В эту зиму было особенно холодно. Очень редко когда выдавался денек с наполненным теплом и танцующими неторопливо снежинками воздухом; не грело далекое солнце, всем своим видом надменно подсказывая людям, что еще долго не собирается оно расстилать согревающие лучи по насквозь промерзшей земле; холодное голубое небо скучающие взирало на невзрачные силуэты людей под собой; и все, абсолютно все в Альмарене дышало морозом, вырисовывая на окнах домов замысловатые узоры и вешая на ветки голых деревьев иней. И немало было метелей в ту пору, а на севере - так и еще больше.
Это был четвертый год, который Элеонора проводила вне стен дома, и поворотом событий этой зимой она была сказочно недовольна. Пытаясь спастись от вроде таких родных морозов, северянка бежала от северных краев мира на восток, даже в центральные земли, но и там не нашла покоя. Причем бегала от стихии она далеко не одна, а вместе с подругой из торгового каравана, Роуз, однако когда обстоятельства вынудили блондинку уехать в Леммин, Лейон она оставила, хоть и ненадолго, в Аримане, понадеявшись на ее самостоятельность. И вот даже не сказать, что Леммин встретил торговку, прятавшую под рукавами клинки, с распростертыми объятиями, потому что он не встретил ее вообще - по стечению всех неблагоприятных обстоятельств до города пришлось ехать напрямик, по занесенной снегами дороге, ибо говаривали, что на проселочных дорожках, в народе которые прозвали обходными, повадились хозяйничать разбойники. Тут уже выбора особо не было - рисковать своей шкурой не хотелось.
Именно таким образом и оказалась Аморе в почти что родных краях (не Агарда, все-таки), в одном дне пути до Леммина, остановившись в какой-то маленькой деревушке с живописным названием Ясная Поляна. Почему "Ясная"? Почему "Поляна"? Кто бы знал... Но не суть важно.
Гнедая кобыла устало плелась по снегу, с каждым шагом погружаясь в него максимум по пясть. Глядеть вдаль или по сторонам было невообразимо скучно: повсюду, куда ни глянь, раскинулась ледяная пустыня, с верхушек снежных барханов которой ветер то и дело сбрасывал, словно пыль, слой мелких снежинок. Было холодновато даже для окрестностей Леммина, где климат был помягче, чем в Агарде; солнце уже потихоньку начало клониться к закату. Элеонора жмурилась, кутаясь в плащ, отороченный мехом, и пряча нос под белый шарф; гуляка-ветер то и дело норовил залететь под капюшон, бросить снег в глаза, пробраться холодком до шеи. Холодно и, что самое печальное, голодно было, голодно! Из еды остался какой-то сухарь, бывший некогда коркой хлеба, и чуток ледяной воды во фляге, что лежала в седельной сумке. Когда в очередной раз заурчало в животе (прямо-таки песнь китов), девушка расправила затекшую уже спину, убрала с половинки лица шарф и вздохнула, выпуская изо рта белое облако пара, неторопливо взлетевшее к небу. Да, кого тут обманывать? Хотелось есть, причем жутко, а еще начинало клонить в сон. "Надо согреться. Слезть и попрыгать, что ли? Почему я не взяла горячительных напитков в таверне в Аримане вообще? Было бы проще. И веселее..." - блондинка поморгала, чувствуя, как слипаются ресницы, на которых образовался иней.
Когда впереди замелькали черные кособокие прямоугольники домиков деревни, от которой ехать оставалось лишь один денек, Аморе слегка приободрилась и еще долго вглядывалась вдаль, раздумывая, что делать теперь. "Может, там есть местечко, где можно было бы переночевать?.. А, там и увидим", - наездница, предварительно убедившись в том, что снега на этой дороге стало меньше, пришпорила свою кобылу, заставляя ту тратить остатки своих сил на то, чтобы поскакать в сторону спасительного поселения. Из-под копыт взлетал снег, беспорядочно падая обратно на дорогу; лошадь оставляла четкие следы копыт и почти что чинно скакала вперед, то и дело фырча. Любая людская близость сейчас казалась возможностью остаться живой, а не помереть с голоду и холоду, будучи погребенной под очередную метель.
Достигнуть пункта назначения удалось быстро, и лишь в деревне северянка притормозила, пуская лошадь шагом. С удивлением она оглядела пустующие маленькие улочки, взглянула на небо - еще даже не стемнело, чтобы забиваться в дома. Кобыла, потрясая гривой, шла по протоптанной дорожке, неспешно пересекла деревянный мостик через маленькую речку, звонко цокая копытами по заледеневшим доскам, да так бы и шагала дальше вместе со всадницей на своей спине, не поймай ловко ту за повод некто.
- Спешишь куда, деточка? - проскрипел кто-то снизу; опустив голову, Элеонора увидела державшего ее лошадь за повод сгорбившегося старичка в потертом тулупе, под которым были еще по крайней мере две теплые кофты. Его седая борода была посеребрена инеем, как и густые брови; старичок с интересом в глазах щурился. - Куды ж собралась-то? Во-о-он, небо сказало, шо метели сегодня быть! - с этими словами он потыкал в стремительно темнеющее небо рукой в рукавице.
- Метель? - переспросила девушка, украдкой глянув на небо, но не увидела ничего особенного. Она, может, упустила что? Припоминая слова матушки, торговка задумчиво посмотрела в другую сторону, заметив перистые облака - вроде как и вправду признак скорой метели. - Облака нагадали, дед?
- А то как же. И вороны орут, как бешеные, тьфу! Сладу с ними нет, бестиями черными, - старик задумчиво шмыгнул носом, словно припоминая, что хотел сказать, и опомнился, сжав в руке повод сильнее: - А, так шо это я... Ты, девочка, не езжай дальше-то. Глядишь, заметет тебя, а потом и поминай как звали. Много уже так сгинуло, ой-ей, много... - дедок почти слезно произнес последнюю фразу, покачай головой в самодельной шапке с парочкой заплаток. - Едуть да едуть в город этот. Я им говорю: "Стой, окаянный, не езжай, помрешь!", а они-и... Тьфу! Что, у тебя-то с головушкой все нормально? Не поедешь же? - он прищурился снова.
- Я... Я бы с радостью осталась... - блондинка в замешательстве глянула вперед, почувствовав, как устало переступает с ноги на ногу кобыла под нею, и не успела закончить, как старик вновь встрял в разговор.
- Да некуда поди деться-то? А? А, угадал, по глазам вижу. Ну ты не боись, приютим мы тебя с бабкой, приютим... У нас вона как раз комнатушка свободная! А ну, айда за мной.
И дедок довольно бодро зашагал по улице, словно бы и не стар был вовсе, отпустив повод. Он не оставил ошалевшей Элеоноре выбора, кроме как следовать прямиком за ним в неизвестность. Ну а она что, совсем дура, чтобы на улице оставаться? Лишь хмыкнув, пораженная бойкостью старика, северянка спешилась с лошади, взяв кобылу под уздцы, и, на каждом шагу проваливаясь в снег, пошла за столь гостеприимным новым знакомцем. Идти в чужой дом вот так вот сходу было как-то неудобно, и успокаивать себя приходилось лишь тем, что приглашение она от хозяина все же получила. "Ну ладно, посмотрим"
Домик, как и все в Ясной Поляне, был деревянным с чуток покосившимся боком. Курился дымок над крышей, вылетая проворно из трубы - внутри топили печку; огромная шапка снега угрожающе лежала на крыше, словно растолстевшая кошка на ветхой полочке; за домиком виднелся какой-то совсем маленький сарайчик, двери которого не были заперты на замок. Ну что сказать? Деревня, обычный деревенский домик и вроде как дружелюбно настроенные жители. "Да мне бы только выспаться, и я завтра же уеду..." - мысль о теплой постели согрела замерзшую в пути душу, разливаясь по ней кипятком, способным растопить любой лед. Чуть не поскользнувшись и едва не валясь с ног от усталости, девушка дошагала почти через всю деревеньку за стариком, который уже проворно подскочил к двери своего домика, готовый в любой момент войти. В общем-то, Аморе тоже была не против скользнуть в пропитанное теплом помещение, но...
- А лошадь куда? С собой? - торговка похлопала кобылу по тонкой шее, и та лишь фыркнула в ответ, ткнувшись мордой в плечо своей хозяйки.
- Тьфу, совсем позабыл. Ну ты заходи пока в хату-то, сейчас я ее отведу... в сарайчик... поместится? - старик оглядел лошадь почти с задумчивостью, потом махнул рукой. - Поместится, - и утопал восвояси, уводя за собой кобылу.
Качнув головой, девушка подошла к двери и отворила ее, входя внутрь и впуская вместе с собой в нагретую комнату холодный воздух. Как только рассеялся пар, как только приятно защипало замерзшие щеки и оттаял иней на ресницах, она, не переставая кутаться по привычке в свой плащ, смогла оглядеть помещение, в которое попала. Обыкновенная горница: высокий камин, где пылал огонь, над которым был подвешен потертый котел с оцарапанными боками, массивная печь, на которой громоздились корзинки да горшочки, метла в углу соседствует с лестницей, на которой, в свою очередь, развешены рыболовные сети, большой стол со стульями средь комнаты да кровать в другом углу комнаты, ничем не отгороженная. Еще виднелись две закрытые двери, ведущие черт знает куда; подле котла, в котором что-то булькало, суетилась баба в возрасте, но оттого не переставшая быть "при формах", в запятнанном переднике, которая выпрямилась сразу же, как только открылась дверь.
- Кого нелегкая принесла? - женщина прищурилась, что добавило к паутинке морщин на ее лице, еще несколько, а затем всплеснула руками. - Ну неужто Грахам кого опять приволок, ну ей-богу! Ой, станется ему... Ну чего ты там топчешься? - обратилась она уже к вошедшей. - Раздевайся да заходи, коли пришла.
- И вам добрый вечер... - буркнула себе под нос блондинка.
- Ась?
- Ничего, ничего.
На то, чтобы снять с себя верхнюю одежду, много времени не ушло, и за те считанные минуты в хату успел ворваться с новым потоком холода и сам старик, названный бабой Грахамом, который тут же задорно похлопал в ладоши, отбивая снег с рукавиц и цокая языком. Он, скинув тулуп, преодолел расстояние, разделявшее его и женушку, петляя меж предметов мебели, и полез было целоваться, как чуть не огреб половником по лбу, из-за чего обиженно увеличил дистанцию. Едва сдерживающую смех, но дико уставшую Эл незамедлительно усадили за стол, поставив перед ней чашку с похлебкой, от запаха которой кружилась голова и сводило голодный желудок. Поблагодарив хозяйку, которая уже выслушала от старика рассказ о том, как он геройски спас очередную жизнь своим предложением остаться у них, девушка принялась есть, в течение некоторого времени будучи полностью поглощенной только тарелкой с едой, что представляла для нее наибольший интерес сейчас. Краем уха она слышала и ворчание старухи, которую Грахам назвал Филиппой, и бойкие пререкание с ней деда, но почти не различала слов. Может, похлебка была и не шедевром, но что есть объедение для голодного путника? Да любая еда, какой бы она ни была - хоть холодной, хоть горячей, хоть соленой, хоть пресной.
- Хорошо ешь. Голодная поди, - покачала седой головой Филиппа, устало присаживаясь на стул напротив блондинки, и пристально ее разглядывая. Впрочем, самой Элеоноре, чувствовавшей себя котом, объевшимся сметаны, которому бы еще поспать где-то не помешало бы, было абсолютно все равно. "Да хоть портрет с меня пиши..." - На кой черт понесло-то тебя в город?
- Дела... - отрывисто отозвалась северянка, убирая прядь золотистых волос за ухо.
- А, молодые! Все-то дела у них. Не то, что у нас, стариков... А, Грахам? - дождавшись, пока старик кивнет, соглашаясь, женщина вздохнула, поправила передник да снова взглянула на девушку. - Как звать тебя?
- Элеонора, - она отчаянно подавила зевок.
- Э-ле-о-но-ра... - по слогам повторила Филиппа, словно пробуя имя на вкус, смакуя каждый звук, затем отрицательно мотнула головой и решительно заявила: - Длинно слишком. Леорой бушь? - проглотив звук "де", спросила старуха.
- Да хоть графиней Гресской... - блондинка вновь оглядела убранство хаты, задумчиво глядя на две закрытые двери.
- Эк! - хмыкнула женщина, улыбнувшись, а затем вновь стихла, поникнув, и долго разглядывала лицо Аморе, углубившись в какие-то свои думы. Не придав этому никакого значения, Элеонора откинулась на спинку стула, глядя то на Филиппу, то на Грахама, пока те смотрели на нее. - Дочка у нас была, прям как ты... - внезапно вновь подала голос старуха после продолжительного молчания, облизнув пересохшие губы и тяжело вздохнув. Грахам покосился на нее, но ничего не сказал; девушка же и спрашивать ничего не стала, догадываясь по печальному лицу бывшей матери, что случилось. - Сгинула, бедняжечка моя... Сги-инула! - почти взвыла Филиппа, шмыгнув носом, и махнула рукой куда-то в сторону. - Вон мы уже котору козочку зовем в ее честь - Маруськой...
"Козу? Козу в честь дочери?" - было грустно, но и смешно. И стыдно, потому что смешно. Но коза, названная в честь покойной дочери, почему-то вызывала именно смех. "Может, кота потом в честь Роуз назвать?"
- А почему... почему именно козу? - осторожно спросила она, надеясь выяснить причину столь необычного явления. Ну в самом-то деле...
- Да любила она у нас козочек, Маруська-то! Все бы с ними возилась, ой-ей, бедовая девка была! Чуть отвернешься, а она уже убегла, и куда? Да к козе! Вот потому и назвали... Да и потом, - Филиппа посерьезнела, - что ж нам, кота Марусей называть? Где ж ты видела Марусек с яйцами да промеж ног? - женщина еще раз почти сурово шмыгнула носом. Ну, для убедительности, наверное.
"Ну все понятно с вами..." Элеонора лишь кивнула и взглянула за окно.
А там, тем временем, темнело.
Отредактировано Элеонора Аморе (16-12-2015 06:02:04)