Из главного городского храма струилось хоровое пение. Вечерний молебен разносился по окрестностям умиротворяющей мелодией, восхвалявшей Имира – милостивого создателя всего светлого в этом мире. Само величественное здание будто ожило и светилось радостью в лучах заходящего солнца – оно знало, что, пусть темнота скоро накроет мир своей вуалью, но завтра наступит новый день, а, значит, жизнь продолжится, быть может, даже лучше, чем раньше.
Двери храма чуть приотворились, и в проем заглянул черноволосый юноша. Это был Ганс – начинающий светлый маг, который по своей юности мечтал сделать мир лучше. Он верил, что абсолютно злых людей не бывает, что каждый рождается изначально добрым, но, порой, просто оступается, и если протянуть руку помощи, то заблудшую душу можно вытянуть из любой, даже самой вязкой, трясины.
Вивенди оглядел присутствующих. Прихожане сидели на скамьях, кто склонив голову, кто устремив взгляд на поющих, все они молчали и внимали словам молитвы. Но чего Ганс не понимал, так это выражения лиц этих людей. Почему они такие напряженные? Почему они такие грустные? Разве в храме не следует радоваться тому, что ты можешь пообщаться с Имиром, ощутить, что есть место, где тебя всегда ждут, что есть тот, кто любит тебя и всегда защитит?… Но прихожане, все равно, находились в священном месте с печатью уныния на челе и на фоне восхвалений богу казались еще более безутешными.
Ганс вздохнул и снова вышел на улицу. Он почти никогда не читал готовые молитвы, от которых пахло чем-то официальным, он старался разговаривать с Всевышним своими словами. Ему куда были дороже тишина и уединение, поэтому и на молебны он не ходил. На вивенди уставилась куча пар глаз голодных голубей, на что тот с готовностью достал остатки хлеба, которыми кормил их до этого.
Пока птицы благодарно принимали угощение, из храма начало доноситься чудесное пение солистки-сопрано. Юноша даже на секунду застыл. Какой красивый голос! В такие минуты ему становилось тоскливо из-за его собственного креста – по-видимому, неизлечимой немоты, насланной на не него росчерком шального лезвия. Но и по этому поводу наш герой не унывал – учитывая, через что ему пришлось пройти, удивительно, что он вообще остался жизнь – большое спасибо родителям, по которым вивенди, кстати, очень скучал.
Через некоторое время пение стихло. Заждавшийся Ганс повернулся к храму как раз в то время, когда из главного входа разлилась толпа людей, спешащих разбрестись по домам. Вивенди дождался, когда последний человек покинет главный зал и тихой мышкой прошмыгнул внутрь. В здании воцарилась тишина, которую наш герой так долго ждал. Он с нетерпением уселся на одну из скамеек и устремил взгляд на витражное стекло, над тем местом, где пел хор. На витраже была изображена человекоподобная фигура, за спиной которой загорался рассвет.
-О, Имир! Как я рад, что, наконец, могу с тобой поговорить…
И Ганс застыл, ведя внутренний монолог со своим богом. Это продолжалось довольно длительное время, пока сзади не раздался мужской голос. Вивенди вздрогнул и испуганно обернулся. Перед ним сидел молодой человек приятной наружности, на вид чуть старше нашего героя. Сын ветра улыбнулся и чуть поклонился в приветствии, прижав ладонь правой руки к груди, после чего указал незнакомцу на витражное стекло. Далее, он начал копошиться в сумке, доставая оттуда пишущие принадлежности. Бумага, перо, чернильница… как же, все-таки, много всего, и как это неудобно! Но через пару минут Ганс закончил-таки с запиской и передал ее парню. В ней говорилось:
«Здравствуйте! Я Ганс. Извините, но я немой, могу общаться только на бумаге. Мне нравится быть в храме, особенно, когда тут никого нет. А Вы тоже любите тишину?»
Шрифт:
#main-reply, .punbb .post-content { font-size: ${value}px; }