
Третий день начинается с головной боли.
~
Ткань самодельного гамака из подручных средств – пришедший в негодность плащ и моток веревки – тихо затрещала по швам, но выдержала, когда О'Хара повернулся на бок, чтобы не видеть только последних солнечных лучей умирающего багрового заката, проскальзывающих в убогую комнатку сквозь худые ставни. Но этот звук показался мужчине душераздирающим скрипом, не пощадившим раскалывающуюся от боли голову, как, впрочем, и любая другая мучительная нота утра. В комнате было темно, но глаза все еще слезились, как если бы в них щедро сыпанули половником смеси пепла со стеклом, а любой источник света, особенно уходящее солнце, воспринимался как личный враг, только и желающий вырвать О'Харе глаза.
Болело абсолютно все.
Кроме руки.
Ведь не может же болеть то, чего нет, верно?
…или нет.
Фантомная боль причиняла куда больше неприятных ощущений, чем боль всего тела вместе взятого и помноженная на магический откат. Поэтому Ру всегда и старался не показывать на практике окружающим, что будет, если архимага огня вывести из душевного равновесия, чтобы потом не лежать вот так, когда сил с трудом может хватать на моргнуть, будто при похмелье после недельной непросыхающей попойки. Несуществующий бесконечный раздражающий зуд на коже правой руки, с которой все же пришлось распрощаться, нервировать, и отвратительное швы, наложенные на локоть, горели огнем.
Проклятие.
- С возвращением в царство живых.
Вор попытался приподняться на локтях, даже не без частичного успеха, но пожилой мужчина, сжимающий между пальцами дымящуюся трубку с табаком - его трубку! - с необыкновенной для своих годов резвостью подскочил к пациенту и одним движением вернул О'Хару в горизонтальное положение. Не сказать, что Ру это не порадовало.
- Сколько времени я так провалялся? - неужели этот сухой шелестящий голос, царапающий горло, принадлежит ему?
- Два дня. Пришлось поить вас сонным зельем...
- Проклятие!
-  ...иначе вы бы ни за что не согласились бы поспать и отдохнуть. Как и вашу девушку, - Птица содрогнулся, не зная, что ожидать дальше. Лекарь, почесав серебристую пышную бороду и сделав глубокую затяжку, подмигнул своим единственным глазом. -  Думаю, это было верным решением, а то она, приходя в сознание, ругала мерзкий запах на чем све стоит и потом снова засыпала.
Жива.
Ру попытался улыбнуться. Вышло скверно.
- Как она? - Птица, с невозможным упрямством и принципом "сделай или помри", успел сесть до того, как возмущенный лекарь отправил его обратно лежать. Тот неодобрительно поджал губы.
- Истощена. Она была мертвенно-бледной, почти бездыханна, обезвожена и истощена. Треснувшее ребро я исцелил, раны перевязал, - целитель вздохнул, выпуская дым, и все же помог О'Харе подняться на ноги, придерживая за локоть, и положил трубку на стол рядом с многочисленными мисками, пузырьками и чашками. - Я больше переживал за ее ногу, а оно вот как вышло...
Ру почти почувствовал, как заныла правая рука, и, не удержавшись, взглянул на швы, наложенные на локоть.
- Да... гм... нехорошо вышло.
Лучше не спрашивать, где сейчас лежит остаток несчастной конечности.
- Я могу ее увидеть?
- А я могу вас удержать? - хихинул в ответ старик и, помогая сделать хотя бы шаг, провел вора, который почти запутался в собственных ногах, но все же сцапнул со стола трубку и вытер ее о ткань рубашки, в другую комнатушку.
Птица как-то рассеянно смотрел на прочих пациентов, разного состояния, которые лежали или сидели на соломенных тюфяках, заменяющих кровать, и даже сквозь табачный дым чувствовал запах хворей и болезней, либо потихоньку отпускающих этих людей, либо добивающих их, не оставляя целителю, представившемуся как Марцель, ни единого шанса. Солнце покидало небесный купал и клонилось к западу, поэтому безжизненные золотистые лучи освещали изможденные бледные лица, однако на некоторых все же уже начал появляться здоровый румянец - Марцель знал свое дело.
Единственная дверь была завешана серой помятой парусиной. Ру, остановившись, вздохнул, собираясь с мыслями, но все равно не зная, что сказать, и заставил себя отодвинуть полотнище.
- Эй...
Элеонора не спала, а он растерял все слова до единого и тщетно пытался их отыскать.
- Прекрасно выглядишь.
Она его ударит, да?

Ру ошибался.
Нет, речь не о работе, ведь если вор ошибется, то его ждет смерть, которая, скорее всего, будет долгой и мучительной. Речь не о магии, которая, вырвавшись из паутины заклинания, набросится на него, как цирковой зверь, потерявший крепкую руку на своем поводке, набрасывается на дрессировщика. Иногда О'Хара руководствовался холодным расчетом, иногда интуицией, теплым путеводным огоньком горящим на краю сознания - и не допускал ошибок.
Ру ошибался в окружающих людях и в себе самом.
Он смотрел на Элеонору и думал, как много ошибок он еще совершит. Как еще он может назвать то, что случилось вчера и сегодня, кроме как его ошибкой, за которую платит пришлось Аморе? Элеонора улыбнулась - Ру не смог. Будто мышцы кто-то заморозил, покрыл колючей коркой льда, холодом скользящим вниз по шее, плечам, груди и покрывающим сердце инеем. Если у кого и было здесь огненное сердце, то не у мага, но у девушки, стоящей напротив него и смотревшей так, как никто никогда не смотрел.
Он ошибался, когда-то подумав, что Элеонора Аморе похожа на куклу. Бледная от природы, будто снежно-фарфоровая, только с чуть розовыми губами, как у куколки богатой девочки-аристократки. И волосы цвета бледного золота, локонами спадающие на плечи. Только он думал, что куклы неживые. У Элеоноры тоже холодные руки с тонкими запястьями, ясные голубые глаза, которые смотрят настороженно, будто не моргая, чтобы ничего не упустить. Куклы хрупкие: сожмешь сильнее положенного, уронишь - и она разобьется на фарфоровые осколки, не собрать не починить.
О'Хара больше всего боялся, что она разобьется. Единожды, уже несколько лет назад, столкнувшись с потерей самого драгоценного в своей жизни, Птица понимал, что не оправился до конца. Не простил своей ошибки, которая отняла у него Пируэт, и теперь отчетливо видел, как близко смерть прошла мимо Элеоноры, ощущая все тот же цепенеющий ужас перед тем, как случается неизбежное. Одна только мысль, что вот снова он будет держать в руках и обнимать постепенно холодеющее тело, сводила с ума. Он любил Аморе, платонически, дружески, отчаянно - и боялся снова почувствовать страх, обвивающий горло терновой петлей.
Только Элеонора не была фарфоровой куклой. Куклы не кусают губы, на их теле нет шрамов, их глаза не блестят, а взгляд не полон гнева и в то же время боли. И куклы уж точно не кидаются тем, что первое под руку попала, в воров-калек.
Ру на всякий случай отступает на полшага назад и рассматривает теперь лежащий на полу обрубок, в котором прекрасно угадывается правая рука. Только это его волнует мало - следующий взгляд О'Хары уже полностью принадлежит Элеоноре, которая выглядит еще хуже, но ее слова, вроде бы такие отчетливые, хотя и тихие, вор слышит будто сквозь вату и застывает на месте, не шевелясь, когда расстояние между ним и девушкой сокращается до нуля, и теперь он чувствует неловкое объятие, в котором все пропитана болью, отчаянием и виной.
Мужчине очень хочется как можно скорее перестать ощущать это объятие и отстраниться, отступить, просто исчезнуть, потому что прикосновение, которое должно означать любовь, больше похоже на казнь, а сам он будто стоит на эшафоте, где Аморе - палач, а занесенный над головой топор - его вина. Но Птица не двигается, лишь смотрит куда-то за спину Аморе и все еще не знает, что именно сказать: в горле сухо, словно он вдохнул крупного и колючего песка, и он дерёт, царапает, не даёт нормально дышать, а внутри кипящей черной смолой клокочет боль, густая, липкая и вязкая. О'Хара не может выдавить из себя даже тривиальное «мне жаль», ему с каждой секундой всё сильнее кажется, что всё это - бред воспаленного разума, всё это слишком невозможно для реальности.
Ру молчит, должно быть, слишком долго, но Элеонора словно ожидает его реакции, не нарушая тишину. Это хорошо.
Это ужасно.
- Это не твоя вина.
Мужчина чуть отступает назад и здоровой рукой осторожно сжимает ладонь Элеоноры на своем плече, заставляя себя взглянуть ей в глаза:
  - Мне жаль.
Ру смотрит на Аморе с болезненной нежностью, не отводит взгляд, скользит пальцами по скуле, к брови, от виска легонько проводит ладонью по ее волосам, пропускает между пальцами мягкие пряди, смотря так, будто взглядом раздевает дальше кожи, до костей, до души, и, коснувшись губами лба, снова повторяет:
- Мне жаль.